задраил люк. Пфлюг осматривал птицу.
     Павлыш включил рацию.
     - Сколько можно! - возмущался  кто-то  знакомым  голосом.  -  Сколько
можно молчать? Мы вызываем вас уже полчаса!
     - Некогда было, - сказал Павлыш, - пришлось задержаться  на  острове.
Димов вернулся?
     - Они на подходе, - ответил тот же голос. - Нет, вы мне ответьте, кто
вам  дал  право  нарушать   правила   поддержания   радиосвязи?   Что   за
мальчишество? Кто управляет флайером? Это ты, Гогия? Я тебя  отстраняю  от
полетов, и даже Димов не сможет тебя защитить. Стоит на два  дня  покинуть
Станцию, и все летит кувырком!
     - Это вы, Спиро? - спросил Павлыш.
     - Я, а кто за рулем, я спрашиваю?
     - Павлыш.
     - А, вот кто! Вас в Дальнем флоте не  учат,  что  нужно  поддерживать
связь с центром?
     - Да погодите вы, Спиро, - сказал Павлыш устало. - Я  иду  сейчас  на
малой скорости. Ждите через полчаса. Подготовьте операционную.
     - Стой, не отключайся! - крикнул Спиро.  -  Выслать  тебе  на  помощь
второй флайер?
     - Зачем? Чтобы летел рядом?
     - А кто пострадавший?
     Павлыш обернулся к Пфлюгу.
     - Что там у Алана? Наверное, надо передать.
     - Это не Алан, - сказал Пфлюг, - это Марина.  У  нее  сломано  крыло.
Дай-ка мне микрофон...


     Вершиной на Станции  назывался  большой,  вырубленный  над  основными
помещениями зал, специально оборудованный для птиц-биоформов. В  зале  был
бокс для обследования биоформов, запасы пищи  для  них,  здесь  стояли  их
диктофоны и приборы, которыми они пользовались.
     Павлыш с Мариной сидели в зале Вершины. Павлыш  на  стуле,  Марина  в
гнезде из легкой частой сетки, которое соорудил для биоформов Ван.
     Павлыш никак не мог привыкнуть к ее механическому голосу. Он понимал,
что это не более как приставка -  клюв  Марины  не  был  приспособлен  для
артикуляции. Но, слушая ее, он пытался себе  представить  настоящий  голос
Золушки, которую встретил на Луне.
     Белая птица приподняла крылья, расправила их снова.
     - У меня появляются странные рефлексы.  Иногда  мне  кажется,  что  я
всегда была птицей. Ты не  представляешь,  что  это  такое  -  парить  над
океаном, подниматься к облакам.
     - Мне это снилось в детстве.
     - Я хотела бы полетать над Землей. Здесь пусто.
     - Не останься навсегда птицей.
     - Захочу - останусь.
     - Нельзя, - ответил Павлыш. - Я тебя буду  ждать.  Ты  разрешила  мне
искать тебя, когда пройдут два года твоего затворничества.
     - Ты нашел ту глупую записку.
     - Она не глупая.
     - Я чувствовала себя тогда такой одинокой, и мне так хотелось,  чтобы
кто-нибудь меня ждал.
     - Погляди. - Павлыш достал из кармана уже потертую на сгибах записку.
- Я перечитываю ее по вечерам.
     - Смешно. И нашел меня здесь.
     - Ничего не изменилось. Ты не лишена прелести и как птица.
     - Значит, если бы я была черепахой, все было бы иначе?
     - Наверняка. Я с детства не любил черепах. Они не спешат.
     - Я, наверное, все-таки дура. Я  была  уверена,  что  любой  человек,
увидев меня в таком виде, будет... разочарован. Я хотела спрятаться.
     - Значит, тебе мое мнение не было безразлично?
     - Не было... я даже не могу стыдливо потупиться.
     - Прикройся крылом.
     Марина расправила белое крыло и подняла его, закрывая голову.
     - Вот и отлично, - сказал Павлыш. - Ты хотела передать со мной письмо
твоему отцу?
     - Да. Сейчас. Оно уже готово. Я его наговорила. Только жалко, что  он
не узнает моего голоса.
     - Ничего страшного. Я все объясню. Я ему скажу, что передаю письмо, и
тут же попрошу официально твоей руки.
     - Ты с ума сошел! У меня нет рук!
     - Это военная хитрость. Тогда отец поверит, что ты к  нему  вернешься
живой и невредимой. Зачем иначе мне,  блестящему  космонавту  из  Дальнего
флота, просить руки его дочери без уверенности, что эту  руку  я  в  конце
концов получу.
     - Вы самоуверенны, космонавт.
     - Нет, так я скрываю свою робость. Мой соперник меня  превосходит  по
всем статьям.
     - Ван?
     - С первого момента моего появления на Проекте он догадался, зачем  я
сюда пожаловал. Ты бы слышала, как он накинулся на меня за то, что я шел к
Станции на ручном управлении.
     - Глупый, он думал о нас. Мы спим на облаках. Ты мог меня убить.
     - Тем более он превосходит меня благородством и верностью.
     - Он мой друг. Он мой лучший друг. Ты  совсем  другое.  До  свидания,
гусар Павлыш.
     Птица смотрела через плечо Павлыша на дверь.
     В дверях стоял Ван. Он, видно, стоял давно, все слышал.
     - Грузовик готов, - сказал он, - мы отлетаем.
     Повернулся, и его подошвы отбили затихающую вдали дробь  по  ступеням
каменной лестницы.
     - Выздоравливай, - сказал Павлыш, дотронувшись до мягкого крыла...
     Когда грузовик приземлился на планетоиде, Ван сказал:
     - Ты иди, там корабль ждет, а я останусь здесь.  Надо  приглядеть  за
разгрузкой.
     - До свидания, Ван. Наверное, мы с тобой еще увидимся.
     - Наверно. Галактика стала тесной.
     Павлыш протянул руку.
     - Да, - сказал Ван, - я совсем забыл.
     Он нагнулся, достал из ящика под пультом завернутый в пластик плоский
квадратный пакет.
     - Это тебе. На память.
     - Что это?
     - Посмотришь на корабле.
     Когда Павлыш развернул на корабле пакет, оказалось, что  это  портрет
Марины в тонко вырезанной из нефрита рамке.