сь  мне  другое.
Теодор  Иоганнович  Дуббо  как-то  признал,  что  теперь  три  института
занимаются решением "проблемок" Рубина. Я, помнится,  удивился:  неужели
всего три? Возможно, впрочем, что остальным мои задачки пришлись  не  по
зубам.
   С боэцием вышло иначе. Я по-настоящему увлекся, а ОИДК  был  накручен
на  меня,  как  нитка  на  катушку.  со  всеми   своими   присутствиями,
лабораториями и отделами. Разумеется, наматывали нитки с двух  сторон  и
строго равномерно. Еще бы! Проблема боэция - полная паритетность (смотри
пункт 1-й Порт-Робеспьерской декларации). Боэций - это дорога в  Дальний
Космос.
   Вот почему для  меня  были  созданы  все  условия:  теннис,  рыбалка,
премилые лаборантки и - никакой канцелярщины. Для оформления результатов
существовала дирекция.  И  она,  не  стану  отрицать,  оправдывала  свое
наличие:   отчеты   переплетались   в   тончайший   сафьян,   снабжались
великолепными заставками, тиснением, виньетками и  миниатюрами.  Отпахав
шестнадцать лет под двойным гражданством (до сих пор не могу понять: как
они меня делили, вдоль или поперек? И кому какая часть доставалась?),  я
понял, что главная задача не имеет решения.
   Мне  казалось  сперва,  что  бюрократический  кавардак,  царивший   в
Институте, дело рук Дуббо, но пару лет спустя  стало  вполне  очевидным,
что Теодор - только исполнитель. И самое страшное, что музыку эту  никто
даже и не заказывал - шарманка крутилась по инерции.
   Я и сейчас убежден, что Дальний Космос человечеству необходим хотя бы
как новая идея, объединяющая всех. В свое время люди из Союза предложили
было такую идею, но даже сами не сумели разобраться,  что  она  из  себя
представляет. Общие рассуждения никого не  устраивали.  Простые  решения
тоже. А идея стала знаменем для обеих  держав:  в  одной  на  нее  слепо
молились, в другой - бездумно  плевали.  По  разные  стороны  никому  не
нужных баррикад строили светлое будущее и дядя Марик  с  Делавэрианы,  и
дядя Сеня с Якирии. Я бывал в гостях у обоих и не  мог  понять,  в  чем,
собственно, разница между ними. Зато было общее  -  ужас  перед  войной.
Страх требовал защищаться, и баррикада росла, росла, росла, хотя никто и
не собирался нападать. Все свыклись с ожиданием  Армагеддона  и  уже  не
могли представить себе жизнь без этого ожидания.
   Я не коммунист, однако уверен: коммунизм  возможен  и  необходим.  Но
лишь тогда, когда человечество станет единым.

***

   ...Малыш слушал меня, не перебивая, подперев голову кулаком.  Похожие
лица бывают у  иных  студентов,  когда  им  не  все  понятно,  но  очень
интересно.  После  лекций  такие  ребята  обычно   подходят   и   просят
консультации...
   Сегодня я понимаю,  что  погорячился.  Мои  открытые  письма  вызвали
невиданный скандал. Больше всего  руководство  обеих  держав  покоробила
фраза: "Реальная идентичность двух ведущих государств  делает  возможным
их быстрое и безболезненное слияние".
   Ко мне в кабинет явились Долгорукой  вкупе  с  Лонгхэндом.  Перебивая
друг друга, они заявили, что я не понимаю ни идеалов демократии, ни идеи
единства,  что  подрываю   основы   мирного   соревнования,   поступаюсь
принципами, лью воду на мельницу,  подливаю  масло  в  огонь  и  обливаю
грязью. В заключение они хором сообщили, что через пятнадцать минут  мой
кабинет будет опечатан.
   Через день я прочел в газетах, что обе Академии открытым голосованием
лишили меня всех наград и  званий,  что  ученики  скопом  отрекаются,  а
некоторые даже клеймят, и что моя провокационная выходка гневно осуждена
школьниками,  домохозяйками,  физкультурниками  и   всей   прогрессивной
общественностью...
   И вот - письмо. После всего,  что  произошло,  те  же  люди,  приятно
улыбаясь,  приглашают  меня  вернуться,  приманивают  отнятыми  когда-то
побрякушками. А ведь не изменились ни они, ни я. Что же случилось? Рубин
- это Дальний Космос. Но Дальний Космос - это единство. Неужели  "верхи"
поумнели?

