е  слышал  его.  Весь  путь  до  звезды
Барнарда и обратно он слышал его, не мог не слышать. А затем они  включили
эту проклятую электродрель, и это был он - подвывающий,  сводящий  с  ума,
нестерпимый звук, звук дрели...
     Комин коротко выругался и сказал:
     - Было бы не так плохо, если бы мы двигались.
     Рот хмыкнул и хмуро уставился на карты, которые держал в руках.
     - Вы движетесь, - сказал он. - Вы покрыли шесть световых лет во много
раз быстрее самого света. - Он бросил карты. - Вшивая пара десяток. Я пас.
Да, Комин, вы движетесь.
     - Но откуда нам это знать? Мы не чувствуем движения,  не  видим  его,
даже не слышим.
     - Мы принимаем его на веру, - сказал Рот. - Приборы уверяют нас,  что
мы  с  огромной  скоростью  приближаемся  к  звезде  Барнарда.   Или   она
приближается к нам. Кто знает? Движение  всегда  относительно.  Во  всяком
случае, относительно  известной  нам  Вселенной  мы  летим  со  скоростью,
гораздо большей возможной -  теоретически.  Относительно  какой-то  другой
Вселенной или состояния материи мы можем и неподвижно стоять на месте.
     - Когда вы, ученые, говорите такое, у меня начинает болеть голова,  -
сказал Комин. - Все это звучит бессмыслицей.
     - Вовсе нет. Теория Грума, на основании которой  Баллантайн  построил
свой двигатель, гласит, что так называемый световой барьер  реален  и  что
материя, достигшая сверхсветовой скорости, переходит в другой план атомной
вибрации или состояния, создавая закрытый  вакуум  континуума,  в  котором
энергия не может ни появляться, ни исчезать.  Огражденный  масс-импульсным
полем, корабль питается собой, используя кинетическую энергию,  запасенную
при первоначальном ускорении.  Двигатель  работает,  но  подтверждает  это
теорию или нет, мы не знаем. Здесь очень интересное искажение времени...
     Комин,  слушая  и  понимая  лишь  наполовину,  испытывал  нахлынувшее
кошмарное чувство нереальности. Он боролся с ним, фиксируя мысли на  очень
реальной и отвратительной проблеме, стоявшей перед ним.
     - ...и Викри очень интересовался временем в своих путевых заметках, -
говорил Рот. Хронометры работали, но показывали ли они в  точности  земное
время? Не было способа проверить  это.  Мы  говорим,  что  первый  Большой
Прыжок занял у них много месяцев. Викри  использовал  слово  "вечность"  -
очень смутный термин. Сколько времени прошло с тех пор,  как  мы  включили
звездный двигатель? Мне кажется, что ощущение времени...
     Комин раздраженно смял сигарету и вышел из  главной  каюты.  Все  эти
двусмысленные ученые разговори только расстраивали его.  У  него  не  было
абстрактного мышления. Стул был стулом, стол  -  столом,  а  час  равнялся
шестидесяти  минутам.  Покуда  он  опирался  на  эти  реальности,  он  мог
понимать.
     Он раскопал в шкафчике  бутылку  -  не  успокоительное,  предписанное
доктором Кренчем, но девяностоградусное и достаточно  хорошее.  Он  сидел,
пил и думал о Сидне, думал, действительно ли она это имела в  виду,  когда
сказала, что у них нет будущего. Вероятно. Он хотел  бы,  чтобы  она  была
здесь, и одновременно радовался, что ее здесь нет. Через  некоторое  время
он начал прислушиваться к двигателю, звуку, который ощущал скорее зубами и
кончиками нервов, а не ушами. Он чувствовал себя усталым, выпил еще порцию
и пошел спать. Казалось дьявольским способом проводить время во сне, время
второго межзвездного путешествия, но больше нечем было  заняться.  Даже  у
ученых было мало дел, кроме  проверки  приборов.  Инженеры  были  полезны,
только когда барахлил двигатель,  а  пилоты  были  чистым  украшением,  не
считая тот  времени,  когда  корабль  вернется  к  обычным  скоростям.  На
звездном  двигателе  корабль  летел  автоматически.  Ни  один  экипаж   из
человеческих существ не смог бы управлять им  вручную.  Все  лишь  сидели,
глядели на миллион приспособлений и надеялись, что они не сломаются.
     Комин фыркнул, потянулся и заснул. Сны не были хорошими. Он  вскочил,
набрал полные легкие затхлого воздуха - ему показалось, что  он  не  дышал
настоящим  воздухом  со  времени  отлета  с  Луны  -  и  услышал   звонок,
возвещающий время обеда.
