отой.
   Месяцами она обещала себе разобрать  бабушкины  вещи  на  чердаке  сарая.
Городская церковь, как она знала, охотно примет,  например,  старую  одежду.
Откуда все это взялось, удивлялась она, взирая на целую гору тряпья. Сдернув
старое покрывало с сундуков и коробок, Моника раскашлялась и расчихалась  от
поднятой пыли. Подняла повыше керосиновый фонарь, чтобы прочесть на коробках
бабушкины  записи.  Моника  с  удивлением  обнаружила,  что  многие  коробки
датированы  сороковыми  и  тридцатыми  годами.  Наткнулась   на   альбом   с
фотографиями матери, когда та была ребенком. Пожелтевшие фотографии,  снятые
старенькой бабушкиной камерой.
   С изумлением увидела на одной из карточек маму в нарядной  форме  той  же
самой школы, куда  ходила  сама.  Множество  фотоснимков  запечатлели  Розу,
стоящую  в  центре  группы  одноклассников.  Моника  помнила  из  бабушкиных
рассказов, что на долю ее матери перепадали в основном  насмешки  и  горькие
эпитеты,  и  поэтому  удивилась,  залюбовавшись  хорошенькой   светловолосой
девочкой, сидящей в большом автомобиле с откидным верхом рядом с  мальчиком,
который обнимал ее за плечи. Моника пристально всмотрелась  в  снимок.  Лицо
мальчика показалось ей знакомым, однако изображение было  смазанным.  Моника
просмотрела другие фотографии, поведавшие о ее матери  такое,  чего  она  не
знала раньше. Роза в короне королевы. Роза  в  очаровательном  белом  платье
возле стойки с газировкой в аптеке Хайстетлеров, а  вокруг  другие  девочки,
все улыбаются и одеты столь же нарядно.
   Моника обнаружила много других фотокарточек. Роза, стоящая  возле  статуи
Свободы. Роза на корабле, отплывающем от  морского  вокзала.  Роза  на  фоне
Эйфелевой башни. Роза рядом с гвардейцем у  Букингемского  дворца.  Поначалу
Моника заподозрила, что это фотомонтаж, но снимки, похоже, были  подлинными.
Ее мама, оказывается, вовсе не жила затворницей в  здешних  горах  всю  свою
жизнь. Оказывается, она путешествовала по Соединенным Штатам  и  побывала  в
Европе. Хотя это открытие существенно не изменило отношения Моники к матери,
она не могла отделаться от ощущения, будто ее одурачили.
   Пролистав фотоальбом, Моника прочла под снимками названия  городов:  Рим,
Венеция, Женева, Вена.
   "Все годы бабушка твердила мне, какое это счастье  жить  здесь.  Дескать,
луна над Монтаной светит ярче, чем где бы то  ни  было.  Дескать,  не  стоит
сходить с ума от желания повидать дальние страны. Однако ради кого  она  все
это твердила? Ради себя самой? Ради меня?  Ради  Розы?"  Не  находя  ответа,
Моника всматривалась в снимки в надежде узнать как можно больше. На одном из
них Роза была запечатлена после возвращения в Монтану с кожаным чемоданом  в
руках, обклеенным этикетками из разных стран. Выражение ее лица было  таким,
что Моника предположила: пока мама была в Европе, случилось что-то  ужасное.
На более поздних фотографиях у ее матери было озабоченное  лицо,  неряшливая
одежда, а вместо длинных ухоженных волос растрепанные тусклые космы. Лишь на
одном снимке, датированном  4  июля  1976  года.  Роза  выглядела  такой  же
красавицей, как раньше. В этот день она встретила Теда Мартина.
   Неожиданно Моника наткнулась на снимок,  который  был  сделан  ее  отцом:
Роза, сидящая на коленях, склонившись над озером.
   Ее волосы ниспадали пышными волнами, но глаза выражали  то  же  тревожное
предчувствие, какое было  в  глазах  самой  Моники,  когда  она  взирала  на
собственное отражение в воде после того, как занималась с Остином любовью.
   Моника искала фотографию своего отца, чтобы узнать, есть  ли  между  ними
хоть какое-то  сходство.  Но  тщетно.  Возможно,  все  снимки  Теда  Мартина
уничтожила Роза, а может быть, она просто не помещала их в альбом.
   Чем  глубже  погружалась  Моника  в  прошлое  своей  семьи,   тем   более
упрочивалась ее обида. Она начинала понимать, как самолюбива была ее мать  и
как велика была в ней жалость к самой себе. Роза не  только  затворилась  от
людей после того, как ее бросил Тед Мартин, но сознательно уничтожила все те
драгоценные крупицы правды о себе и Теде, которые могли бы  развеять  страхи
Моники перед будущим.