***

   ...Мальчик покачал головой.
   - Ты  интересно  говоришь,  друг-землянин.  Но  идеи  квэхва  гласят:
"Пирамиды  -  гниль;  Космос  -  гниль.  Истина   в   простоту,   труде,
послушании". Так говорит Любимый и Родной.
   - В послушании кому? В труде для чего? В чем простота?
   - Послушание - Вождю. Труд для изобилия. В простоте - равенство.
   Я понял, что объяснять логически ему невозможно. Надо, чтобы  он  сам
нашел ответ. Если захочет. Но чтобы захотеть, надо уметь искать.
   - Юноша, на Дархае есть стада?
   - Да, стада свиней.
   - У них есть пастух, они много бегают, чтобы изобильно кормиться, они
равны между собой. Это так?
   - Да.
   Я посмотрел ему прямо в глаза и встал:
   - Ты - свинья?..
   Он попытался  что-то  ответить  -  и  осекся.  Все  правильно.  Такие
"теории" не предполагают абстрактных рассуждений.  Теперь  ему  придется
думать.
   Я уже стоял у двери, когда мальчик остановил меня:
   - Ты не нгенг. Возьми на память этот амулет. И не снимай его  с  шеи.
Это подарок. Полезный. Я выполню долг борца, а потом  расскажу  Вождю  о
твоих вопросах. Он знает ответ...

8

   Тем же, кто по воле своей отринул кротость в поиске пути  праведного,
положив одну лишь силу в основу Храма сердец  своих,  кроме  же  силы  -
ничего, дай знак, Творец, пока еще не пробил час гнева Твоего, ибо  пред
гневом  Твоим  прахом  ляжет  то,  что  полагают  силой  они,  и  тленом
рассыплется то, что мощью  рекут,  и  ничем  обернется  пустошь,  кою  в
ослеплении своем мнят сии безумцы могуществом тварного мира. А потому  -
предупреди их, Господи!

Рассказывает Улингер МУРАКАМИ, пенсионер. 65 лет. Гражданин ДКГ.

   25 июля 2115 года по Галактическому исчислению.

   5:30. Короткая зарядка, чашка кофе, свежие газеты под дверью. Это мой
ежедневный ритуал. А еще - холодный душ. Позволять себе  послабления  не
хочу и не стану. Адмиралы не должны, опускаться. Даже на пенсии.
   Нелепое  слово  -  "отставник".  Отставить.  Выставить.  Уволить   за
ненадобностью. Это все можно сделать, достаточно одного  росчерка  пера.
Но никто не заставит солдата забыть армию. Я приказал  ординарцу  убрать
из кабинета почти все портреты героев, чьи дела в моем сердце. Теперь  я
пью утренний кофе в компании Ганнибала, Наполеона, Жукова. Они смогли бы
меня понять. Они знали, что такое отставка.

