решив, что это чья-то удачная шутка, разразился хохотом. - Кизия... не... леди! - выдавил он сквозь смех. - Она пожарный.

***

     Хоть Ральф Рэндалл и был глубоко благодарен родителям за свое воспитание, все же иногда он желал, чтобы его мама оказалась менее настойчива в выработке у него "хороших манер".
     Сейчас был один из таких случаев.
     Не то чтобы ему не нравилось танцевать с Бернадиной Уоллес. Только мертвец не оценит ее... э... прелестей. Потому что ее прелести и так всем глаза намозолили.
     Но они не вызывали в нем того интереса, которого, по его внутреннему убеждению, жаждала добиться Бернадина. (Господи, лишь бы не забыть ее дурацкое имя!) Его интересовала только одна женщина, и, когда он видел ее в последний раз, она стояла в другом конце комнаты, болтая с четырьмя пожарными.
     Шкаф представил себе, как передает Бернадину из рук в руки ее брату, кем бы он ни был, и направляется к этой пятерке. Не сразу. О нет. Он сделает лучше. Сначала прогуляется по залу. Спокойно и непринужденно.
     И, когда он достигнет своей цели и вступит в беседу, то спокойно и непринужденно спросит Бобби Роббинса, нет ли у него с собой фотографии дочки, родившейся три или четыре недели назад. И так же спокойно и непринужденно упомянет недавнюю помолвку Джей Ти Уилсона. Кажется, его невесту зовут Люсинда. Очень милая девушка. Учится в педагогическом колледже.
     Бернадина что-то произнесла. Шкаф не расслышал, что именно. Громкая музыка не позволяла разобрать больше, чему пару слов, и то если прислушиваться. Видимо девушка сказала что-то смешное, судя по ее хихиканью.
     Он рассеянно улыбнулся, продолжая танцевать. Как будто случайно он переместился так, чтобы видеть противоположный угол комнаты.
     К компании присоединились еще двое мужчин, казавшихся знакомыми. Слетаются, как мухи на мед, - подумал Шкаф. Беда в том, что он ни с кем не хочет делить Кизию.
     Он давно уже неравнодушен к Кизии, хоть и пытался это отрицать. Но даже признав свое желание, он ничего не стал предпринимать. Если честно, он просто не знает, что делать.
     Нельзя сказать, что ему не хватает опыта. Хотя у него было не так уж много женщин - как верующий человек, он проявил бы неуважение к себе и к своим сестрам по вере, если бы не ограничивал себя в этом вопросе - но свою долю чувственной любви он получил. Но в отношении Кизии Кэрью...
     С ней все по-другому. Совсем по-другому.
     Может, если бы их первая встреча состоялась не в церкви, рядом с его мамой...
     Может, если бы они оба не были пожарными...
     Может, если бы он не увидел страха в ее прекрасных глазах, когда впервые прикоснулся к ней...
     Шкафу понадобилось около двух лет, чтобы докопаться до причин ее страха. За это время они подружились, стали добрыми приятелями. Постепенно они достигли такого уровня откровенности, что Кизия поведала ему свою горькую историю.
     Шкаф знал, что она выскочила замуж за какого-то пижона в Детройте сразу после окончания средней школы, и что в Атланту приехала к родственникам незадолго после развода. О каких-то проблемах своего брака она умолчала. Как говорится, милые бранятся - только тешатся. Шкаф и подумать не мог, что Кизию искалечил духовно и физически сукин сын, поклявшийся любить ее и уважать.
     Услышав ее признание, он испытал самый большой в своей жизни приступ ярости. И утратил тем самым доверие Кизии.
     Рассердился он не на нее. Боже упаси! Он был безумно зол на ублюдка, посмевшего так жестоко ее обидеть. Однако, увидев столь бурную вспышку его гнева, Кизия была потрясена до глубины души.
     Она замкнулась в себе, снова начала осторожничать. Шкафу было больно видеть, как искренне верит его любимая женщина, что со временем он сможет обратить свою ярость на нее.
     Что делать? - спрашивал себя Шкаф снова и снова. Попытаться убедить, что ее страхи беспочвенны? Поклясться, что он никогда не причинит ей боли?
     Вряд ли этим можно чего-то добиться, - понял он со временем. Как развеять ее опасения? Заявить, что ему лучше известно, как ей следует к нему относиться? Но разве ей мало указывали, что она должна делать, думать и чувствовать?
