тыре  сотни  от  заветных  дверей.  От
постепенно входящего в силу солнца начала побаливать голова, но тень,  как
назло,  расположилась  на  противоположной  стороне  улицы,  и  была   ему
недоступнее, чем Гавайские острова. Не мешало бы снять надетую  на  случай
дождя куртку, короткую и легкую, так, кусок материи без подкладки, но  это
значило бы занять руку, а они вскоре  наверняка  понадобятся.  Приходилось
терпеть, утешая себя, что это не самое худшее. Гораздо хуже было  то,  что
снова захотелось закурить. Но сигарет не  было.  Давно  уже  не  было.  Но
привычка осталась, а противопоставить ей что-нибудь из старого  конфетного
арсенала было тоже нечего.
     Где-то вдалеке зашумел мотор, и очередь сразу заволновалась. Сидевшие
встали, стоящие напряглись, словно готовясь к  бою.  Николай  не  составил
исключения. Рука автоматически прошлась по нагрудным  карманам,  проверяя,
на месте ли талоны и деньги. Вроде порядок. Николай повернулся на  звук  и
случайно встретился взглядом  со  стоящей  человек  на  пятнадцать  позади
девушкой. Глаза у нее были  чистые,  голубые,  на  лоб  беспомощно  падала
прядка светлых волос, и сердце Николая невольно дрогнуло.  Девушка  первая
отвела глаза  и  тоже  обернулась  назад,  откуда  должна  была  появиться
долгожданная машина.
     Николай вздохнул. Нет, после ухода жены  у  него  были  женщины.  Кто
приходил на вечер, кто оставался до утра. Но все это было для  тела,  душа
же его,  молодого  мужчины,  лишь  немного  не  дотянувшего  до  тридцати,
оставалась неудовлетворенной, словно желала вернуть наивную  юность  с  ее
прогулками под луной, нежными взглядами, необдуманными клятвами и  робкими
поцелуями. И вот вдруг повеяло чем-то родным, щемящим, и  на  краткий  миг
позабылась и очередь с ее проблемами, и даже гул мотора...
     Дурак, она же почти  девчонка!  Николай  встряхнулся,  с  силой  сжал
кулаки и вернулся к действительности.
     Вокруг снова заволновалась толпа, голоса людей слились в мерный  гул,
в котором потонул шум мотора проехавшей мимо машины.
     Общее разочарование ненадолго  объединило  людей.  Кто-то  неподалеку
мрачно выругался, кто-то в сердцах плюнул. Но делать было  нечего.  Кто-то
опять сел,  кто-то,  в  полном  согласии  с  темпераментом  и  физическими
возможностями, остался стоять. Николай еще раз обернулся, но  девушку  уже
заслонила массивная тетка, а сделать шаг в сторону и посмотреть  мимо  нее
Николай не рискнул. Что толку тешить себя  иллюзиями.  В  реальности  есть
лишь очередь, легкая головная боль, да нестерпимое желание закурить.
     Стоп! Как же он мог забыть!  Полгода  назад,  когда  еще  можно  было
купить (купить, а не достать!) спиртное, пили они с Серегой, старым другом
детства, а теперь армейским капитаном. И в самый разгар действа, когда уже
все плыло перед глазами и заплетались языки, Серега  достал  из  дипломата
нераспечатанную пачку "Примы" и со словами: "А это тебе подарок  на  самый
черный день" ловко забросил ее на шкаф. Николай, когда у него в  очередной
раз кончились сигареты, все-таки не удержался, и не уверенный,  наяву  это
было или померещилось, подставил стул и долго шарил  по  пыли  руками,  но
ничего не нашел.
     Но ведь пачка могла запросто завалиться между шкафом и стеной!
     И теперь Николай вдруг твердо уверился, что все было на самом деле, и
заскочивший на пару дней в родной город старый друг действительно совершил
этот  воистину  королевский  по  нынешним  временам  поступок.  Домой  бы,
проверить, и если повезет, блаженно развалиться на диване с сигареткой...
     Николай нерешительно затоптался на  месте.  Проблеск  надежды  раздул
желание курить до  безумия,  но  рассудок  протестовал,  защищая  место  в
очереди. Схватка шла с переменным успехом, но  тут  до  его  ушей  донесся
заветный шум мотора.
     На этот раз ожидание  оказалось  ненапрасным.  Фургон  важно  выкатил
из-за угла, и отчаянно сигналя, начал прокладывать дорогу к магазину.
     Толпа заволновалась, сразу став толще.  Николая  сдавило  с  боков  и
стало потихоньку подталкивать вперед.
