АНДРЕЙ ПЕЧЕНЕЖСКИЙ
				Рассказы


БЕЗМОЛВИЕ
МАЛЬЧИШКА В ДОМЕ
Подземка
СКАЗКА О ЗЕЛЕНОМ ОБЛАЧКЕ
ЧИСТЫЕ ДЕЛА




                          АНДРЕЙ ПЕЧЕНЕЖСКИЙ
                               Подземка

   Жизнь подземки шла по своим законам, была в ней своя, предначертанная
электронным владыкой размеренность, которая никого особо  не  прельщала,
но и не удивляла, а казалась привычной необходимостью,  как  и  все  ос-
тальное, что когда-то люди сами изобрели для себя, изобрели надежно, ум-
но, с бесконечной перспективой совершенствования, уверенные в  том,  что
продолжают вершить Освобождение, и эти законы, эта по минутам рассчитан-
ная на долгие годы вперед, без ропота захватившая миллионы  человеческих
судеб поездка уже не была привилегией избранных, подземка, исключив пра-
во выбора, слила свою жизнь с жизнью людей, их  давно  уже  нельзя  было
представить без ярко освещенных станций, бегущего гула поездов, без низ-
ких голубых вагонов с огромными окнами,  из  которых  проглядывают  ряды
мягких удобных кресел, разделенных откидными столиками,  поезда  тянутся
один за другим, каждую минуту выныривает  из  туннеля  увешанная  фарами
электрическая коробка, каждую минуту раздвигаются створки  дверей,  при-
вет, говорят тебе завсегдатаи твоего вагона, привет, отвечаешь ты,  при-
ятной поездки, ну да, а как же, иначе теперь никто не  ездит,  а  вообще
теперь ездят все, ты опускаешься в свое кресло и нажимаешь кнопку на не-
большом пульте, расположенном на подлокотнике, ровно через три с полови-
ной часа сработает сигнал предупреждения, и ты не пропустишь нужную тебе
остановку, так что об этом в вагонах никто не беспокоится,  а  пустующих
кресел все меньше, и ты пожимаешь руки  соседям,  привет,  доброе  утро,
приятной поездки, посмотрим, чем позабавит нас сегодня телевизор,  и  мы
полулежим в креслах, так удобнее наблюдать за огромным экраном, на кото-
ром уже что-то происходит, какие-то ребята прыгают с борта пылающего ко-
рабля в воду, вода зеленоватая, пенистая, грохочут выстрелы, убитые  ва-
лятся как попало, те, кто еще что-то соображает, стараются  врезаться  в
воду ногами, наверное, это очень больно, упасть с высоты на воду животом
или боком, но ты об этом можешь только догадываться, ты никогда не  пры-
гал с кораблей, никогда не плавал на них, да и остальные, кто жует  сей-
час сандвичи рядом с тобой, неотрывно следя за  экраном,  вряд  ли  ког-
да-нибудь участвовали в чем-то подобном, мы все родились и умрем в  под-
земке, иного пути у нас нет, нас приводят  в  подземку  длинные  тоннели
подходов, тянущиеся из нижних этажей наших домов, Такие же переходы воз-
вращают вас обратно в подземку из предприятий, - на которых мы работаем,
у каждого разные остановки, станции, места работы, но это ничего не зна-
чит, потому что изо дня в день мы встречаемся в этих вагонах, и эти  ва-
гоны нашу жизнь разделяют на три почти равные части; работа, сон, поезд-
ка, три с половиной часа езды в один конец, столько же на обратный путь,
и еще остаются какие-то минуты а то, чтобы слегка размять ноги, пройтись
по переходу до лифта, поужинать с женой и пожелать  ей  спокойной  ночи,
больше говорить с ней не о чем, и это все повторяется изо дня в день,  -
выходные мало чем отличаются от рабочих дней, та же подземка, -  которая
вместо цеховых подвалов доставляет тебя на сумасшедшие аттракционы, раз-
личные увеселительные шоу, где ты на эти несколько часов, так же, как  и
в цехе, забываешь обо всем, а после, будто очнувшись, снова торопишься к
своему вагону, и тебе уже нет дела до того, что человек, вошедший в  ва-
гон на сорок минут позже тебя, на сорок минут позже и покинет его,  тебя
уже не удивляет, что в вагонах почему-то редко хочется спать,  а  может,
просто слишком громко работает телевизор и автоматы, выдающие  завтраки,
простаивают без действуя, а разговоров тут практически никаких, журналы,
журналы, изредка книги в руках, на откидных столиках,  и  стюард,  через
равные промежутки времени появляющийся в вагоне, предлагает новинки  пе-
чатной продукции, рекламные проспекты, а если поезд везет тебя с завода,
если тебе предстоит короткая встреча с женой, стюард разложит перед  то-