     А что касается обещаний... Кизия говорила, что ее муж после каждого очередного избиения всякий раз клялся, что это никогда, никогда больше не повторится. Его нарушенные клятвы обошлись ей в несколько переломов и два выбитых зуба. Жизнь научила ее не верить словам, как бы искренне они не звучали.
     В конце концов Шкаф решил, что ключ к решению в терпении. Однажды Кизия ему доверилась. Значит, это может повториться. Хотя ее отношение к нему изменилось, сам он остался прежним. Он - все тот же мужчина, которому она открыла правду о своем прошлом. Когда-нибудь она это поймет.
     И тогда...
     Он обернулся, еще раз взглянув на Кизию. Она смеялась, ее чувственный рот приоткрылся, стройная шея выгнулась, словно цветочный стебель. Золотые серьги покачивались, сверкая на гладкой шоколадной коже.
     Она напоминает знаменитую статую Египетской царицы Нефертити. В ней та же гордость. Та же женственная сила. Не в первый раз Шкаф подумал о том, каким надо быть безумцем, чтобы осквернить такую красоту своими кулаками.
     Песня "Роллинг Стоунз" закончилась, сопровождаемая хлопками и одобрительными выкриками. Шкаф вспомнил о своей сладострастной партнерше. Она обмахивала ладонями вспотевшее лицо. Слова благодарности, которые он хотел произнести, тут же вылетели из головы при виде цвета и длины ее ногтей. Он брезгливо поморщился, вспомнив разорванного на части динозавра из "Парка юрского периода".
     Бернадина облизала губы и протянула к нему свои наманикюренные руки.
     - Ты и впрямь умеешь классно двигаться, - хрипловатым голосом объявила она.
     - Спасибо. - Он умудрился благополучно избежать ее прикосновения. - Ты тоже не слабо прыгала, Бернадина.
     - Правда? - Она начала прихорашиваться, ободренная его комплиментом, ее неестественные ногти щелкнули по заколке в волосах. Затем взмахнула ресницами. - Скажи, миленький. Тебя прозвали Шкафом, потому что ты крутой... или потому что такой огро-о-омный?
     На самом деле Ральф Рэндалл был обязан своим прозвищем одному маленькому мальчику. Станция, на которой он служил, находилась рядом с начальной школой и вызывала у детей огромное любопытство. Однажды много лет назад он столкнулся нос к носу с детсадовцем, отбившимся от своей группы. Малыш окинул его долгим, внимательным взглядом и пропищал: "Дядя пожарный, ты такой же большой, как шкаф в комнате у моей мамы!" Сослуживцы нашли это невинное замечание весьма забавным и с тех пор начали называть его Шкафом.
     - Я...
     Треск, донесшийся из колонок, помешал ему ответить на явно провокационный вопрос. Спустя мгновение музыка заиграла снова. На этот раз была выбрана медленная, романтическая мелодия, по-видимому, специально предназначенная для того, чтобы мужчина и женщина могли, стоя, получить столько же удовольствия, как и в лежачем положении.
     Бернадина взвизгнула от восторга и бросилась на шею Шкафу. Он слегка поморщился, когда несколько бусинок, вплетенных в ее волосы, врезались в его грудь, словно мелкокалиберные пули. С такими ногтями и прической эта женщина способна причинить мужчине значительные телесные повреждения.
     - У-у-ух, как я люблю эту песню! - воскликнула она, извиваясь всем телом. - Давай, малыш. Потанцуй со мной.
     Конечно, он мог отказаться. Но не решился, потому что, на взгляд его мамы, это было бы невежливо.

***

     Кизия покинула собравшихся вокруг нее пожарных через несколько секунд после того, как партнерша Шкафа приклеилась к нему намертво. Ее уход остался незамеченным. Все были слишком поглощены обсуждением истории с одним местным телерепортером, имевшим наглость сунуть микрофон под нос работающему спасателю.
     Речь шла о том, что учудил этот надоедливый придурок прошлой ночью после ужасной автокатастрофы с несколькими жертвами на восемьдесят пятом шоссе. Раздраженный его поведением и доведенный до крайности врач "скорой" заставил его умокнуть, вложив ему в руки чью-то оторванную конечность.
     Кизия только успела подойти к столику, как ее окликнули. Обернувшись, она увидела хорошенькую юную блондинку. Следом за ней шел высокий мужчина с соломенными волосами, бронзовым загаром и яркими голубыми глазами.
