Александр Мирер.
     Главный полдень


     Книга первая

      * ЧАСТЬ ПЕРВАЯ, РАССКАЗАННАЯ АЛЕШЕЙ СОКОЛОВЫМ *

     Утро. Федя-гитарист

     В тот день с утра было очень жарко и солнечно. От  жары  я  проснулся
рано, позавтракал вместе с матерью и рано,  задолго  до  восьми,  пошел  в
школу. Помню, как на проспекте сильно, терпко пахло тополевыми  чешуйками,
и липы были дымные, светло-зеленые, и солнце горело в витринах универмага.
Дверь магазина была заперта, но Федя-гитарист уже сидел на  ступеньках  со
своей гитарой и жмурился. Я еще подумал,  что  на  молокозаводе  кончилась
ночная  смена  и  Федя  прямо  с  работы  явился  ка  свидание  с  Неллой,
продавщицей из обувной секции. Я прошел по другой стороне  улицы,  свернул
за угол, к школе, и тогда уже удивился - не такой он человек, Федя,  чтобы
сидеть и ждать. Он лучше встретит девушку около дома и проводит с  громом,
с гитарой - э-эх, расступись!.. Он такой парень. Утро,  вечер  -  ему  все
нипочем. Я думал о нем и улыбался, потому что  мне  такие  люди  нравятся.
Потом я стал думать, удастся ли днем, после  школы,  накопать  червей  для
рыбной ловли.
     Я прошел по пустой лестнице, положил портфель и посмотрел в окошко.
     Федя-гитарист по-прежнему сидел на ступеньках универмага и держал  на
вытянутых руках гитару. Понимаете? Он ее рассматривал и хмурился: что  это
мол, за штука? Пожал плечами. Взял несколько  аккордов  и  еще  раз  пожал
плечами. Потом он стал притопывать ногой и с удивлением  смотрел  на  свой
ботинок, заглядывая сбоку, на петушиный манер, - гитара ему мешала.
     Я опять заулыбался - наш  знаменитый  гитарист  будто  заново  учился
играть на гитаре. Выдумает же - забавляться так чудно и в такую рань!
     Минуты через две-три у универмага появился  заведующий  почтой.  Федя
его окликнул. Мне через стекла не было слышно, что  сказал  Федя-гитарист,
но заведующий почтой свернул и подошел к ступенькам.
     И тогда произошло вот что.  Заведующий  сделал  неверный  шаг,  двумя
руками схватился за  грудь,  сразу  выпрямился,  опустил  руки  и  зашагал
дальше, не оглядываясь. Через полминуты стеклянная дверь почты  открылась,
заведующий  скрылся  за  ней,  а  потом  до  меня  долетел   резкий   стук
закрывающейся двери. Федя сидел, словно ничего не произошло, и  постукивал
по гитаре костяшками пальцев. А я уж смотрел на него во все глаза: что  он
еще выкинет? На улице стало людно - шли служащие на работу,  из  подъездов
выскакивали ребята и мчались к школьному подъезду.  До  звонка  оставалось
всего пять минут. Степка, торопясь,  сдувал  с  моей  тетради  задачки  по
геометрии. Я смотрел, значит, целых полчаса, а  Федя  все  сидел,  опустив
гитару к ноге, и равнодушно  жмурился  на  прохожих.  И  вдруг  он  поднял
голову... Тяжко подрагивая при  каждом  шаге,  к  почте  торопился  седой,
грузный телеграфист, важный, как генерал. Он всегда проходил  мимо  в  это
время, всегда спешил и перед угловой витриной универмага смотрел на часы и
пытался прибавить шагу. Он весит килограммов сто,  честное  слово!  Именно
его Федя выбрал  из  всех  прохожих  и  что-то  ему  говорил,  просительно
наклоняя голову. Тот обернулся - даже его спина, туго обтянутая  форменной
курткой, выражала недовольство.
     Я приподнялся. Старый телеграфист будто налетел на невидимую веревку.
