нования - и кажется  легкой.
Верхний карниз барабана и пространство между его окнами - все в лазурных
и белых майоликах, испещренных золотою вязью куфических надписей.  Широ-
кая, блистающая полировкою лента белых и лазурных изразцов, тоже  вся  в
золотой вязи, идет и над большими полукруглыми окнами  по  стене  самого
восьмиугольника.
   Худой, живоглазый мулла быстро распахнул дверь, и,  разутые,  скользя
по желтым камышовым циновкам, вступили мы в  прохладу  и  сумрак,  слабо
озаренный голубым и розовым светом драгоценных разноцветных стекол. "Что
это кажется странным в этой мечети?" - думал я, пока глаза мои  привыкли
к ее полусвету. И, наконец, понял: ах, то, что нет в ней обычного  прос-
тора!
   Простора нет потому, что стоит в ней восьмиугольная колоннада: восемь
широких столпов и шестнадцать колонн,  соединенных  архитравом.  Пролеты
между ними - арками. Как старинная парча, покрывает эти столпы и  архит-
рав блеклая зелень, матовое серебро и золото мозаики, переносящей  мысль
к Византии. Византийскими капителями увенчаны и колонны.
   Но мало того: за этой аркадой высится вторая - круг из четырех  стол-
пов и двенадцати колонн, поддерживающий барабан с куполом,  круг  колонн
яшмовых и порфировых - наследие Соломона и Адриана. И уже совсем необыч-
но то, что с великим изумлением видишь в этом круге, за этими колоннами,
за соединяющей их невысокой бронзовой  решеткой:  под  зеленым  шелковым
балдахином, нарушая всякое представление о всяческой человеческой  пост-
ройке, тяжко и грубо чернеет дикая морщинистая глыба гигантского  камня!
Купол выстлан внутри той же матовой зелено-золотой парчой мозаики.  Ска-
зочно-разноцветное сияние льют рубиновые, сапфировые, топазовые  стекла.
Неясно блистает весь храм мраморами и загорающимися гранями хрусталя  на
несметных люстрах. Тонким ароматом кипариса и розовой воды напоен  прох-
ладный сумрак... Зачем же так первобытно вторглась в  этот  божественный
молитвенный чертог сама природа?
   Талмуд говорит:
   "Камень Мориа, скала, на которой первый человек принес первую  жертву
Богу, есть средоточие мира. Скалу Мориа, что была покрыта некогда храмом
Соломона, а ныне хранима мечетью Омара, положил  в  основание  вселенной
сам Бог".
   Древние книги и легенды Иудеи и Аравии говорят:
   "В Иерусалиме Бог сказал Скале: ты - основание, от коего начал я соз-
дание мира... От тебя воскреснут сыны человеческие из мертвых".
   "Сойдя в пещеру под Скалой, Медшир-ед-Дан видел чудо чудес:  колеблю-
щаяся глыба Скалы, ничем и никем не поддерживаемая, висела в высоте, по-
добно парящему орлу".
   Магомет - в ночь своего путешествия из Медины в Иерусалим на  верблю-
дице Молнии - "стал своей священной стопою на Скалу Мориа, раскачивающу-
юся между небом и землею". Был взмах, почти достигший врат рая, - и Ска-
ла издала крик радости. Но пророк повелел ей молчать - и вошел во  врата
рая. А Скала вновь пала к земле - и вновь вознеслась - и в движении сво-
ем пребывает и доныне: "не мешаясь с прахом и не смея преступить неба".
   Кабалистические книги говорят:
   "Адонаи-Господь воздвиг в Бездне Камень и начертал на Камне имя  свя-
тое. Когда поднимаются воды Бездны до Камня, они отбегают вспять в  ужа-
се. Когда произносится ложное слово, Камень погружается в воды - и  смы-
ваются буквы святого имени. Но ангел Азариэла, имеющий 17 ключей  к  та-
инству святого имени, снова пишет его на Камне, и оно снова гонит  прочь
воды".
   "В дни пророков Камень был внутри святилища храма Соломона, и первос-
вященник ставил на нем курящуюся кадильницу. На нем же  стоял  и  Ковчег
Завета, урна с манной и лежал вечно цветущий жезл  Аарона.  Ныне  Ковчег
Завета скрыт в тайниках под Камнем, где сохранял его от врагов сам Соло-
мон, которому Камень давал неземную силу: с него видел царь весь мир  от
края и до края - и понимал язык птиц и зверей".
   Но вот в день падения храма, в девятое число месяца Аба, Камень Жизни
останавливается. Сила его иссякает. Тайну Тайн,  неизреченные  письмена,
означающие святое имя, прочел Иисус. И к нему же перешла и  сила  Камня.
"Иисус, воспринявший силу его, творил чудеса этой силой". Где же  теперь
силы Камня?
   После Иисуса, говорит Ислам, сила Камня перешла к пророку. И прав Ис-
лам: пророк дал "движение" Камню. "Но недолго  сияло  солнце  Ислама  во
всей славе своей". Что же готовит миру будущее?
   1908
 