бой богатые, со вкусом состряпанные подборки,  где  множество  женщин  и
мужчин вдохновенно играют в знакомую, на уже безрадостную для тебя игру,
и тебе вдруг захочется, чтобы старания стюарда не оказались  напрасными,
все-таки человек тоже на службе и проводит в подземке не  семь  часов  в
сутки, кал большинство из нас, а в два раза больше, потому что ему доби-
раться из дому до исходной станции ничуть не ближе, чем тебе  до  твоего
завода, а потом ты как-то взбодришься от перемены обстановки, оказавшись
у станка, а стюарду все это время оставаться в вагонах, и  поэтому  тебе
особенно хочется сделать для него что-нибудь приятное, ты с улыбкой выс-
лушиваешь его неуклюжие анекдоты и, если это происходит на  пути  домой,
заказываешь рюмочку коньяку, другую, третью,  пока  любовные  проспекты,
коньяк, солененькие историйки,  заученные  стюардом,  не  разберут  тебя
окончательно, так что опять не надо ни о чем думать, и только ждешь  ми-
нуты, когда окажешься - в своей квартире наедине с женой, а утром  торо-
пишься в подземку, опаздывать нельзя, иначе  тебя  переведут  на  другое
место работы, еще более удаленное от твоего дома и твоей жены, и ты бод-
ро вышагиваешь по платформе, стараясь остановиться так, чтобы  подоспев-
ший вагон раздвинул двери прямо перед тобой, привет,  привет,  отвечаешь
ты, пожимая руки соседей, приятной поездки, ну да, а как же,  иначе  те-
перь никто и не ездит, а ездят теперь без исключения все, на экране про-
носятся постреливающие всадники, или загоняют какому-нибудь страшилищу в
грудь деревянный кол, чтобы убить в нем вампира, или распомаженная  кра-
сотка, явно затягивая эпизод, не спеша стаскивает с себя одежды, и по ее
взгляду нетрудно догадаться, что после съемок ей, как и всем  нам,  идти
по длинному переходу, протяженность которого рассчитана  таким  образом,
чтобы пассажир оказался на краю платформы чуть раньше  появления  своего
вагона, привет, привет, приятной поездки, ну да, а как же, иначе  теперь
никто и не ездит, и умолкают, ожидают стюарда, что-то  смотрят,  читают,
может, даже о чем-то думают, но если и думают,  то  без  напряжения,  не
волнуясь ни о чем, постоянно ощущая  в  себе  готовность  оборвать  свою
мысль без сожаления и стремления продолжить ее, это все равно, что шеве-
лить пальцами ног только потому, что они у вас  есть,  изредка  затевают
разговор о местонахождении фабрик, все-таки далековато, три с  половиной
часа электричкой, далековато, это верно, но ничего не  поделаешь,  Закон
есть Закон, а Закон запрещает работодателям заключать контракты с  жите-
лями своего района, только равноудаленные,  не  менее  трех  часов  езды
электричкой, и тут у наверняка ничего не поделаешь, ведь  это  Закон,  и
его нарушены карается слишком строго, чтобы кто-либо из нас мог  на  это
решится, да нам это и не нужно, да и пользы от этого никакой, потому что
никто из нас не знал бы, куда девать себя, случись какая-т  перемена,  и
место работы тоже выбрали за нас компьютеры, и мы верим  в  мудрость  их
решений, потому что нам больше не во что верить, ничего другого  нам  не
дано, вагон несется во мрак, за окнами мелькают смутно высвеченные  сиг-
нальными лампами тру бы, нескончаемые, намертво присосавшиеся  к  стенам
удавы кабелей, а на экране уже сменились декорации, иные люди занимаются
иными делами, но это все равно слишком громко, чтобы вздремнуть как сле-
дует, и кто-то с дальнего ряда кресел требует убрал этот проклятый теле-
визор, да стоит ли обращать внимание, час от  часу  вспыхивают  подобные
требования, но они ничего не значат поэтому пассажиры находят в них лишь
какое-то новое развлечение, а крикнувший схватывается с места, подбегает
к экрану к колотит по бледно светящейся картинке рукой, эй, дружище, пы-
таются образумить его, побереги кулаки, а то из-за этой штуки можно заи-
меть кучу неприятностей, а он словно взбесился, рычит, выпучив глаза,  и
уже никто не сомневается, этот парень точно  свихнулся,  жаль,  неплохой
был парень, а он бросает что-то тяжелое, и экран лопается и гаснет, пар-
ня за плечи втискивают в кресло и так придерживают до тех пор, пока  ва-
гон не замер на очередной станции, люди в форменных костюмах подбегают к
вагону, они молчаливы и даром не суетятся,  поезд  еще  только  набирает
