иключения, и,  кроме
того, мышцы и нервные  окончания  лап  дракона,  которые  ему  приходилось
использовать, никогда не учились писать, и уж конечно, в любом  случае  не
были  приспособлены  для  этого.  В  результате  он  не  мог  и  близко-то
подобраться к концу своего рассказа прежде, чем накатывал прилив и  смывал
все ранее написанное, за исключением тех  мест,  на  которые  он  уже  сам
наступил лапами или которые случайно смахнул хвостом.  И  все,  что  можно
было  увидеть,  выглядело  примерно  так:  (многоточие  обозначает  места,
которые он растоптал)

     Я ОПШЕЛ СПА... КАНА ОРКОНА Я ИМЕЮ В  ВИДУ  ПЕЩЕРУ  ДРАНКОНА  ТАК  КАК
ОНБЫЛ МЕРТВ И ОЖД ТАКОЙ СИЛЪ... ПРОСНУЛСЯ И ЗАК...  НЕ...  СНЯТЪ  ССС  МОЙ
РУКИ О ПРОКЛЯТЪЕ...

     Всем, однако, было ясно, что характер Юстаса, после того, как он стал
драконом, значительно улучшился. Он стремился помочь. Он облетел остров  и
выяснил, что он весь в горах и живут там только горные козлы и стада диких
свиней. Юстас притащил много свиных туш в качестве провизии  для  корабля.
Он оказался гуманным охотником, потому что мог мгновенно прикончить  зверя
одним ударом своего хвоста так, что тот и не знал, да, думаю, и до сих пор
не знает, что его убили. Несколько туш он,  естественно,  съедал  сам,  но
всегда  в  одиночестве,  так  как  теперь,  когда  он  стал  драконом,  он
предпочитал сырую пищу и не мог вынести, чтобы все остальные видели его за
грязной трапезой. Однажды, летя медленно и устало, но с большой гордостью,
он приволок в лагерь высокую сосну, которую  вырвал  вместе  с  корнями  в
отдаленной долине, чтобы можно было сделать главную мачту для  корабля.  А
по вечерам, если становилось прохладно, как иногда  бывает  после  сильных
дождей, он был чрезвычайно удобен: вся компания шла к нему,  рассаживалась
вокруг,  прижавшись  спиной  к  горячим  бокам,  таким   образом,   быстро
согревалась и высыхала. Кроме того, одно дуновение его пламенного  дыхания
разжигало  самый  упрямый  костер.  Иногда  он  поднимался  в   воздух   с
несколькими избранными на спине, и они могли увидеть проносящиеся под ними
зеленые склоны, каменистые вершины, узкие долины, похожие  на  трещины,  и
далеко за морем, на  востоке,  темно-синее  пятно  на  голубом  горизонте,
которое могло быть сушей.
     Удовольствие, совершенно новое для него. Быть любимым и, больше того,
любить других было тем единственным, что не давало  Юстасу  погрузиться  в
отчаяние. Быть драконом было очень печально для него. Он вздрагивал всякий
раз, когда, пролетая над горным озером, замечал собственное отражение.  Он
ненавидел огромные, как у летучей мыши, крылья, острый,  как  зубья  пилы,
гребень на спине и ужасные загнутые  когти.  Он  почти  боялся  оставаться
наедине с самим собой, но в тоже время ему было стыдно находиться вместе с
остальными. По вечерам, когда его не использовали как  грелку,  он  обычно
ускользал из лагеря и лежал на берегу, свернувшись, как змея, между  лесом
и водой.
     В таких случаях, к  большому  его  удивлению,  самым  постоянным  его
утешителем был Рипичип. Благородная Мышь украдкой  выползала  из  веселого
кружка у костра и усаживалась у драконьей головы, с подветренной  стороны,
чтобы на нее не попадало его дымное дыхание. Рипичип разъяснял Юстасу, что
все то, что с ним произошло - яркий пример поворота колеса Фортуны, и  что
если бы они с Юстасом находились в его доме в Нарнии (на самом деле у него
была норка, а не дом, и даже драконья голова, не говоря уже об  остальном,
не поместилась бы в ней) он мог бы привести ему более  сотни  примеров  из
жизни  императоров,  королей,  герцогов,  рыцарей,   поэтов,   влюбленных,
звездочетов, философов и волшебников, которые вначале благоденствовали,  а
потом по воле судьбы попали в бедственное положение, и многие  из  которых
вновь обрели все потерянное и жили после этого долго и счастливо. И  хотя,
быть может, в тот момент это не казалось таким уж утешительным, но Рипичип
имел добрые намерения, и Юстас никогда не забывал этого.
