юю губу.
     - Тем не менее,  попробовать  можете.  Там  могут  быть  какие-нибудь
царапины, вмятины, следы новых соединений - я не знаю что. Поищите их.
     Я кивнул и стал ждать продолжения.
     - Думаю, Палач хотел поговорить с Лейлой, - продолжал сенатор. -  Или
потому, что она была психиатром, а он знал, что функционирует плохо, и что
проблемы у него совсем не с механикой, или потому, что мог  считать  ее  в
своем роде матерью. Помимо всего прочего, она была единственной  женщиной,
участвовавшей в проекте, и он владел понятием о том, что такое мать  -  со
всеми прочими ассоциациями, связанными с этим понятием - он получил это из
наших мыслей. Могли подействовать и  обе  эти  причины.  Мне  кажется,  он
должен был забрать шлем по этим причинам. Он понял, что шлем  устанавливал
связь между мозгом Дэйва и его разумом. Мне хочется,  чтобы  вы  проверили
шлем потому, что представляется вполне  возможным,  что  Палач  раз®единил
цепи управления и оставил нетронутыми цепи коммуникационные. Я думаю,  что
после этого он передал шлем Лейле  -  или  заставил  ее  надеть  его.  Она
испугалась - попробовала убежать, сопротивляться или позвать на помощь - и
он ее убил. Шлем больше не был ему нужен, он выбросил его и ушел.  Похоже,
со мной разговаривать он не желает.
     Я поразмыслил над этим и кивнул.
     - Ну, ладно, испорченные цепи я сумею распознать, - согласился  я,  -
если вы мне покажете, где тут у вас инструменты, я и займусь сейчас этим.
     Он остановил меня, взмахнув рукой.
     - Впоследствии я разыскал этого охранника, - продолжал он.  -  Мы  не
могли оставить это просто так. Я помогал его семье, позаботился  о  них  -
вот именно - и с тех пор...
     Я не смотрел на него.
     - ...не было больше ничего, что я мог бы для них сделать, -  закончил
он.
     Я не проронил ни звука.
     Он допил виски и слабо улыбнулся.
     - Там, позади - кухня, - ткнул он большим пальцем. - Прямо за  ней  -
чуланчик. Там и лежит инструмент.
     - Ладно.
     Я поднялся на ноги. Взяв шлем, я направился  к  дверям,  пройдя  мимо
места, где стоял в тот момент, когда он загонял меня в угол.
     - Погодите минутку! - бросил он.
     Я остановился.
     - Почему вы подходили сюда раньше? Что за стратегический план  созрел
у вас насчет этого места в комнате?
     - Что вы имеете в виду?
     - Вы знаете - что.
     Я пожал плечами:
     - Просто прошел, где удобно.
     - А по-моему, у вас для этого были куда более веские причины.
     Я быстро посмотрел на стену.
     - Не в тот раз.
     - Об®ясните.
     - Вы ведь на самом-то деле не хотите этого знать.
     - Еще как хочу.
     - Ладно. Я хотел выяснить, какие цветы  вам  нравятся.  Помимо  всего
прочего, вы - мой клиент, - и я пошел дальше через кухню в  чуланчик,  где
принялся искать инструменты.


     Я сидел в кресле, повернутом боком к столу и лицом к двери. В большой
комнате домика основными звуками были случайные шорохи да треск  поленьев,
превращающихся в пепел на каминной решетке.
     Только  холод,  белизна  снежных  хлопьев,  несущихся  за  окном,   и
безмолвие,  подчеркнутое  ружейным  огнем,  углубившееся   теперь,   когда
перестрелка прекратилась... Ни вздоха, ни шороха. И ничего  не  предвещает
бурю - разве что ветер за окном... но его тоже нет.
     Большие пушистые снежинки в ночи,  в  безмолвной  ночи,  безветренной
ночи...
     После моего появления прошло немало времени. Сенатор долго  беседовал
со мной. Его расстроило то обстоятельство, что я  не  мог  ему  рассказать
слишком многого о "подпольной безличностной субкультуре", в  существование
которой он уверовал. В действительности я и сам не был уверен в  том,  что
она существует, хотя мне приходилось  случайно  сталкиваться  с  тем,  что
можно было принять за ее  краешек.  Тем  не  менее,  я  никогда  не  горел
желанием установить связи с чем-то этаким и не интересовался даже намеками
на подобные вещи. Я высказал ему свое мнение о Центральном  банке  данных,
когда он спросил меня о нем, и в этом мнении ему кое-что  не  понравилось.
