ряс мою руку.
     - Палач, конечно. Рад познакомиться с вами, мистер Донни.
     - Да, Палач, - сказал я. - Я готовлю отчет..
     - И вас интересует мое  мнение  насчет  того,  насколько  он  опасен.
Садитесь, - и он показал на кресло в конце его рабочего стола. -  Принести
чашку чая?
     - Нет, спасибо.
     - А я как раз собирался.
     - Ну, в таком случае...
     Он подошел к скамье.
     - Извините, сливок нет.
     - Ну и ладно... А как вы узнали, что это касается Палача?
     Он усмехнулся и принес мне чашку.
     - Потому что Палач вернулся, - ответил он, - и это единственная вещь,
с которой я был связан - вот и решил, что этого дело и касается.
     - Вы хотите поговорить о нем?
     - До определенного предела.
     - До какого?
     - Когда мы приблизимся к нему, я дам вам знать.
     - И прекрасно... Насколько он опасен?
     - Я бы сказал, что он безопасен, - ответил Дэйв, - если  не  касается
трех персон...
     - А раньше - четырех?
     - Точно.
     - А из-за чего?
     - Мы делали нечто такое, чем не должны были заниматься.
     - Это было...
     - Именно это дело - попытка творения искусственного разума.
     - Почему бы вы не должны были делать этого?
     - Человек с таким именем, как у вас, мог бы этого и не спрашивать.
     Я хихикнул.
     - Если бы я был проповедником, - сказал я, - я бы вам сказал,  что  в
Библии нет прямого запрета на это - разве только, что вы молились на  него
тайком.
     Он затряс головой.
     - Ничего подобного, это очевидно, это ясно. Времена с  тех  пор,  как
была написана Великая Книга, изменились, и  вы  не  должны  придерживаться
исключительно фундаменталистских подходов в сложные времена. То, о  чем  я
говорю,  нечто  немного  более  абстрактное.  Разновидность  гордыни,   не
отличающейся от классической - попытка состязания, достижения равенства  с
Творцом.
     - Вы ощущали это - гордыню?
     - Да.
     - Вы уверены, что это не было только энтузиазмом из-за великолепного,
хорошо разработанного проекта?
     - О, там было  немало  всего  подобного.  Доказательства  того  же  -
гордыни.
     - Я, кажется, вспомнил нечто о человеке, который создан по  образу  и
подобию Творца, и кое-что еще о попытках жить согласно этому. Отсюда, мне,
кажется, следует, что  упражнение  своих  способностей  в  подобного  рода
занятиях  должно  быть  шагом  в  правильном  направлении  -  действие   в
соответствии с идеалом Бога, если вам так нравится.
     - Вовсе не так. Человек не может быть  настоящим  Творцом.  Он  может
только подражать тому, что уже создано. Только Господь способен творить.
     - Тогда вам не о чем беспокоиться.
     Он нахмурился.
     - Нет, - сказал он затем. - Зная это и, по-прежнему, пытаясь творить,
мы и проявили свою гордыню.
     - Вы действительно так считали, когда работали над Палачом?  Или  все
это пришло к вам на ум после свершившегося?
     Он по-прежнему хмурился.
     - Я не совсем уверен.
     - Тогда мне кажется, что  милосердие  Господне  должно  быть  склонно
простить вам сомнения.
     Он выдавил кривую улыбку.
     - Неплохо, Джон Донни. Но я чувствую, что правосудие может  уже  быть
на пороге, и что из четырех может не остаться ни одного.
     - Тогда вы рассматриваете Палача как ангела мщения?
     - Иногда вроде  того.  Я  рассматриваю  его  как  нечто,  вернувшееся
потребовать правосудия.
     - Только для уточнения, - предположил я. - Если бы Палач имел  полный
доступ  к  необходимому  оборудованию  и  мог  бы  сконструировать  другой
агрегат, такой же, как он сам, вы бы решили, что он виновен той же  виной,
что и вы?
     Дэйв покачал головой.
     - Не испытывайте на мне свое остроумие, Донни. Я достаточно далек  от
фундаменталистов. С другой стороны, я мог бы допустить, что могу ошибиться
и что могут иметься и другие причины, по которым дело кончится тем же.
     - Такие, как...
     - Я говорил вам, что дам  знать,  когда  доберемся  до  определенного
предела. Вот и добрались.