     Однако, мысли всех омрачал вопрос о том, что им  делать  с  драконом,
когда они будут готовы к отплытию. Они  старались  не  говорить  об  этом,
когда Юстас находился поблизости, но  несколько  раз  он  невольно  слышал
обрывки их разговоров: "Влезет ли он в длину вдоль одной  стороны  палубы?
Нам придется все запасы переложить на другую сторону вниз, чтобы сохранить
равновесие", - или - "Сможет ли он догонять нас по воздуху?" -  или  (чаще
всего). - "А чем же мы его будем кормить?".
     И бедный Юстас все больше и больше ощущал,  что  с  первого  же  дня,
когда он попал на борт, с ним было одно лишь сплошное мучение и что теперь
он создавал еще больше проблем. Эта мысль въедалась ему в голову точно так
же, как браслет - в переднюю лапу. Он знал, что  если  драть  его  зубами,
делается только хуже, но иногда не мог удержаться  от  этого,  особенно  в
жаркие ночи.
     Однажды утром, через шесть дней после того,  как  они  высадились  на
Острове  Дракона,  Эдмунд  проснулся  очень  рано.  Только-только   начало
светать. Глядя на восток, едва можно было различить стволы деревьев. Когда
он проснулся, ему послышался какой-то шум. Он приподнялся на одном локте и
посмотрел вокруг: тут же ему  показалось,  что  он  видит  темную  фигуру,
движущуюся по опушке леса со  стороны  моря.  Первое,  что  ему  пришло  в
голову, было: "А почему мы все уверены, что на этом острове нет туземцев?"
Затем он решил, что это Каспиан: фигура была примерно такого же роста,  но
он знал, что Каспиан спал рядом с ним  и  мог  видеть,  что  тот  даже  не
пошевелился во сне. Эдмунд проверил, на месте ли его шпага, затем поднялся
и отправился выяснять, что это такое.
     Он тихо подошел к опушке леса. Темная фигура все еще находилась  там.
Теперь он увидел, что она слишком мала ростом  для  Каспиана,  но  слишком
велика для Люси. Незнакомец не убегал. Эдмунд вытащил шпагу и уже собрался
бросить ему вызов, когда тот тихо спросил:
     - Это ты, Эдмунд?
     - Да. А ты кто? - ответил он.
     - Ты что, не узнаешь меня? - сказал незнакомец. - Это же я - Юстас.
     - Клянусь Юпитером, - воскликнул Эдмунд, - точно. Дорогой мой...
     - Тсс, - сказал Юстас и покачнулся, как будто он вот-вот упадет.
     - Привет! -  воскликнул  Эдмунд,  подхватывая  его.  -  Что  с  тобой
происходит? Ты болен?
     Юстас молчал так долго, что Эдмунд стал думать,  не  потерял  ли  тот
сознание, но, наконец, он произнес:
     - Это было ужасно. Ты не представляешь... но теперь все в порядке. Не
могли бы мы пойти куда-нибудь и поговорить? Я не хочу пока  встречаться  с
остальными.
     - Да, с удовольствием, куда хочешь, - сказал Эдмунд. - Мы можем пойти
и посидеть на скалах вон там. Слушай, я очень рад видеть, что  ты  -  э  -
снова выглядишь самим собой. Ты, должно  быть,  провел  весьма  неприятные
дни.
     Они пошли к скалам и уселись там, глядя на залив. Небо  тем  временем
становилось все светлее и светлее, звезды исчезли, за  исключением  одной,
ярко светившейся низко над горизонтом.
     - Я не буду тебе рассказывать, как я превратился в  дракона,  до  тех
пор, пока не смогу рассказать об этом всем остальным и покончить с этим, -
начал Юстас. - Кстати, я даже не знал, что это называется  драконом,  пока
не услышал, когда объявился здесь тем утром, что вы все  пользуетесь  этим
словом. Я хочу рассказать тебе, как я перестал им быть.
     - Давай, говори, - сказал Эдмунд.
     - Ну, прошлой ночью я  чувствовал  себя  еще  более  несчастным,  чем
обычно. И этот проклятый браслет резал руку, как не знаю что...
     - Теперь все в порядке?
     Юстас рассмеялся, но совсем другим смехом, чем когда-либо  раньше,  и
легко снял браслет с руки.
     - Вот, - сказал он, - и, что касается меня, пусть  забирает  его  кто
хочет. Ну так, как я уже говорил, я бодрствовал и гадал, что  же  все-таки
со мной станется. И тогда - но, заметь, все это могло быть лишь сном. Я ни
в чем не уверен.
     - Продолжай, - сказал Эдмунд, проявляя исключительное терпение.
