кса проклятие, с воплем ринулся на него, сжав меч
обеими руками. Но Пертинакс хладнокровно увернулся, и римлянин, проскочив
мимо, под дружный гогот зрителей растянулся на полу. Британец подскочив к
нему и, уперев колено ему в грудь, приставил к его горлу конец своего меча.
  - Клеопатра! - воскликнул Антоний в смертельной тоске. - Знай, что я
всегда любил тебя, любил так, как еще не любил ни одни из смертных! Душа
моя и после смерти будет принадлежать тебе одной!.. О, Клеопатра...
  На глазах побежденного римлянина выступили слезы, а в глазах было столько
муки, что Пертинакл замешкался с нанесением последнего удара.
  - Убей его, варвар, и ты получишь свободу! - крикнул Цестий и, как это
делают римляне на гладиаторских ристалищах, вытянул вперед руку с опущенным
большим пальцем.
  - Смерть побежденному! - подхватила крик легата толпа солдат, и поднялись
десятки рук с оттянутым книзу большим пальцем.
  - Убей его, и Октавиан щедро наградит тебя, - громче всех кричал Цестий,
в кровожадном азарте приближаясь к Пертинаксу и Антонию. - Он приговорен к
смерти и все равно умрет, зато, убив его, ты спасешь себя! Ну же! Вонзи меч
ему в глотку!
  - Рази! - шумели вокруг. - Продырявь его! Проткни!..
  - Убей меня, варвар... - прошептали запекшиеся губы Антония. - Я проиграл
и жизнь, и любовь. Женищина, которую я боготворил, не любит меня... Лучше
умереть, чем терпеть мучительную пытку ревности. Отныне каждая минута жизни
будет доставлять мне одни лишь страдания... Сжалься надо мной, варвар,
прикончи меня...
  Но Пертинакс вдруг поднялся на ноги и, обернувшись к Клеопатре,
вопрошающе протянул к ней руку.
  - Твое слово, царица, - крикнул он, - жить ему или умереть?
  Клеопатра закрыла лицо руками и плечи ее вздрогнули от беззвучных
рыданий.
  - Антоний... - в воцарившейся тишине чуть слышно проговорила она. -
Клянусь Изидой, я никогда не любила его... Никогда...
  - Прикончи же меня!.. - услышав ее слова, в ярости проревел Антоний и
руками схватился за лезвие пертинаксова меча.
  Но британец выдернул его.
  - Я преклоняюсь перед силой твоих чувств, римлянин, - сказал он. - Хотя
мы и любим одну и ту же женщину, я не желаю обагрять свой меч твоей кровью.
Клеопатра отныне не достанется ни тебе, ни мне, а значит, мне незачем
убивать тебя, своего товарища по несчастью.
  Антоний побагровел. Отказ Пертинакса убить его был для горделивого
римлянина страшным оскорблением. Этот варвар осмеливается равняться в
благородстве и силе своих чувств с ним, Марком Антонием!..
  Но то, что произошло в следующую минуту, заставило его взвыть от гнева.
Пертинакс, на глазах сотен опешивших от изумления римлян, бросился к ногам
Клеопатры и нежно обнял ее. Она улыбнулась сквозь слезы и, не тая своей
любви, приникла губами к его губам. Зал затаил дыхание...
  И тут раздался громоподобный рев. Это вскочил на ноги красный от
бешенства Антоний. Подбежав к Пертинаку, он в бессильном гневе сжал кулаки
и заозирался в поисках оружия. В этот момент из - за спинки трона вынырнул
Тирс, ненавидевший Клеопатру. Желтые глазки евнуха плотоядно сверкнули, рот
осклабился в мстительной ухмылке.
  - Держи, Антоний! - крикнул они кинул римлянину кинжал.
  Антоний подхватил его налету и, не успели Цестий и его солдаты
опомниться, как он несколько раз вонзил его в спину молодому королю
Британии.
  Лицо Пертинакса исказилось от боли, Клеопатра в ужасе закричала.
  - Прощай, Клеопатра!.. - прошелестели умирающие губы. - Я... люблю...
тебя...