     - Ладно, - сказал я. - Но я - нечто вроде банковских стен, знаете ли.
Люди, с которыми я работаю, обеспечивают безопасность  других.  Они  хотят
остановить Палача. Я надеялся, что вы расскажете мне немного больше - если
не для себя самого, тогда ради других. Они ведь могут и не разделять ваших
воззрений, и вы не можете не согласиться, что из-за такого вашего  решения
дело обернется еще хуже. Отчаяние, между прочим, тоже является грехом,  по
мнению большинства теологов.
     Он вздохнул и дернул себя за нос - все его привычки  оставались  теми
же, что и в давно прошедшие времена.
     - А вам что за дело до этого? Кем вы работаете?
     - Лично я? Я пишу о науке. Я готовлю отчет об  этом  изобретении  для
агентства, которое занимается охраной по найму. И чем лучше мой отчет, тем
больше у них шансов.
     Некоторое время он молчал, затем сказал:
     - Я многое читал в этой области, но ваше имя мне не знакомо.
     - Большая часть моих работ касается геохимии и  морской  биологии,  -
ответил я.
     - О! Тогда вы сделали странный выбор, вам не кажется?
     - На самом деле  -  нет.  Я  гожусь  для  этого,  и  босс  знает  мои
способности, уверен, что я справлюсь.
     Он глянул  через  комнату  в  том  направлении,  где  пачка  чертежей
закрывала что-то - то, что, как я  понял  впоследствии,  было  терминалом.
Ладно. Если он решил проверить мои полномочия, Джону Донни  пришел  конец.
Это, казалось, черт знает как удивило его, хотя не родится ли у него снова
ощущение греха? Должно быть, он подумал, что грешно не верить мне,  потому
что больше туда не смотрел.
     - Давайте пойдем таким путем... - сказал  он  наконец,  и  что-то  от
старого Дэвида Фентриса прозвучало  в  его  голосе,  взятом  под  контроль
чувствами. - По той или иной причине я считаю, что Палач хочет  уничтожить
своих прежних операторов. Если он - представитель  Правосудия  Господнего,
то, все, что бы я ни сделал - неважно. Он преуспеет. Тем  не  менее,  если
это не так, то я не буду нуждаться ни в какой внешней защите.  Я  сотворил
свое собственное наказание, и это позволит мне  управиться  с  создавшейся
ситуацией тоже самому. Я лично остановлю Палача - прямо здесь -  до  того,
как пострадает еще кто-нибудь.
     - Как? - спросил я его.
     Он кивнул на сверкающий шлем.
     - Вот этим, - ответил он.
     - Как? - повторил я.
     - Антенны телеуправления Палача по-прежнему не  тронуты.  Они  так  и
остались его составной частью. Он не может отключить их без того, чтобы не
выключиться самому. Если он появится в четверти мили отсюда, этот механизм
включится. Он издает громкий  звуковой  сигнал,  а  внутри  него  начинает
загораться свет - там, спереди. Затем  я  надену  шлем  и  приму  на  себя
управление Палачом. Я приведу его сюда и выключу его мозг.
     - Как это - выключите?
     Он потянулся к схемам, которые рассматривал, когда я вошел.
     - Вот. Эта плата неподвижна.  Там  есть  четыре  подсистемы,  которые
необходимо раз®единить для выключения. Здесь, здесь здесь и вот здесь.
     Он поднял взгляд.
     - Вы должны сделать это в соответствующей последовательности  или  он
задаст вам жару, - заметил я. - Вначале вот этот, затем те  два.  И  потом
вот этот.
     Когда я снова поднял взгляд, серые глаза всматривались в мои.
     - Я думал, что вы геохимик или морской биолог.
     - На самом деле - ни тем, ни другим я  не  был,  -  ответил  я.  -  Я
писатель-популяризатор: там клок шерсти, там другой - с миру по нитке -  и
я занимался кое-чем подобным раньше, когда принимался за работу.
     - Я понимаю.
     - Почему вы не передали это в космическое  агентство?  -  спросил  я,
заметая следы. - Системы телеуправления используются и теперь... Наверное,
и для Палача.
     - Установка демонтирована много лет назад... Я думал, вы работаете на
правительственную организацию.
     Я покачал головой.
     - Извините. Я не хотел вводить вас в  заблуждение.  Я  нанят  частным
детективным агентством.