Он обвинил тогда меня в огульном отрицании способа  решения  проблемы  без
всякой попытки предложить что-то конструктивное взамен.
     Мысли мои рванулись назад - сквозь усталость и время, и лица, и снег,
и массу пространства к давнему вечеру в Балтиморе. Как давно это было? Это
заставило меня вспомнить "Культ надежды" Менкена. Я не мог  дать  сенатору
точный ответ, альтернативное предложение подходящей системы,  которой  ему
хотелось - потому что таковой не могло быть. Обязанности критики  не  надо
путать с обязанностями реформатора. Но если  непроизвольное  сопротивление
сливалось с подпольным движением, занятым поиском способов  обмануть  тех,
кто владеет записью данных, вполне могло случиться  так,  что  большинство
предприимчивых личностей случайно  наталкивались  на  какой-либо  полезный
эффект. Я пытался заставить сенатора понять это, но не знаю, как много  он
извлек из всего того, что я сказал ему. В конце концов он утомился и  ушел
на верхний этаж принять таблетки и  закрылся  там  на  ночь.  Если  его  и
беспокоило то, что я не обнаружил в шлеме никаких  поломок,  он  этого  не
показал.
     Итак, я сидел там - с рацией, револьвером на столе,  инструментом  на
полу около кресла и с черной перчаткой на левой руке.
     Палач придет. Я в этом не сомневался.
     Берт, Ларри, Том, Клей и шлем могли - а может, и не могли  остановить
его. Что-то во всем этом беспокоило меня, но я настолько устал, что просто
не мог думать о чем-то, кроме сиюминутной,  теперешней  ситуации,  собирая
все остатки бдительности. Я не  решался  принять  стимулятор,  выпить  или
закурить, потому что моя центральная нервная система была частью оружия. Я
смотрел на то, как мимо окна пролетают большие пушистые снежинки.
     Я услышал щелчок и вызвал Берта и Ларри. Подхватив шлем, я вскочил на
ноги, когда свет внутри него снова замерцал.
     Но было уже слишком поздно.
     Поднимая шлем, я услышал,  как  снаружи  прогремел  выстрел,  и  этот
выстрел для меня был вроде предупреждения судьбы. Те ребята не походили на
людей, открывающих стрельбу раньше, чем находили мишень.
     Дэйв сказал мне, что радиус действия шлема приблизительно  составляет
четверть мили. Итак, если измерить время между тем, как шлем подал  сигнал
о появлении Палача, и тем, когда его засекла охрана, получается, что Палач
движется очень быстро. Добавим к этому возможность того, что уровень  мощи
мозговых волн Палача и их воздействия могут быть  выше,  чем  у  шлема.  И
теперь допустите, что  он  воспользуется  этими  факторами,  пока  сенатор
Брокден все еще лежит, бодрствуя и  тревожась.  Резюмируем:  Палач  вполне
может почувствовать, что я здесь, что шлем у меня, и поймет, что это самое
опасное оружие у тех, кто караулит его, и метнет в меня молнию прежде, чем
я смогу справиться с этим механизмом.
     Я опустил шлем на голову и призвал на помощь всю свою выдержку.
     Снова ощущение, что я разглядываю мир через снайперский прицел, снова
все сопутствующие ощущения. Итак, мир состоит из фасада  домика,  Берта  у
его двери с винтовкой у плеча и  далеко  слева  -  Ларри,  рука  которого,
швырнувшая гранату, уже опускалась. Граната - мы поняли  это  мгновенно  -
пролетит мимо; огнемет, который он теперь нащупывал, окажется  бесполезным
прежде, чем он им воспользуется.
     Следующая пуля Берта рикошетом отлетела от нашей грудной плиты влево.
Удар на мгновение заставил  нас  пошатнуться.  Третья  пуля  прошла  мимо.
Четвертого выстрела не было, потому что мы вырвали  ружье  из  его  рук  и
отбросили в сторону - все это произошло мимоходом,  когда  мы  проносились
мимо, обрушиваясь на дверь домика.
     Палач вошел в комнату, дверь затрещала и рухнула.