Нырнул всем корпусом, просеменил и остановился, схватившись обеими  руками
за грудь.  Я  думал,  он  упадет.  Гитарист  равнодушно  смотрел  на  свой
притопывающий ботинок, не приподнялся даже, скотина такая! Старик  же  мог
насмерть разбиться о ступеньки. К счастью, он не упал - выпрямился  и  как
будто взял  у  гитариста  что-то  белое.  И  сразу  пошел  дальше  прежней
походкой. Хлопнула дверь почты, только солнце уже не блеснуло в стекле.  А
Федя-гитарист встал и пошел прочь.
     Гитара осталась на ступеньках.
     Я оглянулся - учителя еще не было - и прыгнул через  скамьи  прямо  к
двери. Кто-то вскрикнул: "Ух!" - я вылетел в коридор и  ходом  припустился
вниз, торопясь  проскочить  мимо  учительской,  чтобы  вдруг  случайно  не
встретиться с Тамарой Евгеньевной.
     Звонок заливался вовсю, когда я выбежал из подъезда.  Улица  казалась
совсем другой, чем сверху, и гитары не было на  ступеньках  универмага.  Я
пробежал вперед, на газон между тополями, и увидел совсем близко Федю - он
успел вернуться за гитарой и опять отойти шагов на  двадцать.  Черный  лак
инструмента отражал все, как выпуклое зеркало на автобусах: дома, деревья,
палевый корпус грузовика, проезжающего мимо.  И  меня,  а  рядом  со  мной
кого-то еще. Я оглянулся. Рядом со мной стоял Степка, совершенно белый  от
волнения.

     Такси

     - Ты что? Тревога? - спросил Степка.
     - С ним что-то неладно. - Я кивнул на спину гитариста.
     - С Федором? А тебе-то что за дело? Ну и псих...
     Я не знал, как быть. Мы торчали посреди улицы, где любой учитель  мог
нас взять на карандаш и завернуть обратно в школу. А гитарист удалялся  по
проспекту вниз, к Синему Камню - это у нас  поселок  так  называется,  два
десятка домов за лесопарком. Тут выглянула из школы техничка тетя Нина,  и
мы, как зайцы, дунули через улицу.
     Гитарист неторопливо вышагивал по длинным полосам тени, здоровался со
знакомыми, встряхивал чубом. Мы шли за ним. Зачем?  Я  этого  не  знал,  а
Степка тем более. Он взъерошился от злости, но вел себя  правильно  -  шел
рядом и молчал. Так мы прошли квартал, до нового магазина "Фрукты - соки",
перед которым стояло грузовое такси. Оно  тоже  было  новое.  Взрослые  на
такое не обращают внимания, а мы знали, что в городе появились  два  новых
грузовых такси, голубых, с белыми полосами и шашками по бортам и с  белыми
надписями "таксомотор".  Сур  нам  объяснил,  почему  "таксомотор":  когда
автомобили только появились, их называли  "моторами".  Так  вот,  одно  из
новых такси красовалось у тротуара  и  уютно  светило  зеленым  фонариком.
Мордастый водитель сидел на подножке, насвистывал Федину любимую песню "На
Смоленской дороге снега, снега...". Мы видели по гитаристовой  спине,  что
он и такси заметил, и водителя, и свою "Дорогу" услышал и  узнал  отлично.
Он небрежно вышагивал - высокий, поджарый, в черных брюках и рубашке  и  с
черным инструментом под мышкой. Конечно, водитель с ним поздоровался. Федя
остановился и сказал:
     - А, привет механику!
