фам, и уж по-
давно - не ко всем реальным событиям. Потому как "победу"  (впро-
чем, равно как и "мудрость") всякий понимает по-своему; для одних
победа наступает тогда, когда противник повержен наземь и  беспо-
мощен, для других - когда оный противник испускает последний дух,
для третьих - когда удается уцелеть самому, еще кто-то не считает
победой никакой иной результат, кроме признания противником свое-
го проигрыша, а некоторые вообще полагают, что победа - это  зак-
люченная сражающимися сторонами дружба, любой же иной исход  есть
поражение. И при этом все они забывают, что миф - это не руковод-
ство к действию и не описание реальных фактов.
  Миф - это история, которой не было и не могло быть, потому  что
никогда не существовали ни описываемые персонажи, ни  перечисляе-
мые события, ни даже тот моральный кодекс, которым руководствова-
лись все участники оного повествования. Миф - это не история  ре-
ального мира; миф существует только в момент рассказа, и исчезает
после его завершения.
  Миф - это история Мира Нереального, мира грез и иллюзий. Именно
поэтому для персонажей мифов и легенд столь важны мечты и  снови-
дения, именно поэтому Мифотворцы часто выглядят безумцами - да  и
не только выглядят...
  Но даже среди Мифотворцев не все сознают, что слова сотворенных
ими легенд иногда способны обрести плоть.
  Потому что миф есть история, которой в действительности не было
и не могло быть, однако которая очень хотела этой  действительно-
стью стать...

                              * * *

  - Ибо Миф, - нараспев проговорил Джафар, - есть та единственная
форма, в которой Высшие имеют право передавать инструкции  земным
жителям...
  - Это тоже Игровой Кодекс?
  - Не сам Кодекс. Комментарии и дополнения. Однако, быть  может,
ты объяснишь, как следует правильно понимать последний... пассаж?
Опасаюсь, что я не уловил здесь связи с основной историей в любом
из ее аспектов.
  Аджан улыбнулась так, как иногда улыбаются сидхе - давая  собе-
седнику понять, что в сокрытом за невысказанными словами  кроется
тайная прелесть, и раскрыть секрет - означает уничтожить всю пре-
лесть и красоту на корню.
  - Так ведь вся эта история - и есть миф.
  Сперва Алхимик подумал, что ослышался. Потом решил, что над ним
издеваются: ведь он самолично видел картины, подтверждавшие прав-
дивость истории - причем много больше, чем описала или подразуме-
вала Аджан!..
  А затем понял.
  И Аджан торжественно поклонилась, когда в тишине Цитадели проз-
вучали негромкие, восхищенные аплодисменты Властителя Турракана.
  - Отличная игра, - признал Джафар, - лучшей я не встречал, ско-
лько себя помню. Твой талант заслуживает вознаграждения.
  Лицо женщины, только что горевшее румянцем удовольствия,  вдруг
стало мраморно-непроницаемым.
  - И вознаграждением этим станет цена крови? - резко проговорила
она. - Нет уж, благодарю покорно.
  Поднявшись, Аджан какой-то деревянной походкой прошествовала  к
двери и с шумом захлопнула ее за собой.
  Алхимик изумленно молчал. С тех пор, как подобные чувства  при-
ходили к нему, прошло уже столько лет, что Властитель не мог сра-
зу решить, каким же должен быть следующий его ход.
  И когда наконец принял решение, то понял, что опоздал.
  Лет этак на двадцать пять, а то и тридцать.


                             Ночь пятая,
                     когда серебряная Нить Судьбы
                   становится вдетым в нос кольцом.

  Человек в свободных черных одеждах жителей пустыни скользил  по
прохладному ночному песку. Именно скользил, подобно тому, как жи-
тели северного Готланда катаются на коньках по гладкому льду.
  Он без труда нагнал упорно бредущую вверх по склону пологой дю-
ны фигуру в длинном сером покрывале, замедлил темп своего  сколь-
жения и некоторое время двигался рядом, не произнося ни слова.
  Звезды и узкий серп умирающей луны скрывали собою облака, драз-
нившие засушливый Турракан обещанием дождя, однако почти  никогда
этого обещания не сдерживавшие. Узреть в темноте пустыни что-либо
способны были разве что обладающие зрением кошки, волка или  дра-
кона. Тем не менее, идущие в ночи без труда узнали друг друга.

     Куда держишь ты путь, о владычица грез?
     Обрела ль свою суть ты, тюльпан среди роз?
     Пусть в глазах твоих - мрак, пусть в душе твоей - прах, -
     Но ведь можно свернуть, обойдя бездну гроз!