   ШЕОЛ
 
 
   В сумерки, проходя по базару в Яффе, я нечаянно поднял глаза и увидел
тонкий серп луны. Закрывались в полумраке рядов  лавочки,  проносили  от
фонтана последние кувшины. Собаки, горбясь и сливаясь с темнотой  внизу,
подбирали остатки торга. Неожиданно дошла откуда-то нежная сладость цве-
тущего дерева. Я поднял глаза и увидел в легком и прозрачном небе  вихор
пальмы, а над ним - острый, чистый, тонкий "лук Астарты".
   На берегу, под городской стеной, тянуло теплым  ветром  с  неоглядной
мелкой зыби взморья. Чуть видные, мягко и красиво намазанные сизой мутью
облака терялись на закате... "Сумерки, море,  угол  ханаанско-аравийских
берегов..." - подумал я. Над стеной, в старом  каменном  домишке,  зияет
черная оконная дыра без стекол. Слышно, как там, в каморке без огня, ук-
ладываются спать и, плача, ссорятся дети. На западе, над лиловатой тьмой
моря, склоняется покрасневший, меркнущий и теряющийся в небе  полумесяц.
И так пустынны сумерки над гаванью бесследно исчезнувшего с  лица  земли
Ханаана, так все просто и бедно вокруг, точно я один в мире, у его  без-
людного начала...
   На другой день я покинул Яффу. Убирали трапы, вечерело. Жаркое солнце
склонялось к золотому морю. Рейд стоял как зеркало, рифы обнажились, от-
дыхали, белые чайки, плававшие над кормой, казались  огромными.  В  упор
освещенная Яффа, громоздясь на холме перед нами, переливалась зеркальным
отражением воды и вся была цвета банана. Задрожала, поворачиваясь,  кор-
ма, забурлил винт - и Яффа тронулась. Но я не спускал с нее глаз до  тех
пор, пока она, все отдаляясь, не слилась, наконец, с песками на юге, фи-
олетовыми от голубой дымки воздуха и опускающегося солнца.
   А потом я смотрел на Саронскую долину, вдоль которой мы шли на север.
Все смутней и печальней становилась долина. Солнце погасло, и вода у бе-
регов стала тяжелой, кубовой. Одиноким, затерянным казалось какое-то се-
леньице, далеко-далеко белевшее в сини равнины. Я смотрел и дивился без-
людности этого побережья. Вон где-то там, в устьях мелких  рек,  бегущих
от Кармила, лежала Кесария. Некогда это был славный порт и город  Ирода;
теперь только пески, камни и колючий кустарник... И так - по всему побе-
режью.
   С вечера было тепло и ясно. Палуба, испещренная легкими тенями  снас-
тей, блестела. В вышине, сквозь снасти, тепло сиял полумесяц. Но близил-
ся Ливан. На ночь я открыл в каюте иллюминатор - и после полуночи  прос-
нулся: стало прохладно, по темной каюте ходил сильный влажный  ветер.  Я
заглянул в иллюминатор: и там была серая темь. Пахло морем. Ливан  дышал
мглою. Во мгле, как на краю  земли,  висели  два  мутных  маячных  огня.
Дальний был красноватый. Я подумал: это Тир или Сидон. И мне стало  жут-
ко.
   За Кесарией - следы Египта и Финикии. Во времена служения Астарте  на
месте Кесарии был какой-то большой ханаанский город, упоминаемый в надг-
робном заклятии царя Эзмунацара. Ранее, во времена поклонения "богу все-
пожирающего времени", крокодилу, был египетский Крокодилопос. И  в  пес-
ках, затянувших останки этих городов, и теперь еще находят разбитые сие-
ниты, погребальные колодцы крокодилов...
   В полночь мы прошли Кармил, горный мыс Ваала Громовержца.  С  Кармила
иудейские пророки метали самые ярые проклятия язычеству. На  Кармиле,  в
