нувшись, все в толпе издали вздох удивления и восхищения.
Чуть поодаль, возвышаясь над их головами, стояло дерево,
которого только что там не было. Оно выросло беззвучно и
стремительно, как поднимается флаг на мачте, покуда народ был
поглощен коронацией. От его развесистых ветвей, казалось,
исходит не тень, а свет, и под каждым листом сияли, словно
звезды серебряные яблоки. Но еще прекрасней, чем вид дерева, был
струящийся от него аромат, заставлявший забыть обо всем на
свете.
   - Сын Адама, - сказал Аслан, - ты хорошо сделал свое дело. А
вы, нарнийцы, как зеницу ока берегите это дерево, ибо оно будет
охранять вас. Колдунья, о которой я рассказал вам, бежала
далеко, на север вашего мира, и будет там совершенствовать свое
черное волшебство. Но пока растет это дерево, она не сможет
явиться в Нарнию. Ибо благоухание его, дарующее вам радость,
здоровье и жизнь, сулит ей гибель, ужас и отчаяние.
   Все торжественно глядели на дерево, когда вдруг Аслан,
сверкнув золотой гривой, повернулся к детям, застав их за
перешептыванием и переглядыванием.
   - В чем дело, дети?
   - Ой... Аслан... сэр.., - Дигори густо покраснел. - Я забыл
вам сказать. Ведьма съела одно такое яблоко. Такое же, как я
посадил. - Он замялся, и Полли договорила за него, потому что
меньше, чем Дигори, боялась показаться глупой.
   - Мы подумали, Аслан, что она, наверное, теперь не испугается
запаха дерева.
   - Почему ты так думаешь, дочь Евы?
   - Она же одно съела.
   - Дитя, - отвечал лев, вот почему она и будет теперь
страшиться остальных плодов этого дерева. Так случается с
каждым, кто срывает плоды в неположенное время и не так, как
следует. Плод кажется им вкусным, но потом они всю жизнь жалеют.
   - Вот как, - сказала Полли. - Наверно, раз она его как-то не
так сорвала, то оно на нее и не подействует. В смысле, она не
будет вечно молодой и все такое?
   - Увы, - покачал головой Аслан, - будет. Любая вещь поступает
согласно своей природе. Она утолила желание сердца, ваша ведьма.
Словно богиня, она будет обладать неистощимой силой и вечной
жизнью. Но что есть вечная жизнь для этого сердца? Это лишь
вечные беды, и она уже чувствует это. Каждый получает, что
хочет, но не каждый радуется этому.
   - Я... я сам чуть не съел одно, - сказал Дигори. - Я бы тогда
тоже...
   - Да, дитя мое. Плод непременно дает бессмертие и силу, но
никогда не дает счастья, если его сорвали по собственной воле.
Если б кто-то из нарнийцев сам посадил бы тут украденное яблоко,
из него тоже выросло бы дерево, защищающее страну - но она
просто стала бы жестокой и сильной державой, как Чарн, а не
добрым краем, каким я ее создал. Ведь колдунья еще что-то
уговаривала тебя сделать, правда?
   - Да, Аслан. Она подбивала меня взять яблоко для мамы.
   - И оно бы исцелило ее, только ни ты, ни она не были бы этому
рады. Пришел бы день, когда вы оба вспомнили бы об этом яблоке и
сказали, что лучше бы твоей маме было умереть, чем получить
такое исцеление.
   Дигори молчал. Его душили слезы. Он думал, что ему уже не
спасти маму, однако верил льву, и знал теперь, что есть на свете
вещи пострашнее смерти. Но Аслан заговорил снова, на этот раз -
почти шепотом.
   - Вот что случилось бы, дитя, если бы ты украл яблоко. Но ты
устоял, и теперь случится другое. То, что я дам тебе, принесет
вам радость. В твоем мире оно не даст вечной жизни, но исцелит
твою маму. Ступай, сорви яблоко.
   Дигори на секунду остолбенел, словно весь мир на его глазах
перевернулся. Медленно, как во сне, он направился к дереву, под
одобрительные возгласы королевской четы и всех созданий. Сорвав
яблоко, он сунул его в карман и вернулся к Аслану.
   - Можно, мы пойдем домой? - спросил он, забыв сказать
спасибо. Но Аслан его понял.

   Глава пятнадцатая

   КАК КОНЧИЛАСЬ ЭТА ПОВЕСТЬ И НАЧАЛИСЬ ВСЕ ОСТАЛЬНЫЕ

   - Когда рядом я, вам не нужны кольца, - услыхали дети голос
Аслана. Замерев, они огляделись и увидали, что снова стоят в
Лесу Между Мирами. Дядя дремал на траве, а рядом с ними стоял
лев.