  Голос человека в черном был напряжен, и немудрено: в стихотвор-
ных поединках, столь популярных у певцов, бардов или  менестрелей
всех времен, он никогда не участвовал. Поднапрягшись, он мог  со-
чинить четверостишье-другое, мог и ответить на рифмованный вопрос
- но он не был поэтом, и прекрасно сознавал это! И все же, только
так он мог попытаться переломить судьбу.
  Мгновение спустя раздался ответ женщины в сером:

     Без ножа в полутьме - не бывает даров.
     Без отравы в вине - не бывает шатров.
     Без обмана - речей о цветах прошлых дней
     Не бывает вдвойне. Это - мудрость веков.

  Шорох песка под двумя парами ног.
  Единственными зрителями (точнее, слушателями) здесь были только
проснувшиеся от этого шороха пустынные змеи и ящерицы. Однако те,
кто по-настоящему углубляются в Искусство - будь то умение  нани-
зывать жемчужины слов на нить сюжета, способность изображать  од-
ним росчерком грифеля тончайшие оттенки чувств или дар делать  из
мертвой глины живую статую, - не нуждаются в зрителях.
  Жизнь - театр, сказал кто-то из мудрецов прошлого. И каждый  из
живущих - не зритель, но актер. И не ради аплодисментов  зрителей
истинный актер раз за разом выходит на подмостки...
  Не ради внимания посторонних слушателей говорили и они.

     То, что было - ушло. Впереди - новый день.
     И на ткань светлых слов не опустится тень,
     Коль себя не терять и свой дух удержать...
     То, что было - ушло. Час пришел перемен.

  Горько рассмеявшись, женщина ответила без промедления:

     Вера в лучший удел - что бельмо на глазах.
     Вера в светлую цель - что могильников прах.
     Что нельзя изменить - с тем приходится жить;
     А что можно - ужель не свершилось в веках?

  Они шли в темноте, и ночь за их спинами мерцала призрачными об-
разами прошлого, которого могло и не быть...

                              * * *

  "Природа не знает ни Зверей, ни Монстров. Монстры созданы нашей
фантазией, чтобы их можно было убить.
  Это ведь так приятно - создать кого-то, на ком можешь выместить
свой страх, гнев, "темную сторону Силы". И уничтожить "в  процес-
се", после чего с очищенной от грязи душой следовать дальше.
  Вот только рано или поздно появится монстр, сравнимый по  силам
с создателем. И кто возьмет верх тогда?
  Монстры созданы нашей фантазией, потому что мы должны  убивать,
чтобы не быть убитыми.
  Нет, не так.
  Монстры созданы нашей фантазией, чтобы мы могли убивать - и  не
быть убитыми.
  Сон разума рождает чудовищ. Сон разума - это торжество  эмоций,
победивших здравый смысл, торжество чувств  над  логикой.  Спящий
разум - чудовищен. Спящая совесть - всего лишь бесчеловечна.
  Монстры созданы нашей фантазией, пытающейся одержать победу над
разумом - любыми средствами, как то всегда было и будет в войне.
  И когда мы видим монстра в себе и себя в монстре - мы все равно
остаемся собой. Ибо не можем быть кем-то другим."
  Истребитель Нечисти по прозвищу Оранжевый поставил  точку,  по-
дождал, пока чернила высохнут, и запечатал свиток.
  - Зачем тебе все это? - спросил Синий, наставник новичка-Истре-
бителя. - Странное хобби. Особенно - для одного из нас.
  - Это не хобби. Это - долг.
  - Долг кому? Все, что было у тебя в прошлом - там и осталось. У
НАС прошлого нет.
  - Ты прав, Синий. Но все же я должен оставить это. Как  напоми-
нание тем, кто идет следом.
  - Не забывай, Оранжевый, - с нажимом проговорил старший  Истре-
битель, - следом за НАМИ идет лишь Зверь.
  Оранжевый вздохнул.
  - К сожалению, Зверь - не следует за нами. Он УЖЕ в нас.
  - Иногда, - молвил Синий после затянувшейся паузы, - нам прихо-
дится сражаться оружием противника, чтобы победить.
  - Именно так, - кивнул Оранжевый. - А иногда мы и  побеждаем-то
лишь потому, что проиграть не имеем права.
  - Ты потому и стал Истребителем?
  Вопрос был из тех, которые редко задают, и еще реже надеются на
ответ. Однако, на сей раз ответ прозвучал.
  Правда, ответ этот был не из тех, которые что-либо проясняют.
  - Я должен вернуть долг, - сказал Оранжевый, обращаясь скорее к
себе, чем к собеседнику.
  Затем, как всегда, передал свиток вместе с парой монет мальчиш-
ке-посыльному и приказал отнести в библиотеку ближайшего храма.