     Я подхватил Степку за локоть, и мы  прошли  мимо  и  остановились  за
кузовом машины. Степка молча, сердито выдернул  локоть.  Машина  дрогнула,
завизжал стартер... Я пригнулся, заглянул  под  машину  и  увидел  ногу  в
черной штанине. Нога поднималась с земли на подножку. Это гитарист садился
в кабинку. "Давай", - сказал я, и мы  разом  ухватились  за  задний  борт,
перевалились в кузов, под брезентовую крышу, пробежали вперед  и  сели  на
пол. Спинами мы прижимались к переднему борту, и нас не могли заметить  из
кабины.  И  машина  сразу  тронулась.  Пока  она  шла  тихо,   я   рискнул
приподняться и заглянуть в окошечко - там ли Федя. Он был там. Гриф гитары
постукивал о стекло.
     Я прижал губы к Степкиному  уху  и  рассказал  о  заведующем  почтой,
телеграфисте и вообще о Фединых фокусах. Машина ехала  быстро.  На  ухабах
нас било спинами и головами о доски борта. Поэтому,  может  быть,  посреди
рассказа я стал сам с собой спорить. Сказал, что  я  дурень  и  паникер  и
напрасно втянул Степку в историю. Конечно, Федя вел себя очень странно, да
какое наше дело? Он вообще чудной. А я паникер.
     Степка убрал ухе и сморщился. Он  моей  самокритики  не  выносит.  Он
показал, как играют на гитаре, и прошептал:
     - А это он что - разучился? Ты видел, чтобы он гитару забывал?
     Я зашептал в ответ, что после ночной смены можно голову  позабыть,  а
не гитару. Что Феде просто надоело ждать Нелку. Он сидел, ему было скучно,
и он шутил со знакомыми. Например, так: "А почту вашу ограбили". Почтари -
будь  здоров!  -  хватались  за  сердце.  Потом  он  решил  поехать  Нелке
навстречу, воспользовался своей популярностью и поехал на грузовом  такси.
Нормальное поведение. Друзей у него в  городе  каждый  третий.  Ну  каждый
пятый, не меньше...
     - К Нелке поехал? - сказал Степка. - Она  живет  в  обратной  стороне
вовсе. - Он подумал и добавил: - Хороши шуточки! А с гитарой на  завод  не
пускают.
     - Его везде пропустят.
     - Это молокозавод, - сказал Степка. - Там чистота и дисциплина. А  ты
- идиот.
     Я все-таки рассердился:
     - Ну, паникер, ну, шпионских книжек начитался, но почему я идиот?
     - Потому. Федька вчера выступал в совхозе, в  ихнем  клубе.  Загулял,
наверно. А ты - лапша. Начал дело - доведи его до конца.
     - Вот сам и доводи до конца, - окрысился я и полез к  заднему  борту,
чтобы спрыгнуть, но в эту секунду по кузову забарабанили  камешки,  машина
резко прибавила скорость, - кончился город, пошло шоссе. Мы  слышали,  как
смеются в кабине  те  двое,  а  машина  летела,  как  реактивный  самолет.
Приходилось ехать дальше. Мы в два счета проскочили стадион, сейчас  будет
подъем, и там спрыгнем... В-з-з-з! - внезапно провизжали  тормоза,  машина
встала, и мы ясно услышали голос гитариста:
     - ...Пилотируешь, как молодой бог. Будь здоров!
     - Да что там! - говорил водитель. - Будь здоров!
     Степка влепил кулаком себе по коленке... Здесь, на юру, из машины  не
вылезешь - кругом поле. Но гитарист небрежно сказал:
     - А поехали со мной,  механик...  Здесь  рядом.  Покажу  такое  -  не
пожалеешь.
     Степка развел и сложил ладони: ловушка, мол... Я  кивнул.  Мы  ждали,
выкатив глаза друг на друга. Удивительно  был  прост  этот  "механик"!  Он
только проворчал:
     - Поехать, что ли... Не сядем?..
     Дверца хлопнула,  машина  прокатилась  до  лесопарка  и  свернула  на
проселок.
     Нас кидало в кузове, пыль клубами  валила  сзади  под  брезент.  Зубы
лязгали. Я чихнул в живот Степке. Но машина скоро остановилась.
     - Пылища - жуть, - произнес Федин голос. - Топаем, механик?