     Комин осторожно вышел из своей каюты, как делал всегда. Он не  боялся
пистолетов. Корабельный арсенал был надежно заперт, и ни у  кого  не  было
ничего более  серьезного,  чем  перочинный  нож.  Питер  Кохран  не  хотел
рисковать, случись вдруг истерика, космическая лихорадка или просто мятеж.
Но человек, идущий на убийство, может быть очень изобретателен  в  выдумке
оружия. Комин был осторожен.
     В коридоре никого не было. Комин зевнул  и  пошел  к  главной  каюте.
Голова была еще тяжелая, во рту стоял крепкий привкус виски.
     По правую сторону  коридора  был  отсек,  используемый  для  хранения
определенных припасов секции жилых кают. Дверь  была  приоткрыта,  но  это
было обычным делом, так как люди часто заходили туда. Комин миновал ее.
     Позади возникло легкое, быстрое движение воздуха, торопливые  шаги  и
хриплое  дыхание.  Комин  метнулся  вперед  и  влево.   Стальная   полоса,
нацеленная в затылок, ударила по правому плечу, издав безобразный звук.
     Почувствовав сильнейшую  боль,  Комин  стал  падать,  но  левая  нога
инстинктивно нашла опору, наткнулась на утолщенный конец стальной  полосы,
захватила его и потащила к себе.
     Комин ударился об пол. Перед глазами замелькали цветные ленты,  затем
все окутала тьма. Но страх смерти жил  в  нем,  и  он  забился,  удерживая
стальную полосу. Здесь был человек, осторожный человек, человек, ожидавший
неудачи, потому что скрыл лицо и голову, чтобы жертва не могла узнать  его
- вопреки тому, что у него должны быть возможности ее узнать.
     В Комине поднялся такой гнев, что он почти смел  собиравшуюся  вокруг
тьму. Он издал нечленораздельный, животный  звук  и  попытался  подняться.
Человек с закрытым лицом внезапно развернулся и побежал. Шаги застучали по
коридору. Комин всмотрелся в бегущего и внезапно узнал походку, узнал  эти
черные брюки. Лицо человека является лишь частью того,  что  вы  знаете  о
нем. Комин попытался  выкрикнуть  имя  бегущего,  но  не  успел.  Тот  уже
скрылся.
     Комин все еще лежал в  коридоре.  Правая  рука  онемела  до  кончиков
пальцев, и он испытывал боль при каждом  движении.  У  него  заняло  много
времени, чтобы подняться, и еще больше - преодолеть расстояние по коридору
до главной каюты. Он опоздал. Все уже обедали  за  складными  столиками  и
обернулись, когда он вошел. Здесь были все: Питер, Симон, Стенли,  ученые.
Они перестали есть. Доктор Кренч внезапно поднялся.
     Комин тяжело опустился на стул. Он поглядел на Питера Кохрана.
     - Теперь я ртов, - сказал он, - рассказать вам, где совершил  посадку
Баллантайн.



                                    8

     Все заговорили одновременно. Кренч наклонился над Коминым, спрашивая,
что с ним случилось. Питер Кохран  вскочил,  призывая  к  молчанию.  Симон
подался вперед, взгляд его был напряженным. Стенли положил  нож  и  вилку.
Руки его заметно дрожали. Он был бледен и покрыт потом. Комин рассмеялся.
     - Вы не могли бы проделать это хорошо, - сказал он  Биллу  Стенли.  -
Питер мог бы. И Симон тоже. Но у вас не хватило мужества.
     Стенли сказал:
     - Я не...
     - О, да, это сделали  вы.  Закрыв  лицо,  вы  не  могли  закрыть  все
остальное. Я узнал вашу обувь, одежду, походку. Я узнал вас.
     Стенли чуть отодвинул  стул,  словно  собирался  убежать  от  Комина,
убежать от всех остальных. Он попытался заговорить, но не смог  произнести
ни слова.
     - Да, все выглядит по-другому, когда приходится делать это самому, не
так ли? - спросил его Комин. - Не столь приятно и чисто, как выписать чек.
Вы сообразили, что можно промахнуться с первого раза? Вы должны были  быть
способны ударить лежащего человека. У вас должен был быть крепкий  желудок
и нервы, как у Башбурна. Может быть, с пистолетом  вы  сумели  бы  сделать
это. Но не руками - не вашими собственными руками.
     Кренч попытался спустить с его  плеч  рубашку,  и  Комин  отдернулся.
