ка,  понятия о магии не
имеющая.
     - Так что же? Она, по-твоему, невиновна, что ли?
     - Насчет вины - это по твоей  части.  Я  тебе  только  одно
посоветую  - ищи естественные причины смертей.  И выкинь всю эту
магию из головы!
     - Вот уж от кого не ожидал услышать, - подивился я.
     - Время  сейчас  такое,  -  пожал  плечами  Ган,  -   время
дилетантов. Кто умеет - предпочитает водку пить, зато кто ничего
не умеет - вовсю орудует!
                       *       *       *
     В чем была главная трудность?  Конечно же, причина смертей.
Анализы  лаборатории,  давшие  отрицательный  результат  на яды,
вписывались  в  мою  схему.  Надо  отметить,  что  я  сопоставил
примерные   даты,   когда  гражданка  Котова  подкладывала  свои
снадобья погибшим и время  наступления  смертей.  И  обнаружился
значительный  разрыв по времени.  До года.  Конечно,  я слышал о
каких-то восточных  ядах,  способных  действовать  именно  таким
образом.   Если  это  не  сказки.  Но  такие  яды  изготовлялись
специалистами,  их секрет держался в тайне.  Нет, это не то. Вот
если бы анализы определили соли тяжелых металлов - тогда было бы
просто.  Хотя и натянуто.  Ведь  своей  знакомой  Котова  давала
снадобье  однократно.  Какое  же здесь накопление?  Вот у меня и
мелькнула мысль, что тут может быть что-то сверхъестественное. Я
к Гану, а он меня, культурно выражаясь, на ... послал.
     Легко сказать - ищи естественную  причину.  Где  и  как  ее
искать?   Я  вновь  прошелся  по  всем  своим  знакомым  спецам.
Предположений было  высказано  немало,  но  не  было  ни  одного
такого,  чтобы  меня  удовлетворило.  У меня начало складываться
мнение,  что имеется некоторая нехватка информации.  Чего-то  не
хватает. Но откуда можно было еще получить информацию?
     Я повторил обыск в квартире "ведьмы".  Посмотрел немного на
все эти мышиные хвостики и жабьи лапки,  потосковал и решил, что
так я ничего не достигну.  Сделал  еще  фотографий,  вновь  взял
соскобы с колдовской посуды.
     Следующим этапом   было   посещение   института    судебной
медицины.  Получил  на руки историю болезни Котовой.  Скопировал
все записи,  даже анализы.  Вновь побеседовал с врачами. Похоже,
они  склонялись  к  заключению,  что  Варвара  Петровна не имела
намерения убивать своего мужа.  В том,  что она страдала тяжелой
формой психического заболевания, сомнений не возникало. Сомнения
были только насчет убийства.
     Чего же  мне  еще  нужно?  Может,  бросить  это дело?  Дать
заключение,  что никаких данных ни за что нет и поставить точку?
Или спросить совета еще у кого-нибудь?
     В этот самый момент раздался  телефонный  звонок.  Поднимаю
трубку. Что за чудеса! Впервые мне позвонил Ган. Собственноручно.
     - Знаешь,  Толстый,  - послышалось в трубке,  - я тут думал
над  твоей  проблемой  с  этой  женщиной.  Ну той,  что пыталась
колдовать.
     - Да, я слушаю, - обрадовался я, - что-нибудь удалось узнать?
     - Да нет,  но я пришел к выводу, что тут что-то связанное с
медициной.
     - Возможно,  -  сказал  я  разочарованно:   ведь   я   ждал
информации, - ну и что? Что посоветуешь?
     - У меня  есть  одна  знакомая,  молодая  девушка,  кончает
мединститут,  и от меня тоже кончает, - усмехнулся в трубку Ган,
- очень умная девушка. Ты ее, наверное знаешь?
     - Знаю,  я всех твоих знакомых знаю. Вот только твой колдун
неуловим.
     - Бог с ним,  с рыжим...  Ты вот что, попробуй поговорить с
Леной об этом  деле.  У  меня  внутреннее  ощущение,  что  будет
результат! - потом добавил, не смог, видно удержаться: - знаешь,
какие у ней сиси!
                       *       *       *
     Я решил послушать совета.  Лену я нашел легко. Представился
знакомым  Гана.  Рассказал о себе и о том деле,  которое привело
меня к ней.  Пока разговаривал,  присмотрелся к девушке поближе.
Красивая  особа.  И  что-то  в ней такое было.  Что притягивает.