     Водитель не ответил.
     - Э, парень, да ты чудак! - весело сказал Федя.  -  Сколько  проехал,
полста метров осталось... Ленишься? Езжай тогда домой.
     - На "слабо" дураков ловят, - прошептал Степа.
     Водитель шел неохотно, оглядывался на машину. Место  было  подходящее
для темного дела - опушка елового питомника. Елочки здесь приземистые,  но
густые и растут очень тесно. Сначала скрылся  за  верхушками  русый  хохол
гитариста, потом голова шофера в грязной кепке.
     Мы спрыгнули в пыль, переглянулись, пошли. По междурядью,  по  мягкой
прошлогодней хвое. Впереди, шагах в двадцати, был  слышен  хруст  шагов  и
голоса.

     Еловый пень

     Междурядье было недлинное. Еще метров пятьдесят - и откроется круглая
полянка. Туда и вел Федя таксиста, причем их аллейка попадала аккуратно  в
середину поляны, а наша как бы по касательной, вбок. Я  было  заторопился,
но Степан махнул рукой, показывая: "Спокойно, без спешки!".
     Эх, надо было видеть Степку! Он крался кошачьим шагом, прищурив рыжие
глаза. Мы с Валеркой знали, и Сур знает, что Степка - настоящий храбрец, а
что он бледнеет, так у него кожа  виновата.  На  этом  многие  нарывались.
Видят - побледнел, и думают, что парень струсил, и попадают на его любимый
удар - свинг слева.
     Значит, Степка, такой белый, что хоть считай все веснушки, и я  -  мы
проползли последние два-три  метра  под  еловыми  лапами  и  заглянули  на
поляну.
     Солнца еще не было на поляне. Пробивались так,  полосочки,  и  прежде
всего я увидел, как в  этих  полосах  начищенными  монетами  сияют  ранние
одуванчики. Две пары ног шагали прямо по одуванчикам.
     - Ну вот, друг мой механик, - говорил Федя. - Видишь ли ты пень?
     - Вижу. А чего?
     - Да ничего. Замечательный пень, можешь мне поверить.
     - Пе-ень? - спросил шофер. - Пень,  значит...  Так...  Пень...  -  Он
булькнул горлом  и  проревел:  -  Ты  на  него  смотреть  меня  заманил...
балалайка?
     - А тише, - сказал Федя. - Тише,  механик.  Этого  пенечка  вчера  не
было. Се ля ви.
     - "Ля ви"? - визгливо передразнил шофер. - Значит, я  тебя  довез.  А
кто твою балалайку обратно понесет?  -  заорал  он,  и  я  быстро  подался
вперед, чтобы видеть не только их ноги. - И кто тебя обратно понесет?
     Федя сиганул вбок, и между ним и шофером  оказался  тот  самый  пень.
Шофер бросился на Федю. Нет, он хотел броситься, он пригнулся уже и  вдруг
охнул, поднял руки к груди и опустился в одуванчики. Все было так,  как  с
двумя предыдущими людьми, только они удерживались на ногах, а этот упал.
     Впрочем, он тут же поднялся. Спокойно так  поднялся  и  стал  вертеть
головой и оглядываться. И гитарист спокойно смотрел на  него,  придерживая
свою гитару.
     Я толкнул локтем Степана. Он - меня. Мы старались не дышать.
     - Это красивая местность, - проговорил шофер, как бы с трудом  находя
слова.
     Гитарист кивнул. Шофер тоже кивнул.
     - Я  -  Угол  третий.  Ты  -  Треугольник  тринадцать?  -  проговорил
гитарист.
     Шофер тихо рассмеялся. Они и говорили очень тихо.
     - Он самый, - сказал шофер. - Жолнин Петр Григорьевич.
     - Знаю. И где  живешь,  знаю.  Слушай,  Треугольник...  -  Они  снова
заулыбались. - Слушай... Ты водитель. Поэтому план  будет  изменен.  Я  не
успел доложить еще, но план будет изменен без сомнения...