     Как и всю прошлую неделю, ящики с хлебом стали ставить прямо у стены,
не занося в магазин, благо обитый жестью прилавок стоял здесь давно, еще с
тех времен, когда продавали мороженое и конфеты. Трое продавцов уже заняли
свои  места.  По  бокам  привычно  встали  двое  милиционеров,   поигрывая
дубинками и  словно  намекая  на  участь  тех,  кто  попытается  завладеть
драгоценной буханкой, не отдав за нее талон и деньги. Но задние-то дубинок
не видели!
     Автофургон   отъехал,   и   тут   вдоль   очереди   пронесся   весьма
правдоподобный слух, что всем не  хватит,  а  привоза  сегодня  больше  не
будет.
     Толпа сдвинулась, передних невольно  притиснуло  к  прилавку,  кто-то
сдавленно закричал, на кого-то опустилась дубинка.
     И тут толпу прорвало.
     Люди были голодны, но пока еще не тем голодом, что отнимает последние
силы и валит с ног от  порыва  ветра.  Эта  стадия  еще  не  наступила,  и
голодная злость длительного недоедания, смешанная с элементарным  чувством
самосохранения, превратила толпу в ревущее стадо, в котором каждый был  за
себя.
     Лица продавцов исказились от ужаса, один из  милиционеров,  продолжая
молотить дубинкой, вырвал из кобуры пистолет, выстрелил в упор, но второго
выстрела уже не было...
     Неожиданно для себя Николай оказался рядом с  разбросанными  ящиками,
окруженными  дерущимися,  насколько  позволяла   теснота,   людьми.   Ноги
зацепились на неподвижное тело в сером, и напор толпы швырнул его  вперед.
Он успел выбросить вперед руки и смягчить удар, инстинктивно ухватился  за
что-то горячее и мягкое, и тут на него сверху рухнул кто-то  еще.  Николай
из  всех  сил  дернулся,  высвободился,  каким-то  чудом  приподнялся   на
четвереньки и ухитрился встать, все еще сжимая в каждой  руке  по  буханке
свежего черного хлеба.
     Кто-то,  дернув  сзади,  разодрал  ему  куртку,  какая-то  женщина  с
перекошенным лицом огрела его по голове зонтиком, чей-то локоть заехал ему
сбоку в ухо, но Николай, работая локтями, упорно двигался наружу.
     Он никогда не задумывался, что такое  ад.  Но  сейчас,  протискиваясь
сквозь толпу с  разбитым  носом  и  синяками  на  ребрах  под  разорванной
курткой, он понял, что это такое. Однако движение  толпы  подобно  течению
реки - и тут, и там есть свои стремнины, тихие заводи и водовороты, и один
из таких водоворотов буквально вышвырнул  Николая  из  схватки.  Не  успев
отдышаться, он инстинктивно выхватил из кармана тряпичную сумку и сунул  в
нее обе буханки.  Но  кое-кто  успел  это  заметить,  и  от  общей  толчеи
отделилось  трое.  Николай  стремительно  рванулся  за  угол,   но   вновь
споткнулся и упал. Он тут же вскочил на ноги.
     Рядом валялся невесть как попавший сюда  железный  прут,  ржавый,  но
достаточно тяжелый для любого черепа.
     - Убью! - рявкнул Николай, замахиваясь прутом.
     Нападавшие, мужчина и две женщины, все пожилые, нерешительно застыли.
     Николай сделал страшное лицо и шагнул навстречу.
     Одна из женщин взвизгнула и бросилась за угол. Мужчина  потоптался  и
отступил на несколько шагов, с тоской глядя на сумку в левой руке Николая.
Тот стал отступать, не опуская прута.
     И тут, пока еще далеко, но быстро приближаясь, послышался характерный
вой милицейских сирен.
     Толпа  возле  магазина,  оставляя  на  тротуаре   неподвижные   тела,
бросилась врассыпную. Ужас перед содеянным гнал людей прочь. Николай  тоже
отбросил ненужный теперь прут и побежал, пока  путь  к  дому  был  еще  не
перекрыт. Впереди него не очень умело бежала невысокая девушка в  голубом,
разорванном на спине платье. Разметавшиеся светлые волосы  подрагивали  на
каждом шагу.
     Вой сирен замер у магазина, и Николай непроизвольно помчался во  весь
дух. Его дом был совсем рядом, главное  -  пробежать  оставшиеся  до  угла
тридцать-сорок метров, а там - поворот, средний подъезд, второй этаж...
