л, в горле у него клокотало от гнева.
   - Я только прошу тебя не  совершать  глупостей,  держать  себя  в  руках.
Только сегодня. Если ты и вправду любишь Шевонну. Неужели нельзя  подождать,
пока ваша любовь получит законное продолжение? Ведь если это любовь, то  она
навсегда, не так ли?
   Брендону был ненавистен рассудительный тон этого пожилого мужчины. Но  он
знал, что в сказанном Райаном есть свой резон. Любовник матери всегда хорошо
относился к Брендону. Почти,  как  отец,  но  никогда  не  навязывал  своего
мнения, до сегодняшнего дня, по крайней мере.
   - Он прав, Брендон, - услышал  позади  себя  голос  Шевонны,  холодный  и
ясный. Она продолжила:
   - Если вы ничего не  имеете  против,  мистер  Шеридан,  то  я  хотела  бы
привести себя в порядок.
   С печальной улыбкой, едва видневшейся из-под  его  усов,  Райан  отступил
назад. - Мои извинения, мисс Варвик.
   Райан вышел. Брендон присел на краешек дивана,  слыша,  как  позади  него
шуршит юбками Шевонна. Он пробормотал себе под нос:
   - Мне не следовало заходить так далеко, Шевонна. Не следовало  прятаться,
держать в секрете.
   Он ощутил, как она гладит его по затылку трепещущей  рукой.  -  Терпение,
любимый, наше время еще придет.

