ла девушка.
   - Как?
   - Должно же что-то найтись в нашей аптечке, ну... - Она оборвала фразу, и
на лице ее отразился ужас.
   - Точно, - подтвердил он ее худшие опасения. - Аптечка была  в  чемодане,
который разнесло пулями.
   - Но ты можешь получить заражение крови!
   - Как еще далеко до горы Зуб?
   - Полдня пути.
   - Тогда будем надеяться, что  крепость  действительно  там,  в  противном
случае мне конец. В сооружении подобного рода должны быть запасы лекарств  и
медицинские инструменты.
   - Но сможешь ли ты идти с такой ногой?
   - Придется, раз ничего другого не остается.
   В следующие полчаса пилоты Альянса немилосердно забрасывали  гранатами  и
без того разбушевавшийся лесной пожар, пока внизу не воцарился ад кромешный,
где ничто живое не могло уцелеть в безжалостных  языках  всюду  проникающего
пламени. Беглецам пришлось скинуть с себя почти всю верхнюю одежду к  задней
стене своего убежища, обливаясь талой водой, которой здесь  вполне  хватало.
Часто воздух нагревался до такой степени, что затруднял  дыхание,  и  Дэйвис
порадовался тому, что раскаленный воздух образовал восходящий поток, который
гнал дым  и  гарь  наружу,  к  верхушкам  деревьев,  обеспечивая  тем  самым
циркуляцию воздуха. Если бы не это, они бы в считанные минуты задохнулись  в
дыму. Представитель Альянса сделал все, чтобы не дать им ни малейшего  шанса
уцелеть.
   Наконец, когда солдаты прекратили обстреливать обуглившийся  и  дымящийся
лес, а пожар начал затихать,  Дэйвис  решил,  что  настало  время  пуститься
дальше в путь. Хотя все еще было довольно жарко, они снова облачились во все
свои пальто и свитера, так как нести  в  руках  громоздкую  одежду  было  бы
гораздо труднее, чем тащить ее,  надев  на  себя.  Снаружи,  среди  пепла  и
обгоревших черных скелетов деревьев, все еще вздымался дым  и  чад,  который
висел над их  головами  такой  плотной  пеленой,  что  небо  различить  было
совершенно невозможно, скрывая их тем самым от глаз полиции,  и  даже  когда
они выбрались из выгоревшего участка леса и стали  пробираться  среди  живых
деревьев и кустарника, не пострадавшего от огня,  завеса  смога  по-прежнему
надежно укрывала их от опасности быть обнаруженными сверху.
   Дэйвис почти не ощущал кусок шрапнели в бедре,  когда  они  приступили  к
началу своего долгого последнего остатка пути.
   Затем началось покалывание.
   Потом рана начала гореть.
   Через час у него появилось ощущение, что рана начинена  напалмом,  и  что
мякоть бедра  выгорает  дотла  от  маленьких  язычков  пламени,  возникавших
внутри, и что вскоре от мяса ничего  не  останется,  кроме  золы  и  костей,
прикрытых снаружи оболочкой кожи. С каждым шагом боль все усиливалась.
   Плюс ко всему рана сильно кровоточила. Уже  почти  вся  брючина  насквозь
пропиталась кровью.
   Он почувствовал, что его лихорадит.
   Первые три часа пути Дэйвис  превозмогал  себя  как  мог,  но  все  равно
периодически приходилось  делать  остановку,  чтобы  дать  ему  передохнуть.
Скорость их передвижения значительно замедлилась,  но  Альянс,  по-видимому,
пребывал в уверенности, что беглецы погибли во время лесного пожара,  и  это
заблуждение  властей  позволило  им  хоть  и  медленно,  но  продвигаться  к
намеченной цели.
   Иногда, сидя на бревне или камне, чтобы  дать  отдых  поврежденной  ноге,
Дэйвис яростно негодовал на свое тело, словно боль в ноге была злонамеренным
деянием его плоти, не желающей внимать доводам разума. Пройдя через  столько
испытаний, он не мог примириться с  мыслью,  что  его  неспособность  пройти
оставшуюся пару миль может стать причиной их гибели. Но вскоре он понял, что
ненависть к себе или отвращение к собственной слабости  только  усиливают  в
нем чувство депрессии и затрудняют возможность  продолжать  путь.  С  другой
стороны, если он обратит всю свою ненависть вместо себя на Альянс  в  целом,
на коротышку полпреда лично и на каждого солдата, участвовавшего в погоне за
ними, в частности, то  гнев  придаст  ему  силы,  побудит  его  к  успешному
завершению того, что до сих пор казалось невозможным. Когда  праведный  гнев
отвлечет его мысли, то Дэйвис,  возможно,  будет  испытывать  меньшую  боль,
наступая на раненую ногу, хотя бы первые несколько шагов.