   - Вам пора домой, - сказал он,- только сначала я должен вам
кое-что сказать. Одна вещь будет предупреждением, а другая -
приказом. Смотрите. Они увидели в земле заросшую травой ямку,
теплую и сухую.
   - В прошлый раз, когда вы здесь были, тут был пруд, через
который вы попали в мир, где умирающее солнце сияло над
развалинами Чарна. Пруда больше нет. Нет и того мира, словно
никогда не было. Да помнит об этом племя Адама и Евы
   - Хорошо, Аслан, - хором ответили дети, а Полли добавила: -
Мы ведь не такие скверные, как они, правда?
   - Еще не такие, дочь Евы, - сказал лев, - пока еще нет. Но вы
становитесь все хуже. Кто знает, не найдет ли кто-то из вашего
мира такой же ужасной тайны, как Недоброе Слово, чтобы
уничтожить все живое на земле. Скоро, очень скоро, до того, как
вы состаритесь, тираны встанут у власти великих держав вашего
мира, - тираны, которым радость, милосердие и справедливость
будут так же безразличны, как императрице Джадис. Помните об
этом и берегитесь. Вот мое предупреждение. Теперь приказ. Как
можно скорее отберите у вашего дяди волшебные кольца и заройте
их поглубже, чтобы никто больше не смог ими воспользоваться.
   Покуда лев говорил, дети глядели ему прямо в лицо, и вдруг -
ни Полли, ни Дигори так и не поняли, как это случилось, - оно
превратилось в сияющее золотое море, в которое они погрузились,
окруженные любовью и могучей силой, и они почувствовали такое
блаженство, словно никогда до этого не знали ни счастья, ни
мудрости, ни доброты, ни вообще жизни и пробуждения. Память об
этом мгновении навсегда остались с ними, и до конца своих дней в
минуты грусти, страха или гнева они вспоминали это золотое
блаженство, и казалось, что оно и сейчас недалеко, чуть ли не за
углом, - и душу их наполняла спокойная уверенность. А еще через
минуту все трое - дядя Эндрью успел проснуться - уже оказались в
шумном и душном Лондоне.
   Они стояли на мостовой перед домом Кеттерли, и если бы не
исчезли колдунья, извозчик и лошадь, все было бы точно так же,
как перед путешествием. Все так же стоял фонарный столб без
одной перекладины, все так же лежали на мостовой обломки кэба, и
все так же вокруг них сгрудилась толпа. Все говорили
по-прежнему; кое-кто склонился к оглушенному полисмену, и то и
дело слышалось "Вроде очнулся!..", или "Ну как, старина, получше
тебе?", или "Скорая помощь мигом приедет".
   - Ничего себе! - поразился Дигори. - Здесь, кажется, и
секунды не прошло!
   Большинство зевак озиралось в поисках Джадис и лошади. Детей
никто даже не заметил - ни тогда, ни сейчас. Что же до дядюшки
Эндрью, то одежда его была в столь плачевном состоянии, а
физиономия так основательно вымазана медом, что узнать его было
просто невозможно. К счастью, дверь в дом была открыта, и
служанка наблюдала из дверного проема за всей комедией - какой
все-таки славный выдался ей денек! - так что дети без труда
затащили дядюшку внутрь еще до того, как его успели бы заметить.
   Когда он помчался вверх по лестнице, Полли и Дигори
испугались, не торопится ли он припрятать оставшиеся кольца. Но
беспокоились они зря. На уме у дядюшки была исключительно
бутылка, стоявшая у него в гардеробе, так что он мгновенно исчез
у себя в спальне и заперся на ключ, а когда вскоре появился
снова, то уже надел халат и направился прямо в ванную.
   - Ты достанешь остальные кольца, Полли? Я хочу к маме.
   - Конечно. Пока, - Полли побежала на чердак.
   Дигори остановился перевести дыхание, а потом тихо пошел в
спальню к маме. Как всегда, она лежала на подушках с таким
исхудалым бледным лицом, что при виде ее хотелось плакать.
Дигори достал из кармана свое Яблоко Жизни.
   Точно так же, как ведьма Джадис выглядела в нашем мире не
так, как в своем собственном, изменило свой вид и яблоко из
горного сада. В спальне, конечно же, было немало разноцветных
вещей - покрывало на постели, обои, солнечный свет из окна,
красивая голубая пижама матери Дигори. Но когда он достал
яблоко, все эти цвета вдруг побледнели, и даже солнечный свет
стал казаться выцветшим. Оно было такое яркое, что отбрасывало
странные блики на потолок, и все, кроме яблока, теперь не стоило
в этой комнате и взгляда. А запах от Яблока Молодости шел такой,
словно кто-то приоткрыл окошко прямо на небеса.
   - Ой, милый мой, какая прелесть, - сказала больная.