     Мой мозг словно раскололся на  двое:  я  одновременно  видел  гладкое
металлическое тело появившегося манипулятора и выпрямившегося  с  дурацкой
короной на голове себя самого - левая рука вытянута, лазерный  пистолет  в
правой, тесно прижатой к боку. Я вспомнил лицо и  крик,  и  звон  в  ушах,
снова узнал это ощущение мощи и небывалых ощущений, и я  собрал  все  свои
силы, чтобы управлять всем этим квазиорганизмом, как  будто  он  был  моим
собственным - сделать его  моим  собственным  и  остановить  металлическое
чудовище, пока мое изображение, застывшее, как на моментальной фотографии,
поворачивается в комнате...
     Палач замешкался, споткнулся. Такую инерцию не погасить за  насколько
мгновений, но я чувствовал:  его  тело  откликнулось  на  мои  приказы.  Я
зацепил его. Он заколебался.
     Затем  прогремел  взрыв  -  словно  гром,  землетрясение,  извержение
вулкана прямо  под  окном,  потом  полетели  гальки  и  обломки.  Граната,
конечно. Но осознание природы взрыва все-таки отвлекло меня.
     Этого мгновения хватило Палачу, чтобы прийти в себя  и  броситься  на
меня. Инстинкт самосохранения заставил меня отказаться от попыток овладеть
его цепями управления и перейти к самообороне: я нажал на спусковой крючок
лазерного пистолета. Левой же рукой я  попытался  ударить  его  в  среднюю
секцию - там, за пластиной, скрывался его мозг.
     Он блокировал этот удар своей рукой и сбил шлем с моей головы.  Затем
он выбил из моей руки оружие, которое уже раскалило до  красна  его  левую
сторону, смял пистолет и швырнул на пол. И тут же он пошатнулся  от  удара
двух пуль из крупнокалиберной винтовки. Берт, подобравший оружие, стоял  в
дверном проеме.
     Палач  развернулся  вокруг  своей  оси  и   оказался   вне   пределов
досягаемости прежде, чем я смог пришлепнуть ему заряд взрывчатки.
     Берт успел влепить ему еще разок прежде,  чем  Палач  вырвал  у  него
винтовку и согнул у ней ствол. Еще  пара  шагов  -  и  он  ухватил  Берта.
Мгновение, и Берт упал. Затем Палач повернулся и  сделал  несколько  шагов
вправо, исчезнув из виду.
     Я успел к дверному проему вовремя, чтобы увидеть,  как  его  охватило
пламя, вырвавшееся из точки около угла домика. Палач прошел сквозь  факел.
До меня донесся треск металла, когда он  взялся  за  огнемет.  Я  очутился
снаружи как раз тогда, когда Ларри упал и замер, распластавшись на снегу.
     Затем Палач снова повернулся ко мне.
     В этот раз он не стал крушить все подряд. Он нашел шлем в снегу, там,
куда его бросил чуть  раньше.  Затем  он  двинулся  размеренной  поступью,
огибая фасад и перекрывая всякую возможность рвануться в том  направлении,
к лесу - чтобы я  не  смог  сбежать.  Снежинки  падали  между  нами.  Снег
похрустывал под ногами Палача.
     Я отступил назад в дверной  проем,  задержавшись  на  секунду,  чтобы
обзавестись двухфутовой дубинкой из обломков двери. Он последовал за  мной
в  домик,  положил  шлем  -  весьма  небрежно  -  в  кресло  около  входа.
Выдвинувшись в центр комнаты, я ждал.
     Я слегка пригнулся вперед, обе руки вытянуты,  дубинка  направлена  в
фоторецепторы  на  его  голове.  Он  продолжал  медленно  двигаться,  и  я
рассматривал,  как  устроены  его   ноги.   Для   обычного   человеческого
телосложения сочленение со ступней идет под прямым углом, и это показывает
на вектор наименьшего сопротивления, когда необходимо нарушить  равновесие
тела - для того, чтобы толкнуть и опрокинуть. К несчастью, несмотря на,  в
целом, антропоморфную конструкцию, ноги Палача  были  разнесены  далеко  в
стороны и ему не доставало мускулов как  у  человека,  и  сочленения  были
созданы по-другому: к тому же он обладал куда большей  массой,  чем  любой
человек, с которым мне  когда-либо  приходилось  схватываться.  И  хотя  я
задумал провести четыре приема из дзюдо получше, да еще  несколько  пониже
разрядом, я был уверен - ни один из них не будет достаточно эффективным.
     Он двинулся дальше, и  я  провел  отвлекающую  атаку  в  сторону  его
фоторецепторов.  Он  пригнулся,  когда  отбивал  в  сторону  дубинку,   но
ориентировки не потерял, и я двинулся  вправо,  пытаясь  обогнуть  его.  Я
разглядывал Палача, когда  он  поворачивался,  пытаясь  определить  вектор
наименьшего сопротивления.