Встал Симон. Глаза его встретились с глазами Питера. Лицо Питера побелело.
Внезапно он схватил Стенли за грудки.
     - Ты сделал это, Билл?
     Стенли сидел совершенно неподвижно, подняв взгляд на Питера. В глазах
его стал разгораться огонек, делавшийся все ярче и злее, затем он внезапно
отбросил руки Питера и вскочил. Казалось, грубое  прикосновение  разбудило
его, как клич, освободивший все, что долгое время кипело в нем подспудно.
     Он заговорил тихо, очень тихо, словно что-то сжимало  его  горло,  не
позволяя произносить громкие звуки.
     - Да, я. И убери от меня свои руки.
     Он отступил шага на два. За столиками  все  сидели  молча,  застыв  с
вилками в руках. Симон пошел было вперед, но Питер поймал его.
     - Не делай пока ничего, - сказал он и обратился к Стенли: - Вахтенные
журналы у тебя?
     - Были у меня. Я их сжег. - Он переводил взгляд с Питера на Симона  и
обратно. - Добыть их было легко. Все вы были  слишком  возбуждены,  думая,
что теперь все у вас в руках. Их было только  два  -  маленькие  тоненькие
книжицы. Я увидел их первым и сразу же сунул за пазуху.
     - Ты сжег их, - сказал Питер, и Стенли кивнул.
     - Я их запомнил. У меня хорошая память. - Он повернулся к  Комину:  -
Ладно, продолжай. Скажи им. Ты с самого начала причинял мне  неприятности.
Я бы убил тебя на Марсе, только Питер остановил.
     Комин сказал:
     - И смерть Джонни не лежит на твоей душе тяжким грузом?
     - Нет. Это дело рук Башбурна. Я даже не знал, что он здесь,  пока  не
увидел его мертвым. Я уволил его после того, как он  первый  раз  потерпел
неудачу. Он потерял из-за тебя много денег, Комин, и обезумел. Я  полагаю,
он подумал, что может еще наверстать  упущенное.  Вероятно,  он  собирался
шантажировать и меня тоже. Нет, Джонни не на моей совести.
     - Я не понимаю, Билл, - сказал Питер,  недоуменно  глядя  на  него  и
медленно качая головой. - Почему? Мы всегда обходились с тобой честно.  Ты
стал членом нашей семьи, у тебя была  важная  работа,  много  денег  -  мы
доверяли тебе. Я не понимаю...
     Стенли рассмеялся. Смех его звучал неприятно.
     - Член вашей семьи, -  повторил  он.  -  Придаток.  Стена  плача  для
Клавдии. Футбольный мяч для ее матери. Удобство. Добрый  старый  зависимый
Билл. Но не Кохран - никогда, ни  на  одну  минуту.  У  меня  не  было  ни
реального голоса ни в чем, ни реального интереса  в  корпорации.  Все  это
принадлежало Клавдии. - Губы его скривились. - Клавдии!
     Симон сердито сказал:
     - Зачем тогда ты женился на ней? В свое время ты весьма  стремился  к
этому.
     - Для чего я женился на Клавдии? - спросил Стенли. -  Ради  денег.  Я
думал, что буду владеть ими, но между ней и этой старой летучей мышью,  ее
мамочкой... - Он прервал себя. -  Ладно,  я  увидел  возможность  получить
кое-что ценное и получил. Что в  этом  плохого?  Спросите  старого  Джона,
сколько раз он делал так, как он получил свой дворец на Луне.
     Комин повторил свое первоначальное предположение:
     - Вы могли бы сделать это лучше?
     - Мог. Но, к несчастью, у меня нет способностей к  насилию.  Немногие
из цивилизованных  людей  имеют  их.  -  Он  начал  терять  самообладание,
затрясся, глаза его запылали. Комин подумал: до чего  же  непривлекательно
выглядит незнакомый человек, потерявший контроль над своими  эмоциями.  Он
почувствовал себя так, словно застал его без одежды.
     Стенли снова повернулся к Питеру  и  закипающему  Симону.  Голос  его
немного поднялся, стал чуть выше, чуть громче.
     - Комин заявил, что может сказать вам,  где  высаживался  Баллантайн.
Хорошо. Как вы помните, я читал вахтенный журнал. Я  помню  координаты  не
только планеты, но и точного места на ней. Я знаю  точное  местонахождение
урановых руд. Я знаю...
     Питер прервал его:
     - Мне кажется, мы найдем их, когда высадимся.
