й замок... Но я хочу
попросить вас, дорогая принцесса Вигира, пока сюда не пришли
все люди, что тут со мной... Пожалуйста, будьте благоразумны,
не показывайте при всех нашей близости - это будет крайне
несвоевременно и... неприлично... Вы понимаете?
     - Близости? - растерянно отвечала Вигира. - Нет, не
понимаю. О какой нашей близости вы говорите?
     - О той, что имела место между нами сегодняшней ночью,-
прямо отвечал Сокк.
     - Что-о-о?!. - изумилась Вигира.
     Теперь в тупик встал Сокк. У него зашевелились смутные
подозрения.
     - Да так, ничего,- пробубнил он.
     Под диктовку Вырика он отпер замок, и из комнаты
выпрыгнула принцесса. Она испытующе смотрела на Сокка.
     - Вы - мой спаситель, и я, разумеется, вам благодарна...
Но все-таки,- принцесса нахмурила прекрасное лицо,- я прошу
вас объясниться - что означают слова о сегодняшней ночи и
какой-то нашей близости?
     - Прошу прощения, ваше высочество,- отвечал Сокк. - Я
пересидел накануне за работой, и мне привиделось этой ночью...
В общем, это всего лишь глупый сон - будто... Впрочем, это
совершенно неважно. Умоляю вас - не судите меня строго и
сохраните это недоразумение в тайне.
     Тут Сокк заметил, что обе сережки принцессы на месте - а
то есть, украшают розовые ушки. "Та-ак,- произнес он про себя.
- Похоже, я начинаю догадываться".
     Дальше, как водится, был водопад ахов и охов, похвал,
суета, сумбур - и Сокк под шумок незаметно сбежал к себе в
гостиницу. Запершись в комнате, он начал чинить разборку:
     - Фим! Мондо! Вирт! - грозно велел он. - На коллоквиум!
     - Что желает наш лапушка? - томно промурлыкала Фим.
     - Это твоя работа? Это ты прикинулась Вигирой? Отвечай
честно! - потребовал Сокк.
     Фим появилась в своем облике зеленоглазой феи. Она
невинно хлопала глазами.
     - Солнышко! Тебе что-нибудь не понравилось этой ночью?
     - Да! - рявкнул Сокк. - То, что она была! Зачем?!. Зачем
этот цирк?
     - Мы хотели как лучше,- запела Фим. - Мы старались...
     - Я предупредил Фим,- пискнул Вирт. - Коэффициент риска
семьдесят восемь процентов.
     - Скажите мне попросту - какую игру вы ведете? - вновь
потребовал Сокк. - В чем цель? План? Растолкуйте-ка мне.
     - Мы хотели, чтобы ты был счастлив,- виновато моргала
Фим. - Красивая жена, царство, романтическая любовь,
интересное приключение... Разве это плохо?
     - И ты нарочно навела чары, чтобы Вигира прониклась ко
мне симпатией?
     - А что? Разве ты этого не заслуживаешь? А Вигира - милая
девушка, не злая... Конечно, искусства любви она совсем не
знает, но не сомневайся - я помогу ей, обучу, чему надо, и...
     - Нет! - рявкнул Сокк.
     Тут в его голове мелькнуло новое пдозрение.
     - А где Мондо? Почему он не отзывается?
     Фим захихикала.
     - Он же держит Бантог в осаде вражеской рати, разве ты
уже не догадался?
     - Мондо...
     - Ну да, ведь он у нас отвечает за силу.
     - И этот Н'Грот...
     - Да,- призналась Фим, глядя в лицо Сокка без всякого
смущения. - Мы хотели, чтобы все думали, будто ты - спаситель
Бантога от его чар.
     - Ты - ведьма! - с чувством произнес Сокк. - Сущая
ведьма!
     - Я только служу нашему властелину,- нежно пропела Фим.
     - Давайте-ка еще раз все разложим по полкам,- произнес
Сокк, у которого уже не было сил ни злиться, ни читать
наставления. - Значит, ваша троица - это, очевидно, совокупная
колдовская сила Мондовирта, так?
     - Да,- тренькнул Вирт.
     - Мондо - это сила,- воинская, телесная и прочая тому
подобная, так?
     - О да, наш догадливый Сокк!
     - Ты - это всяческие чары и волшба, так?
     - И еще мириады оттенков самых изысканных наслаждений и
ощущений! - нараспев добавила зеленоглазая.
     - А Вирт - это ум?