     Двусторонняя симметрия, центр тяжести наверняка повыше... Один точный
удар черной перчаткой в центр мозга - это все, что  мне  было  необходимо.
Затем, даже если его рефлексы позволят ему тут же расправиться со мной, он
все равно останется лежать здесь внизу. Он тоже знал это. Я был  уверен  в
этом, исходя из того, что он держал свою правую руку  вблизи  отсека,  где
размещался мозг, а также по тому, как он уклонился от прикосновения черной
перчатки в момент ложного выпада.
     Тут у меня промелькнула одна мыслишка...
     Двигаясь еще быстрее, я снова взмахнул дубинкой  по  направлению  его
фоторецепторов. Палач выбил дубинку из моих рук и она пролетела через  всю
комнату, но это мне и было нужно. Я выбросил левую руку  повыше,  готовясь
ударить его. Он скользнул назад,  и  я  атаковал.  Пусть  я  сделаю  дело,
заплатив за него своей жизнью,  но  неважно,  убьет  он  меня  или  нет  -
главное, что этот трюк дает мне шанс на выигрыш.
     Что касается приемов, я никогда не был большим  мастером  в  бросках,
захват у меня получался паршиво, да и удары были так себе,  но  применение
такого приема позволяло мне получить хоть какие-то возможности.
     Итак, когда Палач сосредоточился на защите своего туловища, нога  моя
скользнула между ног Палача, а сам я повернулся вправо, потому что что  бы
ни случилось, я не мог затормозить с помощью  левой  руки.  Проскочив  под
ним, я сразу же перевернулся, не обращая внимания на резкую боль  в  левом
плече,  которым  крепко  приложился  к  полу,  и   немедленно   попробовал
кувырнуться назад, вытянув ноги.
     Мои ноги коснулись середины его туловища,  и  я  резко  выпрямился  и
ударил изо всех сил. Он потянулся ко мне,  но  было  слишком  поздно.  Его
туловище уже откидывалось назад. Я его не дернул, я его ударил.
     Он заскрипел и опрокинулся.  Мои  руки  поспешно  отдернулись,  чтобы
освободиться, я продолжал двигаться  вперед  и  вверх,  пока  он  двигался
назад, снова выбросил вперед свою левую руку и побеспокоился о том,  чтобы
ноги мои не попали под его туловище, когда он рухнул с глухим  шумом  так,
что половицы затрещали. Я успел вытащить левую  ногу,  когда  бросил  свое
тело вперед, но его левая нога напряглась и зажала мою правую  под  собой,
болезненно выгибая ее в сторону.
     Его правая рука блокировала мой удар, а левая легла поверх ее. Черная
перчатка опустилась на его левое плечо.
     Я взмахнул рукой, свободной от захвата, и он переместил  свой  захват
вверх по руке и рванул меня вперед. Левая рука его отломилась от взрыва  и
упала на пол. Боковая пластина под ней немного выгнулась. И все...
     Его правая рука отпустила мой бицепс и вцепилась мне в глотку.  Когда
его когти сжались на моей сонной артерии, я выдохнул: "Ты ошибся",  вложив
все силы в последние слова, и потерял сознание.


     Я почувствовал бег времени. Мир вернулся. Я сидел в  большом  кресле,
которое раньше занимал сенатор, и глаза мои не были  сфокусированы  ни  на
чем. Упорное жужжание наполняло мои уши. Кожу на голове покалывало. Что-то
сверкало у меня на лбу.
     "Да, вы живы, и на вас шлем. Если вы попробуете использовать его  для
нападения  на  меня,  я  его  сниму.  Я  стою  прямо  за  вами.  Моя  рука
придерживает шлем."
     "Я понял. Что вам угодно?"
     "Очень немного, в самом деле. Но я вижу, что  я  должен  сказать  вам
кое-что прежде, чем вы поверите в это."
     "Вы выглядите неисправным."
     "Тогда начну с того, что четверо людей за пределами дома, в основном,
не получили повреждений. Я имею в виду, что ни одно тело  не  разбито,  ни
один орган не получил серьезных повреждений. Тем не менее, я отключил их -
по известным вам причинам."
     "Это очень тактично с вашей стороны."
     "Я никому не  желаю  зла.  Я  пришел  сюда  только  для  того,  чтобы
повидаться - повидать Джесси Брокдена."