одной из пещер троглодитов, жил Илия, лютейший враг Ваала. Но  жизнь  на
Кармиле, бывшем ипостасью Ваала, не прошла для Илии даром. Тысячи преда-
ний слили его образ с образом солнечного бога: Илия был питаем  вранами,
повелевал громами и бурями, низводил огнь и дождь с  неба,  превращал  в
камни растения, заживо, как истый сын Солнца, вознесся к нему на пламен-
ной колеснице. И все это сделал Кармил, на котором не было даже капищ, -
только каменные жертвенники, - Кармил, у  подошвы  которого  Лемех  убил
одичавшего Каина, приняв его за зверя. Необозримое море, с  трех  сторон
лежащее под Кармилом, бушует круглый год.  И  богослужения  в  монастыре
кармелитов, стоящем теперь на Кармиле, принимают  порой  жуткое  величие
древних языческих богослужений. "Море заглушало голоса поющих и орган, -
говорит один паломник. - Над горою стоял непрерывающийся гул - глас  Бо-
жий, потрясающий пустыню и приводящий в содрогание горы..."
   Качало у Кармила и нынче. Засыпая, я  чувствовал,  как  темная  каюта
опускается и поднимается, слышал скрип переборок. Теперь было тихо. Кар-
мил был уже далеко. Ровно, с однообразным плеском бежала вода вдоль бор-
та погруженного в сон и тьму парохода. Мы шли уже мимо "блудилищных гро-
тов Астарты" и погребальных спэосов, мимо каменисто-песчаной полосы  под
волнистыми отрогами и скатами Ливана, - мимо самого Шеола, этого  сплош-
ного некрополя между Тиром и Сидоном. Когда-то от Тира до Сидона  "можно
было пройти под землею - по гробовым пещерам и колодцам". И  как  дерзко
мешались когда-то с ними "гроты" Астарты!  Ее  поклонники  и  поклонницы
чертили мистический знак треугольника даже на  стенах  спэосов.  А  Тир?
Разве думал он о смерти, - он, "Сын Солнца и  Моря,  рожденный  в  веках
баснословных, превзошедший все народы жаждой жизни, алкавший земель все-
го мира"?
   И все же победила - смерть. "Тир, умолкший среди моря! Кую мзду  при-
обрел ты от него? Сия глаголет Адонаи-Господь: се аз на тя, Сур, и  при-
веду на тя языки многи, яко же восходит море волнами своими..."  Ужасные
слова! Но есть еще ужаснее: "Вот я приведу на тебя. Тир, лютейших из на-
родов, и они обнажат мечи свои против красы твоей... Сделаю тебя городом
опустелым, подобно городам необитаемым, когда подниму на тебя  пучину...
Низведу тебя с отходящими в могилу, к народу, давно  бывшему,  и  помещу
тебя в преисподних земли... Ибо вознеслось сердце  твое  и  сказало:  аз
есмь Бог!"
   "Аз есмь Бог..." Библейские пророки до  потрясающей  высоты  вознесли
проклятия слишком "вознесшейся" жизни. И по слову их и  вышло:  тиро-си-
донский берег, столь щедро оплодотворяемый Богиней Жизни, дал начало об-
разу Шеола - преисподней. Его погребальные камеры и колодцы,  перемешан-
ные с гротами страсти, получили страшные названия "сетей  смерти",  "ко-
лодцев гибели". И "простерся страх смертный над радостной  страной  Ваа-
ла-Солнца". Это ведь он, этот страх, внушил царю Эзмунацару  мольбу  его
скорби и беззащитности:
   "В месяц дождей, в год четырнадцатый царствования... Поражен,  пленен
я, наследник дней героев, сошел в ад, сын бога  смерти...  Заклятие  мое
перед всем царством и всем человечеством: да не  вскрывает  никто  входа
моего, не сдвигает гробницы моей, не оскорбляет меня  внесением  другого
гроба!"
   Бог ли человек? Или "сын бога смерти"?
   На это ответил сын Божий.
   1909
 
