с горный хребет, эти чувства не могли
вместиться в мое человеческое Я. Краем сознания я ощутил, что воспринял
только тень тени того, что ощущает то Иное, с чем или кем я был на какой-то
жуткий миг связан.
     Я умер бы, мелькнула мысль, пробудь в этом странном контакте дольше...
или вмести я в себя больше. К счастью, человеческое сознание снабжено
предохранителями, ими снабдила эволюция, и я остальное просто не воспринял.
А те, кто воспринимал, вымер, и в первобытных или не совсем первобытных
племенах не могли понять, почему кто-то вдруг падает замертво без всякой
видимой причины...
     Это называется сон, вспомнил я. По телу еще ходил холод, вздымая на
коже пупырышки и волосы. Сон - это... Это нечто страшное и загадочное,
разумоносителям все еще непонятное. И неисследованное. Созданы сотни
институтов, что разрабатывают новые формы лака для ногтей или губной
помады, но сном никто не интересуется...
     Черт, да где же я был? Что со мной происходило в то время, когда я
лежал в бессознательном состоянии? Это ж не специально для меня, в так
называемый сон впадает каждый житель этой планеты, будь он человек или
собака. Не знаю, спят ли амебы, но люди впадают в это странное оцепенение
все...
     С другой стороны, мелькнула судорожная мысль, за это время можно
скачать все файлы из моего мозгового харда. Да и не только скачать! Скачать
можно за наносекунду, а за целую ночь меня можно как перепрограммировать
всего с головы до пят, так и вовсе...
     Холодок превратился в ледяную волну. Да, во время семичасового
оцепенения со мной можно сделать настолько много, что...
     Нет, лучше об этом пока не думать. Надо поскорее понять, что от меня
требуется, и как можно быстрее выполнить свое предназначение.
     Что это было? Если сон - лишь слегка искаженное восприятие
повседневности, как приняло здесь считать, то откуда такой сон? В этом
человеческом теле я никогда не был в космосе! Да еще в т а к о м к о с м о
с е.

     Из кухни дразняще пахло горячим кофе, жареной яичницей с ветчиной.
Звякали тарелки, журчала вода. Привычные звуки, но сердце стиснула такая
тоска, что я еще долго лежал, стараясь заставить себя вести так, чтобы не
вызывать подозрений существа, именуемого моей женой.
     Из кухни донесся веселый голос:
     - Ты опять, лентяюга, валяешься?
     Лена, та самая, что долго была по здешним ритуалам именно моей самкой,
потом ушла, согласно другим ритуалам, живет одна вольно и свободно. Правда,
все чаще и чаще заглядывает ко мне, иногда готовит, словно соскучилась по
той размеренной жизни, которую презирала.
     - Я не валяюсь, - ответил я сипло, - я просто лежу... Нет, уже встаю.
     - Долго же ты встаешь! Завтрак готов.
     - Ты жаворонок, - пробурчал я, - а вот мы, благородные совы...
     Дальше я позволил своему существу говорить вместо меня. Ничего
сложного, ибо как все эти люди, так они зовутся, состоят из атомов, так и
вся их жизнь состоит из готовых алгоритмов. Когда алгоритмы касаются целых
стран, то их называют сценариями. Так и говорят, что события развиваются по
такому-то сценарию... У отдельных особей набор алгоритмов чуть больше, но
все же человек мыслит, как признали сами люди, лишь четыре минуты в сутки.
Остальное - инстинктивные реакции. Человек заученно идет на работу
заученным маршрутом, улыбается, говорит готовые фразы и отвечает тоже
готовыми, неожиданности не случаются...
     - Да иду я, иду, - крикнул я, чувствуя, что в это утро в самом деле
задержался дольше обычного. - Уже одеваюсь!
     В ванной, пока чистил зубы, снова долго смотрел в зеркало. Оттуда на
меня подозрительно пялился вполне нормальный мужик, интересный даже, как
сказали бы женщины, только в глазах какое-то недоумение и даже затаенный
страх. На полочке выстроились кремы, шампуни, увлажнители, смягчители,
антипрыщители, все в дорогих флаконах, над формой которых ломают головы
высококлассные конструкторы. Они и получают вдесятеро больше конструкторов
космических кораблей. Кому нужен дальний космос? А вот прыщи на харе...