   Подобно лавине, на Монику наваливались обрывки высказываний, которым  она
в страхе внимала всю свою жизнь.
   Она явственно слышала голос доктора: "Фостер Скай  был  очень  богат.  Он
отстроил эту долину, но  не  голыми  руками".  "Твой  дедушка  был  искусный
строитель", - говаривала Аделаида, и Моника воспринимала ее слова так, будто
Фостер собственными руками вбил каждый гвоздь. Теперь она знала, что  Фостер
нанимал людей в городе.., так же, как Остин Синклер. "Фостер Скай работал не
покладая рук", - говорила Аделаида. "Фостер Скай думал о будущем,  -  сказал
однажды Вернер Хайстетлер. -Если бы не он и не его  деньги,  большинство  из
нас не имели бы средств к существованию". "Однажды  он  уехал  отсюда  и  не
вернулся, - говорила Аделаида.  -  Ему  не  нужна  была  семья".  Голоса  из
прошлого, казалось, переполняли сарай. Поначалу  Моника  пыталась  выстроить
все сказанное в хронологическом порядке и  сверить  с  фотографиями.  Что-то
новое выплыло наружу. Что-то, в чем она не была до  конца  уверена.  И  лишь
одно не вызывало никаких сомнений.
   Аделаида была молода, когда появилась в Монтане с Фостером. Он был  очень
богат и, наверное, мечтал о таких же комфортных условиях жизни здесь,  какие
были у него в Сан-Франциско. По словам бабушки, Силвер-Спе  в  ту  пору  был
захудалым курортным местечком, и ничем больше. Фостер, как человек с деловым
чутьем, прозрел богатые возможности, которые таятся в этом волшебном крае  с
минеральными  источниками.  Вместо  того,  чтобы  хранить  свои   деньги   в
безопасности под  матрасом,  как  советовала  ему  Аделаида,  он,  "искусный
строитель", построил не только двухэтажную хижину, в которой они  жили.  Как
полагала Моника, дедушка вложил деньги в строительство аптеки  Хайстетлеров.
Верной Хайстетлер был в то время ребенком, зато его  отец  извлек  из  этого
вложения большую выгоду. Методистская церковь в городе по  своему  убранству
напоминала хижину Моники. Не исключено, что Фостер воздвиг и ее. А  почтамт?
А универсам? Сколько же людей в городе были бы обязаны дедушке, если  бы  он
был жив?
   Готова ли была мириться Аделаида с щедростью Фостера?  Будучи  практичной
женщиной,  находящей  применение  в  хозяйстве  даже   самому   потрепанному
полотенцу, она, без сомнения, встречала в штыки его  денежные  вложения.  Не
это ли вкупе с ее высокомерием побудило Фостера уехать?
   Моника знала наверняка, отчего Аделаида не взыскивала по  старым  долгам.
Из-за гордости. Именно ее гордость привела к разрыву  отношений  Аделаиды  с
горожанами.  Но  раз  она  не   требовала   погашения   займов,   в   городе
воздерживались открыто ругать ее за то, что по ее вине уехал Фостер.
   Очевидно, что Фостер присылал Аделаиде деньги. Вряд ли выручка от продажи
скота покрыла бы расходы на великолепные школьные наряды Розы и на поездку в
Европу. Моника не сомневалась, что деньги Фостера оставались в  семье,  хотя
сам он был от нее вдали.
   Моника пристальнее вгляделась в фотокарточки матери и вдруг  поняла,  кем
был тот мальчик в большом автомобиле с открытым верхом... Верной Хайстетлер.
Неужели Верной был влюблен в ее мать? Или  просто  обхаживал  ее  по  совету
своего отца? Как бы там ни было, но все закончилось  после  того,  как  Роза
вернулась из Европы. Было бы любопытно  узнать,  не  женился  ли  Верной  на
матери Билла именно в то лето. Нет сомнения, что женитьба Вернона  подкосила
Розу.
   Подводя итог  своим  открытиям,  Моника  пришла  к  выводу,  что  главной
пружиной во всех этих интригах была Аделаида. Все в жизни  Моники  -  каждый
шаг, каждая мысль и каждое движение души -  контролировалось  Аделаидой.  Ни
единое сказанное ею слово не ставилось внучкой под сомнение.  Аделаида  была
единственным источником воспитания и заботы.  Единственным  человеком,  кого
Моника любила.
   До встречи с Остином.
   Правда открылась глазам Моники, и она выронила альбом  из  рук.  Аделаида
разрушила ее жизнь, утаивая от нее правду... Монике казалось, что ее  душат.