     - Может быть. Но есть еще кое-что. Там - трансураниды. Я знаю также и
о них. - Он сделал три-четыре резких шага к Комину. - Вы знаете  все  это,
Комин? Вы можете рассказать им?
     С минуту Комин молчал, затем медленно сказал:
     -  Стенли,  вы  жадный  испуганный  человечишко,  но  сейчас   вы   в
безопасности. Вы победили. - Он взглянул на Питера. - Я думал,  что  смогу
вывести его из себя, но это  не  удалось.  Я  не  могу  сказать  вам,  где
высаживался Баллантайн. Я не знаю этого.
     Питер глубоко вздохнул.
     - Я надеялся, - сказал он, - но не рассчитывал на это твердо. Так что
все в порядке. - Он взглянул на Стенли. - Ну?
     Стенли пытался казаться  твердым,  но  внезапно  обретенная  без  боя
победа почти лишила его мужества. Он сделал три попытки, прежде чем  сумел
выдавить из себя:
     - Давайте не будем деликатничать. Для начала - я одержал победу, и вы
ничего не сможете с этим поделать. Вы даже не можете  убить  меня,  потому
что все знания находятся в моей голове и потому, что вы  будете  нуждаться
во мне на каждом шагу, как до приземления, так и после. Особенно после.
     - Предположим, - мягко  сказал  Питер,  -  мы  решим,  что  вовсе  не
нуждаемся в тебе. Предположим, мы запрем тебя и оставим пока в живых.
     - Пожалуйста. Будет очень опасно и ужасно  дорого  обыскивать  восемь
неизвестных планет и их спутники, знаете ли. Наше  топливо  и  припасы  не
бесконечны. Баллантайн подлетел лишь к одной планете и садился только раз.
И мы не можем тратить силы, рыская по всей системе. Вы можете попытаться и
даже добиться успеха, но без информации,  которую  я  могу  дать  вам,  вы
никогда не найдете месторождения.  Вероятно,  вы  даже  не  выживете.  Там
есть... препятствия.
     Тень смерти, проплывшая по лицу Стенли, была более впечатляющей,  чем
любые угрозы, потому что была личной и непреднамеренной. И Комин  вспомнил
последний крик Баллантайна.
     - Какова ваша цена? - спросил Питер Кохран.
     - Высокая, - ответил Стенли, - но не  слишком.  Я  хочу  представлять
интересы "Трансурановых руд  Кохранов"  и  всего,  что  относится  к  ним.
Пятьдесят один процент. Кохраны  имеют  достаточно,  Питер.  Нет  причины,
почему вы должны владеть также и этим.
     Какое-то время все молчали. Брови  Питера  сдвинулись,  у  рта  резко
обозначились складки. Симон глядел на  Стенли  с  холодной  кровожадностью
леопарда. Наконец Питер сказал:
     - Что ты думаешь, Симон?
     - Пошли его куда подальше. Кохраны  никогда  не  нуждались  в  помощи
таких свиней, как он.
     Снова наступило молчание. Питер хмурился и размышлял. Пот выступил на
лбу Стенли и медленно покатился по вискам, где бешено пульсировала жилка.
     Питер задумчиво произнес:
     - Мы можем выбить из него эти сведения. -  Его  взгляд  скользнул  по
Комину. - Что вы об этом думаете?
     - Я бы только наслаждался, - ответил Комин. - Но  это  большой  риск.
Все мы неопытны в таких делах, и вы можете убыть  его  без  пользы.  Кроме
того, это не поможет. Стенли может вывалить на  нас  кучу  лжи,  и  мы  не
узнаем этого. Мы не можем проверить его. - Он немного помолчал и  добавил:
- Мне кажется, он переиграл нас.
     Симон уставился на него  со  злобным  протестом,  но  Питер  успокоил
брата.
     - Все идет к этому, - сказал он. - Сто процентов или девяносто девять
- небольшая разница, если мы вернемся назад, как Баллантайн. Хорошо, Билл,
ты выиграл.
     - Я хочу получить это в письменном виде,  -  сказал  Стенли.  -  И  с
подписью.
     - Получишь. А пока я собираюсь сказать все, что думаю о тебе.
     Он говорил, и Стенли слушал. Когда он замолчал, Стенли сказал:
     - Ты имел на это право, но теперь все.  Больше  я  не  желаю  слышать
подобное от любого из вас. Вы поняли?
     Он, казалось, стал на несколько дюймов выше, его лицо стало спокойным
и почти величавым. Он пошел к выходу, гордый человек, человек,  добившийся
успеха, когда Комин тихо сказал:
     - Ты думаешь, что теперь Сидна упадет к твоим ногам?