     - Развезти эти... ну, коробки, по всем объектам?
     - Устанавливаю название: "посредник". План я предложу такой - отвезти
"большой посредник" в центр города. Берешься?
     Шофер покачал головой. Поджал губы.
     - Риск чрезвычайный... Доложи, Угол три. Я - как прикажут...
     Степка снова толкнул меня. Я прижимался к земле всем телом,  так  что
хвоя исколола мне подбородок.
     - Меня Федором зовут, - сказал гитарист.  -  Улица  Восстания,  пять,
общежитие молокозавода. Киселев Федор Аристархович.
     Шофер ухмыльнулся и спросил было:
     - Аристархович? - Но вдруг  крякнул  и  закончил  другим  голосом:  -
Прости меня. Эта проклятая... ну как ее... рекуперация?
     - Ассимиляция, - сказал гитарист. - Читать надо больше, пить  меньше.
Я докладываю. А ты поспи хоть десять минут.
     Они оба легли на землю. Шофер захрапел, присвистывая, а Федя-гитарист
подложил ладони под затылок и тоже будто заснул. Его губы и горло попали в
полосу солнечного света, и мы видели, что под ними шевелятся пятна  теней.
Он говорил что-то с закрытым ртом,  неслышно;  он  был  зеленый,  как  дед
Павел, когда лежал в гробу. Я  зажмурился  и  стал  отползать,  и  так  мы
отползли довольно много, потом вскочили и дали деру.
     Далеко мы не  убежали.  У  дороги,  у  голубого  грузовика,  спокойно
светящего зеленым глазком, остановились и прислушались.  Погони  не  было.
Почему-то мы оба стали чесаться - хвоя налезла под рубашки или просто так,
- в общем, мы боялись чесаться на открытом месте  и  спрятались.  Рядом  с
машиной, за можжевельником. Эта часть лесопарка  была  как  будто  нарочно
приспособлена  для  всяких  казаков-разбойников:  везде  либо  елки,  либо
сосенки, можжевельник еще, а летом потрясающе высокая трава.
     - Дьявольщина! - сказал Степка. - Они видели нас... Ох как чешется.
     - Они - нас? И при нас все говорили?
     -  Ну  да,  -  сказал  Степка.  -  Они  понарошку.  Чем  нас   гнать,
отвязываться,  они  решили  мартышку  валять.  Дьявольщина!..   Чтобы   мы
испугались и удрали.
     - Хорошо придумано, - сказал я. -  Чтобы  мы  удрали,  а  после  всем
растрезвонили, что шофер Жолнин  -  "Треугольник  тринадцать".  Тогда  все
будут знать, что он сумасшедший или шпион. Т-с-с!..
     Нет, показалось. Ни шагов, ни голосов. Через дорогу, у обочины,  тихо
стоял грузовик. Солнце взбиралось по колесу к надписи "таксомотор".
     - Да, зря удрали, выходит, - прошептал Степка.
     Зря? Меня передернуло, как от холода.  Все,  что  угодно,  только  не
видеть, как один хранит, отвалив челюсть,  а  второй  говорит  с  закрытым
ртом!
     - Хорош следопыт! - фыркнул Степка. - Трясешься, как щенок.
     - Ты сам удрал первый!
     - Ну, врешь. Я за тобой пополз. Да перестань трястись!
     Я перестал. Несколько минут мы думали, машинально почесываясь.
     - Пошли, - сказал Степка. - Пошли обратно.
     Я посмотрел на него. Не понимает он, что ли? Эти двое  нас  пришибут,
если попадемся. А подкрадываться, не видя противника, - самое гиблое дело.
     - Они же шпионы, - сказал я. - Мы должны сообщить  о  них,  а  ты  на
рожон лезешь. Слышал - клички, пароли, "большой посредник"? А "коробки"  -
бомбы, что ли? Надо в город подаваться, Степка. Ты беги, а я их выслежу.