Лишают возможности жить. Нужно выбраться отсюда... Она наткнулась на один из
ящиков за спиной и разбила о него керосиновый фонарь. Стекло разлетелось  во
все стороны. Сноп пламени с металлического  фитиля  полыхнул,  осветив  весь
чердак, и перекинулся на гору старого сухого тряпья...
   Остин установил особые матовые линзы на телескопе, привезенном из Чикаго.
Он купил его из бахвальства, когда положил первый миллион на свой банковский
счет. До десятилетнего возраста он ходил в планетарий и тогда же решил,  что
взрослым следует созерцать звездное небо из  собственного  телескопа.  Остин
настроил трубу телескопа на хижину Моники.
   Свет в хижине горел на первом этаже, но никакого движения внутри дома  не
было заметно. Должно быть, читает в постели.
   Потом он заметил, как колыхнулась кружевная занавеска в гостиной.  Однако
в окне никто не появился. Чуть опустив телескоп, он поймал в объектив темную
фигурку Дэйзи, она исчезла, потом появилась опять. В поведении  собаки  было
что-то загадочное. Дэйзи, похоже, лаяла. И не раз от раза, а взахлеб.
   Внезапно он разглядел на окнах хижины отблески  света..,  слишком  яркого
для полуночи. Он направил трубу телескопа к источнику света, и от увиденного
у него перехватило дыхание. Боже всемогущий!
   Языки пламени  лизали  крышу  сарая,  а  дым  валом  валил  из  открытого
чердачного люка, откуда свисал вниз головой,  уцепившись  за  канат  ногами,
какой-то человек. Моника!
   Остин рванулся на кухню за ключами  от  грузовика,  схватил  из-за  двери
грязные кроссовки и, прежде чем запрыгнуть  в  грузовик,  из  груды  недавно
купленного оборудования выхватил насос и длинный-предлинный шланг.
   - Господи, я никогда ни о чем не просил Тебя так, как сейчас, - помолился
он. - Убереги ее от несчастья...
   Моника слышала ржание Старшайна в  стойле.  Огненные  искры  обжигали  ей
босые ноги. Если добраться до чердачного люка, то можно спуститься  вниз  по
страховочному подъемнику и освободить Старшайна.
   - Я иду!  -  крикнула  Моника  жеребцу.  Она  перепрыгнула  через  быстро
прогорающие доски и вдруг вспомнила,  что  в  последнее  время  пользовалась
канатом и шкивом для спуска с чердака. Невозможно было дотянуться до  каната
с того места, где она стояла. Оставалось только одно прыгнуть и  постараться
зацепиться за канат. Перед прыжком она услышала неистовый лай Дэйзи.
   - Все в порядке, девочка! - крикнула она, но вряд ли Дэйзи ее слышала.
   Языки пламени бушевали вокруг Моники. С криком  она  прыгнула  как  можно
дальше, но не поймала канат и зацепилась за край чердачного люка. Наконец ей
удалось обвить канат ногами, как в детстве при гимнастических упражнениях. В
следующее мгновение она уже висела на нем вниз  головой.  Тут  же  выправила
положение, заскользила по канату и с глухим стуком  ударилась  о  землю.  Не
теряя ни секунды, бесстрашно метнулась в сарай.
   - Я иду, Старшайн!
   Конь колотил передними копытами в  дверь  стойла.  Моника  понимала,  что
своими криками лишь напугает его еще больше, и постаралась успокоиться.
   - Отойди назад! Я открою дверь.
   В темных глазах Старшайна прыгали блики от  бушующего  в  сарае  пламени.
Сверху падали горящие пучки сена, распространяя огонь по первому этажу...
   Никогда еще Остин не мчался  на  грузовике  с  такой  скоростью.  К  тому
времени когда он добрался до дома Моники, чердак сарая был полностью охвачен
пламенем,  -  Моника!  -  позвал  он.  Никакого   отклика.   Остин   схватил
противопожарное снаряжение и бросился к сараю.
   Вцепившись в гриву Старшайна, Моника вывела коня из  пламени.  Ее  волосы
развевались в опасной близости от огня. В этот момент позади  нее  обрушился
чердак и пламя охватило весь сарай. Грохот падающих бревен, шипение и  свист
бушующего огня, стук конских копыт вселяли ужас.
   - Моника! - закричал Остин и кинулся к ней.
   - Остин! - бросилась она к нему, отведя коня в безопасное место.
   - Ты в огне! - Он опрокинул ее на землю и  стал  катать  в  грязи.  Своей
курткой сбил огонь с ее волос.