***

   - Ты и Дэниел так ослеплены враждой между собой, что чуть  не  пропустили
крупное событие, которое вот-вот должно было случиться! Но теперь-то  ты  не
можешь это больше игнорировать!
   Энни наблюдала за тем, как Райан шагами мерил кабинет.  Малайская  трость
рассекала воздух, будто сабля. Энни не могла припомнить,  чтобы  видела  его
когда-либо  таким  взволнованным.  Напряженно  сосредоточив  внимание,   она
промолчала. Рано или поздно его бессвязные слова обретут для нее смысл.
   - Господи, Боже мой!  Энни!  Электрическая  искра,  проскакивающая  между
Шевонной и твоим Брендоном, способна свалить с ног даже слона.
   Она вздрогнула:
   - Что?
   Он развернулся на месте, в его черных глазах полыхал адский огонь.
   - Ты слышала, что я сказал. Ты была чертовски занята собственными делами.
Так занята всем на свете, кроме собственного сына. Ну  и  я..,  тоже..,  был
круглым дураком.
   - Ты имеешь в виду...
   - Я имею в виду, что Брендон и твоя племянница влюблены друг в  друга.  -
Он направился к двери, приостановился и добавил. - Если это  тебя  успокоит,
то они еще не познали друг друга, пока...
   Энни вскочила на ноги, как ужаленная.
   - Куда ты собрался? Шеридан слабо улыбнулся.
   - Пойду напьюсь. Может быть, это поможет мне отмыть мою любовь к тебе  от
черных мыслей и избавиться от страданий.
   - Вино не может служить утешением.
   - Зато это хорошее начало, черт  возьми!  Испуганно  Энни  посмотрела  на
него. Слова застряли у нее в горле. Она сглотнула.
   У них с Райаном и  раньше  случались  разногласия.  Несомненно,  в  таких
случаях она  изо  всех  сил  стремилась  понять  его,  но  теперь  не  могла
перебороть себя, хотя знала, что  может  безвозвратно  потерять  его.  Райан
вышел из кабинета...
   В то же самое время нужно было срочно разобраться с Брендоном и Шевонной.
Пытаясь определиться в запутанных отношениях,  Энни  мучительно  размышляла,
запутываясь еще  больше.  Требовалась  изрядная  доля  выдержки  и  поистине
нечеловеческое терпение, чтобы разложить все по полочкам, расставить все  по
своим местам и принять единственно правильное решение.
   На какое-то мгновение ее посетила мысль, что она действует подобно  своей
бабушке Нэн Ливингстон. Но эта мысль была так мимолетна и коротка, что  Энни
не успела толком ухватиться за нее.
   Она нацарапала записку Брендону, прося его прийти к ней во время ланча. В
тот момент Брендон занимался иностранными счетами и был по уши занят, но  не
было такого дела, от которого он не мог бы освободиться. Он  слишком  хорошо
знал предмет, у него был особый нюх, своего рода чутье, позволявшее  ему  до
тонкостей вникать в суть любых финансовых проблем.
   Энни отдала записку своему секретарю Джеймсу. - Я ожидаю своего  сына  на
ланч, - сказала она щуплому, маленькому, лысому человеку. - Принесите его ко
мне в кабинет.
   Он внимательно посмотрел на нее поверх очков. - Что мадам предпочитает на
ланч?
   - Пошлите к Грэю за чем-нибудь легким. - Она не любила заниматься  делами
с набитым животом. - Фруктовый пудинг с рисом и суп с петрушкой.
   Энни разливала чай, когда, постучав, вошел Брендон. Высокий и  необычайно
красивый, он напоминал ей Рэгги. И Дэна. Она прервала свое занятие.
   - Что-нибудь случилось, мама? - Брендон прошел через кабинет и,  подтянув
брюки, чтобы не помять, уселся в кресло напротив дивана. - У нас пошатнулись
дела на Цейлоне?
   Энни поставила для него чашку чая на  низенький  столик,  стоявший  между
ними.
   - Нет. Раджи Дарджими хорошо выполняет  свои  торговые  обязательства.  У
меня кое-что другое.
   Комок страха снова  подкатил  к  ее  горлу.  Почему  она  должна  чего-то
бояться? Она стала самым удачливым бизнесменом,  проводя  вполне  корректные
операции,  помогая  возрождению  и   процветанию   капризной   австралийской
экономики.
   И она же возродила махинации, свойственные Нэн. Разве это  не  достаточно
серьезный повод для страха?
   Энни отхлебнула остывший  чай  из  чашки,  и  комок  провалился  вниз  по
пищеводу.
   - Я слышала, что вы с Шевонной нравитесь друг другу.
   - Это вопрос или утверждение, мама? Она  должна  быть  снисходительной  к
сыну. Его не так-то легко вызвать на откровенный разговор.
   - И то, и другое.
   - Тебе об этом сказал Райан?
   Кровь беспокойно застучала у нее в висках. - Разве это имеет значение?
   Брендон не притронулся к своей чашке из тончайшего фарфора.
   - Имеет. Я знаю, что вы оба, ты и отец  Шевонны,  не  желаете,  чтобы  мы
встречались, но это ваши проблемы. Мы - это не вы... Это касается только нас
с Шевонной, мы...
   - Здесь дело не только в том, что нам не нравятся  ваши  отношения.  Черт
возьми, ее рука так сильно дрожала, что  чай  расплескался,  Энни  поставила
чашку на стол.  Наступил  решающий  момент,  но  она  забыла  все  тщательно
заготовленные слова. - Тут дело в семье. Ты и Шевонна - одна семья. Вы с ней
- двоюродные брат и сестра, Брендон...
   Он в изумлении уставился на мать:
   - Что?
   - Дэниел и я - брат и сестра. - Ее  руки  сжимались  и  разжимались,  она
торопливо продолжала. - Я думала, что Дэниел умер. Многие  годы  я  нанимала
детективов, чтобы разыскать его. Он  изменил  свое  имя.  Его  усы  изменили
внешность. Он ушел из дому хилым юношей, а вернулся сложенным, как  Аполлон.
Как перед Богом, Брендон, я ничего не  знала  до  того  самого  дня  Большой
Морской Стачки, когда ты спас Шевонну. Я знаю, что должна была сказать  тебе
об этом, но я никогда не подозревала, что между вами может что-то произойти.
   Брендон выглядел совершенно убитым. Кровь отхлынула у него от  лица.  Его
боль была и ее болью.  Чего  они  добились  с  Дэниелом  своей  непримиримой
враждой, кроме того, что пострадали ни в чем неповинные дети?
   У Брендона заходили желваки на скулах. - Все эти годы  ты  жила  во  лжи,
обманывая других. Если бы ты была честна с самого  начала,  то  нашей  любви
никогда бы не разгореться. Да, ты и твой брат ведете свою собственную войну,
но я не хочу в ней участвовать. И в этом я вижу гораздо больше смысла, чем в
том разрушении, которое вы сеете вокруг себя!
   И выскочил из комнаты. Сердце Энни оборвалось. Сначала Райан,  теперь  ее
собственное дитя.  Оба  отвернулись  от  нее.  Она  ведь  никому  не  хотела
причинять страданий, старалась заботиться о своих сотрудниках и очень многое
сделала для работников "НСУ  Трэйдерс",  но  потеряла  двух  людей,  которых
любила больше всего на свете.