   Вот почему в дальнейшем, когда Ли поддерживала его, если  он  спотыкался,
лицо Дэйвиса вспыхивало от ярости на всех тех, по чьей вине они оказались  в
таких обстоятельствах, вынудивших их решиться на этот безумный побег,  лишив
его возможности общаться с  нормальными  людьми,  объявив  вне  закона.  При
написании стольких исторических романов он поневоле глубоко вникал в  каждую
эпоху,  пройденную  человечеством  в  прошлом.  Его  всегда  поражало,   как
радикально менялись запреты от одного определенного исторического момента до
другого, от одной культуры к другой - пусть даже эти культуры сосуществовали
в небольших странах, расположенных бок о бок, или же относились  к  большему
числу людей, целой нации. Это была одна  из  тех  идей,  которые  он  всегда
пытался довести до сознания  своих  читателей.  Структуризация  запретов  не
имеет ничего общего со здоровьем нации, она просто  устанавливает  глупую  и
вредную практику вмешательства в права  другого  человека.  Зачем  указывать
другому, что он должен надевать или с кем  заниматься  любовью  и  на  каких
условиях? Через сотню лет над этим будут только смеяться,  как  над  узостью
мышления. Дэйвис размышлял по этому поводу, пока они шли, и  даже  заставлял
себя вникать в подобные мысли еще глубже, чем когда-либо,  чтобы  попытаться
отвлечься от донимающей его боли.
   И постепенно он пришел к пониманию главного в людях,  которые  составляли
верхушку Альянса, обладавших властью над массами. Им никогда не дано открыть
для себя концепцию ?мы?. Более того, они даже отрицают концепцию ?я? в угоду
более варварскому отождествлению себя с обезличенным понятием ?это?.  Каждый
человек в Альянсе - частица этой концепции, включая правительство,  огромный
механизм по поддержанию существующего порядка с  помощью  законов  и  тюрем,
всевозможных организаций. Каждый человек - не больше чем шестеренка  в  этом
всеобъемлющем механизме, обезличенный  и  лишенный  индивидуальности.  Такое
видение мира, концепция так называемого ?это?  представляет  собой  наиболее
опасную философию, подсознательно принятую большей частью человечества,  так
как  эта  теория  позволяет  ее  приверженцам  -  бюрократам,   солдатам   и
политиканам - совершать самые жестокие акты физического и морального насилия
против всех инакомыслящих. Любой член иерархии Альянса, убивший  ?предателя?
или  иного  врага  государства,  никогда  не  сочтет  лично  себя   за   это
ответственным.  Если  кого-то  и  обвинят,   то   только   собирательное   и
обезличенное понятие ?это?, то есть  все  мы.  Солдат,  который  убивает  на
войне, генерал, который  отдает  ему  приказы  убивать,  президент,  который
объявляет войну, - никто из них лично ни в чем не виноват (по крайней  мере,
так они считают сами), потому что  действуют  они  от  имени  правительства,
представляя себя как маленькую - да пусть даже и большую,  размер  здесь  не
играет роли -  шестеренку  (это  самая  популярная  отговорка)  в  механизме
всеобъемлющего и за все отвечающего ?это?. И даже  правительство  -  верхний
уровень иерархии в ?это? - полностью защищено от обвинений в свой адрес, так
как всегда может сослаться на расхожую фразу: ?Правительство получает власть
от народа? - очередной призыв к людям-шестеренкам голосовать за тех же самых
мегаманьяков, когда на следующих выборах они пойдут к избирательным урнам.
   Дэйвис был резко выведен из своих запутанных размышлений, когда они вышли
из леса и взобрались на покрытое кустами подножие холма у основания одной из
самых больших гор, когда-либо виденных им, - гигантский пик по  форме  своей
отдаленно напоминал зуб мудрости. Они шли и  отдыхали,  затем  снова  шли  и
отдыхали, и так все время, словно в состоянии  какого-то  гипноза,  вот  уже
около девяти часов с тех пор, как выбрались из сожженного леса.  Именно  эта
остановка, не связанная с тем, чтобы сесть и дать передышку  ноге,  прервала
цепь его размышлений и заставила обратить внимание на окружающее.