   Она ощущала запах паленой плоти. Не Старшайна, а своей собственной.
   - Помоги мне! - воскликнула она, всецело доверившись Остину.
   Он сорвал с нее тлеющую блузку.
   - Моника! О, Господи, я едва не потерял тебя! -Он  сжал  ее  в  объятиях,
покрывая лицо быстрыми поцелуями. Она была в шоке, однако сильных ожогов или
ранений на ее теле он не заметил. Она нервно сдавила его  пальцы,  когда  он
коснулся ее щеки.
   - Ты весь дрожишь.
   - Ты до смерти меня напугала. Ты в порядке?
   - В порядке? - переспросила она, даже не вникая  в  смысл  вопроса.  -  Я
ничего не чувствую.
   Шок, пронеслось у него в голове. Она в шоке.
   - Надень мою рубашку. Тебе надо согреться.
   - Ты сошел с ума.  Я  и  так  горю.  Остин  закутал  ее  обнаженное  тело
рубашкой, потом курткой.
   Она дернулась в сторону сарая:
   - Весь мой инвентарь там!
   - Не глупи! - воскликнул Остин. - Слишком поздно. Нужно спасать  то,  что
вокруг.., и хижину.
   - Хижину, - повторила она, оглянулась на дом и увидела Дэйзи.
   -  Пошли!  -  Он  схватил  противопожарное  снаряжение.  -  Где  у   тебя
электророзетка? Возьми шнур и воткни в розетку. А я опущу шланг в озеро.
   - Что это такое?
   - Огнетушитель. - Остин размотал шланг. - Отгони свой  грузовик  подальше
от огня, - велел он Монике.
   Остин отважно бился с пламенем, но огненная стихия набрала уже невиданную
силу. Он окатил водой ближайшую к сараю стену хижины,  чтобы  не  дать  огню
перекинуться на дом. Спасти  сарай  было  невозможно,  и  единственное,  что
оставалось Остину, так это наблюдать, прижав к  себе  Монику,  за  тем,  как
строение догорает дотла...
   К удивлению Моники, на пожар  сбежалась  половина  населения  Силвер-Спе.
Одни, как доктор и Мирна, приехали помочь, другие - из любопытства.
   Остин отбивался от горожан, отвечая на их нелепые, навязчивые вопросы,  и
в конце концов убедил разъехаться по домам. Из тех, кто  искренне  предлагал
свою помощь, Остин организовал бригаду по разборке пожарища.
   Доктор осмотрел Монику и счел, что, кроме нескольких ожогов на  спине,  у
нее нет ничего серьезного. Он смазал ей руки и шею мазью и заклеил пластырем
раны на спине.
   - Со мной все обойдется?
   - До свадьбы заживет. Будешь ходить ко мне каждый день в течение  недели,
юная леди. Нужно менять повязки.
   - Доктор, я не могу...
   - Брось, Моника, - прервал ее Остин. - Я буду возить тебя.
   - Дело не в грузовике, - сказала она и повернулась к доктору:
   - У меня нет денег на оплату лечения.
   - Что-нибудь придумаем, - улыбнулся доктор и похлопал  ее  по  колену.  -
Тебе очень повезло, что не опалила своего прекрасного лица.
   - Зато сожгла половину волос, - заметила она.
   - Отличный повод сходить в салон красоты, - усмехнулся доктор.
   - На это у меня тоже нет денег.
   - Думаю, что наскрести двадцать баксов мы  сможем,  -  сказал  с  улыбкой
Остин.
   Моника хранила молчание. К ней никогда раньше не проявляли милосердия,  и
от этого она чувствовала себя странно.
   Остин видел по лицу Моники, что за эту ночь она пережила  многое.  Что-то
случилось с ней еще до пожара. Что она делала  в  сарае?  Зачем  полезла  на
чердак так поздно?
   - Пойти отдохни немного, - посоветовал ей доктор. - Увидимся завтра  -  Я
постараюсь, - промолвила Моника и бросила испуганный взгляд на пепелище.
   - Ей нужно  выспаться.  -  Доктор  посмотрел  на  Остина.  -  Если  будет
упрямиться, напои ее.
   - Сделаю все, что в моих силах. Доктор и Мирна уехали последними из  тех,
кто помогал погорельцам.

Глава 12

   - Что произошло сегодня ночью? - спросил Монику Остин.
   - Сгорел мой сарай! - воскликнула она, глядя на него как на полоумного.
   - Но из-за чего? Что случилось?
   - Не о чем больше рассказывать, - резко ответила она и  села  на  стул  с
прямой спинкой напротив бабушкиного кресла-качалки. Вряд ли она сядет в него
когда-либо. Скорее выбросит в огонь.