Притягивает  вообще,  и  как  мужчину,  в   частности.   Кстати,
возможно,  Ган  был  и  прав  насчет ее умственных способностей.
Высокий лоб - это,  в общем, редкость для женщин. А у Елены был,
как раз, такой большой и красивый лобик.
     Девушка между тем обложилась документами.  Призналась,  что
впервые  занимается  подобной работой.  И что она должна все это
неторопливо изучить,  причем так,  чтобы никто не мешал. Я понял
намек и спросил, какой минимум времени ей нужен.
     - Часа три, - сказала она, - а лучше до завтра.
     - Хорошо,  -  согласился  я,  - зайду завтра поутру.  Ты во
сколько встаешь?
     - В шесть, так что заходи к половине восьмого.
     И вот в половине восьмого следующего дня я позвонил в дверь
Лены. Она как раз выходила. Я предложил довезти ее на машине.
     - По-моему,  я поймала суть, - сказала она, - но Вам, Витя,
пока ничего не скажу. Пока вы не выясните один вопрос.
     - Какой такой вопрос?
     - Я  знаю  кое-что по такому колдовству,  - она медлила,  -
есть один неприятный момент.
     - Не тяни, Лена, мы же свои люди.
     - Выясни,  использовала ли  эта  женщина  при  изготовлении
своих волшебных снадобий,  - она вздохнула,  а потом выпалила: -
свои собственные испражнения?
     Ну и вопросик!  Что ж,  надо так надо. И я поехал выяснять.
Хотя и не мог пока найти связи.  Встретился  с  врачом,  ведущим
Котову.   Странно,  но  психиатр  совсем  не  удивился  вопросу,
напротив, закивал головой, потом уткнулся в историю болезни.
     - Да,  это  многое  могло  бы  объяснить!  -  заявил  он  и
отправился беседовать с больной.  Меня он с собой,  естественно,
не пригласил.  Прошло около часа.  Появился врач,  держа в руках
историю болезни. Там, где были приклеены анализы.
     - Да,  вы  оказались  правы,  -  врач  говорил со мной явно
уважительно,  - и как я сам  до  этого  не  додумался!  Все  так
просто...
     - Так что, использовала?
     - Да, почти всегда, - ответил психиатр, - она еще несколько
лет  назад  где-то  вычитала,  что  моча  и  кал  -   сильнейшие
привораживающие средства.  И вовсю добавляла их в снадобья.  Так
что я поздравляю вас! Теперь все понятно.
     - Спасибо,  - сказал я.  Мне стыдно было признаться,  что я
пока ничего не понимаю.  Я так ничего и не сказал  больше  этому
врачу. Да он, кстати, сразу же занялся каким-то другим делом.
                       *       *       *
     А я  прямиком  направился  к Лене.  Дома ее не было.  Решил
ждать.  Двухчасовое  ожидание  было,   наконец,   вознаграждено.
Девушка вернулась, отперла дверь и запустила меня.
     - Ты  сейчас  мне  все  объяснишь!  -  заявил  я  и   начал
рассказывать   всю   сцену   в  институте  судебной  психиатрии.
Закончил,  не  скрыл,  что  в  какой-то  мере   обманул   врача,
прикидываясь знайкой-всезнайкой.
     - Да все очень  просто,  -  студентка  явно  тянула  время,
растягивала   удовольствие.   Хорошо,   хоть   не  "Элементарно,
Ватсон!".  Наконец,  она  выложила  суть  дела:   -   понимаешь,
подозрение  зародилось  у  меня,  когда  я анализировала причины
смертей  всех  этих  людей.  Причины  были  всегда   связаны   с
повреждением центральной нервной системы. Если это бактериальная
или вирусная инфекция - то почему только  у  этих  людей?  Да  и
заразить  специально  тем  же  менингитом ведьма не в состоянии,
надо иметь культуру бактерий под рукой,  как минимум.  А тут еще
нам   доцент   рассказывал  случай  так  называемой  медицинской
интуиции.  Но он не имеет явного отношения к данному делу. Можно
не рассказывать?
     - Расскажи,  - попросил  я  Лену,  -  мне  в  любом  случае
интересен ход твоих мыслей.