***

   - Мне очень жаль, но вы не подходите по своим физическим данным.
   Брендон уставился на сержанта, перебиравшего  лежащие  на  столе  бумаги.
Неужто он не годится в солдаты? Или у тех должна быть косая сажень в плечах?
А может, он ослышался?
   - Я ни в чем не уступаю своим сверстникам, а вы мне говорите,  что  я  не
годен для войны в Южной  Африке!  Шестнадцать  тысяч  австралийцев  воюют  с
бурами, они годны, а я - нет?
   Лицо сержанта стало бураково-красным. - Ты слышал меня,  сынок.  Об  этом
позаботилась твоя мамочка.
   Гнев закипел в Брендоне. Он надеялся, нет, он хотел быть  убитым  там,  в
Трансваале, в Южной Африке. А вместо этого ему говорят, что он не  годен  по
состоянию здоровья! Брендон чуть не рассмеялся от абсурдности происходящего.
Женщины - и те работали на военных заводах, а ему сказали, что он не годен!
   Он развернулся на месте, выскочил из вербовочного пункта Вооруженных  сил
Великобритании и, не останавливаясь, шел до самой  конторы  "НСУ  Трэйдерс".
Бдительный Джеймс начал было подниматься со своего места при его появлении:
   - Мистер Брендон!
   Брендон, не задерживаясь, проследовал к кабинету матери  и  вместо  того,
чтобы  повернуть  медную  ручку  на  двери,  ударил  ее  плечом.  Посыпалась
штукатурка, а в окне задрожали  стекла.  Дверь  распахнулась  и  с  грохотом
врезалась в стену, чуть не слетев с петель. Энни вскочила на ноги. Она  была
одета в твидовый пиджак с мужским галстуком, повязанным  вокруг  шеи  поверх
батистовой блузки. Брендон почувствовал, как гнев бурлит в его жилах.
   - Брендон, подожди, пожалуйста. - Энни обошла стол, предупреждающе подняв
ладонь.
   - Я устал от того, что ты мною управляешь. Я ухожу,  пока  еще  не  знаю,
куда, но как можно дальше от тебя и "НСУ Трэйдерс".
   На ее глазах показались слезы. - Я не виню тебя. - Энни наклонила голову,
и Брендон увидел, как слезы струятся по ее щекам. - Я очень  виновата  перед
тобой, - прошептала она.
   Он не верил ей больше, но никогда прежде не видел, как  она  плачет.  Его
легендарная мать была холодной глыбой льда, как утверждали слухи.
   - Простишь ли ты меня, Брендон? - голос был таким тихим, что юноша не был
уверен в том, правильно ли он расслышал. - Я умоляю тебя. Я была не права, я
сделаю все, что ты захочешь. Я устрою тебя в армию  на  эту  бурскую  войну,
если ты этого и в самом деле желаешь.
   Эта плачущая женщина, так униженно умолявшая его, была  ли  она  в  самом
деле его матерью? Неожиданно новая сторона ее  натуры  и  смягчившееся  лицо
остудили гнев Брендона. Его плечи поникли.
   - Я уже ничего не хочу. Мне все равно. Брендон не спал  уже  больше  двух
дней. Он хотел поскорее забыть Шевонну.
   - Я так устал...
   - Я тоже. - Энни отерла слезы тыльной стороной ладони.  -  Я  так  устала
держать все вместе. Работать. Заботиться о каждом и обо всем. Я просто  хочу
отдохнуть. Я хочу домой, во Время Грез.
   Домой. Может быть, они оба сумеют  найти  покой  там,  во  Времени  Грез.
Брендон ужасался при мысли о том, что Шевонна никогда не будет  принадлежать
ему. Жестокая ирония судьбы. Теперь, когда они любят друг друга. Может быть,
расстояние поможет заглушить его боль. Заглушить его  боль,  но  никогда  не
убить любовь к Шевонне Варвик.

Книга третья

   Вскочил на ноги разбойник
   "Вам никогда не взять меня живым!"
   Вскричал он
   И его вопль разнесся далеко над водой.
   Вы могли бы его расслышать, если бы
   Проходили мимо.
   "Кто же выйдет на вальс Матильду
   Со мной?"