     - Не только собственно расчетчик, но вообще все
интеллектуальные функции,- научно добавил Вирт. - Четыре
триллиона операций в миллисекунду, объем памяти несколько
больше числа микрочастиц в радиусе квадриллиона световых лет.
Данные о всех событиях в сорока четырех миллионах населенных
миров, включая будущее на миллиард лет вперед. При желании
господина, диапазон можно расширить до трех миллиардов лет.
     Сокк замотал головой и ошалело замычал. Переварить такие
цифры он не мог, но все и так было понятно. Значит, вот что
это такое: всезнание, всесилие, всемогущество. Он спросил:
     - Фим, ты можешь превратить Бантог в муравейник?
     - Да, повелитель! Ты приказываешь?
     - Нет! А сделать солнце лиловым?
     - Ты приказываешь?
     - Нет! А бессмертие? Мне?
     - Мы сделаем все, что ты захочешь, миленький,- пропела
Фим. - В каком дворце ты хочешь жить?
     - Показываю слайды,- тренькнул Вирт, и перед Сокком
прямо в воздухе стали возникать виды немыслимо прекрасных
и величественных зданий, показанные во всевозможных ракурсах
- и сбоку, и сверху, и изнутри.
     - А какие империи ты хочешь завоевать? - продолжала петь
Фим.
     - Или создать,- пискнул Вырик.
     - Или разрушить,- громыхнул издалека голос Мондо.
     - Приказывай!
     - А может быть,- промурылкала Фим,- ты мечтаешь о
путешествиях? Какая страна, какая династия, какое столетие?
     - Какая вселенная,- тренькнул Вирт.
     - Стоп! - скомандовал Сокк. - У меня уже и так мозги
опухли. Все, что я сейчас хочу - это трезвой, ясной
головы, чтобы поразмыслить в одиночестве.
     Голоса тотчас смолкли, а Фим с Виртом пропали из виду. С
головы Сокка будто сняли пудовую гирю - мысли потекли легко и
ясно, позволяя разглядеть и осмыслить самые глубокие стороны
вещей.
     - Значит, вот что это такое,- думал Сокк. - Это
всемогущество - всемогущество, лишенное воли. Они
соскучились - соскучились по применению. Сами они этого не
могут - нужны человеческие страсти, человеческие желания -
неутоленные, ненасытные, вечные... Вот зачем я им понадобился
- конечно, дело не в том липовом заклятии, они сами все
подстроили, чтобы попасть в мои руки.
     - Вот только,- думал Сокк,- вот только мне-то что с ними
делать? Со всемогуществом? Восстановить хроники Гэдбера
Великого? Зачем? Зачем - когда можно просто встать невидимкой
за плечом летописца и все читать из-под руки? Или еще проще -
быть этим самым хронистом. А то - самим Гэдбером Великим.
Или... Да все что угодно.
     Вот только что именно?   С л и ш к о м    м н о г о
в с е г о.
     И Сокк понял, что в том-то и было несчастье и проклятие
жизни Мондовирта. Сколько, надо полагать, он положил времени,
трудов и исканий, чтобы  создать - или раздобыть - этих трех
великих помощников! А затем, когда он уяснил, что же на него
свалилось, когда наигрался всласть игрушкой всезнания и
всевластия... Интересно, он умер сам от тоски или был вынужден
убиваться нарочно? Хотя что тут интересного - похоже, Сокку
предстоит вскоре проверить это на личном опыте.
     - Нет, должен быть какой-то выход,- напряженно размышлял
Сокк. - Он еще не погиб, еще можно что-то придумать... Вот
отшельник Фардо - он же как-то сумел ускользнуть из ловушки.
Ну да,- он подставил Сокка вместо себя! А если...
     Сокк вскочил с кровати и заходил по комнате. Он чуть не
прыгал от радости - похоже, решение было не столь уж сложным.
     - Фим! Мондо! Вирт! - позвал он.
     - Да, повелитель! - послышался внутри него хор голосов.
     - Мне кажется,- заговорил он,- что принцесса Вигира
неравнодушна к некоему баронету Гомде пар Кевиа... И у меня
такое предчувствие, что этот баронет сотворит в честь своей
дамы великие подвиги - наверное, именно он сразит предводителя
рати, что осадила Бантог.
     Фим хихикнула.
     - Предчувствия тебя не обманывают, о наш прозорливый
властитель,- сообщила фея. - Как раз сейчас Гомда с ним
бьется.
     - Я думаю,- продолжал Сокк,- что великий подвиг выгодно
отличит нашего Гомду среди всех соискателей. Правда, предстоит
еще турнир загадок, где наш Гомда...