   - Мне не нравится выражение твоих глаз,  -  сказал  Остин.  -  Словно  ты
кого-то проклинаешь. Давай поговорим, объяснимся!
   - Нет.
   - Значит, с тобой правда что-то происходит. Расскажи мне все, прошу тебя.
   - Отстань от меня! - Моника вскочила  на  ноги,  изливая  на  него  гнев,
словно лаву.
   Остин положил ладони ей на плечи, но она резко отпрянула.
   - Я пытаюсь тебе помочь.
   - Не надо мне помогать!
   - В самом деле?
   - Да, в самом деле! Мне не нужна твоя помощь!
   - Даже после того, как несколько часов назад я спас тебе жизнь?
   - Я спасла свою проклятую жизнь сама! Просто вывела из пламени  Старшайна
и выбралась без посторонней помощи! - С каждым словом Моника чувствовала все
больший озноб. Она обхватила себя руками, но теплее от этого не стало. - Все
эти люди здесь.., им плевать на меня! Они собрались,  чтобы  поглазеть,  как
сгорит ведьма.
   - Моника, - промолвил он с мягким укором.
   - А впрочем, ты прав, Остин. Кое-что произошло сегодня ночью. Назови  это
откровением. Назови апокалипсисом. Не имеет значения. И то, и другое верно.
   - Малышка... - Остин попытался притронуться к ней, но  она  отступила  от
него на шаг, гневно блеснув глазами, а потом истерично рассмеялась.
   - Знаешь, что это было? Огонь из преисподней. Во искупление грехов.
   - Чьих грехов?
   - Моих.
   - Но ты не совершила ничего дурного.  В  глазах  Моники  плясали  шальные
огоньки, когда она выглянула из большого окна гостиной.
   - Грехи моей бабушки. Грехи моей матери. Из-за  них  запылало  пламя.  Не
из-за меня. Всю жизнь я была всего лишь инструментом в их  руках.  Возможно,
они думали, что я сгину в огне. Возможно, именно поэтому они устроили пожар.
Но я провела их обеих и выжила.
   Остин не знал, как остановить ее  истерику.  Пришлось  довериться  своему
чутью. Необходимо сохранять спокойствие. Любым способом.
   - Моника, любимая. Не будем сейчас говорить о них.
   - Но ведь ты сам спросил меня об этом!
   - Я? Когда? - Остин осторожно положил ладони ей  на  плечи.  На  сей  раз
Моника не сбросила их. Он  посмотрел  ей  в  глаза.  -  Успокойся  и  внятно
расскажи мне, что ты делала в сарае.
   - Размышляла. Рассматривала старые фотографии. Вот и все, - ответила  она
взвинченным тоном. Ее интонация пугала. Остин проклинал себя за то,  что  не
упросил доктора дать Монике успокоительного.
   - Наверное, ты обнаружила на фотоснимках нечто  такое,  о  чем  не  знала
раньше, да? - (Моника безучастно кивнула и потупилась.) - Что именно?
   - Ложь. Все лгут. - Она тяжело выдохнула эти слова, словно они душили ее.
- Бабушка лгала мне. Всю мою жизнь.
   - Расскажи мне, - мягко попросил Остин.
   - Не могу, - ответила она, отрешенно глядя в сторону.
   - Ты можешь. Должна. Это очень важно для меня.
   Моника упрямо избегала смотреть в глаза Остину, но он повернул ее лицо  к
себе и поймал ее взгляд.
   - Это больно, - призналась Моника. Измена очень глубоко ранила ее  сердце
и душу.
   - Прошу тебя, любимая, излей мне свою боль,  настаивал  Остин.  -  О  чем
лгала тебе бабушка? - Остин бережно и нежно провел  большим  пальцем  по  ее
подбородку. - Она говорила, чтобы ты не доверяла  ни  одному  мужчине,  так,
Моника?
   - Да... - Моника облизала пересохшие губы, чувствуя  полное  опустошение,
будто ее сожгли заживо.
   - То же самое она говорила твоей матери, так?
   - Да...
   - Ты думаешь, что именно бабушка вынудила твоего отца бросить твою мать?
   - Да... - Глаза Моники увлажнились слезами.
   - Значит, из-за нее ты так и не узнала своего отца?
   - Да...
   - И теперь во всем винишь бабушку?
   - Да. Она лгала моей матери. Твердила ей не правду о  дедушке.  И  то  же
самое говорила мне. Она сделала так,  что  люди  возненавидели  мою  мать  и
меня...
   - Успок