- это была Чилька,  собачка  Эвлеры.  Потерялась,  что  ли?  Он
потрепал за ушами забавное толстенькое существо и отворил дверь.
     - Заходи, Чиле, не стесняйся, - позвал он собаку.  -  Переночуешь,  а
завтра я тебя к хозяйке отведу.
     Собака забежала внутрь и принялась, по своему  обычаю,  изучать  дом,
стуча коготками по полу. Гевиар запер дверь и ощутил, насколько он устал.
     Найти собаке что-нибудь поесть, устроить ей место  для  сна  -  и  на
боковую. Утомительный день.
     Насвистывая, он прошел в дальний коридор, где находились  кладовые  и
кухня. Экономка уже ушла; ужин ждал его на столе.
     Он взялся за ручку кладовки, когда что-то насторожило его.
     Что? Тишина.
     Коготки не скребли по полу. Ну это понятно. Завалилась на кресло,  по
своему обыкновению, немытыми лапами. Ну погоди, негодная...
     Он открыл дверь кладовки и замер.
     Внутри что-то колыхалось и чавкало,  источая  чудовищный  смрад.  Ему
померещилось огромное  желеобразное  тело,  шевелящаяся  слизь,  множество
жадных щупалец.
     Пинком закрыл дверь и опустил щеколду. Боги, надо же. Так,  собаку  в
охапку - и на улицу, вызывать помощь.
     - Чиле!.. Ко мне!.. - выбежал в коридор, в руках -  кочерга.  Первое,
что попалось под руку.
     Низкое рычание раздалось с другого конца коридора.
     Гевиар осторожно  шагнул  вперед,  приготовившись  на  всякий  случай
ударить.
     - Чиле?..
     Рычание ближе. Небеса, словно это волкодав,  а  не  крохотная  собака
карманного размера. Надо было зажечь свет, подумал он с неприязнью. Теперь
придется подойти вплотную к чему-то рычащему, чтобы осветить весь коридор.
Пока же лишь рассеянный свет с  улицы,  что  отражался  от  стены  за  его
спиной, был единственным  освещением.  Надо  же  так  вляпаться...  Совсем
собака от страха ошалела.
     Он сделал шаг вперед и увидел ее.
     Собака была покрыта такой же шевелящейся слизью, которая померещилась
ему в кладовке. Глаза ей светились красным, набирая яркость.  Куски  плоти
отваливались от нее и шлепались на пол, оставляя светящуюся дорожку.
     Тошнота  подкатила  к  горлу.  Гевиар  нарисовал  в   воздухе   знак,
отгоняющий нежить и чудище прыгнуло, оставляя за собой кометный  хвост  из
слизи.
     Кочерга рассекла  ее,  словно  горячий  нож  масло.  Тут  же  Гевиара
вывернуло наизнанку. Едва он совладал с тошнотой, как шаркающие,  неровные
шаги донеслись из его спальни.
     Он затравленно озирался. Что-то копошилось и скрипело в  непроглядном
мраке у двери на улицу. Открыв дверь в прыжке, Гевиар вкатился в  кабинет.
Там, хвала всем богам, все было спокойно.  А  за  окном  жизнь  шла  своим
чередом. Шли прохожие,  проезжали  экипажи.  Откуда-то  доносились  песни,
смех, голоса. А в двух шагах от всего  этого  стоял  человек,  которого  в
ближайшие несколько минут ждало нечто ужасное.
     В кармане что-то нагрелось и начало жечь сквозь ткань.
     Гевиар, не спуская глаз с  непроницаемого  черного  дверного  проема,
вынул из кармана что-то продолговатое, небесно-синее.
     Обломок! Как же я про него забыл? Мрак постепенно вползал в  комнату.
Выпрыгнуть наружу? Звать на помощь? Ну да, чтобы все  то,  что  потревожил
этот проклятый кристалл, вырвалось на свободу и напало на всех  тех,  кто,
смеясь, проходил мимо...
     Гевиар лихорадочно вспоминал все, что знал, проклиная себя за то, что
отказался взять комплект спецодежды домой. Побоялся грабителей.  А  теперь
вот...
     Он схватил со стола перочинный нож и, морщась от боли, провел лезвием
по пальцу. Кровью нарисовал у входа в комнату знак. Мрак отпрянул, грозный
рев донесся из его глубины.
     Схватив  перо,  Гевиар  написал  несколько  слов  крупными,   четкими
буквами, засунул лист бумаги в  ботинок  и  швырнул  чернильницу  в  окно.
Прохожие недоуменно остановились, глядя на  черный  провал  окна.  Швырнул
туда же ботинок и окровавленный нож. Опустил железные портьеры.
     Теперь все зависело от удачи. Гевиар поставил  перед  собой  зеркало,
стараясь не слышать доносившиеся  из-за  спины  звуки.  Зажег  две  свечи,
поставил их по обе стороны от себя. Уставился в свое белое, безумное лицо.
     Если не отвлекаться, отбросить все мысли и желания, уйти в  себя,  то
многие враждебные человеку силы не в  состоянии  обнаружить  свою  жертву.
Гевиар смотрел в зеркало, где за проемом двери отражалась пустая и  чистая
стена коридора и повторял простую формулу медитации.
     Гул сердца скоро вытеснил обеспокоенный гул на улице и зловещий шорох
в доме.
     Удары сердца отдавались медным набатом и  тянулись  все  медленнее  и
медленнее.