     Мои губы дернулись в презрительной усмешке. Местные не понимают, что
от морщин нельзя спастись, а если и отдалишь, то какая разница, появятся в
этом году или в следующем? Но за эту разницу выложишь сумму, за которую как
и раз и гнул спину именно год. А дальше придет обязательная старость,
обязательная смерть... А прочем, старость не обязательна. Можно умереть и
молодым. От болезни... или под колесами автомобиля. Но вот окончательного
финала не избежать никому из жителей этой обреченной планеты!

     Лена за завтраком весело и деловито щебетала о засохшей виноградной
лозе на балконе, о цветах, которые посадит, если окажется в районе магазина
“Семена”, о застеклении лоджии. Я слушал, кивал, соглашался, даже вставил
пару вроде бы дельных замечаний, ибо я живу здесь, в этом теле, в этом
времени, и если бы жил во времена Древнего Рима, я бы точно так же кивал,
соглашаясь с оценкой гладиаторов, хмыкал бы скептически, слушая о
непорочности весталок, а если бы оказался в пещерное время, я бы вместе со
всеми сетовал о малорослых мамонтов, ведь надо быть как все...
     Но на самом деле, я чувствую, мое место где-то в высших сферах. Я
наверняка передвигаюсь между звездами и вселенными, во времени и разных
измерениях, там я неуязвим и бессмертен, но здесь... что я делаю здесь?
     Клгда нудно было заговорить самому, что-то сказать, я вспомнил и
пересказал разговор с соседом. Лена приятно заинтересовалась, я объяснял
почему коридор нельзя захламлять вещами, заметил, что эта молодая самка
посматривает как-то странно. И пока мы завтракали, иногда взглядывала так,
словно что-то хотела сказать, но не решалась или останавливала себя. Уже в
конце, когда споласкивала чашки после кофе, вдруг заметила со смешком:
     - Ты здорово все сказал..
     - Что? - не понял я. - О фильме?
     - Да нет, тогда... соседям! Нашим соседям. Когда ты рассказывал, мне
ты показался на миг древним мудрым старцем в теле юного мужа... Ну, старцем
в том смысле, что много видел и много знаешь. Как будто в тебе живет другой
человек.. или добавился другой.
     Я вспомнил черноту космоса, тело разом охватил жгучий холод. Стиснув
зубы, я с трудом отогнал страшное видение, сказал мертвым голосом:
     - Если бы только человек.
     Она помолчала, голос ее после паузы дрогнул:
     - Ты... хорошо себя чувствуешь?
     - Тот, кто постоянно ясен, - ответил я словами последнего из великих
поэтов, - тот, по-моему, просто глуп... Или же притворяется ясным, чтобы
пролезть в депутаты. Милая, а обед тоже ьы приготовишь?
     Она весело и задорно рассмеялась:
     - Нет уж, сегодня меня не жди! Да и вообще... Отдохни от меня с
недельку.
     - Ну ты даешь, - сказал мой разумоноситель. - Ну ты чего?
     - Да того, - ответила она так же весело. - Ты давай собирайся! Хорошо
тебе, можно пешком до работы. А мне с двуся пересадками.

     Когда я выскочил из подъезда, над головой негромко прогромыхало. По
земле ползла плотная тень, подминала все как катком. Упали крупные капли.
По улице народ, как по команде, закрылся зонтиками. Дюжий мужик поднял над
головой газетку и понесся к ближайшему подъезду, словно падали не редкие
капли воды, а раскаленные камни Везувия.
     Переходной мир, мелькнула у меня в мозгу. Еще не умеют управлять
климатом... даже погодой не умеют, что куда проще, но уже не так равнодушны
к переменам погоды, как их недавние предки в звериных шкурах.
     Что-то хлопнуло. Я сперва не понял, что случилось, что за странный
звук, затем взгляд зацепился на желтое пятно на асфальте в двух шагах
впереди. Только что его не было...
     Обостренный слух уловил далеко вверху легкий скрип. Успел увидеть как
на девятом или десятом этаже торопливо захлопнулась форточка. На асфальте
теперь стали заметнее белые скорлупки, я желток расползся и начал
впитываться в щели. Плотная слизь белка раздвинулась ровным пятном и
застыла, медленно впитываясь в пористый асфальт.