     - В город погодим. Пароли... - проворчал Степан.  -  Зачем  они  сюда
забрались? Допустим, весь  разговор  был  парольный.  А  место  что,  тоже
парольное? Кто им мешал обменяться паролями в машине?
     - Ладно, - сказал я. - Главное, чтобы не упустить.
     - У него, гада, ларингофон, - сказал Степка. - Понимаешь?  В  кармане
передатчик, а на горле  такая  штука,  как  у  летчиков,  чтобы  говорить.
Микрофон на горле. Дьявольщина! Кому он мог докладывать? Либо они мартышку
валяли, либо шпионы. Здорово! И мы их открыли.
     Я промолчал. По-моему, шпионы - гадость, и ничего хорошего в них нет.
Выследили мы их удачно, только я, хоть  убейте,  не  понимал,  почему  так
переменился шофер возле этого пенька... Был  обыкновенный  шофер  и  вдруг
стал шпионом! Этот - "Угол третий" - с утра вытворял штуки,  а  шофер  был
вполне обыкновенный... Может, и "Смоленская дорога", которую  он  свистел,
тоже пароль?
     У Степана очень тонкий слух. Он первым услышал  шаги  и  быстро  стал
шептать:
     - Я прицеплюсь к ним, а ты лупи в город. К Суру. Там и встретимся.
     Я прошептал:
     - Нет, я прицеплюсь!
     Но спорить было поздно. Затрещали  веточки  у  самой  дороги.  Первым
показался Федя - красный, пыхтящий, он тащил что-то тяжелое на  плече.  За
ним потянулось бревно  -  второй  его  конец  тащил  шофер.  Он  пыхтел  и
спотыкался. Медленно, с большой натугой, шофер и  Федя  перебрались  через
канаву.  Вот  так  здорово  -  они  тащили  пень!  Тот  самый,  о  котором
говорилось, что вчера его не было, с белой  полосой  от  сколотой  щепы  -
знаете, когда  валят  дерево,  то  не  перепиливают  до  конца,  оставляют
краешек, и в этом месте обычно отщепывается кусок.
     Шофер открыл дверцу в заднем  борту,  и  вдвоем  они  задвинули  пень
внутрь - машина скрипнула и осела. Чересчур он оказался  тяжелым,  честное
слово...
     Федя отряхнул рубаху. Гитара торчала за его спиной. Она была засунута
грифом под брючный ремень, а тесьма  куда-то  подевалась.  Я  помнил,  что
утром тесьма была. Федя изогнулся и выдернул гитару из-под ремня, а  шофер
подал ему узелок, связанный из носового платка.
     Мне показалось, что в узелке должны быть конфеты, так с полкило.
     Тут же Федя проговорил:
     - Конфет купить, вот  что...  В  бумажках.  -  Он  осторожно  тряхнул
узелок, шофер кивнул. - Лады, Петя. Я сяду в кузов.
     - Незачем, - сказал шофер. - Садись в кабину.
     - Мне бы надо быть с ними.
     - Слушай, - сказал шофер, - эти вещи я знаю лучше, я водитель. Включу
счетчик, поедем законно. Увидят, как ты вылезаешь из пустого кузова, будут
подозрения. Поглядывай в заднее окно. Довезем!
     - Ну хорошо. - Киселев прикоснулся к чему-то на груди,  под  рубахой.
Наклонился, чтобы отряхнуть брюки, и на его шее мелькнула черная  полоска.
Что-то было подвешено у него под рубахой на тесьме от гитары...
     Они полезли в кабину.
     Я знал, что мы должны  выскочить  не  раньше,  чем  машина  тронется,
потому что шоферы оглядываются налево, когда трогают. Я придержал Степку -
он стряхнул мою руку. Федя в кабине спрашивал:
     - Деньги у тебя найдутся внести в кассу? Я пустой.
     - На-айдутся, какие тут деньги... Километров  тридцать  -  трешник...
Зачем они теперь, эти деньги?!
     Они вдруг  засмеялись.