   ПУСТЫНЯ ДЬЯВОЛА
 
   I
 
   "Глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь Господу, прямыми сделайте
стези ему..."
   Глядя с крыш Иерусалима на каменистые окрестности  -  чаще  всего  на
восток, на пустыню Иудейскую, - каждый раз вспоминаю я эти слова, - про-
лог величайшей из земных трагедий.
   Дьявол, Азазел, имя и образ которого так и остались тайной, был  изд-
ревле владыкой пустыни. Это он обитал в ее знойном  серо-каменном  море,
некогда взбудораженном подземными силами и навсегда застывшем.  Это  ему
каждый год - в десятый день седьмого месяца - посылали левиты и  первос-
вященники Козла Отпущения - от лица всего Израиля, за все грехи  его.  И
не странно ли, что именно оттуда прозвучали первые глаголы предтечи!
   После бури и молний Бог пришел в пещеру Илии в сладостном веянье вет-
ра. Сладостным ветром было и пришествие в мир Иисуса. Но лежала  "секира
при корне дерева". Жуткими пророчествами возвестил предтеча  о  грядущем
за ним.
   Не было тогда города, равного богатством и красой Иерусалиму. Из Яффы
были видны его здания, блиставшие золотом и мрамором:  "Иоанн  же  носил
одежду из верблюжьего волоса и пояс кожаный на чреслах своих".
   В тишине зеленых долин, в мирных людных селениях  протекла  молодость
Иисуса. Но в первые же дни служения своего должен  был  он  отдать  дань
пустыне. Он крестится - и уже готов раскрыть уста, дабы  благовествовать
миру величайшую радость. Но - "Дух ведет его в пустыню", в царство  Аза-
зела, тех ветхозаветных, Богом проклятых мест, где "скрылся Каин, жажду-
щий крови брата своего". "И был Иисус там сорок дней,  искушаемый  сата-
ною, и был со зверями".
   Пустыня видна с крыш Иерусалима. Пустыней называется только тот скат,
та дикая и от века бесплодная вулканическая страна, что за Элеоном,  эти
растрескавшиеся от жгучего солнца бугры и перевалы, усеянные колючками и
голышами, волны и впадины былых землетрясений. Но разве  власть  Азазела
не простирается и на тропически-знойный дол Иордана, - эту глубочайшую в
мире низменность, с ее смертоносными лихорадками и воистину мертвыми во-
дами, одно дыхание которых убивает все живое?
   Небо нынче нежное, бледно-голубое. Небо и солнце затуманены  дыханием
полдня, сухого, горячего, душного. Жаром веет от старого каменного горо-
да, его узких и грязных базарных ходов под сплошною кровлей  сизо-песоч-
ного цвета. Одинокая пальма, возвышающаяся на  южной  окраине,  опустила
свое неподвижное опахало. Тускло темнеют куполы Гроба Господня и  мечети
Омара. Тысячи черных стрижей кружат, сверлят полдневную тишину скрипучим
верезжанием. И море пепельно-сиреневых  холмов,  простирающееся  окрест,
дремлет, теряется в мглистой суши...
   Побледнела даже сказочно яркая бирюза у подошвы Моава.
 