     Николай легко настиг бежавшую впереди  девушку  и  машинально  скосил
глаза на ее лицо.
     Это была  она,  та  самая,  что  стояла  в  очереди  позади  него,  и
поддавшись невольному порыву, Николай  схватил  ее  за  руку  и  дернул  в
сторону заветного подъезда.
     Девушка  удивленно  замедлила  бег,  но  тут  за  углом  беспорядочно
захлопали выстрелы, мешаясь с гулким на  безлюдных  улицах  эхом,  и  она,
вздрогнув, побежала рядом с Николаем. Раздумывать было некогда.



                           2. ПОЛДЕНЬ. КВАРТИРА

     Николай почти протолкнул девушку в дверь, проскочил в квартиру сам  и
привычно запер замок на два оборота.
     Ну, вот и все. Они стояли в прихожей  рядом,  Николай  в  разодранной
куртке, с испачканными коленями и все еще немного  кровоточащим  носом,  и
дрожащая, тяжело дышащая девушка в порванном платье. Николай только теперь
смог приглядеться к ней повнимательнее.
     Невысокая, стройная, с бледноватой, как  у  многих  блондинок  кожей.
Испугана, но старается этого не показывать. И совсем  еще  молодая  -  лет
восемнадцать, от силы девятнадцать.
     -  Извините,  если  что  не  так,  -  немного  отдышавшись,   прервал
затянувшееся молчание Николай. - Здесь все-таки безопаснее, чем на  улице.
Вы на меня не обиделись?
     Девушка покачала головой, не сводя с него широко распахнутых глаз,  и
вздохнула.
     - Да вы проходите, - Николай открыл дверь в гостиную и  пропустил  ее
вперед.
     Девушка скользнула мимо него все  так  же  молча.  Квартира  была  не
новой, еще хрущевской постройки, с  совмещенными  удобствами  и  недорогой
мебелью, купленной лет двадцать назад. Вдоль дальней стены между  окном  и
дверью в спальню застыла стандартная  секция  из  трех  частей,  отчего-то
называемая в обиходе "стенкой", у ближней стены - диван,  посередине  стол
со стульями, и у стены возле двери шкаф - вот и  все  убранство,  если  не
считать старого потертого ковра на полу.
     - Садитесь, - Николай показал на диван. Девушка  опустилась  на  него
послушно и устало.
     На улице еще изредка  слышались  выстрелы,  где-то  выли  сирены,  но
Николай уже воспринимал это как некий абстрактный шум.
     - Подождите, я сейчас.
     Он прошел на кухню, поставил на табуретку драгоценный мешок с  хлебом
и открыл кран. Вода пошла на удивление сильной струей  и  даже  почти  без
ржавчины. Он немного выждал, наполнил до половины чайник и поставил его на
плиту.  Потом  доверху  залил  свежей  водой  эмалированное  ведро  и  для
спокойствия наполнил и две трехлитровые банки.
     Газа не было уже четвертый день, но  плита  уже  года  два  как  была
переделана так, чтобы при случае подключиться к газовому баллону.  Спасибо
отцу, он перед отъездом достал где-то почти  полный  баллон,  спички  тоже
пока были, так что скоро можно будет напоить  неожиданную  гостью  горячим
чаем.
     Он скинул куртку, отряхнул колени и наскоро умылся, потом заглянул  в
шкафчик и в холодильник. Так, полторы  пачки  макарон,  две  банки  рыбных
тефтелей да затерявшийся в морозилке  маленький  пожелтевший  уже  кусочек
сала. Честно говоря, небогато. Правда, в секции есть еще  неприкосновенная
бутылка водки и бутылка вина,  но  это  уже  из  другой  области.  Значит,
консервы.
     Николай проворно вскрыл банку, вывалил содержимое в тарелку, в другую
положил несколько  ломтей  хлеба,  прихватил  вилки  и  понес  все  это  в
гостиную.
     - Вот, - он поставил еду на стол, немного подумал и извлек из  секции
еще две тарелки. - Скоро будет чай.
     - Ой, что вы... - Ему даже показалось, что она испугалась. - Не надо.
Я просто посижу немного, пока все успокоится, и пойду.
     - Нет, без чая я вас все равно  не  отпущу,  -  возразил  Николай.  -
Мыслимое ли дело, с  самого  утра  столько  часов  простоять  без  маковой
росинки. Да после этого мамонта съешь, не то что консервы.
     Девушка пристально посмотрела  на  него,  и  на  ее  лице  отразилась
внутренняя борьба. Потом она отвела взгляд и вздохнула.