  Голова Пертинакса бессильно опустилась на колени парицы, тело его
поникло.
  Крик заглох в горле прекрасной гречанки. Она оцепенела. Ей вдруг
представилась далекая северная страна, где она никогда не бывала, но
зеленые холмы и тенистые дубравы которой видела сейчас перед собой с
поразительной отчетливостью. Ей вспомнились рассказы любимого, и она
представила себя скачущей по цветущему лугу на горячем коне, а рядом мчится
ее молодой король, улыбается ей и протягивает ей руку. Солнце заливает его
сияющее открытое лицо, на ветру развеваются его светлые волосы...
  И вдруг, страшно взвыв, Клеопатра подняла руками мертвую голову и в
каком-то жадном исступлении приникла губами к посинелым губам.
  На Антония это произвело ошеломляющее впечатление.
  - Так погибни же и ты, несчастная! - вскрикнул он и с окровавленным ножом
бросился на Клеопатру.
  Но тут опомнились Цестий и римляне, которым был дан категорический приказ
сохранить Клеопатру живой. Они опрометью кинулись на ревнивца. В один миг
между Антонией и Клеопатрой, целующей мертвого Пертинакса, образовалась
стена, ощетинившаяся выставленными копьями и мечами. Но Антоний был вне
себя, он искал смерти. Как громадный затравленный медведь, он навалился
всем своим массивным телом на копья легионеров и, прежде чем был проткнут и
разрублен в куски, успел вырвать у кого - то из воинов меч и в короткой
отчаянной схватке погрузить его не в одну грудь.
  Изрубленный труп поверженного Антония рухнул на мозаичный пол недалеко от
трона Клеопатры. Цестий приблизился к своему бывшему полководцу и в тишине,
внезапно установившейся в зале, мечом отсек его голову от туловища.
  Воины в смятении смотрели на мертвого триумвира, словно до них только
сейчас дошло, кто перед ними. Многие из них совершили не один поход под
началом Антония, бились вместе с ним рука об руку не в одной битве, и
теперь, оказавшись во враждебном ему лагере, вдруг опомнились и прониклись
к нему искренним сочувствием. Головы их поникли, некоторые из них мечами,
по древнему римскому обычаю, салютовали убитому полководцу.
  Клеопатра ничего этого не замечала. Держа обеими руками голову Пертинакса
и подавляя рыдания, вырывавшиеся из груди, она неотрывно смотрела на
мертвое лицо своего любимого, словно желая вобрать в память все его черты
до самой мельчайшей морщины. Хрисида и Аретея замерли в ужасе и скорби.
  Между тем в громадный сумеречный зал проникли первые лучи рассвета и
заставили померкуть дымный свет факелов. Занимался новый день.
  Неожиданно с площади перед дворцом донеслись звуки фанфар. Римляне
гурьбой бросились к окнам.
  - Октавиан! - закричали они. - Октавиан вступил в город! Ура! Александрия
пала! Война окончена! Хвала богам, скоро мы вернемся на родину! Слава
Октавиану! Цестий обернулся к Клеопатре:
  -   Приготовься, царица, к встрече принцепса.
  - Что я должна делать? - безучастным голосом спросила Клеопатра.
  - Приветствовать своего повелителя со всеми знаками почтения, которые -
приняты между слугами, приветствующими своих господ, - надменно ответил
легат.
  - Вот как! - сказала Клеопатра и глаза ее гневно вспыхнули.
  Она выпрямилась на золотом троне своих предков.
  - Конечно, и тебе будет оказано приличествующее твоему сану уважение, -
спохватился легат. - Надейся на милость Октавиана.
  Клеопатра кивком подозвала к себе Хрисиду и, когда та наклонилась к ней,
шепнула ей несколько слов. Служанка смертельно побледнела, губы ее
задрожали.
  - Иди же, - прикрикнула на нее Клеопатра, - и исполни мою волю!
  Рев фанфар за окнами приближался.
  - Октавиан! Вот он, Октавиан! - кричали воины, завидев вступающую на
площадь торжественную процессию победителей, во главе которой ехал римский
полководец на белом коне.