     Это был Джексон Миллер, лучший друг Шкафа. И его пятнадцатилетняя дочь, Лорелея.
     - Привет, Кизия! - Лорелея радостно ей помахала.
     Выросшая в Детройте, Кизия с некоторым трудом привыкла к южному акценту Лорелеи. Но очень быстро полюбила ее протяжный говорок. Девочка оказалась милой и сообразительной. Кроме того она стала страстной поклонницей Кизии, и смотрела на нее, как на икону. Во-первых, потому что она - женщина-пожарный, и во-вторых, что более важно - независимая женщина.
     Мало сказать, что поначалу ее восторженное отношение Кизия воспринимала с трудом. Когда они познакомились три года назад, она еще не пришла в себя после неудачного брака. Мысль о том, что кто-то (а тем более, белая девочка из благополучной семьи) может видеть в ней образец для подражания, казалась глупой шуткой. Но со временем Кизия поверила в искренность Лорелеи. И это стало исцеляющим бальзамом для ее пошатнувшейся самооценки.
     - Привет, милая. - Она улыбнулась девочке и кивнула ее отцу. - Здравствуй, Джексон.
     - Добрый вечер, Кизия.
     - А вы уже слышали про журналиста, врача и оторванную руку? - возбужденно спросила Лорелея.
     - Оторванную руку? - нахмурилась Кизия. - А по-моему, это была ступня.
     - Какая разница. - Лорелея легкомысленно взмахнула ладонью, давая понять, что подробности ее не волнуют. Затем ее лицо стало серьезным, - Вы можете поверить, что есть люди, способные на такое?
     - Ты имеешь в виду врача? - уточнила Кизия.
     - Ой, нет. - Девочка выразительно покачала головой. - По-моему, то, что он сделал, просто замечательно! Я говорю об этом ужасном журналисте с телевидения, - выпалила она с раздражением, ее огромные голубые глаза горели от негодования. - И вообще, за кого он себя принимает? Сует микрофон в лицо людям, спасающим человеческие жизни. Требует ответа на свои бессмысленные вопросы. Мне просто тошно стало. Кстати, пару недель назад он поставил свою студийную машину прямо на шланг с водой во время тушения пожара! Нет, я верю, что нужна свобода прессы. Но если придурок-журналист перекрывает работающий шланг... что ж, тогда его даже Первая Поправка не спасет!
     Джексон хмыкнул и взъерошил льняные волосы девочки.
     - Говоришь, как истинная дочь пожарного.
     Лорелея обернулась, явно задетая его насмешкой.
     - Ты ведь то же самое говорил, папа. И Шкаф тоже. Помнишь? В прошлый понедельник. Когда он ужинал у нас. Он сказал, что ему хотелось взять в руки топор и показать этому тупице, где раки зимуют.
     - Ходят слухи, что журналист собрался в суд подавать, - вмешалась Кизия, желая направить разговор в другое русло. Кроме того она знала, что Джексон в курсе всех событий в департаменте. Не важно, что он всего лишь лейтенант. У этого парня все схвачено.
     - Может обращаться в суд, если захочет, - ответил Джексон. - Но я не думаю, что он пойдет на это. Ведь существует видеозапись, из которой ясно, что толкнуло врача на такой поступок, и у кого-то в Главном управлении имеется копия. Если у журналюги хватит дурости подать в суд, ее покажут по всем местным телеканалам. И это плохо для него кончится.
     Кизии потребовалась пара секунд, чтобы представить себе последствия. Хотя она не знала лично этого журналиста, судя по его репутации, ничего хорошего он не заслуживает.
     - Это обнадеживает, - заявила она. - Но как же врач?
     Джексон поморщился.
     - Ему посоветовали нанять адвоката. И, возможно, его лишат премии.
     - Вот это совершенно несправедливо, - убежденно воскликнула Лорелея.
     - В этой жизни многое несправедливо, лапочка, - заметил Джексон с оттенком грусти в голосе. Кизия решила, что он вспомнил о безвременной гибели своей жены и отца.
     - Ага, но... - девочка умолкла, уставившись на что-то, происходящее за спиной Кизии. Через мгновение она нахмурила светлые брови, - Она все еще с ним танцует.
     - Кто? - Сбитая с толку, Кизия оглянулась через плечо.