   - Гора Зуб,  -  произнесла  Ли,  подлезая  под  его  руку,  чтобы  помочь
удержаться в вертикальном положении. - Если я правильно поняла деда, то вход
в крепость должен быть где-то недалеко.
   Он кивнул, ощущая раздражение из-за того, что она вывела его из транса, в
котором он пребывал, так как  боль,  испытываемая  им  тогда,  была  намного
меньше той,  которую  он  испытывал  сейчас,  снова  окунувшись  в  реальный
окружающий мир.
   - Пошли, - позвала она, потянув его за руку.
   Нога вся горела, вдобавок он ощутил странное  покалывание,  пронизывающее
тело снизу доверху. Когда же взглянул на ногу, то пожалел, что  сделал  это,
так как вид был далеко не  из  приятных.  Края  раны  разошлись,  и  осколок
чуть-чуть вылез наружу. В результате артерия запульсировала более свободно и
уже залила его брюки изрядным количеством крови. С усилием Дэйвис  оглянулся
и увидел позади себя обильный кровавый  след,  который  тянулся  за  ним  на
протяжении последних полудюжины шагов. В лунном свете след казался черным, а
не красным.
   - Поспешим! - вырвалось у Ли.
   - Кровоточит.., слишком сильно, - возразил он в ответ.
   - Наложим жгут, - предложила она, пытаясь усадить его на снег.
   - Нет времени. Только в аптечке... Кровотечение слишком сильное.  Рана..,
очень большая... Я как сонный.
   - Не спи! - взмолилась она. - Борись со сном!
   Чернота, возникшая где-то внутри,  пронизала  все  тело,  осязаемая,  как
бархат, мягкая и приятная на ощупь. Он почувствовал, как  слабеет  пульс  по
мере того, как голова наливается свинцовой тяжестью и начинает кружиться.
   Про себя он вскрикнул...
   Молча...
   Гора Зуб была так близко - и одновременно так далеко.
   Дэйвис заплетающимися ногами сделал  несколько  шагов,  прежде  чем  упал
навзничь. Холод снега так восхитительно освежил кровоточащую  рану,  что  он
внезапно ощутил уверенность, что оправится и ему будет хорошо, если напихать
немного снега внутрь, туда, откуда кровь... Так он и  лежал,  чувствуя  себя
хорошо,  погружаясь  в  забытье  и  воспринимая  липкий  холодный  снег  как
преддверие мирной и безболезненной смерти...

Глава 11

   Не просто тишина - а гораздо тише. И не просто темнота - а полный мрак. И
не просто полное отсутствие запахов, а нечто  стерильное  -  некий  колодец,
созданный с непонятной целью или  вообще  без  цели,  подземелье  без  стен,
потолка и пола, лишенное воздуха и  малейшего  дуновения  ветерка,  а  также
всего того, что можно  определить  с  помощью  органов  чувств,  -  какая-то
уходящая в бесконечность внешняя оболочка из ничего, абсолютный нуль...
   ...и возник свет.
   Сначала мрак кромешный превратился просто во  мрак.  Затем  непроницаемая
темнота стала черной как деготь. Потом - просто чернотой. Наконец  -  просто
темнотой. Свет возникал постепенно, по чуть-чуть,  пока  не  достиг  яркости
лунного света, хотя откуда он исходил, понять было невозможно.
   Затем он начал различать звуки.
   Пощелкивание...
   Жужжание...
   Звуки, похожие на работу  магнитных  лент,  когда  они  наматываются  или
разматываются на бобинах...
   Все шумы, характерные для работы сложной  машины,  когда  она  занимается
тем, к чему ее предназначили создатели.  После  того  как  у  него  в  мозгу
осмыслилось слово  ?машина?  как  первое  конкретное  понятие  во  всем  его
значении, возникшее на стадии медленного пробуждения,  то  на  ум  пришли  и
другие содержательные мысли и стали возникать вопросы.
   Где он? Мысль плясала вокруг  этого  вопроса,  отдавая  себе  отчет,  что
человек, у которого нет ни малейшего понятия, где он находится, либо пьяный,
либо не в своем уме или же был умышленно накачан  наркотиками.  Да-да,  весь
набор расхожих фраз из его исторических романов возник в его  мозгу.  Но  по
мере того, как он их осмысливал, сразу отвергал  одну  за  другой,  пока  не
пришел к выводу, что избитые штампы здесь неприменимы. Так где же  он,  черт
побери?!