***

   6:30. Газеты аккуратно разложены на журнальном столике и подготовлены
к просмотру. Капрал  Перкинс,  как  всегда,  безукоризненно  пунктуален.
Старика следует отметить.
   Так, первый в стопке, по алфавиту - "Башни и башенные устройства".  Я
продолжаю выписывать и прорабатывать спецлитературу, хотя  кое-кому  это
кажется чудачеством. Впрочем, нет, сегодня  поверх  подборки  "Батумский
ветеран". Любопытно. Бюллетень выходит  нерегулярно,  но,  как  правило,
содержит интересные данные. Траурная рамка. Опять кто-то из наших. Что?!
Откуда эта мерзкая  рожа?  Тоже  мне,  ветеран  нашелся.  "Сотрудники  и
близкие с глубоким прискорбием сообщают, что на шестьдесят девятом  году
жизни в  результате  сердечного  приступа  скончался  бизнесмен  Аттилио
Шарафи...". Ну и оперативность! - вчера накрылся, а сегодня некролог.  И
где! Дожили... Проклятые торгаши  и  сюда  ухитрились  просочиться.  Всю
жизнь в шезлонге, в кресле, худшая рана - геморрой, слезки  из-за  краха
на бирже. Что они знают о настоящих потерях? Послать бы этого азиатского
макаронника на Дархай и от чего-чего, а от разрыва сердца боров бы точно
не сдох.
   Я придвинул ежедневник и сделал пометку: написать протест в  редакцию
"Батумского ветерана".