     - Та женщина, - странным голосом пояснила Лорелея. - Она все еще танцует со Шкафом.
     - Это делают два человека, лапочка, - напомнил ей Джексон. Что-то в его тоне подсказывало, что эта тема поднимается не впервые. - Шкаф тоже танцует с ней.
     О, конечно, - мрачно подумала Кизия. - Если эта грудастая, патлатая девка придвинется чуть ближе, они срастутся, как сиамские близнецы.
     Фыркнув с отвращением, она отвернулась от Миллеров. Нечего обижаться, - сказала она себе. У нее нет никаких прав на Шкафа Рэндалла. И если он собирается выставлять свою личную жизнь напоказ всему миру... ну и пусть! Ее это не колышет.
     - Папа говорит, что не знает ее, Кизия, - обратилась к ней Лорелея. - А ты?
     - Первый раз вижу.
     - Гм. - Лорелея покачала головой. Уголки ее мягко очерченного рта поползли вниз. Через несколько секунд она добавила, - По-моему, он вовсе не в восторге.
     - Лорелея Офелия...
     - Раньше было по-другому, - продолжила девочка, не обратив внимания на окрик отца. - Когда играли быстрый танец, Шкаф весь был в музыке. А теперь... ну, сам посмотри, папа! Разве не видишь, Кизия? Он какой-то... скованный. Как аршин проглотил!
     Кизия снова обернулась. Она знала, что не должна этого делать, но не смогла удержаться. С лихорадочно стучащим сердцем она взглянула на Шкафа и его яркую партнершу.
     Кажется... кажется, ему и впрямь неуютно, - решила она через пару секунд. Хоть Шкаф и не слишком отстранялся от своей эффектной подружки, но и не прижимался к ней. Если честно, теперь, при ближайшем рассмотрении... что-то в его осанке напоминало о том случае, когда он потянул спину, вытащив из горящей квартиру перепуганную толстуху в сто восемьдесят килограмм весом.
     А затем, неожиданно, Шкаф встретился с ней взглядом. У Кизии перехватило дыхание. Ее колени подкосились. Рука сама собой потянулась к волосам. Жесткие завитки черных, коротко остриженных кудрей щекотали кончики пальцев, внезапно ставших до странности чувствительными.
     - Знаешь, Кизия, - донесся до нее голос Лорелеи, заглушив гулко стучащее сердце. - По-моему, Шкаф с гораздо большим удовольствием станцевал бы с тобой.

Вторая глава

     - Потанцуешь со мной? - спросил Шкаф пять минут спустя.
     Хоть и с трудом, но все же ему удалось вырваться из цепких объятий Бернадины Уоллес, когда медленная, чувственная композиция наконец подошла к концу. Затем он пересек зал и настиг Кизию у самого выхода. После обмена приветствиями и дружеской болтовни он решился ее пригласить.
     Кизия вскинула голову.
     - С тобой?
     - Ага.
     Боже, как же она шикарно выглядит, - подумал Шкаф. - Вблизи еще лучше, чем издалека, хотя, к сожалению, у большинства женщин бывает как раз наоборот. Глубокий треугольный вырез ее пуловера... ммм, как соблазнительно! А то, как струится кремовая ткань по ее груди... Потрясающе!
     Что касается черной кожаной мини-юбки... так это полный отпад. Она отлично идет к длиннющим ногах Кизии Лоррейн Кэрью.
     - Мне завтра на дежурство, - ответила Кизия, поигрывая правой серьгой. Хоть Шкафу и не очень нравилось, когда женщины кокетничают на людях, что-то в ее легкомысленном жесте глубоко его тронуло. - Мне и вправду пора домой.
     - Один танец. - Хоть он и не собирался быть слишком настойчивым, получить такой быстрый отказ тоже не очень хотелось. Шкаф знал, что своими уговорами рискует оттолкнуть Кизию, но в глубине души был уверен, что она согласится. - Один коротенький танец, и сразу же распрощаемся.
     - Разве у тебя бывает, - она сделала паузу, ее глаза цвета топаза вызывающе заблестели, - хоть что-то "коротенькое"?
     - Размер - вещь относительная, сестренка Кэрью, - ответил он, понизив голос. - Бывало, мое "коротенькое" казалось кое-кому ужасно большим.