     - Хорошо. Скажите, а ниток у вас нет?
     - Ниток? - не сразу понял Николай и спохватился.  -  Ах,  да.  Сейчас
посмотрю. Где-то должны быть. - Он порылся в секции  и  извлек  коробку  с
катушками. - Вот.
     - Спасибо, - девушка стала перебирать полупустые  катушки  в  поисках
нужного цвета. - Извините, вы не могли бы отвернуться?
     -  Я  лучше  выйду,  -  с  готовностью  предложил  Николай.  -  Когда
закончите, позовите.
     Он вернулся на кухню, щедро сыпанул в заварочный  чайник  чаю,  залил
подоспевшим кипятком и накрыл чайник полотенцем. Делать пока было  нечего,
ему  снова  вспомнилось  о  сигаретах,  но  шкаф  стоял  в   гостиной,   и
волей-неволей с этим придется обождать. Как-то незаметно, когда  отпустило
напряжение, стали саднить царапины и ушибы. К счастью,  ничего  серьезного
не было,  разве  что  не  мешало  бы  залить  их  одеколоном,  но  и  тот,
разумеется, не на кухне. Чем же заняться?
     Николай снял куртку, осмотрел ее и невольно вздохнул. Да,  крепко  ей
досталось...  Он  бросил   куртку   на   табуретку,   переложил   хлеб   в
полиэтиленовый  мешок  и,  порывшись  по  карманам,  достал  и  пересчитал
оставшуюся наличность.
     Тридцать шесть  рублей.  Прямо  скажем,  негусто.  Правда,  есть  еще
обручальное кольцо, последняя память  о  неудавшемся  браке.  Можно  будет
попробовать обменять его на продукты. А дальше что? Родителям хорошо,  они
сейчас в деревне у бабки. Уговаривали и его ехать с  ним,  тем  более  что
завод все равно давно уже стоит, а когда заработает - неизвестно.  Но  он,
дурак, тогда заартачился. Никуда мол, не поеду, нам сказали,  что  вызвать
могут в любой день. Сиди теперь  тут...  И  захочешь,  так  все  равно  не
уедешь. Поезда не ходят, автобусы - и подавно...
     - Можете идти, - отвлек его от размышлений голос Марины.
     Николай захватил оба чайника и вышел в гостиную.  Девушка  сидела  на
диване и при его появлении попыталась встать, но Николай махнул рукой.
     - Сидите, я сам. - Он выставил на стол сахарницу  (слава  богу,  хоть
сахар пока есть) и чашки и указал на стол. - Прошу.
     - Спасибо. - Девушка перебралась  на  стул,  нерешительно  помолчала,
робко взяла вилку и спросила. - А как вас зовут?
     - Николай. А вас?
     - Марина.
     Пока пили чай, Николай узнал  о  ней  почти  все.  Восемнадцать  лет,
студентка, перешла на второй курс, живет в  общежитии,  задержалась  после
экзаменов, а тут началось... В комнате осталась одна, денег почти нет,  да
и в любом случае достать за  них  ничего  невозможно.  Есть  тоже  нечего,
хотела хоть талоны на хлеб отоварить, да и то не вышло...
     Николай слушал и невольно мрачнел. Перед ним открывалась  бездна,  по
сравнению с которой его ситуацию можно было назвать  верхом  благополучия.
Что ни делай - падения в нее не миновать. Марина уловила его настроение  и
грустно улыбнулась.
     - Вы только не думайте, я как-нибудь выкручусь.  Должно  же  все  это
кончиться. Через неделю, ну, через две...
     Вместо ответа  Николай  поднялся  и  направился  к  шкафу.  Шкаф  был
тяжелый, но злость на эту собачью жизнь, на невезучую  страну,  в  которой
его угораздило родиться, придала ему сил, и угол шкафа отошел  от  стенки.
Сам шкаф заскрипел, протестуя против подобного неделикатного обращения, но
Николай уже заглянул в образовавшуюся щель и  -  о,  чудо!  -  увидел  там
заветную красную пачку.  Он  вытянул  руку,  ухватил  пачку  дрожащими  от
нетерпения пальцами, быстро вытянул сигарету и сунул ее в рот.
     - Не возражаете? - Николаю не  хотелось  оставлять  девушку  даже  на
минуту. - Я открою балкон.
     - Конечно, - улыбнулась Марина. - А мне можно?
     - Вы курите? - удивленно спросил он и протянул ей пачку.
     - Курила. Только теперь все равно сигарет  нет.  Хорошо,  что  у  вас
осталось. Все полегче будет.