***

   6:45. Этот некролог испортил мне  настроение  и  я  сразу  взялся  за
"Оклахомскую   правду".   Газета    солидная,    заслуживает    доверия,
информативна. И снова - черная рамка: "Погиб  при  исполнении  служебных
обязанностей". Хорошее лицо. Солдатское лицо. Мог бы еще жить. Вообще-то
мои коллеги относятся к "Мегаполу" с сомнением. Ни то ни се. Но  драться
они умеют, и я лично их уважаю. Вот такие вот  парни,  как  этот  Холмс,
заслоняют собою всяких гладеньких и сытеньких бизнесменчиков, вроде этой
штафирки Шарафи!
   Под фотографией - статья за подписью Сан-Каро. "Я называл его  Алек".
Да, у этого старшего инспектора был  хороший  послужной  список.  Я  бы,
пожалуй, доверил ему "Саламандру". Если бы теперь "Саламандру"  доверили
мне.
   ...По ночам мне снятся  танки.  Их  совершенные  силуэты  проходят  в
неясном бело-розовом тумане бесшумно и величаво. Я пытаюсь  догнать  их,
но они уходят, уплывают, и лишь башни  разворачиваются,  словно  отдавая
мне прощальный салют. Прощайте и вы, друзья! - говорю я вслед.
   Во всей Конфедерации сегодня нет "Саламандр". Их пустили в переплавку
почти сразу  после  провала  Дархайской  кампании,  накануне  сокращения
кадров. "Армия не богадельня", - вот что сказал Президент в узком кругу.
Правда, на заседании Комитета начальников  штабов  он  выразился  иначе:
"Дархай доказал неэффективность традиционных средств ведения войны. Пора
признать, что конфликт может быть теперь или  глобальным,  или  не  быть
вообще". Мы молчали, а министры поддакивали.  Вторично  на  моей  памяти
Вооруженным Силам выносили смертный приговор. На этот раз действительный
и бесповоротный. Армию убивали. За что  же?  Идея  "стратегии  локальных
конфликтов" себя не оправдала, я согласен. Согласен и с тем, что Большое
Оружие гарантировало взаимное ненападение. Но эти шпаки не могли  понять
главного: миссия армии - не убивать, даже не одерживать победы. Армия  -
единственный гарант стабильности. Пока стоит волнорез,  волны  не  смоют
берег.
   Виджайя Сингх и Фернан де Бальехо пустили себе пулю в лоб.  Возможно,
я последовал бы их примеру, если бы в один из самых пустых дней  ко  мне
не пришел Огюст. Штатский костюм превратил его в пугало, но  я  понимал,
что в глазах трехзвездного коммодора адмирал в пижаме выглядит не  менее
идиотски. Огюст всегда был весельчаком. Во время высадки на  Карфаго  он
начал вдруг петь непристойные куплеты, забыв, что весь ударный  эскадрон
уже включил рации. Под припев "Тяжело ль  тебе,  капрал?"  они  прорвали
заслоны чиклов и в  тот  же  день  обеспечили  торжество  демократии  на
планете.  Потом,  правда,  Огюст  Ришар  признался,  что  просто   хотел
взбодрить ребят.
   Огюст сказал, что я  похож  на  вяленого  трепанга  и  что  мне  надо
подразмяться. На вопрос, где на  этой  планете  он  видел  по-настоящему
бодрящее дело, он показал мне членский билет Клуба Ветеранов и пригласил
с собой.
   Там было действительно неплохо, во всяком случае, спокойно. Что и  не
удивительно: все члены Клуба были старыми армейцами, а разница в званиях
в нашем положении особого значения не имела. Самое главное - я  оказался
среди  единомышленников.  Одиночество  кончилось.  Мы  мало  говорили  о
политике, потому что все было ясно без слов.
   Я состоял в Клубе уже почти полгода,  когда  после  общих  занятий  и
исполнения "Ветер хлещет в лицо" Огюст попросил меня задержаться.
   Осталось еще человек пять, кроме меня - все члены  Правления,  и  еще
какой-то чужак. Выправка у незнакомца была,  но  не  наша.  Скорее,  вид
человека, умеющего отдавать приказы и подчиняться.  Говорил  он  ясно  и
четко:
   - Вы - армия. Вы - соль земли. Кто, кроме вас, может навести  порядок
в этом борделе? Разве вы не думали, что с хаосом пора  кончать?  Но  вам
нужны солдаты.
   Он точно попал в цель, в самую десятку. Это  не  раз  обсуждалось  на
заседаниях. Скорее -  как  мечта:  выступление,  устранение  болтунов  и
политиканов, строгий контроль и абсолютная дисциплина. Никакого шатания,
никакой трепологии. Но солдат у нас, действительно, не было.
   - Нет, солдаты есть.  Много  первоклассных  солдат.  Все  вы  займете
посты, соответствующие вашим званиям, опыту и  заслугам.  Это  в  первую
очередь в интересах миллионов простых людей,  любящих  труд  и  жаждущих
порядка...
   Здесь тоже возразить было нечего. По лицам соратников  я  видел,  что
эта мысль пришлась по душе всем. Кто-то спросил, правда, знает ли  гость
о реальных силах подразделений с п е ц и  а  л  и  с  т  о  в  и  какими
материальными ресурсами располагает представляемая им организация. Ответ
был  не  вполне  конкретен,  но  достаточно  определен:   оружие   есть,
выступление произойдет не  раньше,  чем  будут  нейтрализованы  арсеналы
Контрольной Службы и Службы Контроля.  Подробности  -  после  достижения
принципиальной договоренности. Огюст кивнул. Кивнули и остальные.
   Мне снова захотелось жить в  те  дни.  Работа,  работа,  работа  -  в
охотку, целыми днями. Плохо одно: люди, с  которыми  мы  работали,  были
молчаливы и подчинялись,  как  автоматы,  не  реагируя  ни  на  что  вне
собственно тактических рекомендаций. Им не велел вождь. Какой  вождь?  -
спросил я. И услышал:
   - Вождь один для всех, выше неба, выше вашего  бога.  Радуйтесь,  что
осенены его сиянием. Ибо под знаменем идей  квэхва  он  приведет  нас  к
истинному порядку.
   Именно так. Или не совсем так. Но мне было достаточно, и я понял все.
Потому что из  всего  состава  Клуба  я  был  единственным,  кто  прошел
Дархайскую кампанию. "Огюст, - сказал я, - это скверно, очень скверно. Я
знаю, чем пахнут эти идейки.  Нас  используют,  а  затем  вырежут".  "Не
паникуй, - ответил Огюст. - Все куда серьезнее. Но об этом я говорить не
могу". "Не доверяешь?" "Доверяю. Но не имею права".
   На следующий день я подал рапорт об  отчислении  из  Клуба.  Коммодор
первого  ранга  Ришар  потребовал  от  меня  молчания,  пообещав  взамен
гарантию неприкосновенности.