     - Угу. Значит, тогда это заказ Джесси. Но это  не  важно.  Вы  можете
сказать ему, что тем или иным способом о Палаче позаботятся.
     - Что,  если  вы  ошибаетесь  насчет  всего  сверх®естественного,  но
совершенно правы в другом? - спросил я. - Предположим,  он  придет,  и  вы
почувствуете, что он с успехом сопротивляется? Предположим, что  следующий
в его списке - не  вы?  Предположим,  что  он  идет  сейчас  к  одному  из
оставшихся, оставив вас на потом? Если  вы  так  чувствительны  к  вине  и
греху, то не кажется ли вам, что вы будете в ответе за эту смерть  -  если
вы  могли  предотвратить  ее,  рассказав  мне  немного  больше?  Если  вас
беспокоит только сохранение тайны...
     - Нет, - сказал он, - нечего меня ловить,  применяя  мои  принципы  к
гипотетической ситуации, которая будет играть на руку только вам.  Нет,  я
уверен, что все так и будет. Куда бы Палач не  направлялся,  следующим,  к
кому он придет, буду именно я.  Если  мне  не  удастся  остановить  его  -
значит, это не сможет сделать никто другой, и Палач закончит свою работу.
     - Почему вы так уверены, что следующий - именно вы?
     - Посмотрите на карту, - сказал он. - Палач высадился в заливе. Мэнни
жил рядышком, в Новом Орлеане. Естественно, он и стал первым. Палач  может
двигаться под водой как управляемая торпеда, которая спланирует свой курс,
исходя из законов логики - удобнее  и  незаметнее.  Оттуда  он  отправится
вверх - ко мне, в Мемфис. Затем еще дальше, к Лейле, в Сент-Луис, -  тогда
явно будет на очереди она. И только после  этого  он  повернет  в  сторону
Вашингтона.
     Я подумал о сенаторе Брокдене в Висконсине и решил, что добраться  до
него не составит проблемы. Все они  были  в  пределах  досягаемости,  если
рассматривать это дело с точки зрения путешествия по рекам.
     - Но откуда он узнает, где вы находитесь? - поинтересовался я.
     - Хороший вопрос, - ответил он. - Он был в  состоянии  улавливать  на
некоторой дистанции ощущения волн нашего мозга, передававших ему  познания
о мире. Я не знаю, на каком расстоянии он может распознать нас сейчас.  Он
способен сконструировать усилитель, чтобы расширить  зону  восприятия.  Но
скорее всего все гораздо проще - я думаю, он наверняка проконсультировался
в Центральном банке данных. Там всего навалом - даже данные  о  реках.  Он
вполне способен нанести удар когда-нибудь в глухую  полночь  и  исчезнуть.
Наверняка он достаточно хорошо идентифицировал  информацию  -  машины  это
умеют.
     - Тогда мне кажется,  что  самое  лучшее  для  всех  вас  -  убраться
подальше от рек,  пока  все  это  дело  не  закончится.  Палач  не  сможет
слоняться вокруг вас по населенной местности без того, чтобы его заметили.
     Дэйв покачал головой.
     - Он найдет способ. Он дьявольски сообразителен.  Набросив  одежду  и
натянув шляпу, он может идти по ночам. Он  не  нуждается  ни  в  чем,  что
необходимо человеку. Он может вырыть нору и забиться в нее, чтобы провести
там, под землей все светлое время суток. Он может бежать  без  отдыха  всю
ночь напролет. Нет места, которого он не смог бы  достичь  в  поразительно
короткое время. Нет, я должен ждать его здесь.
     - Позвольте мне изложить все  настолько  четко,  насколько  смогу,  -
сказал я. - Если вы правы в том, что он - Кара Господня, то я  вам  скажу,
что это отдает богохульством - попытка сдержать  его.  С  другой  стороны,
если это не так, то я думаю, что вы виновны в том, что не предупредили  об
опасности других, скрывая  информацию,  которая  могла  бы  позволить  нам
обеспечить гораздо большую защиту  для  них,  чем  вы  способны  сами  это
сделать.
     Он рассмеялся.
     - Мне всего лишь необходимо научиться жить с этой виной - так же, как
они - со своей, - сказал он. - После моей  попытки  овладеть  Палачом  они
получат все, что заслужили.
     - Насколько я помню, "не судите - и судимы не будете", - заметил я. -
Если, конечно, не хотите впасть в другую разновидность гордыни.