     Николай кивнул, соглашаясь, и когда они закурили, с непривычки ощущая
легкое, но приятное головокружение, предложил:
     - Давайте  на  "ты".  И  вообще...  пока  этот  бардак  не  кончится,
перебирайтесь лучше ко мне. Не куковать же вам одной в общаге.  Вы  только
не подумайте чего... Я буду здесь, вы - в спальне. Ну, как, идет?
     Марина на мгновение изменилась в лице, затянулась и вздохнула.
     - Идет.



                          3. ТОТ ЖЕ ДЕНЬ. РЫНОК

     Он проводил Марину до общежития, договорился зайти за ней  через  два
часа, и почти бегом двинулся к Центральному  рынку.  Путь  был  неблизкий,
через добрую половину города, но это его не пугало. Город  выглядел  почти
как всегда. Все так же сновали люди,  вокруг  стояли  знакомые  с  детства
дома, а с торца одного из них все еще свисал ободранный снизу до  половины
(выше, наверное, не дотянулись) лозунг, до которого никому уже  теперь  не
было дела. Главное отличие было в другом - за всю  дорогу  Николай  увидел
только одну  машину,  милицейский  полубронированный  "джип"  с  толстыми,
пуленепробиваемыми стеклами, медленно  кативший  по  середине  улицы.  Все
четверо сидевших внутри были в бронежилетах и касках, а у двоих на  заднем
сиденье между колен были зажаты стволы коротких десантных "калашниковых" с
коротким раструбом на конце. На машину почти никто не обращал внимания,  и
лишь немногие, шагавшие по мостовой, уступали ей дорогу  и  прижимались  к
краю тротуара. Большинство же  пешеходов  по  привычке  ходило  по  ним  и
сейчас.
     Возле горисполкома, на крыше которого все так же трепыхался на  ветру
флаг, уже  привычно  стояли  два  бронетранспортера.  Вооруженные  солдаты
лениво разглядывали прохожих. А в остальном  -  город  как  город.  Пустые
магазины, бесконечные, стоящие на авось и неизвестно за чем  очереди.  Для
будничного дня народу было многовато, впрочем,  почти  все  предприятия  в
городе стоят. Сырья нет, комплектующих нет... да и вообще ни черта нет.
     Ну, вот и рынок. Народу и здесь было  много.  Кто  пришел  в  надежде
что-нибудь купить, кто - продать или обменять на еду. Николай еще не успел
как следует углубиться в  толпу  между  рядами,  как  к  нему  уже  начали
подходить то одетые "в фирму" парни, то  сомнительного  вида  мужики,  без
конца повторяя одни и те же вопросы:
     - Что сдаешь?
     - Надо что?
     Связываться с ними не хотелось.  Тут  могли  подсунуть  вместо  денег
"куклу", могли и просто накостылять и отобрать все, что менял, и  медленно
шел дальше, покачивая головой в ответ на вопросы.
     Он уже начал отчаиваться, когда ему  неожиданно  повезло  -  встретил
давнишнего знакомого, тот когда-то учился на класс младше, а теперь  вовсю
фарцевал, и он согласился по старой памяти взять кольцо за тысячу и  пачку
"Явы". Отошли  в  сторонку,  пересчитали  деньги  и  разошлись,  довольные
результатом.
     На остальное ушло от силы десять минут. Николай купил картошки, лука,
кусочек масла и даже немного мяса, отдав  за  это  половину  приобретенных
богатств, а в довершение прихватил еще и пять белых роз по рублю за  штуку
- цветы сейчас практически никто не покупал. Потом направился к выходу.
     Но выйти ему не удалось. По толпе внезапно прошло какое-то  движение,
на лицах отразился испуг.
     От выхода, отрезая единственный путь к спасению  и  разворачиваясь  в
цепь, двигались десятка два здоровых парней в черных кожаных куртках.
     Николай  тоскливо  обернулся,  но  со  всех  сторон  рынок   окружала
трехметровая каменная стена.
     Кожаные двигались не спеша, на кого-то не обращая внимания, у кого-то
отбирали  приглянувшееся,  и  эта  неторопливость  была  страшнее   любого
стремительного нападения.
     Не сопротивлялся практически никто, но накачанные мускулы просились в
дело, и время от  времени  на  некоторых  обрушивались  короткие  жестокие
удары. Обидно было и то, что людей на рынке было во много раз  больше,  но
людей неорганизованных, не знавших друг друга, и оттого трусливых.
     Николай,  наверное,  как  и  все,   прикину