  - Ура! Ура! - кричали сбегавшиеся ему навстречу простолюдины, которые еще
вчера с таким же пылом проклинали его.
  Октавиан в белоснежной тунике, поверх которой был надет золотой панцырь,
в золотом шлеме с пышными белоснежными страусовыми перьями, театральным
жестом приветствовал толпу.
  У ступеней перед главным входом в Лохиа он спешился и направился во
дворец.
  Тем временем Хрисида, ушедшая в заднюю комнату, предназначенную для
служанок, вскоре вернулась с корзинкой наполненной финиками. Хрисида была
бледна как полотно, она шла пошатываясь, из глаз ее катились слезы.
  Корзинка, а особенно вид девушки, показались Цестию подозрительными. Уж
не кинжал ли для своей госпожи припрятала служанка под грудой фиников, или
флакон с ядом?
  - Угощение для царицы? - ухмыльнулся он и протянул к корзинке руку. - Дай
сюда!
  Он шанул к Клеопатре и, даже не считая нужным выдергивать корзинку из ее
рук, бесцеремонно запустил пальцы в груду фиников.
  - А - а! - вдруг вскрикнул он, его рот судорожно приоткрылся, глаза
выпучились, мертвенная бледность залила его лицо. Он захрипел и упал
навзничь.
  Солдаты, которые были свидетелями этой сцены, застыли в ужасе и
изумлении. А Клеопатра совершенно хладнокровно, даже как будто не обратив
внимание на смерть Цестия, еще раз наклонилась над мертвым Пертикаксом,
прошептала последнее "Прощай", поцеловала его в губы, и затем, осторожно
сдвинула в корзинке несколько плодов, взяла двумя пальцами маленькую черную
змейку.
  Присутствующие ахнули, когда она положила ее на свою открытую грудь.
  В этот момент в тронный зал вступили ликторы в парадных одеяниях и вслед
за ними - Октавиан. Блеклые глаза его широко раскрылись, когда он увидел,
как царица вздрогнула и изогнулась на своем троне. Без звука она откинулась
на сапфировый подлокотник и рука ее в последнем, каком-то мучительном жесте
дотянулась до головы Пертинакса; пальцы ее погрузились в шевелюру его
светлых волос.
  - Что здесь происходит? - отрывисто молвил принцепс. - Что с Клеопатрой?
  - Она умерла от укуса аспиды, ядовитой змеи... - в растерянности
проговорил военный доктор, приближаясь к трупу царицы.
  Змея тем временем соскользнула с груди Клеопатры и поползла извиваясь, по
полу. Один из воинов шагнул к ней и разрубил ее мечом.
  Октавиан несколько минут мрачно взирал на м„ртвое тело египетской царицы
и окровавленую голову Антония, которую почтительно держал перед ним
Центурион. Смерть Клеопатры разрушила сладостные плавы мщения, и настроение
Октавиана упало; даже военная победа над Антонием, открывавшая ему путь к
единоличной власти над огромной державой не радовала его. Торопясь в Лохиа
он жаждал насладиться униженными мольбами, слезами и заискиваниями
Клеопатры, лелеял в мечтах предстоящую ночь с ней, предвкушая ее огненные
ласки, о которых ходили легенды, ночь, когда он окончательно и всласть
упьется торжеством над своим заклятым врагом...
  И вдруг все пошло прахом.
  Тщетно Октавиан задавался вопросом: что заставило ее умереть? - он,
сколько ни ломал себе голову, не находил ответа. Ведь еще несколько дней
назад она посылала ему подобострастные письма, в которых умоляла сохранить
ей жизнь и трон, отрекаясь от Антония и соглашаясь признать владычество над
собой Октавиана! Странная женщина. Римлянин никак не мог постичь логику ее
самоубийства. Ведь не из-за Антония же она покончила с собой, в самом
деле!..
  В зале начали собираться приближенные сенаторы, префекты провинций и
командиры легионов; появились и два ученых грека, составляющих летопись
военной кампании Октавиана. Честолюбивый римлянин повсюду возил их с собой.