скорость, а трое из вбежавших уже демонтируют лопнувший кинескоп, извле-
кают из упаковки новый, двое возятся с нарушителем, проверка документов,
опрос свидетелей, протокол, чувствуется, что эти ребята знают свое дело,
и на следующей остановке они исчезают, прихватив с собой  преступника  и
испорченный кинескоп, телевизор опять  заработал,  показался  в  проходе
стюард, отметил в бланке номер освободившегося кресла,  и  денька  через
два-три вместо парня сюда будет садиться какой-то незнакомец,  незнаком-
цем он пробудет очень недолго, а потому тот парень забудется, как  забы-
лись все... Эту участь он разделил, хотя каждый из нас, должно быть, по-
думал про себя: "Черт возьми, а смог бы я вот так, с  размаху,  конечно,
ведь в этом нет ничего сложного, встать и хлопнуть чем-нибудь  увесистым
по экрану", и каждый старается смять в себе эту мысль, и это легко  уда-
ется, стоит лишь повнимательней всмотреться в экран, как здорово работа-
ет кинескоп, да и передачка сегодня забавненькая, о, мне пора  выходить,
до встречи, господа, желаю хорошо потрудиться, пока ребята, и мы по  од-
ному начинаем отлипать от наших кресел, и жизнь  подземки  продолжается,
продолжается наша жизнь, кому сколько отпущено, и ты будто в тумане  до-
живаешь до того дня, когда твой поезд внезапно затормозит прямо в  суме-
речном туннеле, не докатив двух миль до станции, и пассажиры,  быть  мо-
жет, впервые за долгие годы почувствуют какое-то еще непроясненное  бес-
покойство, оно заставит их взглянуть друг другу в глаза и увидеть в гла-
зах ближнего своего страх, а двери, которые открываются лишь на  станци-
ях, в строго обозначенных местах, вдруг соскользнут в пазах, и вагон на-
полнится холодным подземным ветром, и все разом заговорят об аварии,  ну
что ж, такое случается, незначительная, казалось бы, заминка  в  системе
управления, и вот какой-то состав врезался в хвост предыдущего, досадное
событие, но всем будут выданы талоны, в которых  указывается  причина  и
время задержки, и заводская администрация это учтет, и никто из  нас  не
будет наказан, но тебя всего буквально пронизывает этот колкий подземный
ветер, он раздувает в тебе крик ужаса, хотя ты и сам не понимаешь, отку-
да это в тебе, на чем возрос твой страх и окреп до такой  всепоглощающей
силы, и в эти минуты главное укрыться от черного подземного потока, зах-
лестнувшего вагон, ты корчишься в кресле,  но  возможности  укрыться  от
этого ядовитого ветра нет, и тогда ты свое затмение  бросаешь  в  дверь,
растворив его в затмении туннеля, не слушая криков, ты  бежишь  в  узком
пространстве между вагонами и угрожающе гудящей стеной, ноги выворачива-
ются на ступеньках шпал, но твой страх хранит тебя от увечий, и  ты  бе-
жишь, задыхаясь от необычного состояния,  в  которое  добровольно  отдал
свое засидевшееся в креслах тело, и ветер клокочет, закручивается вокруг
тебя, и не понять, отталкивает ли назад, или, наоборот, помогает, прижи-
маясь к спине, а поезда выстроились в одну, с короткими обрывами, линию,
объемную, светящуюся изнутри квадратами окон, заполнили неподвижной  ме-
таллической начинкой трубу туннеля, сами начиненные человеческими телами
и страхом, и ты рвешься куда-то в сторону от  них,  неосознанно  обрекая
себя на испепеляющий огонь высоковольтных  передач,  зажатый  в  трубках
изоляторов, но стена неожиданно пропускает тебя, теперь ты продвигаешься
сквозь беспросветную ночь подземелья, но от этого не замедляешь бега,  а
только прибавляешь в скорости, чтобы все, что суждено тебе на краю этого
безумия, решилось в одно короткое мгновение, глубже  и  глубже  увлекает
тебя загадочное, непреодолимое притяжение земли, но  тут,  споткнувшись,
ты обрываешь свой бег, замираешь, тянешься руками в пустоту, и уже  неу-
веренным шагом, раскачивающим тебя  из  стороны  в  сторону,  достигаешь
скользкой на ощупь перегородки, это тупик, проклятье, это черная  ловуш-
ка, выложенная мраморными плитами, пальцы  гладят  полированную  поверх-
ность камня, чувствуют едва намеченные границы стыков,  дольше,  дальше,
приказываешь ты себе, слышится вой победный вскрик, и эта стена  пропус-
кает тебя, в ноги больно врезаются острые грани ступенек, они уводят те-