***

   12:10. Сан-Каро опаздывает непозволительно даже для штатского. Мог бы
поторопиться; если политиканы подпишут  свою  писульку  сегодня,  завтра
здесь  начнется   вакханалия.   Я   зря   успокаивал   себя   мыслью   о
беспредметности дархайских прожектов.  Они  не  затевают  авантюру.  Они
знают! Знают, а мы, ветераны, позволили обвести себя вокруг пальца,  как
салажат. А тупые безмундирные мозгляки не сумели  сохранить  даже  столь
важную информацию.
   Вчера утром меня пригласили в Общее Бюро и предложили  пост  куратора
подготовки специалистов, владеющих исключительно  холодным  оружием.  Я,
разумеется, потребовал  точных  данных.  С  меня  взяли  слово  чести  и
рассказали о Договоре и о том, что  в  момент  подписания  исчезнет  все
оружие,  от  Большого  до  личного.  Особо  подчеркнули  слова   "оружие
массового поражения".
   Пасьянс сложился.
   Огюст  позвонил  мне  вчера  же,  примерно  в  полночь,   посоветовал
заткнуться и сидеть тихо. Ну нет! Пусть они играют своими головами, если
хотят, но я,  адмирал  Мураками,  не  позволю  поганым  шпакам  и  тощим
дархайским обезьянам пустить мой мир  под  откос.  И  у  меня  нет  двух
недель, чтобы ждать прохождения рапорта по инстанциям. А оперативно  эти
ублюдки работать не умеют.
   Пришлось обратиться к Сан-Каро: он освещает  такие  события,  что  не
может не иметь выходов на Контрольную Службу.  Возможно,  хоть  эти  еще
смогут что-то предпринять. Нюх у писаки неплохой:  мне  достаточно  было
только заикнуться о квэхвистах и Договоре, как он сказал,  что  будет  у
меня ровно в полдень.

***

   12:23. На улице коротко вскрикнули. Я выглянул:  на  мостовой  мешком
лежал человек. Лицо его издали  казалось  сплошным  кровавым  пятном.  Я
достал бинокль и, пока толпа не  скрыла  лежащего  от  меня,  рассмотрел
подробности. Яан Сан-Каро был убит "звездочкой". Я закрыл ставни.  Ни  к
чему изображать куропатку.

***

   16:34. Под окном - вопли. Это не обычный  шум  города.  Я  знаю,  как
кричат, когда убивают. В дверь стучат, еще немного - и они ее  выломают.
Открываю сейф. На полке кучка серого порошка. Все! Подписали, сволочи. И
уничтожили. Жаль, что уже не узнаю, как.
   Дверь трещит. Коммодор Ришар держит слово? А может быть,  уже  нет  и
Огюста. Вполне возможно. Противно умирать, как какой-нибудь "шарафи".  Я
снимаю  с  настенного  ковра  прапрадедовский   катанадзаси,   дышу   на
полированную голубоватую сталь,  и  сквозь  гладь  туманного  озерка  на
клинке медленно проступает волнистый узор. Нажимаю кнопку замка и  встаю
в позицию "осторожный дракон".
   Добро пожаловать, господа!
   Меч хочет пить...

9

   Но есть и иные. Они рекут: "Нет Бога, но я семь Бог себе и людям, ибо
знаю пути к Раю и не страшусь Чистилища!" Об этих не смею  я  и  просить
тебя. Отче мой и Властелине, иже  непростимей  наихудшего  рекомое.  Но,
предстоя и ответствуя пред Тобою за паству свою, возлюбленных и - увы! -
грешных чад, стоящих - прозреваю сие! - у  края  Геенны,  молю  тебя  со
страхом и ужасом пред искусом грядущим, и вопию, и стражду, и тоскую,  и
сиротствую ныне во прахе у стопы  Твоей,  об  одном  только  умоляя:  не
погуби!