     - Ну, так вот, я поднял голову и увидел то, чего уж вовсе не  ожидал:
ко мне приближался огромный лев. Самым странным было то, что прошлой ночью
не было луны, но там, где  ступал  лев,  было  лунное  сияние.  И  так  он
подходил все ближе и ближе. Я ужасно испугался его.  Ты,  конечно,  можешь
подумать, что будучи драконом, я бы мог без труда пришибить  любого  льва.
Однако это был не такой страх. Я боялся не того,  что  он  меня  съест,  я
просто боялся его самого - если ты можешь это понять. Он подошел близко ко
мне и посмотрел мне прямо в глаза. И я крепко закрыл глаза. Но от этого не
было никакого толку, потому что он приказал мне следовать за ним.
     - Ты хочешь сказать, что он заговорил?
     - Я не знаю. Теперь, когда ты упомянул об этом, я не  думаю,  что  он
говорил. Но он все равно приказывал мне. И я знал, что должен  делать  то,
что он приказывает, поэтому я встал и последовал за ним. И он  повел  меня
далеко в горы. И все время вокруг льва, куда бы он не шел, было это лунное
сияние. Так, наконец, мы взошли на вершину горы, которую я никогда  раньше
не видел, и там был сад - с деревьями, фруктами и всем  прочим.  В  центре
его бил источник.
     Я знал, что это источник, потому что было видно, как вода бьет ключом
и пузыри поднимаются со  дна,  но  он  был  гораздо  больше,  чем  обычный
источник, он был похож на очень большую круглую купальню со  спускающимися
в нее мраморными ступенями. Вода была совершенно  чистая,  чище  всего  на
свете, и мне подумалось, что если бы я мог войти туда и окунуться, то  это
уменьшило бы боль в моей лапе. Но лев сказал  мне,  что  прежде  я  должен
раздеться. Заметь, я не знаю, говорил ли он что-нибудь вслух или нет.
     Я только собирался ответить, что не могу раздеться, потому что на мне
нет никакой одежды, как подумал, что драконы ведь похожи на змей,  а  змеи
могут сбрасывать кожу. Конечно же, подумал я, именно это и имел ввиду лев.
Тогда я начал чесаться, и повсюду стала отходить чешуя. Тогда  я  запустил
когти глубже и, вместо чешуек, отлетавших  тут  и  там,  начала  прекрасно
сходить вся моя кожа, как будто кожура банана, как это обычно бывает после
болезни. И уже через пару минут я смог выйти из нее целиком. Я видел,  как
она лежит рядом. Выглядела она довольно противно,  но  мое  ощущение  было
очень приятным. Тогда я начал спускаться в купальню, чтобы окунуться.
     Но как только я собрался коснуться ногой воды,  я  посмотрел  вниз  и
заметил, что мои ноги опять покрылись чешуей и  стали  жесткими,  грубыми,
морщинистыми, совсем, как прежде. Ну, ладно, подумал я, это означает  лишь
то, что под первым костюмом у меня надет другой, меньший, и  что  его  мне
тоже надо снять. Тогда я снова царапал и драл себя  когтями,  и  эта  кожа
тоже прекрасно сошла, и я вышел из нее, оставив ее лежать рядом с  первой,
и снова направился к источнику искупаться.
     Ну, и снова произошло тоже самое. И я подумал, о, Господи, сколько же
еще кож я должен с себя снять? Мне очень хотелось омыть свою больную лапу.
Тогда я в третий раз стал царапать себя и снял третью кожу, также,  как  и
две предыдущие, и вышел из нее. Но как только я взглянул на свое отражение
в воде, так понял, что опять все было бесполезно.
     Тогда лев сказал, но я не знаю, говорил ли он:
     - Тебе придется позволить мне раздеть тебя.
     Знаешь, я боялся его когтей, да еще как, но к  этому  моменту  я  был
почти в отчаянии. Так что я просто лег на спину, чтобы он мог это сделать.
     В первый же раз он рванул так сильно,  что  мне  показалось,  что  он
вонзил когти прямо мне в сердце. А затем, когда он начал стаскивать с меня
кожу,  это  было  еще  больнее,  чем  все,  что  я   когда-либо   пережил.
Единственное, что помогало мне переносить все это, было лишь  удовольствие
ощущать, как она сходит. Ты, наверное, знаешь, если ты  хоть  когда-нибудь
сдирал корочку с ранки. Это больно - еще как, но так приятно  видеть,  что
она отдирается.
     - Я прекрасно понимаю, что ты имеешь в виду, - сказал Эдмунд.