бя вверх, а ты уже затерялся в хитросплетениях времени,  ты  не  знаешь,
сколько часов, дней, лет ползешь по этим ступенькам, израненный,  с  бо-
лезненно обнажившимся чувством где-то затаившегося от тебя  спасения,  и
когда ступеньки сменяются плоской мраморной площадкой, твой  страх,  от-
тесненный физическим напряжением, снова обрушивается на тебя, потому что
глаза твои увидели синюю бездонную высь, усеянную  множеством  крошечных
мерцающих огоньков, твое лицо ощутило теплое  прикосновение  незнакомого
ветра, он поднимался откуда-то из далека прозрачного необозримого прост-
ранства, перед тобой открылась равнина, источавшая дурманящую, усилившую
твой страх смесь замков, запахи тоже казались теплыми и ласковыми, неяс-
ные силуэты каких-то построек вздымались над ровно очерченной линией го-
ризонта, и ты стал оглядываться,  сознавая  себя  незащищенным  от  этой
безграничности, а вокруг ничего не менялось, воздух действовал на  тебя,
как коньяк, тебе хотелось кричать и плакать, упасть на виду у этого  ог-
ромного мира, и уже не вставать, не видеть его синего, нежного, страшно-
го лица, и тогда ты снова бросился бежать, ты бежал к силуэтам построек,
спрашивая себе, что означают эти здания, тот ли город, в котором ты  ро-
дился и прожил все эти годы, но ты на бегу  растерял  все  свои  прежние
ЗНАНИЯ и ясность понятий, ты не мог поместить в себе поднебесную страну,
и она, врываясь в тебя, раздавила твое сердце, и все, что ты видел, слы-
шал, чувствовал, стало твоим смертельным врагом, помогите, кричал ты,  а
кто тебя слышал в этом сказочном безлюдье, ты скоро потерял ту дыру,  из
которой выполз на поверхность планеты, и теперь единственным  ориентиром
были высотные, такие далекие от тебя строения, бежать, бежать,  подгонял
ты себя, а звук ударялся и отскакивал, но вот он затронул  самую  тонкую
струну, и ты остановился и прислушался, это был звук человеческого голо-
са, и в этот миг ты ослеп и оглох, тебя подхватили чьи-то руки, и ты оч-
нулся в близи желтого колеблющегося пламени, костер напомнил  тот  самый
охваченный пожаром корабль, с которого  сыпались  в  воду  подстреленные
бандиты, но люди, обступившие тебя, были спокойны, никто из них не соби-
рался ни стрелять, ни падать куда-то, они разглядывали  тебя  с  деловым
сочувствием, кто-то сгибал твою ногу,  другой  протягивал  тебе  стакан,
привет, сказали тебе, привет, слабо отозвался ты,  ну  ничего,  главное,
что ты отдышался, здорово пробежал, мы никак не могли за тобой угнаться,
кто это вы, да вот, мы это мы и есть, посмотри, мы все тут, перед тобой,
что вам от меня нужно, вскрикнешь ты, и тебе вдруг сделается жарко от их
костра, невыносимо жарко, и ты начнешь бормотать, знаю  про  вас,  знаю,
вас, бездельников,  нарушителей  закона  вылавливают  по  всей  земле  и
расстреливают на месте, но они только смехом зайдутся, кто  вылавливает,
спросят у тебя, полиция, с ненавистью и отчаяньем бросишь ты  в  них,  и
вас переловят и перестреляют, всех до последнего, да уймись  ты,  станут
урезонивать они, никакой полиции тут нет, выполз на волю  и  живи  себе,
оставайся, если захочешь, с нами, тут такой пустырь, хватит на всех,  но
ты не поверишь хозяевам костра, полиция, выдохнешь ты  в  полный  голос,
полиция, Закон, полиция, они уже не будут смеяться, а с жалостью склонят
над тобой головы, слушай, что тебе говорит, дурак, ничего ты не  знаешь,
полиция вся тоже катается в подземке, чересчур хорошо было бы служить  в
полиции, чтобы дышать свежим воздухом, но ты, превозмогая боль в  суста-
вах, вскочишь на ноги, оттолкнешь кого-то, потянувшегося к  тебе,  никто
не погонится за тобой, и ты уже не услышишь слов, брошенных тебе  вслед,
и уже без страха и отчаяния, уверенный в спасении, ты увидишь,  как  вы-
растают, надвигаясь на тебя, серые глыбы зданий, у которых нет ни одного
окна, зато из нижних этажей каждой такой глыбы тянутся долгие  переходы,
тянутся, как тоненькие сосуды, питающие быстро  иссыхающей  человеческой
кровью вены и артерии подземки, и ты, как молитву черному  своему  богу,
не устанешь повторять, всего десять минут, десять туда и десять обратно,
за это опоздание мне набавят всего десять минут, всего десять...




