апочку.

     Ушли!

     Я отвалил тяжелую стеклянную дверь и нерешительно вышел из укрытия.
     Понимая, что пришельцы отступили, я боялся в  это  поверить,  хотя  и
видел яркую радужную кляксу, уходящую в зенит. От нее кольцами разбегались
по небу веселые кудрявые облака.
     С тех пор я не люблю смотреть на облака, быстро бегущие по небу.
     Еще несколько минут я  был  в  сознании.  Стоя  на  крыльце,  пытался
понять, кто передо мной - Десантники  или  уже  люди.  Из  толпы  на  меня
смотрел полковник Ганин.
     Он метал головой, поправлял галстук, будто его душило, и отряхивал  о
колено фуражку. Полковник попался пришельцам позже всех и поэтому  кое-что
понимал.
     Увидев, что я вышел из двери, он шагнул ко мне и спросил:
     - Ты что-нибудь знаешь? - и показал в небо.
     - По-моему, они ушли, - сказал я.
     Он кивнул. Пробормотал:
     - Кабы знать, где упасть, -  опять  поправил  галстук  и  крикнул:  -
Внимание! Внимание! Военнослужащие, ко мне!
     Стало тихо. Или у меня в голове стало тихо. Помнится, Ганин  приказал
нескольким военным и милиционерам собрать оружие и быстро пошел к воротам.
А я бежал за ним, чтобы рассказать о планах пришельцев, но у меня язык  не
поворачивался, потому что час назад сам полковник предложил этот план -  с
захватом Москвы, Нью-Йорка и Лондона, - и я все еще не вполне  верил,  что
полковник больше  не  пришелец.  И  так  мы  вышли  к  воротам,  навстречу
бронированным  машинам  парашютистов,  разворачивающимся   вокруг   ограды
телескопа, а дальше я ничего не помню. Только большие колеса и  синий  дым
выхлопов...
     Остальное я знаю от других людей.  Как  парашютисты  сдвинули  машины
вокруг холма и предупредили в мегафон, чтобы никто не выходил  за  ворота,
иначе будут стрелять. Полковник не решился ослушаться,  а  я  проскочил  в
калитку и побежал к  ближнему  бронетранспортеру,  под  дулами  пулеметов,
напрямик. Говорят, я влез по броне, как жук, и стал кричать:  "Где  у  вас
командир?" - и меня соединили по радио с командирской машиной  и  убедили,
чтобы я все сказал  в  микрофон.  Я  сказал  насчет  пришельцев,  а  потом
вспомнил о Сурене Давидовиче и так заорал в микрофон, что  командир  полка
приказал отвезти меня в лесопарк. Я  потерял  сознание  только  в  овраге:
показал на Сурена Давидовича, лежащего в русле ручья, и сам упал.
     Сурен Давидович остался жив, у него даже астма прошла.
     Он поправился раньше меня. Мы с ним лечились в одной больнице,  и  он
ходил меня навещать, когда я еще не мог голову поднять с подушки.

     Вячеслав Борисович

     Ну вот, я написал про все, как оно было. Довольно скучное  занятие  -
писать. Скучнее, чем решать задачки по алгебре.  Но  Степка,  который  сам
ничего не написал, а только мешался - здесь я напутал, тут забыл, - Степка
говорит, что надо еще написать о нас.  Получается,  будто  мы  герои.  Это
разузнали,  там  предупредили,  тут  бабахнули  и  всякое  такое.  Чепуха,
конечно. Степан прав. Мы никакие не герои, просто  нас  -  детей,  я  хочу
сказать, -  нас  "посредники"  не  брали.  В  нас  нельзя  было  подсадить
Десантников. Поэтому Степан сумел пройти на телескоп, а  я  -  побывать  у
корабля и все запомнить. Как это получается,  я  не  особенно  понимаю.  В
такого, как я, нельзя подсадить Мыслящего, и все тут.  А  настоящий  герой
был один. Вячеслав Борисович Портнов. Писать о нем трудно.
     Из-за него я не могу видеть этот проклятый  телескоп.  И  никогда  не
прощу себе и всем остальным,  что  мы  кричали,  радовались,  перевязывали
царапины. Вспомнить этого не могу.  Мы  были  живы  и  радовались,  а  он,
спасший нас всех, был мертв и лежал у стола радиостанции, вытянув руку.
     Он вернулся на  машине  к  телескопу  и  прямо  пошел  в  аппаратную.
Часового обезвредил "посредником", закрылся в аппаратной и вызвал Москву.
     Он успел передать  почти  все,  одного  не  успел  -  сказать,  чтобы
отключили высоковольтную линию, и тут пришельцы взломали  дверь,  схватили
его, а он вырвался и застрелился.
     Пришельцы вынули из его руки пистолет и оставили Вячеслава Борисовича
лежать. Мы не знали, что он там. Никто не  знал,  что  Вячеслав  Борисович
застрелился, чтобы не выдать Степана, и этим спас его,  а  может  быть,  и
всех живущих на Земле.