     - Поможем,- тренькнул Вырик.
     А вечером в дверь Сокка постучал сияющий Гомда.
     - Мой друг,- начал он с порога,- ваш великодушный дар, я
имею в виду платок несравненной Вигиры, принес мне удачу. Я -
ваш должник на всю жизнь! Вы слышали?..
     - Да, да,- перебил Сокк,- о ваших воинских подвигах
толкуют на каждом перекрестке. Еще бы - прогнать рать этого
исчадия Н'Грота!
     - Ну, молва, как водится, преувеличивает,- заскромничал
Гомда. - Я только сразил предводителя... И вы знаете? -
принцесса кинула мне с балкона розу! Вот она - видите? Она так
посмотрела... Мой друг - я совершенно, совершенно счастлив!..
Ах, да,- спохватился баронет,- я еще не воздал должного вам,
сударь Сокк,- вы, конечно же, тоже совершили сегодня подвиг.
Вы - в еще большей степени спасителей моей... э... то есть
бесценной Вигиры...
     - Я вижу, вы теперь говорите, как настоящий влюбленный, а
не просто искатель приключений,- заметил Сокк.
     Баронет открыто признался:
     - Мой друг, вы совершенно правы. До позавчерашнего дня я
не видел принцессы Вигиры и, действительно, не испытывал
каких-либо нежных чувств... Но теперь... Признаюсь, мой друг,-
мое сердце пленено, и выкупить его мне нечем...
     - Почему же? - возразил Сокк. - Я так понимаю, ваши шансы
как раз крупно поднялись.
     - Я сам в это верю,- с чувством пожал руку Сокка Гомда. -
Но,- помрачнел он тут же,- турнир все же не отменили, и будь
это воинский турнир... Однако предстоит ломать голову над
какими-то задачами, и,- тяжело вздохнул Гомда,- если бы мне
теперь ваш могучий ум!
     Лучшего момента просто невозможно было придумать.
     - Так за чем же стало дело? - спросил Сокк. - Я
действительно могу помочь вам. Но - на определенных условиях.
     - Все, что в моих силах! - взревел Гомда.
     - Случайно я узнал из одной старой рукописи заклятие,
которым можно вызвать слуг великого Мондовирта - вы ведь
слышали об этом знаменитом чародее?
     - Да, да!
     - Ну так вот, признаюсь, что это из-за содействия одного
из таких помощников я сумел сегодня раскрыть секретные замки
всех дверей лабиринта.
     - И вы согласны, чтобы он разок помог и мне? - вскричал
Гомда, живо смекнув суть дела. - О, великодушный друг!.. Что
же вы хотите за это, драгоценный Сокк Шавва?
     - Я хочу, чтобы вы приняли и оставили у себя всех этих
трех помощников, дорогой баронет. Все мои желания - это
служить музе истории, а это я уже имею.
     Баронет Гомда пар Кевиа недоуменно пожал плечами.
     - Не понимаю все же, зачем вам отказываться от такого
великого дара...
     - Это мое непременное условие,- непреклонно заявил Сокк.
     - Оно для меня сущий пустяк,- заверил сияющий Гомда. -
Давайте сюда ваше заклинание.
     Он произнес несколько раз тот текст, что несколькими
днями ранее бубнил сам Сокк в развалинах Ласрейвину. Сокк в
это время позвал про себя:
     - Фим! Мондо! Вирт!
     - Да, повелитель! - откликнулись трое внутри Сокка.
     - Отныне - ваш повелитель не я, а баронет Гомда. Вы
поняли?
     - Да, Сокк Шавва! Ты приказываешь?
     - Испоняйте и оставьте меня в покое!
     А дальше был турнир... впрочем, перейдем сразу к свадьбе
влюбленных Вигиры и Гомды. Конечно же, был большой пир, на
котором нашлось почетное место и для историка Сокка. А еще
через день, не искушая судьбу, Сокк предпочел отплыть домой, в
Кавангу.
     Прибыв в гавань Нейлиса, главного порта Каванги, Сокк
верхом на муле отправился в поместье родных, расположенное
неподалеку. Местность была приятная, но малолюдная, и Сокк,
наслаждаясь родным привольем, расположился на привал под
деревом на пригорке. Он любовался знакомым ландшафтом,
радуясь миру и покою родного края. Прошедшее вспоминалось, как
сказка, как яркий сон - и не более того.
     И вдруг острая тоска обожгла его сердце. Сокк даже
застонал от этой нежданной боли. А не ошибся ли он? Взял и
сбежал... Чего же он так испугался?