     Он перестал улыбаться и принялся внимательно изучать мое лицо.
     - Есть нечто знакомое в образе  ваших  рассуждений,  в  образе  ваших
мыслей, - заметил он. - А раньше мы никогда не были знакомы?
     - Сомневаюсь. Я бы вспомнил.
     Он покачал головой.
     - Путь, избранный вами - тревожить души человеческие слабым звоночком
колокольчика, - продолжал он. - Вы тревожите меня, сэр.
     - Это и был мой замысел.
     - Вы остановились здесь, в городе?
     - Нет.
     - Дайте-ка мне номер, по которому я смогу разыскать вас, ладно?  Если
у меня появятся какие-либо новые идейки насчет этого дела, я позвоню вам.
     - Я желал бы, чтобы вы высказали мне их теперь - если они у вас есть.
     - Нет, я немного погожу. Где я смогу найти вас попозже?
     Я дал ему название мотеля  в  Сент-Луисе,  где  я  все  еще  считался
постояльцем. Я мог периодически справляться там о его звонках.
     - Ладно, - сказал он, двинулся к перегородке у приемной и встал там.
     Я последовал за ним и задержался у двери в коридор.
     - И вот еще... - сказал я.
     - Да?
     - Если он об®явится и вы остановите его, вы согласитесь  позвонить  и
известить меня об этом?
     - Хорошо.
     - Тогда спасибо - и удачи!
     Порывисто я протянул ему руку. Он пожал ее и слабо улыбнулся.
     - Спасибо, мистер Донни.
     Следующий, следующий, следующий, следующий...
     Я не мог расшевелить Дона, а Лейла Закери рассказала мне не все,  что
могла. Еще нет реального смысла обращаться к Дону - до  тех  пор,  пока  у
меня не будет рассказа поподробнее.
     Все это я  обдумывал,  возвращаясь  в  аэропорт.  Предобеденные  часы
всегда казались наиболее подходящими для беседы с людьми  в  любого  сорта
официальных качествах, так же, как ночь представляется наиболее подходящей
для грязной работы. Психологически сложно, но, тем не менее, верно. Мне не
нравилось, что остаток дня пройдет впустую, в то время как  может  найтись
кто-нибудь еще, заслуживающий, чтобы  с  ним  потолковать  прежде,  чем  я
обращусь к Дону. И я решил, что такой человек есть.
     У Мэнни Барнса был брат Фил. Хотел бы  я  знать,  насколько  полезной
может стать наша  беседа.  Я  мог  побывать  в  Нью-Орлеане  в  достаточно
подходящий час, узнать все, что он захочет рассказать мне, позвонить снова
Дону насчет новостей о том, как идут дела, а затем  решить,  было  ли  там
нечто такое, что я должен осмотреть, имея в виду, например, корабль.
     Небо  надо  мною  было  серым.  Я  страстно  желал   преодолеть   это
расстояние. И я решился. Ничего лучше на этот момент я придумать не мог.
     В аэропорту я быстро взял билет на ближайший рейс.
     Когда я спешил на самолет, глаза мои скользнули по полузнакомому лицу
человека на эскалаторе. Похоже, рефлекторно мы оба  заметили  друг  друга,
потому что он тоже оглянулся и его бровь дернулась в испуге, а взгляд  был
испытующим. Затем он исчез. Но я так и не вспомнил его. Полузнакомое  лицо
стало известным феноменом  в  перенаселенном  сообществе,  члены  которого
постоянно перемешиваются и перемещаются. Мне иногда кажется, что это  все,
что, в конце концов, останется от каждого из нас: штрихи обличий, какие-то
пустяки, несколько более живучие, чем другие отпечатанные мельканием  тел.
Парень  из  маленького  городка  в   большом   мегаполисе,   Томас   Вульф
давным-давно почувствовал нечто подобное, прежде чем создать новое слово -
"человекотепло". Это мог быть кто-то из тех, с кем  я  когда-то  мимолетно
знакомился, или подобный ему - а то и кто-то, похожий  на  подобного  -  у
меня было немало обстоятельств и раньше, похожих на это.