  Понимая, что с этой минуты о каждом его слове, жесте, взгляде скоро
узнает весь Рим, где у Антония было немало сочувствующих, Октавиан вышел на
середину зала, простер к отрубленной голове руки и повел велеречивую речь:
  - О, горе нам, римляне, горе! Нас покинул доблестный воин, храбрейший
муж, гордость и краса славного народа Ромула. Подпав под обольстительные
чары властолюбивой владычицы Египта, задумавшей захватить власть над Римом,
он обратил свой меч против собственной страны, он, соратник Цезаря,
патриций и триумвир, сделавший больше, чем кто - либо из нас, для
укрепления могущества и расширения римской державы!.. Всем известно, сколь
тягостна была для нас эта война и сколь нежеланна, сколько усилий мы
приложили, чтобы вырвать несчастного Антония из колдовской паутины, в
которой он очутился помимо своей воли...
  Он еще довольно долго распинался, выражая свою скорбь по поводу
безвременной кончины "друга" и "соратника", и даже выдавил из себя
несколько слез, косясь на историков, которые присели на походные стулйчики
и быстро записывали его заготовленные заранее стенания.
  Кончив речь, Октавиан в знак траура накрыл свою голову накидкой и, отойдя
в сторону, подозвал к себе центуриона, свидетеля гибели Клеопатры.
  - А это кто? - он пальцем показал на Пертинакса.
  Тот шепотом, внемкогих словах, описал ему обстоятельства смерти Антония,
царицы и молодого незнакомца, сражавшегося как лев. При упоминании о том,
что Клеопатра после смерти варвара целовала его в мертвые губы, Октавиан
нахмурился.
  - В Риме не поймут такого поворота событий, - негромко сказал он. -
Гречанка изменила римскому полководцу? Это позор для всего Лациума!
Немедленно выкинуть отсюда труп варвара, а мертвое тело Антония положить
рядом с Клеопатрой. В Рим, - он возвысил голос, чтобы его слышали историки,
- отправить донесение, что царица покончила с собой, не вынеся героической
гибели своего возлюбленного Антония! Такой исход событий польстит римлянам
и в историю нашего славного города будет вписана страница, достойная пера
выдающегося трагика. Написать в донесении, что Клеопатра, умирая, целовала
мертвые губы Антония, и что все присутствующие рыдали от скорби, изумленные
силой ее любви.
  Историки привстали, отвесили принцепсу угодливый поклон и снова
застрочили.
  Слуги крючьями отволокли тел Пертинакса в подвал, где его, предварительно
обобрав, швырнули на груду трупов мятежных рабов, собранную по всему
дворцу.
  А в это время в тронном зале на богато украшенное траурное ложе
укладывали Антония и Клеопатру. Факелы померкли; взошедшее солнце пыльными
столбами ударило в дымную глубину зала, где над египетской царицей и
знаменитым полководцем разливался фимиам и звучала песнь погребального
хора.
  Октавиан стоял у окна, наклонив голову и всем своим видом изображая
скорбь. Ему доложили, что взрослый сын Антония от его римской жены,
участвовавший со своим отцом в войне против Октавиана, молит о пощаде на
заднем дворе Лохиа, прижавшись к подножию статуи Цезаря. Цезарь был
возведен в ранг богов, а значит, по старинному римскому обычаю, любой
преступник, какое бы злодеяние он ни совершал, мог искать спасение у
подножия его статуи, где его никто не смел тронуть.
  Октавиан, услышав это, усмехнулся и выразил желание воочию лицезреть
гибель сына своего врага.
  - Пусть его выманят вот на эту площадь под окном, - негромко сказал он. -
Законы предков для нас дороже всего, и глаза Цезаря, пусть даже и
мраморные, не должны видеть его смерть...
  Солнце грело все жарче. Октавиан скучал, выслушивая длиннейшую
поминальную песнь. Лишь на несколько минут его развлекло зрелище убийства
под окном. Молодой человек, очень похожий на своего знаменитого отца,
метался, как затравленный зверь, по площади, и всюду его встречали
направленные на него клинки. Наконец он упал, обливаясь кровью...
  Октавиан сделал жрецам знак заканчивать литургию.