     - Ну так вот, он запросто содрал всю эту ужасную кожу, точно так  же,
как и я, когда делал это три раза, только тогда  не  было  больно.  И  она
осталась лежать  на  траве.  Только  была  она  гораздо  толще,  темнее  и
выглядела более бугристой, чем все предыдущие. И  вот  я  стал  гладким  и
мягким, как прут без коры, и даже уменьшился в размерах. Затем лев схватил
меня - это мне не очень понравилось, потому что теперь, без кожи, мое тело
стало очень нежным, и кинул меня в воду. Она ужасающе саднила, но только в
первый момент. Потом все стало совершенно  превосходно,  и  как  только  я
начал плавать и плескаться, я обнаружил, что боль в руке исчезла. И тут  я
понял, почему. Я снова превратился в мальчика. Ты бы решил, что  я  совсем
сошел с ума, если бы я  рассказал  тебе,  как  я  стал  любоваться  своими
собственными руками. Я знаю, что у меня нет мускулов, и что по сравнению с
руками Каспиана мои руки выглядят довольно паршиво, но я был так  счастлив
увидеть их снова.
     Через некоторое время лев вынул меня из источника и одел...
     - Одел тебя? Лапами?
     - Ну, тут вот я не совсем точно помню. Но каким-то  образом  он  одел
меня в новую одежду, которая, кстати, и сейчас на мне.  А  затем  я  вдруг
снова оказался здесь. Это-то и заставляет меня думать, что все было скорее
всего лишь сном.
     - Нет. Это был не сон, - сказал Эдмунд.
     - Почему нет?
     - Ну, во-первых,  появилась  одежда.  А,  во-вторых,  тебя,  ну,  так
сказать, раздраконили.
     - Но что же, по-твоему, это тогда было? - спросил Юстас.
     - Я думаю, что ты видел Аслана, - ответил Эдмунд.
     - Аслана! - воскликнул Юстас. -  С  тех  пор,  как  мы  оказались  на
"Рассветном Путнике", я несколько раз слышал это имя. И я чувствовал... не
знаю даже, что... я ненавидел его.  Но  тогда  я  всех  ненавидел.  Кстати
говоря, я хотел бы извиниться. Боюсь, что я был порядочной скотиной.
     - Ладно, все в порядке, - сказал Эдмунд. - Между нами, ты был еще  не
таким плохим, как я во время моего первого посещения Нарнии. Ты был просто
ослом, я же оказался предателем.
     - Ну, тогда и не рассказывай мне про это, - сказал Юстас.  -  Но  кто
этот Аслан? Ты его знаешь?
     - Ну, он меня знает, - ответил  Эдмунд.  -  Он  -  великий  Лев,  сын
Императора-Над-Морем, спасший меня и спасший Нарнию. Мы  все  его  видели.
Люси видит его чаще других. И, может быть, мы  плывем  как  раз  в  страну
Аслана.
     Некоторое время  оба  молчали.  Последняя,  яркая  звезда  исчезла  с
небосвода. Горы закрывали от мальчиков восход солнца, но те знали, что оно
встает, потому что небо и залив перед ними окрасились в  цвет  роз.  Затем
какая-то птица вроде попугая закричала в лесу позади них,  из-за  деревьев
послышался шум, а затем и звуки рога Каспиана. Лагерь проснулся.
     Велико было ликование, когда Эдмунд и и возвращенный  в  прежний  вид
Юстас присоединились к завтракавшей  вокруг  костра  компании.  И  теперь,
естественно, все выслушали первую часть рассказа Юстаса. Люди  гадали,  не
убил ли первый дракон Лорда Октазиэна несколько лет  тому  назад,  или  не
превратился ли сам Октазиэн в старого дракона. Драгоценные камни, которыми
Юстас набил карманы в пещере, исчезли вместе со старой одеждой,  но  никто
из  присутствующих  не  испытывал  желания  вернуться  в  эту  долину   за
оставшимися сокровищами, и меньше всех - сам Юстас.
     Спустя несколько дней "Рассветный  Путник"  с  новой  мачтой,  заново
покрашенный и нагруженный припасами, был готов  к  отплытию.  Прежде,  чем
погрузиться на  корабль,  Каспиан  приказал  вырезать  на  гладком  утесе,
глядящем на залив, следующие слова:

                            ОСТРОВ ДРАКОНА
             ОТКРЫТ КЭСПИЭНОМ 10, КОРОЛЕМ НАРНИИ, И Т. Д.
                              В ЧЕТВЕРТЫЙ
                          ГОД ЕГО ПРАВЛЕНИЯ.