   Он чувствовал стул под собой. Нет, не совсем  стул,  а  что?  Это  больше
походило на бархатную кушетку, автоматически меняющую свою форму,  -  сейчас
она сложилась и приобрела очертания кресла, чтобы  он  мог  принять  сидячее
положение. Штуковина была так хорошо отрегулирована, что хотя сначала  он  и
испытывал некоторые неудобства, то сейчас ощущал себя вполне комфортабельно.
   Почему бы ему не открыть глаза?
   "Еще нет?, - прошептал прямо в нервные окончания, предназначенные в мозгу
для восприятия звуков,  шелестящий  голос  с  магнитной  ленты.  Слова  были
беззвучными и воспринимались, а не слышались, и он знал,  что  прямо  в  его
голове раскручивается какая-то лента.
   "Где я?? - мысленно спросил он машину.
   "Нет еще?.
   Он подчинился, пытаясь проникнуть  в  то,  что  еще  могло  скрываться  в
окружающем его странном мире, сотканном из серого света, мягком, как мышиная
шерстка, и напрочь лишенном каких-либо форм. Он мог ощущать некую ткань,  из
которой был сделан ремень, закрепленный у него на  поясе,  аналогичные  путы
притягивали его руки к краям кушетки. Пошевелив  ладонью,  он  ощутил  нечто
странное, доселе неведомое, и испытал страх, доныне ему незнакомый. Ощущение
было таким, словно он заставляет двигаться свою руку, а это рука  чужая,  но
тем не менее повинуется ему как собственная.
   "Расслабься?, - настаивал бестелесный голос с ленты.
   Он вновь шевельнул пальцами. Сжал, разжал и потер  ими  один  об  другой.
Реакция была быстрой и приятной  -  доподлинная  плоть  и  кровь.  Проблема,
однако, осталась - у него вновь возникло чувство  страха:  пальцы  двигались
слишком  быстро  и  казались  излишне  нежными.  Это  ощущалось  скорее  как
преувеличенные, нереальные, однако осязаемые эффекты в  сенсорном  фильме  в
специально оборудованном зале, где все воспринимается лучше, чем в жизни,  и
гораздо ощутимее (и вовсе не потому, что сам кинотеатр  предназначен  именно
для этого, а из-за того, пожалуй, что никто из людей не  в  состоянии  точно
оценить, какими же  на  самом  деле  должны  быть  эмоции  и  восприятия,  и
посетители  охотнее  платят  за  сверхощущения,  чем  за  то,  что  чувства,
внушаемые им с экрана, адекватны по воздействию их собственным).
   Он попытался заговорить.
   И не смог.
   Его лицо напряглось не больше, чем  обычно  для  того,  чтобы  произнести
нужные слова, но выражение лица получилось совсем другим. Словно  лицо  было
не его, а чье-то еще.
   Ему захотелось закричать.
   "В чьем я теле?? - беззвучно спросил он машину.
   "В твоем?.
   "Нет!"
   "В твоем?.
   "Пожалуйста! В чьем я теле?"
   "Это твое тело?.
   "Скажи мне, почему?"
   "Нет еще?.
   "Когда?"
   "Жди?.
   Он попытался разгадать загадку места своего пребывания, вдыхая  и  пробуя
воздух на вкус. Но атмосфера была  полностью  стерильной  -  легкий  привкус
антисептиков и больше ничего. Что это - больница?
   "Сейчас проведем тест?, - произнес голос.
   "Что ты имеешь в виду?"
   "Говори!"
   "Я не могу говорить?.
   "Говори!"
   - Проклятие! Я не могу говорить! - взревел он и тут же понял, что  слова,
сформированные в мозгу, активизировали голосовые связки и сорвались с  языка
и губ. Это показалось почти что чудом.
   "Вполне достаточно?, - произнес голос.
   - Где я? Что со  мной  сделали?  -  У  него  это  вырвалось  таким  тихим
напряженным шепотом, что могло показаться, будто  слова  произнесены  скорее
мысленно, чем вновь обретенным голосом.
   Голос?..
   - Это не мой голос, - заявил он. Тон был  слишком  высоким  и  не  совсем
походил на низкий мужской баритон, какой он привык у себя слышать.
   "Это твой голос?.
   - Но я...
   "Подожди. Если это не твой голос, то кто же тогда ты и как должен звучать
твой голос?"