     Я двинулся деревянными шагами, мои ботинки задели мокрое пятно, я
буквально чувствовал как слизь вцепилась в подошвы. Волосы шевелились от
ужаса, все яснее проступала страшная мысль. Мальчишка, оставленный в
одиночестве, промахнулся, швыряя яйцами в прохожих. Мог попасть по голове.
Мог бросить что-то потяжелее. К примеру, кирпич.
     Как здесь живут, зная, что каждую минуту с балкона могут швырнуть
кирпич или бутылку? Когда машина сбивает прохожих не только на проезжей
части, но и на тротуаре? Когда существует куча болезней, с которыми даже не
пытаются бороться в полную силу?
     Только бы успеть побыстрее, сказал я себе в страхе. Только бы успеть
выполнить поскорее то, для чего меня сюда забросили. Пока не упал кирпич на
голову. Не подхватил смертельную болезнь, что за пару дней сведет в могилу.
Успеть выполнить задание... миссию... или что там мне поручено, и поскорее
в свой мир бессмертных, мир великих возможностей!
     Когда вошел в свою контору, там уже хлопали крышки столов, скрипели
стулья. Всхрапывали, просыпаясь, компы, начинали разгораться экраны. Люди
замедленно рассаживались, складывали в ящики столов коробочки с
бутербродами. По экрану большого компа, на котором сервер, двигалась
зеленая точка, указывая, что монитор спит, но сервер трудится круглые
сутки, собирает информацию по всему свету, и как только мы проснемся...
     По ту сторону стола из-за монитора выглядывал Вавилов, широкий и
красномордый. Я никогда не видел его хмурым или недружелюбным, всегда
готовыв заржать над анекдотом, хлопнуть тебя по спине и позвать хлебнуть
пивка.
     Он подмигнул:
     - Ты сегодня пойдешь к своей... это, как ее? Ну той, что на той неделе
завалил?
     Я не сразу понял, о чем речь, потом отмахнулся:
     - Это она меня завалила. Теперь сам знаешь, сексуальная свобода.
     Он загоготал:
     - Так это по нам!
     Веселый, налитый кровью, весь перенасыщенный половыми гормонами, он
был из той породы, которые десятка два лет тому свершали сексуальную
революцию. Мол, свободу женщинам в их проявлениях, хотя понятно, кому
нужнее эта свобода...
     - К черту, - ответил я искренне. - Хватает дел других.
     - Других? - удивился он. - Какие могут быть еще дела? Секс - самый
мощный стимул. Он правит миром. Все остальное так... проявление этой силы.
     - Согласен, - сказал я поспешно, - Но как-то захотелось чего-то еще...
Чем хоть занимается наш институт? Сколько лет торчу...
     Он снова захохотал, вообще он хохотал охотно, по любому поводу и без
повода.
     - Со стороны можно подумать, что-то засекреченное или военное! На
самом же деле нас не сократили только из-за лени чиновников там наверху.
Они по с бабами по саунам групповухи устраивают, на заседаниях в Думе спят
да похмеляются в сортире, а мы пока живем!
     Дверь кабинета шефа хлопнула, Вавилов тут же оборвал смех и согнулся
над клавиатурой. Такой предсказуемый, понятный, словно я рассматривал жука
или богомола.
     Значит, меня сюда забросили вовсе не из-за места работы моего
разумоносителя... Хотя это было бы слишком просто. Наверняка что-то
важнее... Но что?
     Пальцы привычно прыгали по клаве. На экране в трехмерной проекции
изгибался поток раскаленного воздуха. В этом заведении мой разумоноситель
вот уже седьмой год рассчитывает выход истечения газов взлетающих ракет.
Тяжелых, неповоротливых, то и дело выходящих из-под контроля, а то и
вовсе... У меня отдельный диск с записями всех несчастных случаев, когда
заканчивалось взрывом.
     Может быть, промелькнула суматошная мысль, я вовсе не заброшен в этот
нелепый мир, а нахожусь в неком эксперименте? И все, что вижу - это лишь
плод моего мозга. Пока смотрю, вижу, оно существует. Как только отвернусь
или закрою глаза - исчезает. Все исчезает: и люди, и дома, и деревья. Весь
мир исчезает. Существую только я. Даже я на самом деле не такой, каким вижу
себя. Да-да, мои руки, ноги, мое тело - тоже моя выдумка.