     Вспыхнул свет и зеленые лица - лица чудовищ - склонились над ним.
     Что-то острое и холодное упиралось в  горло.  Тяжкий  рокот  сотрясал
комнату, и рты чудищ карикатурно искривлялись, словно у  рыб,  выброшенных
на берег.
     Он поднял невероятно тяжелую  правую  руку  и  еще  несколько  лезвий
уперлось в него. Ощущая во рту привкус крови,  Гевиар  протянул  кристалл,
испачканный в его крови.
     Все  вокруг  поплыло.  Лица  сместились,  черты  сдвинулись  и  стали
знакомы. Трое его  коллег  стояли  вокруг.  Множество  незнакомого  народу
виднелось за ними. Пахло гарью и чем-то тошнотворным.
     Форгаст поднес индикатор к  кристаллу  и  все  пять  огоньков  креста
тревожно замигали.
     Потом было две фразы.
     - Он нас узнал. В больницу его, быстро.
     И вторая.
     - Найдите мне того, кто проверял его. Голову оторву.


     Две веточки бессмертника стояли в изящном  хрустальном  бокале  перед
его глазами.
     Что-то шелестело над головой.
     Когда зрение вернулось, Гевиар увидел мохнатую  ночную  бабочку,  что
билась о стекло. Он был в крохотной больничной палате, с  идеально  белыми
стенами  и  высоким  потолком.  Матовое  стекло   в   двери   было   почти
непроницаемым.
     Голова слегка болела, но в целом он чувствовал себя превосходно.
     Отбросив одеяло, он попытался сесть и тотчас же рухнул  назад.  Дверь
открылась и  двое  врачей  -  один  Человек,  другой  -  какая-то  высокая
рептилия, вошли в его комнату.
     - Не двигайтесь, - произнесла рептилия, забавно  растягивая  шипящие.
Массивный знак, висевший у нее  на  шее,  качнулся  и  солнечные  зайчики,
отраженные его гранями, впились в глаза Гевиара. Тот зажмурился.
     - Кто вы? - спросил человек, усаживаясь перед кроватью  и  пододвигая
другой стул рептилии.
     - Гевиар Линорн, район Мостов, вторая улица четыре...
     Врачи переглянулись.
     -  Кроме  кристалла,  не  подбирали  ли   вы   чего-нибудь   еще?   -
требовательно  спросила  рептилия,  наклоняясь  ближе.  -  Вы  подверглись
огромной опасности, но, возможно, все еще  не  избежали  ее.  Вспоминайте,
Гевиар.
     Он начал вспоминать.
     Так прошло несколько часов. Человек несколько раз  пытался  закончить
беседу, но отделаться от настойчивой рептилии было труднее. В конце концов
они ушли.
     Тут же пришли Форгаст, Блетталон и Мондер. Эльф выглядел  безучастным
- только в глазах скрывалась улыбка. Остальные двое широко улыбались.
     - Мы ненадолго, - сказал Форгаст,  присаживаясь.  -  Тебе  полагается
премия от местного правителя и  всеобщая  благодарность.  Если  бы  ты  не
наступил на то скопление заразы, то в ближайшем будущем нам всем  было  бы
не до смеха. Так что гордись, ты спас несколько тысяч человек.
     Гевиар попытался улыбнуться и это ему почти удалось.
     - Твой  дом  пришлось...  э-э-э...  обеззаразить,  -  сказал  Форгаст
извиняющимся тоном. - Не переживай, князь все  это  компенсирует.  Он  уже
намерен начать расследование этого небольшого безобразия и... Кого ты  там
увидел?
     - Эвлера, - негромко произнес Гевиар и попытался сесть.  Девушка  шла
по дорожке ко входу, но его заметить, видимо, не могла. Он поднял  руку  и
помахал ей...
     Послышался какой-то шум, словно кто-то чуть не упал со стула.
     Медный гул ударил в уши.  На  лице  Форгаста  Гевиар  увидел  гримасу
отвращения. Что со мной? - подумал он в смятении и проследил  за  взглядом
своего начальника. Тот смотрел на веточки бессмертника. Они съеживались на
глазах, чернели, осыпаясь дурно пахнущим порошком.  Вода  в  бокале  стала
неприятно-зеленоватого оттенка.
     Сверху тихо шлепнулась бабочка  и  осыпалась  горсткой  праха.  Серый
туман начал просачиваться сквозь щели рамы.
     - Блетталон, не впускай ее! - крикнул Форгаст,  извлекая  из  кармана
серебряную цепь. Не обращая внимания на протесты  Гевиара,  он  сшиб  того
обратно на кровать и  профессионально  быстро  привязал  к  ней  цепью.  -
Мондер, срочно эвакуируйте больницу.
     И, уже сквозь туман в глазах:
     - Одну Печать мы все же не разглядели.