Глава 21

1902

   Шевонна уставилась в "Сидней Диспатч". Передовая статья на первой  полосе
газеты рассказывала о  ничем  неоправданном  жестоком  поведении  британских
солдат в Южной Африке.
   Следующая  статья  утверждала,  что  "НСУ   Трэйдерс"   положила   начало
социальным  реформам,  установив  для  своих  служащих  минимальный   размер
заработной платы  и  гарантируя  тем  самым  нижний  предел,  ниже  которого
зарплата опуститься не может.
   Третья  публикация  заявляла,  что  "Новый  Телеграфный  Акт  1901   года
гарантирует,  что  ни  один  контракт  на  почтовые  перевозки  в  интересах
Австралийского  Союза  не  будет  заключен,   если   при   этом   не   будут
использоваться только белые рабочие".
   "НСУ Трэйдерс"  и  ее  флот  наверняка  присоединятся  к  этому  Акту.  С
ограничением иммиграции, депортацией, дискриминационными,  как  эта,  мерами
белая Австралия будет возрождена.
   Конечно,  отца  это  рассердит  до  невозможности,  но   Шевонна   устала
успокаивать его. Их вражда с матерью Брендона  внушала  девушке  невыразимое
отвращение. Именно эта вражда сделала их с Брендоном любовь  такой  трудной,
почти невозможной.
   Она отложила газету  в  сторону  и  снова  взяла  читанное  перечитанное,
обильно политое слезами его  письмо.  Краткое,  ужасное  письмо  о  любви  и
прощании навсегда. И хотя с момента получения письма прошел уже год, Шевонна
с прежним трепетом всматривалась в строчки, написанные рукой  возлюбленного:
она выучила их наизусть.

   "Дорогая Шевонна.
   Это письмо очень больно писать. Несмотря на то, что я люблю тебя  больше,
чем любил или буду любить в своей жизни, наша любовь может  погибнуть  из-за
войны между нашими семьями. После долгих мучительных  размышлений  я  решил,
что лучше прекратить наши  отношения  сейчас,  чем  смотреть,  как  медленно
умирает наша любовь среди самодовольства и равнодушия.
   Брендон".

   Теперь все живое в ее сердце умерло. То, что  билось  в  ее  груди,  было
простым физиологическим органом.
   Оба, она и Брендон, знали о  вражде  своих  родителей.  Самым  простым  и
логичным выводом из  поступка  Брендона  следовало,  что  она  ему  надоела.
Шевонна чувствовала себя ужасно  одинокой  и  несчастной.  Вражда  родителей
оправдывала Брендона. Из письма она увидела, каким он  был  на  самом  деле.
Слабым. Шевонна не знала, где он сейчас, и ей это было безразлично.
   Она больше не чувствовала  боли,  но  также  знала,  что  ей  никогда  не
испытать и прежней радости. Раз она жива, то  должна  наконец  сделать  свой
выбор. В любом случае, жизнь продолжается.
   В дверь постучали, и Шевонна  положила  сложенную  газету  поверх  письма
Брендона.
   - Шевонна? Это я.
   Сердечная улыбка девушки, по здравому рассуждению ее  матери,  отнюдь  не
свидетельствовала о хорошем аппетите. Вчера Луиза сказала ей:
   - Шевонна, еще немного - и ты будешь весить не  больше  птички.  Дорогая,
попробуй, пожалуйста, чеширский пудинг.
   За прошедший после получения письма от Брендона год  девушка  потеряла  в
весе почти стоун. Глаза стали пустыми и глубоко провалились в глазницы.  Она
знала, что выглядит не  лучше  ходячего  кадавра  (Кадавр  -  мифологический
герой, известный страшной худобой.), но это ее ничуть не заботило.
   - Входи, мама.
   Луиза вошла, закрыла за собой дверь и встала, сложив руки на животе. - Ты
уверена в том, что хочешь сделать?
   -  Да.  -  Она  начала  складывать  следующую  юбку.  Шевонна  записалась
волонтером - сестрой милосердия и собиралась в Южную Африку на Англо-бурскую
войну.
   Дверные  петли  заскрипели,  когда  вновь   раскрылась   дверь.   Шевонна
обернулась и уронила жакет, который собиралась положить в чемодан. На пороге
стоял отец. Смущение и ярость безошибочно угадывались на его лице.
   - Я не могу позволить тебе совершить подобную глупость, - сказал он.
   - Вы  не  сможете  меня  удержать,  -  прошептала  Шевонна,  обращаясь  к
родителям. - Вы не сможете вечно держать меня взаперти. Я  все  равно  найду
способ уйти, так или иначе.
   - О Господи, Шевонна! - всплеснула руками мать. - Посмотри на себя, ты же
совсем зачахла.
   Дэн отстранил  Луизу  и  подошел  к  дочери,  беря  ее  тонкое,  хрупкое,
совершенно иссохшее тело в руки и прижимая к груди.
   - Что с тобой происходит? Что тебя так глубоко ранило, что ты хочешь быть
убитой?
   Она повернулась к нему с трагическим выражением лица.
   - Да! Да! Да! Я хочу этого!
   - Я запрещаю тебе уходить!
   Дочь впервые в жизни не повиновалась Дэну и оставила отцовские слова  без
внимания.
   - Ты хочешь умереть из-за этого бастарда Трэмейна?  Он  значит  для  тебя
больше, чем семья?
   - Семья, семья! Это все из-за этих чертовых семей так получилось!  Будьте
вы прокляты! Я ненавижу нашу семью, я ненавижу вас вместе с вашей враждой!
   Дэн оттолкнул дочь от себя. Лицо его стало жестким и неумолимым.
   - Тогда уходи и не возвращайся больше!