     И пока я летел под пасмурным небом из Мемфиса, я тщетно размышлял над
глубокими дискуссиями прошлых лет насчет искусственного интеллекта или ИИ,
как значилось на табличке, прикрепленной к думающей  коробке.  Когда  речь
заходит  о  компьютерах,  споры  об  ИИ  кажутся  горячее,  чем  я  считаю
необходимым, отчасти из-за семантики. Слова "разум", "интеллект"  обладают
всеми разновидностями избитых ассоциаций нефизического  типа.  Я  полагаю,
это возвращает к факту, что ранние дискуссии и  предположения,  касающиеся
этой  проблемы,  придавали  такое  звучание,  как  будто  возможность  для
появления разума всегда присутствовала в ряде механизмов и что  правильные
действия, верно составленная программа могут вызвать его - стоит  лишь  их
просто-напросто открыть. И когда вы смотрите  на  эту  проблему  таким  же
образом, как и многие другие, у вас  начинает  нарастать  неудобное  "дежа
вю", - а именно витализм. Философские баталии ХIX столетия были  настолько
давно,  что  была  забыта  и  доктрина,  которая  утверждала,  что   жизнь
вызывается и поддерживается некоей "жизненной  первопричиной",  совершенно
не родственной физическим и химическим силам, и, благодаря ей, жизнь  есть
самоподдерживающаяся и саморазвивающаяся установка  -  все  это  разгромил
Дарвин со своими последователями, а теперь она  снова  рвалась  к  триумфу
после былой победы механистической точки зрения. Витализм снова выполз  из
щелей, когда с  середины  прошлого  столетия  возродились  подобные  споры
вокруг ИИ. Казалось, что Дэйв пал жертвой этих взглядов  и  уверовал,  что
помогал создать неосвященный сосуд и наполнил его чем-то,  предназначенным
только для тех святых вещей,  что  появились  на  сцене  в  первом  образе
Творения...
     С компьютерами было не совсем так плохо, как с Палачом, потому что вы
всегда могли утверждать, что неважно как тщательно разработана программа -
она по существу есть выражение воли программиста, и действия,  совершаемые
машиной,  представляют  собой  просто  функции  его  разума,  а  вовсе  не
самостоятельный разум, осознавший свое существование  и  проявляющий  свою
собственную волю. А для санитарного кордона в теории всегда был  Гедель  с
его демонстрируемой правдивой, но механически недоказуемой теоремой.
     Но Палач был совершенно иным. Он создавался как искусственный мозг и,
во всяком случае, обучался по образу и подобию человека,  и,  если  дальше
могло быть принято во внимание нечто вроде витализма, он был  в  состоянии
контакта с человеческим разумом, из которого он мог почерпнуть почти все -
включая искру, что толкала его  на  эту  дорогу  саморазвития  -  чем  она
сделала его? Творением  своих  собственных  рук?  Раздробленным  зеркалом,
отражающим раздробленную человеческую природу? Или и то, и другое? Или  ни
то, ни другое? Я не имел полной уверенности, но хотел бы я знать,  сколько
из его собственного было действительно его собственным. Он  явно  приобрел
множество новых  способностей,  но  был  ли  он  способен  иметь  реальные
чувства? Мог ли он, например, чувствовать нечто вроде любви? Если нет,  то
по-прежнему он оставался всего лишь скопищем разных сложных  способностей,
не вещью со всеми избитыми фразами ассоциаций нефизического вида,  которые
делали слово "разум" таким колючим вопросом в дискуссии вокруг ИИ; и  если
он был способен на что-либо, скажем, на нечто вроде любви, и если бы я был
Дэйвом, то я бы не чувствовал вины за то, что помог появлению Палача. Я бы
ощущал гордость - не гордыню, как он полагал, и еще бы я ощущал  смирение.
Хотя, с другой стороны, я не знал, какие бы мысли у меня  бродили,  потому
что я все еще не уверен, не от дьявола ли изощренные умы.
     Когда мы приземлились, вечернее небо было ясным.  Я  прибыл  в  город
прежде, чем солнце зашло окончательно,  а  перед  дверями  Филиппа  Барнса
оказался немногим позже.
     На мой звонок открыла девочка лет так семи-восьми.  Она  смотрела  на
меня большими карими глазами и не говорила ни слова.
     - Я хотел бы поговорить с мистером Барнсом, - сказал я.
     Она повернулась и отступила за угол.
     Грузный медлительный человек в нижней рубашке, с лысиной на полголовы
и очень розовый ввалился в коридор и уставился на меня. В его  левой  руке
была зажата пачка газет.
     - Чего вам