     Их было шестеро. Человек, Эльф, снова Человек, две рептилии,  похожие
на ту, из больницы, и еще одна - совсем низенькая.
     Они осматривали Гевиара несколько  часов,  проводили  массу  каких-то
испытаний, проверяли, проверяли, проверяли. Ничего не нашли.
     Гевиар не знал, где он находится. Ему не говорили, а он не спрашивал.
Не спрашивал, что с Эвлерой, поскольку боялся услышать ответ.
     В конце концов в комнатку - в общем,  неплохо  обставленную  тюремную
камеру - вошли двое. Форгаст и рослый, бородатый незнакомец.
     - Кельир, - представился  незнакомец  густым  басом.  -  Я  начальник
местной бригады Чистильщиков. Буду рад работать с вами, если согласитесь.
     Гевиар вопросительно взглянул на  Форгаста.  Тому,  видно,  было  что
сказать, но очень не хотелось говорить.
     - Ты глубоко под землей,  Гевиар,  -  произнес  он,  наконец.  -  Для
безопасности, твоей и всех остальных. Несчастный случай. Искренне сожалею.
     - Эвлера? - тихо произнес Гевиар.
     - Об этом не может быть и речи, - крохотная рептилия, одна из  шести,
появилась из-за спины Форгаста. Гевиар ощутил слабый запах фиалок. -  Если
вы с ней когда-нибудь встретитесь, тогда ни вас двоих, ни тех,  кто  будет
поблизости, ничто не спасет. Мы бессильны снять это проклятие.
     Гевиар сел и закрыл лицо ладонями.
     Он долго сидел так, затем поднялся вновь. В зеркале на  двери  увидел
собственное отражение. Осунувшееся лицо, часть волос  стала  снежно-белой,
часть осталась черными. Кожа побледнела, словно у альбиноса.
     - Никогда? - спросил он глухо. Надежда  не  желала  умирать.  Слишком
многое уже успело умереть.
     Рептилия покачала головой.
     - Пока вы испытываете чувства друг по отношению  к  другу...  Словом,
никогда.
     - Я еще появлюсь, - Форгаст распрощался с ним, крепко  пожал  руку  и
удалился. Кельир остался, и взгляд его мрачнел все больше.
     - Я оставлю средство связи, - он положил на стол небольшой  шарик.  -
Надумаете работать - мы будем рады. Нет - так нет. Боюсь только,  что  вам
все равно придется проторчать здесь очень долго... так что подумайте.
     И тоже удалился. Рептилия осмотрела Гевиара (достаточно бесцеремонно,
подумалось ему), оставила какие-то снадобья и покинула комнатку.
     Послышался звук запираемой двери.


     Спустя восемнадцать дней он вызвал Кельира и сказал, что согласен.





                            Константин БОЯНДИН

                            ПРИВИЛЕГИЯ ХОЗЯИНА




     Хоть  и  запрещены  на  Ралионе  повсеместно  культы  Хаоса,  все  же
выговорили его  боги  себе  право  посылать  своего  вестника  -  знаменуя
грядущие беды и разрушения - один раз в двадцать лет. Но и это право  было
снабжено множеством условий. Знали боги, как падки смертные на  мимолетный
блеск власти, притягательную силу богатства, знаний, возможностей. На  все
то, что отличает их от других.
     Канули в Пустоту имена тех, кто выпустил в  мир  Вестников,  променяв
безопасность своих сородичей на личный достаток. Многие из них живы  и  по
сей день - но многие ли стали бы осуждать их? Соблазн велик, а боги  Хаоса
щедры...