     - Один  очень  опытный  врач-невролог  дежурил   ночью   по
клинике.  Сидит,  как  это  вы,  мужики,  говорите,  расписывает
пульку.  А ему сообщают,  что привезли больного.  С  неукротимой
рвотой.  А наш-то не может от игры оторваться.  Его снова зовут,
рвота не прекращается, начинаются судороги. Короче, когда доктор
явился,  то  больной  уже  благополучно скончался.  А врачу надо
писать эпикриз.  И давать посмертный диагноз.  Думал-думал  этот
врач,  смотрел  на  труп,  а  потом взял и написал :  "Эхинококк
четвертого желудочка головного мозга ". И что вы думаете?
     - Вскрытие подтвердило?
     - В точности!  - Лена помедлила,  затем  плавно  перешла  к
интересующей  меня  теме.  - Глупая история,  но учит - интуиция
есть интуиция,  к ней стоит прислушаться! Это, вообще-то, не мои
слова,  так  доцент  свой рассказ закончил,  ну это я на занятии
слышала...  Вот у меня и промелькнула мысль  о  гельминтозе.  Не
эхинококк, как в том случае. А цепень. В тот самый момент, когда
смотрела анализы  этой,  так  сказать,  ведьмы.  У  нее  в  кале
обнаружены были яйца глистов. Тут-то меня и осенило.
     - Причем здесь цепень,  они же не от истощения померли, эти
ее мужья-любовники.
     - Правильно,  в стадии половозрелой особи цепень существует
в виде длинного червя,  гермафродита,  между прочим. Но взрослой
стадии предшествует личинка.
     - Да,  я помню из школьного курса,  - сказал я, - это еще в
свинине находят такие, как их, финки, по-моему!
     - Совершенно правильно,  - кивнула головой моя собеседница,
- а  съевший  непрожаренную  свинину  человек  получает  себе  в
товарищи длиннющего червяка, вырастающего из этой финки.
     - Но если  у  гражданки  Котовой  был  цепень,  -  я  начал
вникать,  -  яйца  которого  имеются  в  кале,  а  она  этот кал
добавляла в те снадобья, которыми потчевала своих любимых...
     - То  не  у  свиней,  а у людей протекала личиночная стадия
болезни,  - кивнула Елена,  - а личинка цепня,  развивающаяся  в
мозге человека,  приводила к смерти.  А так как даже в небольшой
крупинке кала имеются несметные  количества  яиц,  то  заражение
было множественным, а болезнь и смерть - гарантированными.
     - Слушай,  милая,  - я был поражен тем, что дело раскрутила
эта девчушка,  а не опытные в таких делах мужики,  - у тебя ведь
настоящий мужской интеллект!
     - Да, - сказала она даже несколько печально, - все говорят,
что и манера  разговора  у  меня  мужская.  Но  кое-что  у  меня
женское. Проверить не желаешь?
                       *       *       *
     Итак, дело  было  закончено.  Повторное  исследование трупа
Котова Сергея Ильича все подтвердило. Были проведены специальные
анализы,  подтвердившие наличие паразитарных личинок в организме
умершего - сначала по реакциям антигенов,  а потом и напрямую  -
гистологически.
     Гражданка Котова была хоть и убийцей,  но невольной.  Ясно,
что состава преступления не было. Естественно, она была отпущена
домой.  Под  наблюдение  психдиспансера.  Не  держать  же  ее  в
специальном учреждении.  Но перед выпиской ей рассказали все.  И
даже принесли учебник по биологии для медиков. Горе этой женщины
было  вполне  искреннее.  Когда она поняла,  что собственноручно
погубила любимых ею людей.
     Я проследил жизнь Варвары Петровны на протяжении дальнейших
нескольких лет. Свои ведьминские замашки она оставила. Выбросила
из  дома все,  что было связано с магией.  А потом?  Потом,  как
натура деятельная,  нашла другой выход своим  эмоциям.  Пошла  в
церковь,  каялась,  молилась.  Истово!  Чем занимается и поныне.
Среди местных верующих уже прослыла чуть  ли  не  святой...  Как
известно,  христиане  больше  любят раскаявшихся грешников,  чем
праведников.  Ну да  ладно,  слыть  святой  сейчас  уголовно  не
наказуемо!
     Что еще?  Я иногда встречаюсь с Леной.  У нее  госэкзамены.
Если она примет решение после окончания института пойти работать
в органы, то постараюсь ей помочь...


                      Рассказ - объяснение

     В своих  дальнейших  рассказах  я  буду не раз ссылаться на
записки  Станислава  Григорьевича.  Откуда  у   меня   появились
таковые?   Сама  по  себе  эта  история  заслуживает  отдельного
рассказа.