                        АНДРЕЙ ПЕЧЕНЕЖСКИЙ

                           ЧИСТЫЕ ДЕЛА

   Привет, старик, привет, чертовски рад тебя видеть, мы снова
вместе, а это уже кое-что, хотя и это ничего не меняет. Все
будет так, как будет, вот в чем дело,-- именно так, даже если
бы нам очень захотелось повертеть колесико иначе. Давай
обнимемся, пожмем друг другу руки и присядем на ступеньке трапа,
как было заведено у нас когда-то, помнишь? Давным-давно, когда
нас называли незаменимыми, когда-то, помнишь? Давным-давно,
когда на глухих задворках Галактики немыслимо было обойтись без
двух стариков, потому что классных разведчиков во все времена
находилось негусто, а мы тогда были моложе на целую жизнь и
умели творить чудеса. Оставим чудеса другим, кто идет за нами, и
согласимся, что это справедливо. Сверхдальних разведок и
свободного поиска нам с тобой досталось на десятерых, но силенок
с годами почему-то не прибавляется. Присядем на трапе,
посидим-помолчим о разных пустяках, пусть Черепашка подождет еще
немного, пусть потерпит, пока старики намолчатся. Старики,
старики-чистильщики, в которых постепенно превращаются все
незаменимые. Нехитрая работенка здорово приманивает к зеркалу
воспоминаний; это зеркало волшебное, и человек невольно
поддается его очарованию -- вдруг начинает пятиться, а что
разглядишь спиной? Но мы-то с тобой понимаем, чистильщики --
это тот же космос, это все-таки он, его дыхание, с которым
сливается наше; это магнетизм его яростного покоя, который
расшевеливает кровь однажды и навсегда, и знает настоящие
доказательства того, что жизненный труд наш не был напрасным. Да
и Черепашка -- не самая дрянная каталка на звездных полях. И
потом, старина, будь наш новый транспорт посолидней, поднимала
бы Черепаха на борт не пару взрывчатки, а сотню, да ходили бы на
ней со скоростью разведчиков, да ждали-встречали бы нас, как
после свободного поиска,-- разве от этого колесико повернется
в другую сторону? Не мы -- значит, кто-то, и все будет так,
как будет, именно так, даже странно, откуда приплелась эта
пустая надежда, что все могло быть иначе? Мы посидим на трапе,
помолчим, потом ты скажешь: пора, и мы привычно перешагнем
потоптанный порожек рубки. Старушка явно заждалась старичков, ну
да за нами не пропадет, наверстаем, старики-чистильщики,-- и
на командный диспетчеру, бодренько: Ч-шестнадцать с готовностью,
идем в четвертый, Ч-шестнадцать с готовностью. Голос дежурного
молокососа пожелает нам не слишком большой дыры в мешке, я
ответно пошлю доброжелателя в эту самую дыру, пусть поторчит для
дела, и уже на рулежке прибавлю необязательное: будь здоров,
сынок,-- так что ты, дед, посмотришь на меня с пониманием. Мы
всегда понимали друг друга,-- будь здоров, сынок, форсаж,
выходим на третьей, по-ошла жестяночка, мы уже там, сынок, будь
здоров. Да вы ловкачи, каких свет не видывал, а мешок свой
впопыхах не забыли? Как можно, ведь это наша работа, как можно;
счастливо погулять, счастливо оставаться,-- все будет именно
так. Неделю добираться