     Гора была слишком велика для крохотного островка.
     И все  же  размещались  у  ее  подножия  и  на  склонах  ее  джунгли,
кустарники, крохотные озерца, мелкие болота и голые каменные проплешины.
     На полпути к вершине, на ровной площадке, созданной  волей  подземных
стихий, расположился домик отшельника. Седовласый друид,  оставивший  свой
пост после многих  лет  службы,  посвятил  себя  изучению  высших  материй
вселенной  -  вопросов  устройства  мироздания,  путей  разума,   пределов
возможностей смертных. Звали его Шерам.
     Немногие знали о его существовании. Корабли порой причаливали,  чтобы
набрать воды из хрустально чистых источников и  собрать  несколько  корзин
сочных плодов. Никто  не  задумывался,  кто  поддерживает  эту  чистоту  и
изобилие.  Воистину,  хозяин  никогда  не  заметен,   заметно   лишь   его
отсутствие.
     На  вершине  горы  густой  слой  мха  надежно  скрыл  остатки  башни,
воздвигнутой  многие  столетия  назад.  Занятые  кровопролитными  войнами,
окружающие не уделяли руинам никакого  внимания.  Что  в  них  особенного?
Сотни и тысячи руин разбросаны по всему свету, и сколько еще  добавится  в
ближайшее время? Что  с  того,  что  некогда  была  она  неприступна?  Все
проходит, все разрушается.
     Отшельник знал о башне, но не считал нужным изучать ее. Да и  не  под
силам ему было самому таскать тяжеленные камни. По  приказу  его  ползучие
лианы могли оплести тяжелые глыбы, сдвинуть их,  открыть  вход  в  забытые
подземелья - но не приказывал отшельник, и росли лианы так,  как  им  было
удобно.
     Ансей любил сидеть, сложив руки-крылья, на самой вершине руин -  надо
всем  островом.  Он  слышал  крики  птиц,  где  бы  над  островом  они  не
проносились, шелест змей, выползающих на солнце  погреться,  шорох  мелких
животных, суетящихся внизу. Сам он был  мал,  и  ощущать  себя  надо  всем
видимым миром было невероятно приятно.


     Жизнь для него началась с ощущения острой боли - словно  десяток  игл
разрывал его на части. Окружающий мир вращался вокруг него, воздух свистел
в ушах, чьи-то резкие крики разрывали слух.
     Затем чистый и звонкий звук  оглушил  его  -  словно  сотня  лучников
одновременно выпустила сотню стрел.
     После этого Ансей помнил странное, уродливое лицо,  склонившееся  над
ним,  мягкий  и  приветливый  голос,  который  произнес  странные   слова,
сложившиеся в фразу: "Добро пожаловать, малыш!".
     После этого длительное время было темно, пусто и больно.


     Шерам, подстрелив хищника, который сжимал в когтях  тщедушное  тельце
Ансея, в тот же день обошел весь остров. Но никто из его сородичей не  жил
на острове. Откуда взялся хищник и зачем ему вздумалось лететь в  открытый
океан - подобные птицы на острове тоже не водились -  видимо,  не  суждено
было узнать.
     Убедившись, что его нежданный гость  жив  (раны  были  глубокими,  но
излечить их труда не составляло), Шерам только вздохнул. Он удалился сюда,
чтобы провести остаток жизни в одиночестве и  размышлениях  -  и  вот  он,
конец одиночества. Видимо, не судьба.
     Он не имел ни малейшего понятия, как воспитывать столь  мало  похожее
на человека существо, но выбора не было. Более того, прежде он был склонен
вообще не верить в существование такой расы.  Воистину,  век  живи  -  век
учись.
     Опасения его оказались напрасными. Он не мог научить своего приемного
сына летать, но смог научить его разговаривать. Думать тот  научился  сам.
Имя ему друид, недолго думая, взял из того же языка, на  котором  писались
известные ему заклинания. Ансей - "пушинка".
     Возможно, не самое удачное имя...