     - Да того, что для меня одного это чересчур, не по
силам,- возразил сам себе Сокк. - Столько власти и могущества
и знания - да этого достало бы на добрый триллион жизней всего
люда Анорины.
     - Ну, так что же,- возразил на это сам же Сокк. - А может
быть, так и надо было сделать! Может быть, и надо было принять
этот триллион жизней - и прожить их все вместе и одну за
другой,- и вот так познать все то, что, конечно же, слишком
много для одного маленького Сокка Шаввы с его умственным
коэффициентом в двадцать четыре процента!
     - А я вот струсил,- заключил он. - Я вот не догадался...
Побоялся догадаться, если уж честно!..
     Он тяжело вздохнул. В ответ где-то близко раздался, как
эхо, могучий вздох, и Сокка обдуло сильным ветром. Он
оглянулся - и вскочил на ноги: у него за спиной, как встарь,
стояли все трое - Фим, Мондо, Вирт.
     - Вы... что? Вы откуда? - ошеломленно забормотал Сокк.
     - Мы одиноки!.. - мурлыкающе пропела зеленоглазая фея.
     - Беззащитны! - плаксиво проревел великан.
     - Неразумны,- тренькнул краб-паук с красными глазами.

май 1998, окончено 27.05.98


     Александр Гейман.
     Овидий


     - Вспомнил!
     Весь в холодном поту Марк Юний Крисп присел на постели,
тяжело и часто дыша. Его сердце колотилось так, что едва не
выпрыгивало из груди. И было от чего: Марк Юний наконец
вспомнил, кто он и откуда.
     Брета, женщина, делившая с ним кров и ложе, чутко
пошевелилась, но Юний уже прилег обратно. Чудовищное усилие
воспоминания и невероятная тяжесть вернувшейся вдруг памяти
отняли у него все силы, и Юний бессильно вытянулся на тряпье,
покрывавшем лежанку.
     Хотя... хотя какой он, к Абинту, Марк Юний? Он... как это
произносится на их языке? Да нет, тут, пожалуй, и звуков-то
таких нет, в их дикарских наречиях. Это не благородный язык
Дзиангаутси, его родины. Острая тоска накатила на Юния, и он
заплакал - беззвучно, но не сдерживая себя.
     Он-то думал, что все началось с идиотской побасенки про
племянницу жены цезаря, которую он, захмелев, рассказал на
дружеской пирушке. Даже у стен есть уши, а тут все стены были
из этих ушей - в доме полно было случайных гостей, не говоря о
рабах и домочадцах. Официально, конечно, его осудили не за
это, а за распущенную жизнь,- семья Юния заступилась как
могла, и не один миллион сестерциев покинул казну любимого
дядюшки. Юния не предали смерти, не казнили отрезанием языка,
не продали на галеры - всего только ссылка в эту варварскую
страну, к скифам в их Киммерию, или нет, западней, здесь жили
не скифы, а... Да какая разница, как они себя называли, эти
варвары? Это были лесные дикари в грубых холщовых одеждах или,
зимой, и вовсе в шкурах зверей, с их примитивным бытом,
живущие в лачугах,  едва не землянках, где через загородку
соседствовали козы и люди. Они выжигали лес и сажали там свой
ячмень и рожь, а когда поле приходило в негодность, уходили и
селились где-нибудь в другой чаще. Ни письменности, ни
городов, ни школ, ни муз, ни... да что говорить! Что за глушь,
что за медвежий угол, о боги, боги!..
     Юний и вправду не знал толком, в какой именно край  и к
какому народу занесла его немилость цезаря. Не только незнание
языка было тому причиной. Брета, его женщина, сносно говорила
по латыни, и она как-то рассказала ему, что они какое-то
особое племя, осколок каких-то древних родов, будто бы живших
тут еще до гетов и готов, кельтов и сколотов, германцев и
скифов. Кажется, это были все-таки кельты... а вообще-то,
какая разница? Селение ее племени, так объясняла Брета,
входило теперь в состав племенного союза под началом Брода,
варварского вождя, и считалось частью его народа. Самого
Брода, впрочем, Юний видел пару раз - впервые, когда Юния
доставили в его городок. Центурион Тит Авсоний изложил
дружественному вождю, стерегущему границу империи, суть дела:
Юния надлежало держать под надзором где-нибудь в отдаленном
углу, а Броду - раз в год получать приличную сумму на прокорм
изгнанника-римлянина - ну и, конечно, кое-что из нее шло Броду
за его хлопоты. Все это Брод и исполнил: отослал Юния в самое
отдаленное селение, где жил народ, еще более темный и дикий,
нежели его собственный. На ужасной латыни советник Брода
пересказал Юнию его условия.