     Стенли повернулся и сказал:
     - Не  знаю,  почему  я  не  разбил  тебе  голову,  когда  имел  такую
возможность. Лучше закрой свой поганый рот.
     - Что это? - требовательно спросил Питер. - О Сидне?
     Комин объяснил:
     - Он больше жаждет обладать ею, чем Клавдией.
     Симон засмеялся. Он, казалось, нашел эту мысль настолько смешной, что
не мог остановиться. Стенли, белый от ярости, пошел на него.
     - Запросы Сидны не так уж высоки. Спроси у Комина. Можете узнать  еще
кое-что. Вам еще предстоит уважать меня. И Сидне тоже. Она не была бы  так
надменна, если бы не ее деньги. И вы все также. Можете думать обо мне, что
хотите, но, клянусь богом, вы будете меня уважать!
     Он дал Симону пощечину, чтобы прекратить его смех, затем выскочил  из
каюты так быстро и яростно, что Симон не  успел  ответить.  Питер  потянул
брата в его каюту.
     - Сдержи свой характер, - сказал  он.  -  Мы  и  так  уже  достаточно
взвалили на свой горб. Пойдем, нам нужно работать.
     Они ушли. Люди за столом снова медленно принялись за еду,  словно  их
ничего не  касалось.  Они  не  разговаривали.  Они  были  слишком  смущены
случившимся и  ждали,  пока  смогут  собраться  маленькой  группой,  чтобы
обсудить все между собой. Кренч сказал Комину:
     - Лучше позвольте мне осмотреть ваше плечо.
     Плечо оказалось не так уж  плохо,  потому  что  мускулы  Комина  были
тренированы и смогли защитить кости. Но ему следовало немного полежать.
     К тому времени, как Комин смог снова пользоваться рукой, он был готов
сойти с ума от бездействия, от неслышимого воя дрели, от  неподвижности  -
время тащилось жутко медленно.
     Он посмотрел на часы, но время не имело  значения.  Хронометры  стали
насмешкой. Земля осталась на годы и столетия позади, а звезда Барнарда  не
становилась ни больше, ни ярче. У экипажа начало расти  чувство,  что  они
потерялись где-то в пространстве и  времени  и  не  найдут  дорогу  назад.
Возникали вспышки истерии, и у доктора  Кренча  было  много  работы.  Один
человек совсем сломался и был заперт в своей каюте, связанный.
     - Мы все будем там, - пробормотал  Кренч,  -  если  скоро  не  найдем
выхода.
     - Мы уже готовы переключить двигатель, - сказал Питер. Лицо его  было
как слоновая кость, и он стал  больше  походить  на  старого  Джона  и  на
индейца, чем прежде. - Мы вернемся в нормальное пространство - завтра.
     Он  поколебался,  прежде  чем  произнести  это  слово,  бывшее   лишь
произвольным символом чего-то несуществующего.
     Если сумеем, подумал Комин. В нем тоже сидел страх. Это  был  чуждый,
доселе неведомый страх. Приходилось сидеть, ждать и думать, смогут ли  они
выбраться из этой ловушки.
     Заговорил Стенли:
     - Не волнуйтесь, Баллантайн и остальные проделали то же, что и мы,  и
они вышли из этого нормально. Они уже совершили это.
     У него был теперь документ, подписанный  и  с  печатью.  О  том,  что
случилось, он знал больше, чем остальные. Но даже он боялся. Он был словно
присыпан серой пылью, его ободряющие слова были  только  словами  и  ничем
больше. Никто ему не ответил. Теперь с ним говорили редко.
     Ему не доверяли, не из-за его деловой этики, а просто потому, что  не
считали его мужчиной, кроме как по половым признакам.  Он  больше  не  был
розовым и процветающим, но по-прежнему оставался исполнительным  мальчиком
на побегушках, носящимся по чужим приказам. Они  знали  способ,  каким  он
одержал свою победу, и это не внушало никакого доверия.
     - Как только мы выключим двигатель, - сказал Стенли Питеру, -  я  дам
тебе координаты нашего места назначения.
     Инженеры теперь приклеились к своим приборам. Шло время, или  иллюзия
времени, отмеряемая хронометрами.  Люди  бродили,  ничего  не  делая,  или
сидели и обливались потом. Они уже  прошли  через  это  раз,  и  это  было
достаточно плохо. Но  на  этот  раз  было  еще  хуже.  Комин  почувствовал
внутренно