     Вавилов наклонил голову, лысина поблескивала, которую он назывался
всего лишь широким пробором. Я видел как двигаются кисти его рук, но его
комп повернут ко мне задницей, облучая или не облучая, над чем он трудится
- не спрашивал, скорее всего над витком раскаленного газа, что выходит из
другой дюзы.
     Я спросил его неожиданно:
     - Слушай, Николай... а ты существуешь?
     Вавилов хмыкнул, постучал по клаве, вскинул голову. Брови его поползли
вверх. К моему удивлению он вроде бы чуть призадумался:
     - Я?.. Знать бы! Раньше я говорил, что не живу, а только существую, а
теперь и в этом сомневаюсь. То ли это я, то ли чей-то хреновый сон... или
же набор электромагнитных колебаний. Слишком все как-то не так...
     Я спросил напряженно:
     - А как так?
     Он обозлился:
     - Если бы я знал! А так только чувствую, как собака, а сказать не
могу.
     Я проговорил осторожно:
     - Чувствовать мало... Надо сформулировать. Только тогда можно понять.
     - Зачем?
     Я развел руками:
     - Ну, чтобы как-то... Разве тебя это устраивает? Не хочется что-то
делать?
     Он поперхнулся готовым ответом, ощутил, что я спрашиваю нечто другое,
затем нехотя пожал плечами:
     - А что делать? Все так живут.
     Все, подумал я со страхом. Они все даже не пытаются, потому что в
стаде. Агнцы божьи. А придуманного ими бога называют пастырем, чтобы тот
пас и перегонял с одной лужайки на другую. А сами - ни-че-го... Может быть,
я здесь потому?
     Программа выдала на экран модель атома. Тех самых, из которых вся
вселенная, мировое пространство, галактики, звезды, планеты, воздух, люди,
звери, рыбы, черви...
     По телу пробежала дрожь. Черт, мой разумоноситель же со школьной
скамьи знает, что он из атомов, каждый из них висит в пустоте на огромном
удалении один от другого. И что он, человек, на 999% из пустоты, абсолютной
пустоты, где в определенном порядке носятся атомы! Из таких же атомов
здешнее Солнце, только те атомы, из которых эта оранжевая звезда, трясутся
в другом порядке.
     Я чувствовал, как спина взмокла. На лбу выступили капельки пота.
Только бы не думать о таком страшном мире, в котором я оказался. Я - всего
лишь сочетание атомов! Уже достаточно сложное, чтобы в нем на какое-то
время поселился Я, неизвестный пока что даже самому себе, но призванный для
свершения каких-то важных дел!

     До обеда я успел дважды сбегать вниз в буфет, осушил две чашки
крепчайшего кофе. Черт с ним, что укорачивает жизнь, мне здесь не до
старости. Часики уже тикают, а чутье подсказывает, что мне здесь уже
недолго. Совсем недолго.
     Но чутье подсказывает только мне, живущему внутри этого
разумоносителя, а вот он сам воспринимает этот мир как правильный и
естественный. Если и ворчит, то на цены, налоги, дураков депутатов. Зато
для него естественно то, что дико для меня: на косметику в этом мире
тратится в восемьсот раз больше средств, чем на космос, а если бы деньги,
истраченные на безуспешные поиски элексира от облысения пустить да в науку,
то за два-три года нашли бы средство и от рака, и от СПИДа, и от всех
сердечно-сосудистых, именуемых чумой их века.
     Увы, по всему миру строятся гигантские фабрики и заводы по
производству духов, одеколона, увлажняющих кремов, туши, таблеток для
похудения без усилий - надо же! - кремов по разглаживанию морщин...
     Научно-исследовательские лаборатории, получив колоссальные средства,
разрабатывают новые покрои одежды, шляп, обуви. Там работают лучшие умы,
ибо если будут создавать особые ткани скафандров для высадки на Марс, то
получать будут меньше, славы меньше, толпы восторженных дур не побегут
следом, а вот если создаст модель нового бюстгалтера... Хотя, по разумению
более высокому, все должно быть наоборот. Увы, неча мне лезть в этот
средневековый монастырь конца ХХ-го века со своим уставом ХХХ-го, а то и
намного более высокого, намного...