               ЗДЕСЬ, КАК МЫ ПРЕДПОЛАГАЕМ, ЛОРД ОКТЭЗИЭН
                          ОБРЕЛ СВОЮ СМЕРТЬ.

     Было бы очень приятно сказать, что "с этого времени Юстас стал совсем
другим мальчиком". В каких-то отношениях это было действительно так.  Если
быть совершенно точным, он начал  становиться  другим  мальчиком.  У  него
случались рецидивы. Было еще много дней, когда он бывал весьма  надоедлив.
Однако  я  не  буду  отмечать  большинство  этих  случаев.  Излечение  уже
началось.
     Любопытной оказалась судьба браслета Лорда Октазиэна. Юстас не  хотел
владеть им и предложил его Каспиану, а Каспиан предложил его  Люси.  Но  и
она не захотела его иметь.
     - Очень хорошо, тогда лови, кто хочет! - крикнул Каспиан и  подбросил
его в воздух.
     Он сделал это, когда все  стояли  и  глядели  на  надпись  на  скале.
Браслет взлетел вверх, сверкая в лунном  свете,  зацепился  и  повис,  как
хорошо  брошенное  серсо  на  небольшом  каменном  выступе.   Оттуда   его
невозможно было снять ни сверху, ни снизу. И там, насколько мне  известно,
он и останется висеть до тех пор, пока не наступит конец света.



                    8. ДВА ЧУДЕСНЫХ ИЗБАВЛЕНИЯ ОТ ГИБЕЛИ

     Наконец "Рассветный Путник" отчалил от Острова Дракона.  Все  были  в
прекрасном расположении духа. Как только корабль вышел  из  залива,  подул
попутный  ветер,  и  на  следующее  утро  они  довольно  рано  подошли   к
неизвестной земле.  Некоторые  уже  видели  ее  смутные  очертания,  когда
пролетали над горами на Юстасе-драконе. Это  был  низкий  зеленый  остров,
населенный лишь кроликами да немногочисленными козами. Однако, наткнувшись
на каменные остовы хижин и кострища рядом с ними, путешественники пришли к
выводу, что еще недавно остров был обитаем. Они  нашли  какие-то  кости  и
сломанное оружие.
     - Работа пиратов, - сказал Каспиан.
     - Или дракона, - предположил Эдмунд.
     Кроме этого, они  обнаружили  лишь  маленькую  лодочку,  стоявшую  на
песке. Она была сделана из шкур, натянутых на плетеную  основу  из  ивовых
прутьев. Это была крохотная лодочка,  длиной  не  более  четырех  футов  и
лежавшее в ней весло было соответствующим. Все решили, что либо  она  была
сделана для ребенка, либо эту страну раньше населяли гномы. Рипичип  решил
сохранить для себя эту лодочку, так как она была подходящего размера, и ее
взяли на борт "Рассветного  Путника".  Они  назвали  эту  землю  Сожженным
Островом и уплыли прочь еще до полудня.
     В течение примерно пяти дней они плыли довольно  быстро,  подгоняемые
свежим южным ветром, не встретив по дороге ни земли, ни рыбы, ни чайки.  А
затем настал день, когда с утра и до  обеда  лил  проливной  дождь.  Юстас
проиграл Рипичипу две партии  в  шахматы  и  снова  начал  превращаться  в
прежнего неприятного попутчика, а Эдмунд заявил, что жалеет,  что  они  не
отправились в Америку вместе со Сьюзен. Тут  Люси  выглянула  из  окна  на
корме и сказала:
     - Смотрите-ка! Мне кажется, дождь слабеет. А это что еще такое?
     Услышав это, они гурьбой высыпали на палубу и обнаружили,  что  дождь
прекратился, и что Дриниэн, стоящий на вахте, пристально смотрит на что-то
за  кормой.  Точнее,  на  несколько  непонятных  предметов.  Они   немного
смахивали на гладкие круглые валуны  -  целая  гряда  валунов,  промежутки
между которыми составляли примерно сорок футов.
     - Однако, это не могут быть скалы, - заметил Дриниэн,  -  потому  что
еще пять минут тому назад их здесь не было.
     - А вот один из них только что исчез, - сказала Люси.
     - Да, а вот появляется другой, - подхватил Эдмунд.
     - И причем ближе к нам, - заметил Юстас. - Черт подери! -  воскликнул
Каспиан. - Вся эта штука движется в нашу сторону.
     - И движется гораздо быстрее, чем мы плывем, Сир, - сказал Дриниэн. -
Через минуту она нас нагонит.
     Все затаили дыхание. Ведь  всегда  неприятно  оказаться  преследуемым
чем-то неизвестным, будь то на суше или на море. Но  выяснилось,  ч