     Началась эта  история следующим образом.  Я получал в нашем
архиве документацию для составления большого ежегодного отчета и
мне  нужно  было  поднять несколько старых документов тридцати -
сорокалетней  давности.  Их  содержание  не  имеет  отношения  к
данному повествованию,  потому перехожу сразу к делу.  Случилось
совершенно невероятное - получив кучу папок и сев  за  стол  для
работы, я обнаружил, что мне по ошибке перепутали одну из папок.
А так как я ее уже раскрыл и даже начал листать,  то глаза  сами
собой  прочитали  кое-что.  Я  перелистал  папку.  Следствие вел
Станислав Григорьевич Королев.  1937 год.  Я захлопнул  папку  и
отнес ее обратно архивариусу.  Получил нужную.  И тут в сознании
всплыли строки из мельком увиденных  страниц  той  папки.  Слово
"вампиризм",  повторенное не менее двух раз.  И тут я сообразил,
что у меня в руках  было  то  самое  дело,  о  котором  мне  так
хотелось  узнать несколько лет назад (я уже описывал свой случай
с двумя вампирами),  но  информации  по  которому  я  так  и  не
получил.  А сейчас я мог совершенно спокойно прочесть все нужное
мне,  но этим шансом не воспользовался.  Не просить же  папку  с
кучей  грифов "сов. секретно" обратно.  Что можно еще извлечь из
данной ситуации? Я напряг свою память и вспомнил номер на папке.
Аккуратно записал его в записную книжку, теперь я его не забуду.
На этом можно поставить точку,  больше ничего интересного в  том
архиве тогда не произошло.
     Прошло некоторое количество времени.  Я очень  легко  навел
справки о специальном сотруднике госбезопасности Королеве С.  Г.
О том,  что таковой существовал и  вел  ряд  дел,  мне  сообщили
легко,  без проблем,  как должное,  ведь,  как оказалось,  он во
второй половине тридцатых годов курировал то  же  самое,  что  я
сейчас. Вел дело Гана, например. Но с 1938 года вся информация о
дальнейшей деятельности Станислава  Григорьевича  была  закрыта.
Следовательно, была другая работа, по другому профилю.
     Наши соседи по лестничной клетке поменяли  квартиру.  Новые
соседи,  пожилая  супружеская  пара,  пригласила  нас  с женой в
гости. Люди были явно простые, сердечные. Узнав, что я работаю в
органах,  мой новый сосед поинтересовался только моим званием, а
потом извлек откуда-то бутылку настоящего  марочного  вина.  Это
сейчас,  в  середине  девяностых  годов,  в  бутылке с этикеткой
"Черные глаза" налита бормотуха,  а  тогда  это  были  настоящие
вина.  Я узнал,  что мой сосед, звали его Станислав Григорьевич,
давно уже вышел на пенсию.  Бывший военный юрист.  Подполковник,
фронтовик, имеет награды, в том числе и очень редкий тогда орден
"Отечественной войны" первой степени.  Потом,  при очень  добром
старом  Брежневе,  такие  ордена роздали всем фронтовикам.  Но в
начале семидесятых годов они еще были редкостью.
     Мы побеседовали   на  разные  темы,  Станислав  Григорьевич
рассказал пару военных баек.  А его жена,  лет на десять  младше
его,   но  уже  в  летах,  принесла  семейный  альбом  и  начала
демонстрировать старые фото моей половине.  Я взглянул  мельком.
На одной из фотографий,  явно переснятой с какой-то другой,  был
увеличенный портрет хозяина в форме  и  надпись  белым  (писали,
разумеется,  темным,  но по негативу) Королев С.  Г. 1929 год. В
этот момент мои мозги расклинило.  Я  понял,  кто  сидит  передо
мной.  Вот бы порасспросить!  Но он наверняка ничего не ответит.
Попытка не пытка?  Мои шансы увеличатся, если мой новый знакомый
узнает, с чем я сейчас работаю. И проверит.
     - Так Вы Королев Станислав Григорьевич, - начал я, будто бы
удивляясь, - я встречал Ваше имя в некоторых старых документах.
     - Вы занимаетесь историческими исследованиями?  - улыбнулся
Станислав Григорьевич.
     - Да нет,  просто я  занимаюсь  сейчас  некоторыми  делами,
которыми занимались когда-то и Вы, - сказал я.
     - Я?
     - Скажем, имя "Ган" Вам чего-нибудь говорит?
     - У  меня  плохая  память  на  имена,  -  вежливо   ответил
Станислав  Григорьевич,  -  так  много всего за эту жизнь прошло
людей перед глазами...