     Эти люди даже не знают, что они - смертны. Нет, теоретически знают, но
это сказано где-то так вскользь, а масса церквей, сект и учений все века
твердит о жизни после смерти, так что человечек твердо уверен, что его
жизнь будет вечна. Это видно хотя бы по тому, как живет мой
разумоноситель... То тело, в котором я сейчас нахожусь.
     Да, сказал я себе напряженно, они просто живут. Как живут все
растения, животные, рыбы, насекомые. Только у этих существ, они называются
людьми, инстинкты усложнились настолько, что выделился особый вид
инстинкта, называемым ими разумом. Этот разум помогает лучше удовлетворять
все инстинкты этого существа: размножение, поиски еды, захватит территории.

     Но, что это не настоящий разум, а лишь инстинкт, говорит то, что они
даже не задумываются, что все они - смертны. И не просто смертны. А
настолько, что никто из них не в состоянии прожить даже один галактический
день, т.е., полный поворот галактики вокруг своей оси, как поворачивается
их крохотная планета. Если мне не изменяет память, то один оборот эта
небольшая галактика делает всего за триста двадцать миллионов лет.
     Нет, этот мир нелепей нелепого. Возможно, для того меня сюда и
забросили, чтобы я смог разобраться. Или вмешаться? Только что весь мир
облетел скорбная весть: н пороге своего роскошного особняка застрелен
знаменитый дизайнер такой-то. Весь мир скорбит, весь мир негодует...
     Наверное, я бы тоже негодовал, будь я просто этим существом, но теперь
я есть то, что высшее, и потому у меня волосы встают дыбом от этого
нелепого вывиха, по которому пошла здешняя цивилизация. Ведь дизайнер
одежды - это всего лишь человек, который придумает новые покрои, украшения
здешних самок чуть иначе, чем был украшены ранее. Но мир совершенно не
знает настоящих творцов их цивилизации! Никто не знает, кто создал их
телевизоры, холодильники, компьютеры... И уж конечно, те настоящие гении не
имели и сотой доли тех богатств, влияния и могущества, как эти по сути
своей ничтожные, но довольно ловкие люди.
     - А я поеду на Кипр, - доносился бодрый голос Вавилова. - Надо мир
посмотреть, надо!
     - Да, теперь выпускают, - сказал кто-то.
     Я поднял от клавы голову. Возле стола Августины, самой хорошенькой в
отделе, стояли в картинных позах Вавилов и Киреев, красовались, надували
щеки, распускали павлиньи хвосты. Августина мило улыбалась, она всем давно
знает цену, и лучше не спрашивать, как оценивает, улыбается мило всем
     - Я и раньше ездил, - проронил Вавилов многозначительно.
     Понятно, волна страха перед возможными репрессиями давно минула,
теперь уже начали намекать на свои высокие посты при разгромленной власти.
     - Но столько формальностей было! - возразил Киреев. - И ездить не в
радость. Зато теперь... Хоть арабские эмираты, хоть острова, хоть в сам
Израиль, про который раньше и подумать было нельзя...
     Все еще дикари, сказал я себе. Их психика не успевает за прогрессом.
Тысячи поколений, чтобы повидать планету, перемещали через земли свои тела.
Недавно возникло кино, телевидение, Интернет, но люди все еще дикарски
перемещают свое тело на тысячи верст, успевают увидеть плохо и ничтожно
мало только потому, что так делали раньше, так считается, так говорили
раньше... когда не было ни глобального телевидения, ни Интернета. А сейчас
с личного монитора можно в течении часа побывать в пустыне Сахаре, во льдах
Антарктиды, заглянуть в залы Эрмитажа, Лувра и казино Лас-Вегаса, а в
перерывах понаблюдать за кладкой яиц стерхов.
     Вавилов качнулся в сторону, высматривая меня, спросил громко:
     - Виктор, а ты куда поедешь?
     - Я? - переспросил я. Мелькнула мысль, что сам не знаю, куда поеду,
когда закончу здесь. - Еще не решил.
     Киреев между тем склонился к Августине, что-то нашептывал на розовое
ушко. Она двусмысленно улыбалась. Вавилов посмотрел на них, вернулся к
своему безобразному ящику. Послышалась дробь клавиш, затем его широкое
дружелюбное лицо выдвинулось, словно выманивая на выстрел:

     - Ого! Что ж так?
     - А что не так? - поинтересовался я в свою очередь.