     Жизнь текла достаточно однообразно.
     Ансей, весь внимание, слушал своего приемного отца  и  не  переставал
удивляться разнообразию мира, что лежал где-то вдали,  за  горизонтом,  за
пределами их островка. Будучи существом довольно слабым, Ансей поначалу не
был для Шерама ничем, кроме обузы, но друид этого  старался  не  замечать.
Когда малыш научился - правда,  неловко  и  недолго  -  использовать  свои
крылья, чтобы замедлять падение, он нашел себе занятие:  собирал  плоды  с
деревьев, забирался  на  крышу  дома,  чтобы  устранять  течи,  следил  за
небольшим огородом. Сорняки и так не  отваживались  вырастать  на  огороде
Шерама, но птицы и звери были всегда не прочь полакомиться его дарами.
     Из когтя хищника, который едва не сожрал  Ансея,  друид  сделал  тому
оружие - небольшой кривой нож, который служил и инструментом, и  средством
самозащиты. Впрочем, защищаться было не от кого.
     Ансей поначалу испугался, когда Шерам сказал  ему,  что  самое  время
научиться справляться со всем самому - в том случае, если он останется  на
острове один. Для Ансея Шерам был такой же неотъемлемой частью  мира,  как
его собственные руки-крылья, ноги, прочие  части  тела,  земля,  воздух  и
солнце. Исчезновение чего бы то  ни  было  из  этого  списка  означало  бы
катастрофу. Шерам покачал  головой  и  понял,  что  хочешь  не  хочешь,  а
придется преподать малышу и философию, и  многое  из  того,  что  казалось
необязательным для жизни.
     Свой дар  предвидения  Шерам,  как  и  многие  другие  предсказатели,
никогда не обращал на собственную жизнь.  Но  помнил,  как,  взяв  в  руки
истерзанный когтями комочек, которому позже дал имя Ансей, он осознал, что
это существо его переживет.
     Ничего страшного в этом нет... если не считать, что смерть - полное и
окончательное завершение какого бы то ни было существования.
     А этой истине обучить невозможно.


     По своему обыкновению, они беседовали в часы, когда солнце зависало в
зените, обжигая остров и прогоняя всех  его  обитателей  в  благословенную
тень. Ансей сидел в кроне дерева,  где  ощущал  себя  почему-то  в  родной
стихии. Шерам сидел у дома, в стареньком деревянном кресле.
     - Итак, ты считаешь, что время идет, а ты не узнаешь ничего нового, -
Шерам не старался говорить громко, ибо слух у Ансея был невероятно острым.
- Однако,  это  не  так.  Если  жизнь  начинает  казаться  однообразной  и
бесцельной - значит, ты внутренне сопротивляешься тем знаниям, которые она
дает. Есть два простых выхода. Первый - изменить окружающий мир так, чтобы
он тебя устраивал.
     Ансей присвистнул.
     - Но как? Безо всего, голыми руками?
     - Разум - самое острое оружие, малыш, - Шерам  ловко  поймал  яблоко,
которое ему сбросили сверху и кивнул в знак благодарности. - Как и  всякое
оружие, без употребления он ржавеет. Так что даже голые руки - это еще  не
признак поражения. Всегда остается голова.
     - А второй выход?
     - Второй - перебороть себя, принять условия окружающего мира, правила
его игры и использовать все то, что он дает. Так живут многие из нас.  Так
стараюсь жить я.
     Ансей думал довольно долго, иногда  издавая  свист  разных  оттенков,
который заменял ему мимику. Шерам удивлялся,  как  быстро  малыш  научился
понимать выражения его лица и как сложно поначалу оказалось ему, ученому с
огромным опытом, привыкнуть к незнакомому способу выражения эмоций.
     - Не означает ли это  поражения?  Отказа  от  достижения  собственных
целей?
     - Подумай сам, разве только одна дорога ведет к выбранной цели? Разве
так уж важно, какой именно дорогой идти?
     Закрыв глаза, Шерам готов был бы поклясться, что сей диспут он  ведет
не со странным рукокрылым существом трех лет от роду, а со своим  коллегой
с  солидным  опытом  за  плечами.  Малыш  развивался  очень   быстро.   По
человеческим меркам - невероятно быстро.
     Значит, и век его значительно короче, подумал он с грустью. Но он  не
станет говорить об этом Ансею, тому и так достаточно страшно.  Неизвестно,
снятся ли ему сны - но во сне иногда он плотнее закутывается  в  крылья  и
тихо, едва ощутимо, пищит.


     Ансей полюбил бродить по пещерам. Время, вода и ветер выточили немало
полускрытых пещер, гротов, расщелин - там он ощущал  себя  тоже  в  родной
стихии. Но... как-то по-другому.
     Незаметно для самого себя Ансей научился пользоваться своим  звуковым
радаром.