***

   Согласно легендам, единственный туземный  народ,  населявший  Трансвааль,
был частью народа великого королевства Ашанти. Ведомые своей королевой,  они
пришли на берега Крокодиловой реки - Лимпопо.
   Когда королева спросила у своих жрецов, как ей  перейти  реку  вброд,  те
ответили, что все устроится само собой, если королева принесет жертву. Тогда
она принесла в жертву собственного сына и вскричала: "Баоли!  Дитя  мертво!"
Ее потомки перешли реку и расселились по саванне бассейна Лимпопо.
   Сегодня потомки легендарных баоли - чернокожие  банту  -  работали  вдоль
берегов Лимпопо на британские и австралийские колониальные войска.  Огромные
круглые плетеные корзины с грязным бельем стояли на мелководье. Серо-зеленое
неторопливое течение реки омывало корзины, смывая грязь и  пот  с  одежды  -
весьма изобретательная система местных женщин.
   Затем полуголые чернокожие женщины банту били каждую часть одежды о камни
неторопливыми плавными движениями, напоминавшими танец духа Дипри, который с
иронией заклинал гармонию в племени.
   Англичанам, судя по всему, только  и  оставалось,  что  танцевать  Дипри.
Вчерашняя битва была гибельна и для голландцев, и для англичан с союзниками.
Среди  британских  и  австралийских  солдат  раненые  и  убитые  исчислялись
тысячами.  Австралийские  солдаты,  из-за  золотой   лихорадки   1851   года
прозванные  диггерами  (диггер  -  англ,  землекоп.),  заслужили   репутацию
отчаянных вояк и стойко удерживали свои позиции.
   Недалеко от реки Лимпопо между  "чертовыми  деревьями",  прозванными  так
из-за своих колючек, были  разбиты  белые  куполообразные  палатки.  Люди  в
военной форме отдыхали в гамаках,  на  деревянных  ящиках  из-под  снарядов,
просто на  охапках  веток,  прислонившись  к  вагонным  колесам,  к  стволам
деревьев или к любой опоре, которую смогли отыскать. Ни ветерка,  ни  самого
слабого дуновения не было в  этот  полдень.  Белый  флаг  на  флагштоке  над
палаткой Восемнадцатого Полевого госпиталя висел безжизненно.
   После вчерашнего сражения  с  трансваальскими  бурами  Шевонна  вместе  с
другой сестрой  милосердия  работала  не  покладая  рук.  Врач,  шотландский
джентльмен старой закалки и друг небезызвестного доктора Артура Конан-Дойла,
порой навещавшего его, занимался разодранной икрой молоденького  британского
солдата. Нога была в опасности, но стараниями доктора, молитвами и с  Божьей
помощью мальчик снова будет воевать.
   Недалеко от входа в палатку лежал британский пехотинец, раненный разрывом
бурского снаряда. Мухи  стаями  роились  над  пропитанными  кровью  бинтами,
беспорядочно наложенными на тело. Среди раненых вспыхнула  эпидемия  тифа  и
почти всегда со смертельным исходом.  Жертвы  болезни,  переносимой  мухами,
едва не превышали количество самих разносчиков.
   Шевонна с сестрой милосердия трудились над юным австралийцем, у  которого
было ранение в  область  живота  и  который  лежал  при  смерти.  Раненый  в
беспамятстве стонал. Шевонна про себя  отметила,  что  ему  было  не  больше
девятнадцати.
   Его выступающие скулы, совершенно белые, как простыни, чем-то  напоминали
ей Брендона. И в то же время образ Брендона гас в ее воображении.
   В палатке не было почти никакой  вентиляции,  вонь  стояла  ужасная.  Пот
струился по лицам Шевонны и Мод, язвительной старой женщины, поставившей  на
ноги огромное  количество  солдат.  "Парень  умрет,  черт  возьми.  В  таких
серьезных случаях лучше не звать доктора,  а  поступать  как  делают  банту,
съевшие на таких вещах не одну собаку".
   Она прижала толстый тампон к зияющей ране, чтобы остановить кровотечение.
Машинально Шевонна стала  накладывать  бандаж,  но  казалось  все,  что  она
делала, было впустую. - Ну, и  какую  бы  пр