                              * * *

  Они шли по прохладному, мягко шелестящему песку, и  ночь  перед
ними была ночью, а позади - предрассветными сумерками.
  Джафар в очередной раз попытал счастья - не потому, что надеял-
ся на успех, а потому, что не мог, не умел сдаваться и отступать,
пока еще был на что-то способен:

     Никогда не бывает отточенных бритв.
     Никогда не бывает удачных молитв.
     Как не раз в старину, все уходят во тьму:
     И для них не бывает законченных битв.

  Аджан, как и прежде, быстро парировала - ей стихи давались куда
легче; и с каждым новым четверостишьем, с каждой новой строкой ее
голос, чуть севший от долгих ночных (и дневных) разговоров,  ста-
новился все четче, все более живым...

     Кто ныряет на дно - достает жемчуга.
     Кто влезает в окно - наставляет рога.
     Тот, кто хочет найти завершенье пути -
     Для того лишь одно важно: облик Врага.

  В отражающихся от песка первых лучах солнца за их спинами  пля-
сали призрачные картины настоящего, которое, возможно, уже не бы-
ло настоящим...

                              * * *

  "В каждом из нас - монстр, Зверь. Но не в каждом сей Зверь про-
сыпается. И далеко не в каждом - выходит наружу.
  Монстра можно убить. Зверя можно заставить вернуться обратно.
  Но это не решает ничего, потому что Зверь - один для каждого из
нас. И уничтожить чужого Зверя значит уничтожить часть чужой лич-
ности. Пусть темную и жуткую, но - часть.
  Человек без Зверя никогда не будет Человеком.  Как  никогда  не
будет воином не знающий страха, как никогда не будет целителем не
знающий смерти, как никогда не будет Злом не знающий Добра.
  Человек, познавший Зверя, познал себя.  Человек,  не  познавший
Зверя, еще не Человек. Человек, не способный  познать  Зверя,  не
способен стать Человеком. Каждый может попробовать сделать это  -
но не каждый способен преуспеть.
  Человек, боящийся своего Зверя, боится самого себя. Человек, не
боящийся своего Зверя, никогда не знал себя. Второй не умен, пер-
вый не глуп.
  Человек, знающий свой страх, способен справиться с  ним.  Чело-
век, знающий своего Зверя, способен  контролировать  его.  Зверь,
носящий ошейник контроля, сильнее неукрощенного Зверя - но  Чело-
век, умеющий контролировать Зверя, сильнее трижды.
  Страх не дает силу. Зверь не дает силу.  Силу  дает  борьба  со
страхом, поединок со Зверем.
  Побеждает сильнейший. Это - Закон.
  Человек, побежденный Зверем, более не Человек."
  Ицхак бен-Мариам отложил перо, перечел написанное еще раз,  уг-
рюмо кивнул, и изобразил вместо подписи знак Истребителей  Нечис-
ти. Затем вложил лист во взятый из книгохранилища старый, не под-
дающийся прочтению (ввиду выспренности текста, а не  его  состоя-
ния) талмуд о "секретах бытия и небытия", и отнес книгу на место.
  Когда ее откроют в следующий раз, пергамент уже будет  казаться
почти того же возраста, что и сам фолиант...

                              * * *

  Алхимик почувствовал, что отпущенная ему мизерная доля  стихот-
ворного таланта иссякла окончательно. Последнее четверостишье  он
уже выдавливал через силу - и знал, что если и теперь не добьется
своего, останется лишь повернуть обратно.

     Тот, кто знает слова - не достоин молчать.
     Тот, кто ценит товар - не способен продать.
     Тот, кто слеп - видит ночь, света темную дочь;
     Тот, кто верит в свой дар - обречен потерять?..

  Женщина в сером остановилась. Медленно, будто во сне, повернула
голову к затаившему дыхание Властителю Турракана, почему-то  чув-
ствовавшему себя мальчишкой на первом свидании.
  В глазах и на губах Аджан неожиданно сверкнула улыбка.

     Тот, кому говорить - не утеха, но труд,
     Тот, кто властен творить, но не властен вернуть, -
     Что он видит, слепец? Лишь печальный конец.
     Как он может решить, кто ему даст приют?

  И в лучах всплывающего над восточным горизонтом солнца  отрази-
лись образы грядущего, которое могло стать грядущим.
  Для них.
  А затем, с прежней улыбкой, Аджан протянула руку Джафару.
  И они пошли назад, сквозь картины грядущего, настоящего и было-
го - которое никого уже не интересовало.
  Как не интересовало идущих в золотистом солнечном свете подлин-
ное завершение мифа - мифа, сорок лет назад ставшего  реальностью
единственно благодаря позавчерашнему разговору...