     - Тебе, ромей,- дружелюбно излагал местный цезарь,-
ничего не угрожает. Живи как можно дольше, а то,- загоготал
Брод,- я перестану получать ежегодную плату! Делай, что
хочешь, охоться, гуляй.
     Он посмотрел на римлянина и подмигнул:
     - Я скажу, чтобы тебе там у Граба дали хорошую женщину и
кормили как следует. Геть! Любой из моих людей будет тебе
завидовать: ешь да гуляй. А бежать,- снова ухмыльнулся Брод,-
тебе некуда.
     Это было правдой: вернуться домой Марк Юний не мог, а
покидать пределы земель Брода было смертельно опасно. Хорошо,
если бы его вернули Броду за выкуп, а то могли попросту съесть
- Брета говорила, что иные из их соседей германцев не
чуждаются людоедства.
     Так Марк Юний пережил ужасную осень и ужасную зиму в этом
варварском селении. Брета, молодая еще вдова с двумя детьми,
охотно приняла его в дом - еще бы, стряпая Юнию, она и сама
могла подкормиться. Племя, конечно, помогало ей после смерти
мужа, но жили эти трое все-таки впроголодь. Юнию повезло еще и
в том, что его хозяйка знала латынь - ее угораздило прожить
несколько лет в Галлии, в римском городке-крепости, туда
занесла ее судьба - и вот позже, уже в молодые годы, она чудом
вернулась к своим: человек из их селения оказался с небольшой
группой торговцев в этом городке. Брета и Зимин узнали друг
друга, и он задешево сторговал ее у хозяина. Тогда Брета была
незавидным куском - тощий голенастый цыпленок, не обещающий в
будущем хозяину ни сладких утех, ни рабочей сноровистости. А
вот теперь это была крепкотелая баба, хоть куда в любви и
работе, и многие из молодых парней и впрямь завидовали Марку
Юнию. Он тут, по их мнению, жил как на островах блаженных - ни
работы, ни заботы о куске хлеба, да еще Брета под боком -
счастливчик, да и только!
     А этот счастливчик был близок к сумасшествию или
самоубийству. Он, гражданин великого Рима, баловень семьи,
один из тех, кто составлял золотую молодежь вечного города,
он, кто выплескивал вино, если оно было на одну кислинку
кислей положенного, и кто переодевал тогу из-за одной
некрасивой складки,- короче, он, Марк Юний Крисп, теперь
должен жить один среди зверских морозов, грязи, вони бок-о-бок
с овцами и козами! Ме-а-а!.. О боги, боги!..
     От самоубийства его удерживали не только ласки и забота
Бреты. Ему все время казалось, что он забыл что-то очень
важное, что-то, что способно вырвать его из этой злой неволи.
И вот, теперь он это вспомнил - и выяснилось, что все еще
хуже, гораздо хуже, чем он думал. Эта культурная римская
жизнь, по которой скучал сибарит Марк Юний, эти блага роскоши,
эта цивилизация и утонченность, эта образованность и лоск были
еще худшим дикарством в сравнении с Дзиангаутси, чем это
селение варваров против жизни в Риме. Он был не просто чужаком
здесь, он был чужаком и изгнанником вдвойне: вся эта планета
была чужой, и весь ее мир был одним дикарским медвежьим углом.
     Не сдержавшись, Марк Юний застонал и вновь дал волю
слезам. Он, самый талантливый диадзиаль, чудослов империи
Дзиангаутси обречен кончить дни на козьих шкурах в дикарской
хижине дикарской планеты! И ведь за что, о Абинт?!. За
невинную ребяческую выходку, легкую шалость - другим с рук
сходили куда более серьезные проступки.
     А что сделал он? Пустяк - на празднестве в честь
десятилетия своего первенца к собравшимся гостям вышел
император, и, когда он открыл рот для ритуального приветствия,
из него высунулся длинный красный язык и стал вытягиваться из
уст иператора в виде бесконечной красной ленты. Эта красная
лента взмыла в воздух и стала слагаться в надпись - слова
приветствий срывались с августейших губ, но достигали гостей
не в устном, а письменном виде. Затем император стал
переливаться всеми цветами радуги - и вдруг лопнул, взорвался
на мелкие кусочки, и эти кусочки осыпали зал нитями
серебряного дождя и конфетти. Зал счел это удачной