     "С тем же результатом, с каким ты повидался с Дэвидом Фентрисом?"
     "Я появился в Мемфисе слишком поздно для  того,  чтобы  повидаться  с
Дэвидом Фентрисом. Он был мертв, когда я добрался до него."
     "Кто же убил его?"
     "Человек, которого Лейла отправила за шлемом.  Это  был  один  из  ее
пациентов."
     Эти слова буквально потрясли меня: все  становилось  на  свои  места.
Заставившее вздрогнуть полузнакомое лицо  в  аэропорту,  когда  я  покидал
Мемфис - я вспомнил, где я его видел раньше: это был один из трех человек,
участвовавших в лечебном сеансе у  Лейлы  тем  утром,  и  я  видел  его  в
приемной, когда они уходили. Человек, мимо которого меня пронес  эскалатор
в аэропорту Мемфиса, был ближайшим из двоих, которые стояли, ожидая,  пока
третий подойдет сказать мне, что все  в  порядке  и  можно  подниматься  к
Лейле.
     "Почему? Почему она это сделала?"
     "Я знаю только, что она говорила с Дэвидом когда-то раньше,  что  она
истолковала его слова о приближающемся  возмездии  и  упоминание  о  шлеме
управления, который он сконструировал, в том смысле,  что  он  намеревался
стать агентом этого мщения со мной в роли  исполнителя.  Я  не  знаю,  что
между ними говорилось  на  самом  деле.  Я  только  знаю,  какие  ощущения
вызывали в ее разуме эти слова - я прочитал их. Я давно  понял,  что  есть
огромная разница между тем, что имеется в виде, тем,  что  говорится,  что
делается, и каковы на самом деле намерения и формулировки, и что на  самом
деле имело место. Она послала своего пациента за шлемом, и тот  принес  ей
его. Он вернулся возбужденным,  страшно  опасаясь  последующего  тюремного
заключения. Они ссорились.  Мое  появление  затем  активировало  шлем,  он
выронил его и набросился на Лейлу. Я  знал,  что  он  убил  ее  первым  же
ударом, потому что я уже находился в контакте  с  ее  разумом,  когда  это
случилось. Я продолжал проникать в здание, намереваясь войти к ней. Тем не
менее,  началось  какое-то  движение,  и  я  задержался,  чтобы  не   быть
обнаруженным. Тем временем появились  вы  и  забрали  шлем.  Я  немедленно
бежал."
     "Я почти что успевал! Если бы я  не  задержался  на  пятом  этаже  со
своими якобы исследовательскими вопросами..."
     "Я понял. Но так уж вышло. Вы просто не смогли бы помешать  -  вы  же
намеревались войти потихоньку. Вы не должны винить себя по  этой  причине.
Приди вы на час - или на день позже, вы чувствовали  бы  себя  по-другому,
несомненно, а она все равно была бы мертва."
     Но тут другая мысль обожгла меня. Не могло ли случиться так, что  то,
что я попался на глаза  этому  человеку  в  Мемфисе,  стало  причиной  его
возбуждения?  Мог  ли  он  решить,  что  таинственный   посетитель   Лейлы
выслеживает его? Мог ли беглый взгляд на мое лицо  среди  толпы  послужить
толчком к этой финальной сцене?
     "Стоп! Я могу легко ощутить, что чувство вины за  включение  шлема  в
присутствии опасного человека близко к критической точке. Ни один  из  нас
не может отвечать  за  то,  что  наше  присутствие  или  отсутствие  могло
послужить причиной для тех или иных действий других людей, особенно  когда
мы и понятия не имели о  подобных  следствиях.  Годами  назад  в  процессе
обучения я усвоил этот факт и у меня нет намерения отказываться  от  него.
Как глубоко вы желаете проникнуть в поисках причины? Посылая  человека  за
шлемом - а это сделала она, именно она сама положила начало цепи  событий,
которые привели к ее гибели. Все же она поступила так из  страха,  желания
воспользоваться самым надежным оружием, с которым, как  она  считала,  она
сама будет в безопасности. В то же время, откуда  этот  страх?  Его  корни
кроются в ощущении вины, в том, что случилось  давным-давно.  И  этот  акт
также...  Достаточно!   Вина   служит   двигателем   и   проклятием   рода
человеческого с первых дней появления разума. Я убежден, что  это  чувство
сопутствует всем нам вплоть до могилы. Я плод вины - я вижу, что вы знаете
это. Ее