                              * * *

  Строжайшая дисциплина и самоконтроль, что заменяют Истребителям
Нечисти почти все житейские радости, на сей раз подвели.  Оранже-
вый явно перебрал крепкой готландской браги, и его охватила  неу-
держимая страсть поведать кому-либо свою печальную историю.
  "Кем-либо" оказался местный лавочник Хамид, чувствовавший  себя
рядом с нетрезвым Истребителем более чем неуютно. Сбежать он, од-
нако, не решался, и с сочувственным видом кивал, надеясь, что че-
тыре больших кружки северного пойла скоро сделают свое дело, уло-
жив даже Истребителя. Но Оранжевый, воинственно тыкая во все сто-
роны тупым столовым ножом, не подавал признаков усталости.
  - ...И значит, подваливаем это мы к Горам Полумесяца. Ну, я ви-
жу, что там вроде как пещера, иду в разведку, а отряду приказываю
накрыться ветками и не чирикать...
  - Верно, - подхватил Хамид.
  - А тебя не спрашивают! Так вот, прокрадываюсь это я внутрь - и
на меня ка-ак бросятся два ящера! Здоровущие, шагов по семь  каж-
дый! Ну, я одного сразу на клинок насадил, от другого увернулся и
врезал ему каменюкой по черепу...
  - Так им и надо! - провозгласил Хамид, видя, что собеседник уже
уставился в стол потухшим взором и вроде готов отключиться.
  Однако тут лавочника поджидала неприятность: крепкая рука  Ист-
ребителя внезапно сгребла его за грудки и без особого усилия  вы-
дернула из-за стола.
  - Гнида ты, - почти трезвым голосом заявил Оранжевый, - гнида и
мразь. Драконыши это были. Дети. Такие же, как пятилетние сорван-
цы у меня дома... когда-то... Тоже на всякого гостя  бросались  с
мечами из прутьев или просто так...
  Хамид похолодел: он понял, С КЕМ разговаривает. Истребитель же,
обращая на повисшего у него на руке маленького толстяка  внимания
не больше, чем на блоху, продолжал:
  - А потом ихняя мамаша ко мне явилась. Думал, убьет; и по  чес-
ти, так и надо бы. А она моих детей взяла... ну, тут меня прорва-
ло. Что, думаю, толку ей что-то там объяснять! Я б на ее месте не
слушал и не слышал ни черта... Но драконша эта оставила им жизнь,
а меня прокляла. После... после у меня не стало семьи,  друзей...
они ушли, и правильно сделали. А я подался в  Истребители.  Здесь
хотя бы ясно, где враг, а где - нет...
  Отпустив почти потерявшего сознание лавочника, Оранжевый присел
на лавку. Глаза его были закрыты.
  - Я помню, кем был. Ни один Истребитель не помнит, а я - не мо-
гу забыть. Я был Джемалем ар-Рахимом, слышишь? Мое имя вы и  сей-
час еще помните, десяти лет ведь не прошло... но упоминаете толь-
ко в сказках...
  Разбуженная шумом, откуда-то из задних комнат появилась девочка
лет восьми-девяти, судя по немудреной одежде, дочь кого-то из жи-
вущей при таверне прислуги. Широко зевая, она тем не менее ничуть
не испугалась (хотя даже взрослые старались пореже встречаться  с
Истребителем Нечисти, будь он пьян или трезв).
  Оранжевый встретил незваную гостью попыткой улыбнуться,  однако
понял, что попытка эта ему не удалась.
  - Не бойся, девочка.
  - А я не боюсь, - серьезно сказала та. - Скажи, это твое? - То-
ненькая ручка коснулась дорожного мешка Истребителя.
  - Да. А что?
  Девочка дернула за завязки и извлекла из мешка сломанную  попо-
лам саблю. Точнее, половину клинка с эфесом.
  - Э, не трогай! - Оранжевый вскочил, но остановился как вкопан-
ный, услышав голос, столько лет приходивший к нему в ночных  кош-
марах.

        Когда ты познаешь прах,
        Когда ты поймешь свой страх,
        Когда ты искупишь делом
        Свой грех - ты забудешь, Враг...

  Полыхнула оранжевая вспышка. Обломок сабли превратился в пепел.
  На Истребителя с необоримой силой обрушилась выпитая ранее бра-
га, и он осел на скамью, чтобы забыться тяжким сном. Во сне  его,
впервые за десять лет, не тревожили кошмары. И проснулся он, про-
тив ожидания, без особо тяжких признаков похмелья.
  Поднявшись на ноги, Оранжевый первым делом вылил на голову вед-
ро воды. Брызги слегка зацепили вытиравшую пол  девочку-служанку,
взвизгнувшую от неожиданности и отскочившую подальше. Истребитель
рассмеялся; девочка ответила несмелой улыбкой.
  - Как тебя зовут, малышка? - спросил наконец Оранжевый.
  - Аджан, господин, - промолвила она.
  - Я не господин, - махнул он рукой, - называй меня просто...  -
Истребитель нахмурился и передернул плечами, - да, просто  "Оран-
жевый". Это что-то вроде имени. И другого у меня нет.

                           К О Н Е Ц