Рассказывает Эльмира МИНУЛЛИНА, специалист. 34 года. Гражданка БГС.

   О событиях 25 июля 2115 года и последующих дней.

   Оказывается, я умею плакать. Но плакать нельзя. А в последний  раз  я
плакала, когда перестал  писать  Андрей.  Когда  мне  передали  короткое
известие о его гибели, слез уже не хватило.
   Чем мог стать для меня Андрюша, я поняла гораздо позже, когда рухнула
попытка сделать жизнь на пустом месте. Необходимо стало  узнать,  как  и
ради чего погиб мой единственный. И я узнала. Оказалось, вокруг нас было
слишком много лжи, пусть даже святой. Армии никто не распускал, их  лишь
припрятали, а войны продолжались, и Андрей  был  солдатом.  Чуть  позже,
заплатив за это недолгим вторым замужеством, я узнала место:  Дархай.  И
поехала туда, потому что память не хотела  молчать,  и  он  приходил  по
ночам.
   Меня принял сам вождь А Ладжок. Ему было столько лет, сколько Андрею,
каким я его помнила. И он назвал меня сестрой.  Вождь  воевал  вместе  с
Андреем и рассказал мне, как жил и за что погиб Андрей Аршакуни, Далекий
Брат Дархая. И где бы мы ни проезжали, алели надписи: "АНДРЕЙ С НАМИ!" и
"РАВНЯЕМСЯ НА АРШАКУНИ!" Я шла но  местам  боев,  стояла  над  Пропастью
Бессмертных и поняла: борьба  продолжается.  Вождь  долго  беседовал  со
мной. "Где бы ты ни была, помни, - сказал он, прощаясь, - на Дархае твои
друзья!"
   Я вернулась домой. Здесь никто не помнил  об  Андрюше.  Его  убили  и
забыли. Тогда и умерла наивная  Лемурка.  Меня  мутило  от  пацифистских
брошюрок. Паритетологи не видели (или не хотели видеть?)  правды.  Нигде
не писалось о том, что творилось на  Дархае  с  благословения  монополий
Конфедерации. Нет. Не  может  быть  мира  между  добром  и  злом.  Нужно
драться. Хотя бы и в одиночку.
   Но  в  одиночку  не  пришлось.  Мое  заявление  в   Службе   Контроля
рассмотрели, вызвали меня на  собеседование,  а  проверив,  допустили  к
испытаниям. После двухлетних курсов я вошла в спецгруппу референток  при
Совете ЕГС, а чуть позже удостоилась  чести  стать  основным  референтом
Председателя.
   Работа  оказалась  не  очень  сложной:  инциденты  случались   редко,
покушений не бывало вообще. Начальник Референтуры  шутил,  что  я  теряю
квалификацию. Рафаил  Никитич,  однако,  отказывался  посылать  меня  на
переподготовку, мотивируя это тем, что  телохранитель  ему  может  и  не
понадобиться, а секретаря с обаянием надо еще поискать. Да  и  у  Инессы
Мурадовны со мной сложились вполне доверительные отношения. Мы  понимали
друг друга, а вот "новинок" в доме Хозяйка немного опасалась.
   Моя переписка с дархайским Домом Аршакуни СК  интересовала,  судя  по
всему,  примерно  так  же,  как  сам  Дархай;  Рафаил  Никитич   изредка
подшучивал над моим "рреволюционаризмом" - он говорил именно так; сам-то
Хозяин всегда предпочитал золотую  середину,  а  Инесса  Мурадовна  даже
всплакнула, узнав об Андрее...

***

   ...Четыре месяца назад в Совете начали готовить к подписанию какой-то
очень важный договор с конфедератами. По сей день не могу понять, как  с
ними вообще можно было о чем-то говорить? Впрочем, если  они  и  ставили
капкан, то попали в пего сами. Документ