     Мой сосед,  казалось  бы,  уклонился  от  ответа.  Но слово
"людей" было сказано с чуть измененной интонацией. Непосвященный
не понял бы.
     - А как Вы смотрите на то, чтобы махнуть куда-нибудь на Оку
порыбачить?  -  он  перевел  разговор на другую,  возможно более
интересную для него тему.
     Разумеется, он  навел  обо  мне какие-то справки.  Прямо не
сказал,  но потому, как он обратился ко мне через несколько дней
по имени и отчеству (а я ведь ему представился только по имени и
фамилии), я понял, что теперь и он знает, кто перед ним. Вернее,
уверен...
     Мы частенько общались в  течении  последующих  лет.  Как  и
многие отставные военные,  Станислав Григорьевич обожал посидеть
с удочкой на берегу реки,  а то,  как  он  обожал  удить  ершей,
говорило  о  том,  что  мой  сосед  поработал  в  свое время и в
прокуратуре (это не ошибка в предложении -  всем  известно,  что
прокуроры  любят  почему-то  выуживать именно ершей).  Благодаря
рассказам Станислава Григорьевича моя копилка интересных историй
обогатилась   множеством   военных  и  милицейских  баек,  часто
анекдотов.  Он много рассказывал. Но вот о том периоде, когда он
был  моим  предшественником по этим самым делам,  и что он делал
после этого,  Станислав Григорьевич не сказал ни слова.  Я  тоже
помалкивал.  Но однажды, будучи с ним вдали от города, у костра,
высказался.  Не помню дословно того,  что я ему сказал,  но суть
сводилась к следующему: хранение тайны - дело святое, но если он
умрет,  а ведь Станислав Григорьевич был  очень  стар,  то  люди
могут  никогда  и  не  узнать  о  многом,  что  им знать было бы
полезно. И добавил, что так как большинство документов по старым
делам нашего профиля уничтожены, то, возможно, он сейчас остался
последним источником  такой  информации.  Станислав  Григорьевич
ничего не ответил,  но то,  что он долго молчал после моих слов,
говорило за то,  что они произвели на него какое-то впечатление.
Чего время тянуть - я так ничего и не добился от старика.
     Прошло несколько лет.  Станислав Григорьевич, по требованию
своей супруги,  переехал на ее родину,  в Ростовскую область. Мы
не переписывались.  И вот  в  1984  году  мне  пришел  по  почте
объемистый   пакет.   Из   Ростовской   области,  от  Станислава
Григорьевича. Раскрыв пакет, я обнаружил в нем другой, тщательно
заклеенный и письмо, адресованное мне.
     " Уважаемый Виктор Степанович!
     Я долго  думал  над  теми  словами,  которые Вы сказали мне
тогда на рыбалке.  Возможно,  я  действительно  последний  живой
свидетель и участник многих интересных событий, происходивших со
мной в тридцатые - сороковые годы,  до  и  после  войны.  Однако
данная  мною  присяга не позволяет,  как Вы,  Виктор Степанович,
прекрасно понимаете,  рассказать об этих делах  даже  Вам,  даже
учитывая то, что и Вы во многое посвящены.
     Когда я узнал,  что неизлечимо болен,  то начал писать. Все
мои записи сейчас перед Вами,  в пакете.  Если Вы читаете сейчас
это письмо,  то это означает, что я умер, пакет должен переслать
Вам  один мой друг,  ни во что не посвященный.  Честный человек,
старый товарищ, которому я верю.
     Но, повторяю, сейчас, в момент получения пакета, мои записи
читать еще нельзя. Я наполовину нарушил присягу, посылая их Вам,
но  при этом надеюсь на Вашу честность и добросовестность,  ведь
если Вы сейчас  вскроете  этот  пакет,  то  это  будет  означать
нарушение  служебного  долга с моей стороны.  Поэтому подождите.
Всего восемь лет.
     Я навел   о   Вас   справки.  И  побеседовал  с  некоторыми
товарищами,   которые   подтвердили   мне   Вашу   честность   и
добросовестность.  Что  Вы  никогда  не нарушаете своего слова и
никого еще не подводили. Поэтому я и решил положиться на Вас. Но
все   равно,  сейчас  меня  охватывают  противоречивые  чувства.
Нарушаю ли я сейчас присягу? Скорее всего, да...
     Если к  1992  году  произойдут  события,  после которых моя
присяга Советскому Союзу потеряет значение, то открывайте пакет,
читайте  и  пос