   - Ты ведь съешь его, правда? Пожалуйста.
   - Уж не знаю, что скажет доктор, - отвечала она, - но...
кажется, я могла бы попробовать.
   Дигори почистил яблоко, нарезал его и по кусочкам отдал ей.
Не успела мама доесть, как улыбнулась и, откинув голову на
подушку, заснула самым настоящим глубоким сном, без этих мерзких
таблеток, без которых, как знал Дигори, она не могла прожить и
дня. И он ясно увидел, что лицо ее переменилось. Наклонившись,
Дигори поцеловал маму и украдкой выскользнул из комнаты. Сердце
его колотилось, а в руке он сжимал сердцевинку яблока. До самого
вечера, глядя на окружавшие его обыкновенные, ничуть не
волшебные вещи, он то и дело терял надежду, но вдруг вспомнил
лицо Аслана - и ободрился духом.
   Вечером он зарыл сердцевинку на заднем дворе.
   Наутро, когда со своим обычным визитом явился доктор, Дигори
стал подслушивать его разговор с тетушкой Летти в гостиной.
   - Мисс Кеттерли, - это самый поразительный случай за всю мою
медицинскую практику. Это... это какое-то чудо. Я бы ничего не
стал говорить мальчику, чтобы не будить в нем ложных надежд,
однако, по моему мнению... - тут он перешел на шепот, Дигори
ничего больше не услыхал.
   После обеда он вышел в садик на заднем дворе и просвистел
условный сигнал для Полли. Вчера ей так и не удалось выбраться
из дома.
   - Ну как? - Полли выглянула из-за стены - Как она?
   - Я думаю... мне кажется, все в порядке, - сказал Дигори. -
Только ты прости, я пока не хочу об этом говорить. А как кольца?
   - Все у меня. Ты не бойся, я в перчатках. Давай их закопаем
теперь.
   - Давай. Я отметил место, где вчера закопал сердцевинку
яблока.

   Через неделю уже не было никаких сомнений в том, что мама
Дигори пошла на поправку. Еще недели через две она смогла сидеть
в саду, а через месяц весь дом Кеттерли неузнаваемо переменился.
Тетушка Летти открывала окна, поднимала шторы, чтобы по просьбе
сестры впустить в комнаты больше света, ставила всюду цветы,
готовила вкусные блюда и даже позвала настройщика привести в
порядок старое пианино, и мама пела под него, и так веселилась с
Полли и Дигори, что тетушка твердила ей: "Мэйбл! Ты у нас самый
главный ребенок!"
   Вы знаете, что беда не приходит одна. Но и радости иногда
приходят сразу друг за другом. Недель через шесть этой
замечательной жизни пришло письмо от папы, из Индии. Скончался
его двоюродный дед, старый мистер Керк, и папа вдруг разбогател.
Теперь он мог бросить службу и навсегда вернуться в Англию. А
огромное поместье, о котором Дигори всю жизнь слышал, но никогда
не видел, станет теперь их домом, со всеми доспехами, конюшнями,
теплицами, парком, виноградниками, лесами и даже горами. Дигори
был совершенно уверен, что больше ему в жизни ничего не
потребуется. Вот счастливый конец нашей истории. Но на прощание
я расскажу вам кое-что еще, совсем немного.
   Полли и Дигори навсегда подружились, и почти на каждые
каникулы она приезжала к нему в поместье. Там она научилась
кататься верхом, доить коров, плавать, печь хлеб и лазить по
горам.
   Звери в Нарнии жили мирно и радостно, и многие сотни лет их
не тревожила ни ведьма Джадис, ни другие враги. Счастливо
правили Нарнией король Фрэнк и королева Елена, и второй их сын
стал королем Архенландии. Сыновья их женились на нимфах, дочери
выходили замуж за речных и лесных богов. Фонарь, случайно
посаженный ведьмой, день и ночь светился в нарнийском лесу, и
место, где он стоял, стали звать Фонарным Пустырем. Когда много
лет спустя в Нарнию из нашего мира пришла в снежную ночь другая
девочка, она увидела этот свет. Между прочим, ее приключение
связано с той историей, которую вы только что узнали.
   Переезжая в поместье, семья Керков захватила с собой и
дядюшку Эндрью. "Старика надо держать в узде, - сказал папа
Дигори, - и хватит ему висеть на шее у бедной Летти". Дядя
навсегда забросил чародейство. Урок пошел ему на пользу, и к
старости он стал куда приятней и добрее, чем раньше. Но одно он
любил: уводить гостей поодиночке в бильярдную и рассказывать им
о даме королевского рода, которую он некогда возил по Лондону.
"Вспыльчива она была невыносимо, - говаривал он, - но какая
женщина, сэр, какая потрясающая женщина!"