 
   II
 
   После полдня тянет легкий ветер, небо, воздух, солнце - все становит-
ся ярче, яснее.
   За иссохшим руслом Кедрона дорога поднимается - мимо погребальной пе-
щеры Богоматери, Гефсиманского сада и гробниц Авесалома и  Иосафата,  по
каменистым склонам Элеона, среди несметных  плит  еврейского  некрополя,
стоящих как раскрытые книги, испещренные крупными письменами.
   Есть ли в мире другая земля, где бы сочеталось  столько  дорогих  для
человеческого сердца воспоминаний?
   Гроб Мариам! У стен сада, столь любимого сыном, в ложе кремнистой до-
лины, под сводами древнего полуподземного храма, во тьме которого блещут
огни, оклады и самоцветы, почила она, простая женщина из Назарета,  вен-
чанная высшею славой - земной и небесной.
   А русло Кедрона? Это дол Иосафата, место  грядущего  Страшного  суда,
великая житница Смерти. Нет правоверного иудея и  мусульманина,  который
не полагал бы несказанной радостью быть погребенным в этой  юдоли  и  не
верил бы, что и всех лишенных этой радости созовет в нее Господь в  день
суда своего. Он ведь сказал устами Иоиля: "Я соберу все народы и приведу
их в долину Иосафатову".
   Солнце уже клонится к западу, за Иерусалим. От  его  восточной  стены
пала тень. Но ослепительно-золотисты  скаты  Элеона,  дорога,  извилисто
прорезанная по ним, плиты и гробницы. Золотиста лазурь  над  Кедроном  и
горой, золотисто-песочного цвета ястреба, реющие  над  нами,  трепещущие
своими острыми, в черных ободках крыльями: любят они  эти  скаты,  любят
сушь пустыни, в которую медленно вступаем мы,  огибая  среди  запыленных
олив Элеон.
   За Элеоном - Вифания. Это уже преддверие  пустыни.  Несколько  старых
верблюдов в грязно-рыжей сухой шерсти загораживают дорогу  на  повороте,
грубым видом своим говоря о патриархальных скитаньях в камнях и  песках.
Но кругом еще мирно и весело. Чист и силен предвечерний свет, дали ясны,
небо бездонно, склоны и холмы в садах и виноградниках. Даже тощие посевы
зреют кое-где на глинистой почве между ними. И Абудис,  что  направо,  и
Вифания, что налево, - несколько кубов из серого  булыжника,  окруженных
смоковницами, огромными кактусами, запыленными терновниками;  в  крутых,
кривых и узких проходах между ними всюду сор и тряпки, полуголые  черные
дети, слепцы и убогие. Но как все-таки должны были радовать после пусты-
ни их сады и люди!
   И живым кажется образ Иисуса. Сколько раз подходил он сюда,  похудев-
ший, побледневший за дорогу в пустыне! Здесь жили друзья его. О древнос-
ти могилы Лазаря говорят те камни времен Ирода, из которых сложен вход в
могильную пещеру, куда спускаются узкой холодною шахтой, со свечой в ру-
ке. Подлинней же всего древность того пути, что ведет от Вифании в стра-
ну Азазела глубокой, извилистой и страшной в своей мертвенности  лощиной
Эль-Хот. Этот путь неизменен от века. Иных сносных путей в  пустыне  Иу-
дейской нет, не было, да и не могло быть, ибо только на этом  пути  есть
источник, - источник Апостолов, - без  которого  немыслимы  переходы  по
ней.
   От Вифании начинается спуск, неуклонное падение.  И  страна,  лежащая
окрест, сперва поражает своей красотой,  волнует  радостью,  обманывает,
как искуситель.
   На одном из скатов за Вифанией мы останавливаемся, очарованные.  Воз-
дух так прозрачен, точно его совсем нет. И пустыня,  каменным  волнистым
морем падающая к Иордану, кажется так мала! Как серебристо-голубой туман
- далекая и неоглядная долина Иордана. Южное устье ее налито сейчас  та-
ким густым и ярким аквамарином, который кажется неестественным на земле.
А Моавитские горы похожи на великую грозовую тучу против солнца,  засту-
пившую весь восток и ни с чем не сравнимую по нежности, воздушности.  Но
минута - и это видение исчезает надолго, надолго...
   Мы теперь в стране, лишенной всякого очарования, -  если  не  считать
редких пятен огненного мака, кое-где оживляющего  ее.  Резкими,  крутыми
изломами вьется и падает дорога с возвышенности на возвышенность. Быстро
замыкается горизонт скалистыми и глинистыми ковригами, разделенными  та-
кими же логами... Мы уже давно в глубоком, извилистом ложе  потока,  ис-
сохшего в незапамятное время, и известковая дорога, пробитая здесь  тоже
с незапамятного времени, поминутно переходит с одного бока на другой. Ни
единого живого существа, кроме ящериц, не замечает глаз и не слышит ухо,
гробовая тишина стоит над этой страной, столь бесплодной, что даже древ-
нейших кочевников ужасала она, навеки связанная с образом незримо Обита-
ющего в ней. Недаром бедуины еще и  до  сих  пор  складывают  вдоль  Ва-
ди-эль-Хот пирамидки из щебня - в знак заклятия темных сил пустыни.  Нет
никакого сомнения в правоте тех, что называют этот путь именно  тем,  по
которому, до самой таинственной "середины" его, провожали левиты  жертву
Азазелу. Какой же ужас должен был охватывать проходящих здесь  при  виде
Иоанна, решившегося разделить его обитель, когда внезапно, во весь  свой
рост, с громовыми глаголами, появлялся он перед  ними  из-за  камней,  в
одежде из верблюжьего волоса! И что должно было испытать сердце  Иисуса,
обреченного провести здесь столько ночей - с их призраками, с лихорадоч-
но-знойным ветром от Мертвого моря!
 
 
   III
 
   В глубокой котловине, из которой видны только жесткие  очертания  ок-
рестных бугров да вечернее небо, белеет хан, - нечто вроде каменного са-
рая, - и жарко блестит при низком солнце вода возле него. Это место, где
не раз отдыхал Иисус. Это "источник Апостолов", или, по-древнему, источ-
ник Солнца, ибо не могли не посвятить древние эту "жизнь  пустыни"  богу
жизни. Три бедуина, без плащей, с черными палками в серебряных  обручах,
стоят возле худых осликов и поджарых потных лошадей под седлами, с  жад-
ностью пьющих. Два сидят на пороге хана и курят, пристально глядя на нас
черными византийскими глазами. Эти глаза ровно ничего  не  выражают,  но
кто знает, что на уме у этих измаильтян?
   Те, что у источника, - народ оборванный и невзрачный. Сидящие на  по-
роге - дело иное. И особенно один из них. Он неподвижным взглядом следит
за нами, пока мы поим лошад