   Он с ужасом осознал, что не только не знает, кто или что захватило его  и
где он теперь находится, но и то, что даже не представляет,  кто  же  он  на
самом деле.
   - Кто я? - робко поинтересовался он. ?Вскоре я  восстановлю  твою  память
полностью. Нервные окончания ее клеток были временно отсоединены.  Терпение!
Жди!"
   - Но...
   "Сначала пройдут тесты. После них ты все узнаешь?.
   Он выполнял все требования - пошевелить  ногами,  ладонями,  руками.  Его
ноги и руки освободили от пут, но не сразу, а одну за другой, так, чтобы  он
не мог выпрыгнуть и убежать. ?Вряд ли я на это отважился бы, - подумал он. -
Очутиться в мире, который не знаю, почти слепым и  лишенным  чувств?.  Затем
нервы, связанные с обонянием, протестировали на множество  запахов,  которые
он зачастую не узнавал - не потому, что не чуял их, а  потому,  что  они  не
относились к запахам, привычным обитателям.., чего же? Он забыл.
   "Теперь короткий сон?, - распорядился голос с ленты.
   - Моя память! - воскликнул он.
   Но тут же погрузился в сон...

***

   Желтое...
   "Какой это цвет?? - спросили у него.
   - Желтый.
   "А этот?"
   Перед его глазами ничего не было,  кроме  мерцающего  голубого,  -  таким
бывает цвет неба над Землей. Он назвал оттенок машине.
   "Теперь этот?"
   - Пурпурный.
   "В данный момент голубой ближе к  тому,  что  ты  назвал  пурпурным,  чем
голубой к тому цвету, что ты видел перед этим?.
   Он подвергался этой процедуре целых пять  минут  и  стал  уже  испытывать
нетерпение. Но он боялся возражать из-за страха, что его в  наказание  вновь
уложат спать, прежде чем он добьется ответа на вопросы,  которые  не  давали
ему покоя. Когда с тестом было  покончено,  кушетка  приняла  горизонтальное
положение и дюжины инструментов, судя по всему хирургических, замелькали над
головой. Он чувствовал время от времени, как они скребут его кожу,  хотя  не
мог понять зачем, и совсем не ощущал боли. Затем  вдруг  внезапно  вспомнил,
кто он и кем был в последние моменты перед тем, как очнуться  здесь,  и  как
лежал, умирая, у подножия горы Зуб. Он тогда умирал. Отчетливо  помнил,  как
переходил из темноты полузабытья за  грань  мрака,  той  самой  недвижной  и
вечной  ночи,  которая  лежит  за  пределами  человеческого   восприятия   и
недоступна никакому описанию. Он попытался присесть - не давали ремни.
   "Жди!"
   И он ждал. Теперь хоть у него появилась вполне отчетливая идея -  где  он
находится. Наконец-то в крепости. А Ли доставила его сюда. И раз он не  умер
до тех пор, пока она не водрузила его  на  приемный  стол  крупногабаритного
робота-врача, то оставался шанс, что машина оказалась в  состоянии  накачать
его адреналином, чтобы заставить биться сердце, пока через капельницы в вены
вводится плазма крови.
   Однако это не объясняло некоторые странные ощущения,  которые  он  сейчас
испытывал. Например, то, что он не вполне ощущал  себя  Стэффером  Дэйвисом,
словно это он и кто-то еще.
   Затем снова последовал сон.
   А когда он проснулся, то обнаружил, что сидит на  изменяющей  свою  форму
кушетке, все еще прикрепленный к  ней  ремнями,  и  смотрит  прямо  в  глаза
мужчины-димосианина, хотя такового ни в коем  случае  не  могло  быть,  даже
здесь.  Все  мужчины  планеты   Димос   больше   не   существовали,   будучи
уничтоженными во время войны и  в  результате  применения  стерилизационного
газа. Осталась только горстка  женщин,  как  объяснила  ему  тогда  экономка
Солсбери, когда он наводил справки о муже Ли.
   Он открыл было рот, чтобы спросить, как здесь оказался димосианин, но рот
аборигена открылся одновременно с его. И тут Дэйвис  понял,  что  смотрит  в
зеркало,  находящееся  прямо  напротив,  и  что  этот   легкий   симпатичный
димосианин с крыльями, аккуратно сложенными за спиной, - не кто иной, как он
сам.
   Зеркало взмыло к потолку - и за ним оказалась Ли, стоявшая  на  платформе
робота-хирурга и встревоженно глядевшая на него. Как тольк