     Шкаф сообразил, что сболтнул лишку. Кизию пугали его размеры. Он понял это еще при первой встрече, задолго до того, как узнал ужасную историю, объясняющую ее страхи. Затем, осторожничая, она затеяла с ним игру в "кошки-мышки". Можно было только надеяться, что она не положит конец своей игре, исчезнув из его жизни.
     В течение нескольких секунд Шкаф был уверен, что она сейчас уйдет. Лицо Кизии окаменело. Казалось, она погружена в себя. В свои воспоминания. А затем она его удивила. Наверное, и себя тоже. Ее лицо мгновенно оживилось. На ярких губах заиграла улыбка, от которой у Шкафа дух захватывало.
     - И что хорошего в "ужасно большом", если не уметь им пользоваться? - медовым голосом заявила она. - Но давай сменим тему. Ведь если ты действительно собрался танцевать со мной...
     - Да, собрался, - подтвердил Шкаф.
     - Что ж, братец Рэндалл, тогда начнем прямо сейчас. Музыка для нашего единственного танца уже играет.

***

     Песня, под которую Ральф Букер Рэндалл заключил в свои объятия Кизию Лоррейн Кэрью, обладала чувственным ритмом, заставляющим сердце биться быстрее.
     Хотя желание привлечь свою партнершу как можно ближе стало почти непреодолимым к концу первого куплета, Шкаф сумел сдержаться. Их сексуальная болтовня перед началом танца распалила его, но он знал, что Кизия рядом с ним чувствует себя неловко. Это ощущалось по ее скованности. По ее поверхностному, неровному дыханию.
     Доверься мне, малыш, - мысленно просил он, нежно поглаживая ее спину. - Прошу тебя. Доверься. Я не такой, как тот ублюдок Тайрелл Бэбкок. Я никогда тебя не обижу.
     Постепенно Кизия начала расслабляться в кольце его рук. Напряжение, охватившее ее стройное, сильное тело, начало спадать. Дыхание замедлилось. Расстояние между ними становилось все меньше и меньше, пока не исчезло совсем.
     Ее ладони скользнули по плечам Шкафа и сомкнулись на его шее. Прикосновение ее пальцев подействовало на него, как удар током.
     Она не липла к нему, как его предыдущая партнерша. Но их тела прижимались друг другу все ближе и ближе. Шкафу это казалось сущей пыткой, но он не возражал. Он был готов на что угодно, лишь бы Кизия избавилась от своих страхов.
     - Я боялся, что ты не придешь сегодня, - пробормотал он, вдыхая чувственный запах ее темной кожи.
     - Почему? - ее голос казался чуточку хрипловатым.
     - Прошел целый час с начала вечеринки, а тебя все не было...
     Кизия слегка отстранилась, подняла голову и взглянула на него. Выражение ее лица трудно было понять. Подозрительность, смешанная со множеством других чувств.
     - Ты меня высматривал? - спросила она после недолгого молчания.
     Шкаф подумал о том волнующем мгновении, когда, во время танца с Бернадиной, их взгляды встретились. Он несколько мгновений смотрел в глаза Кизии, желая вызвать в ее памяти этот момент. Судя по тому, как затрепетали ее тонкие ноздри, она вспомнила.
     - А ты как думаешь, киска?
     Подозрительность на лице Кизии сменилась нахальной усмешкой.
     - По-моему, тебе некогда было смотреть на входную дверь и дожидаться моего появления, - возразила она, пренебрежительно фыркнув.
     - Ты имеешь в виду Бернадину? - переспросил Шкаф через несколько секунд. Он сомневался, что между этими женщинами возможно соперничество. Но немного ревности поможет пролить свет на чувства Кизии...
     - Это ее имя?
     - Так она сказала. Мисс Бернадина Уоллес.
     - Новенькая?
     - Чья-то сестра.
     - Сестра?
     - Угу.
     - Чья?
     Шкаф пожал плечами.
     - Не помню.
     Кизия, моргнув, уставилась на него.
     - Ну да, - произнесла она наконец крайне скептическим тоном. Затем повернула голову и прижалась щекой к его груди, что-то тихо пробормотав. Шкаф не разобрал ни единого слова. Это не имело значения. Смысл сказанного был очевиден. Кизия могла обозвать его предыдущую партнершу как угодно, но только не сестрой.
     Секунд десять-пятнадцать они танцевали молча. Краем глаза Шкаф заметил Джексона Миллера и его дочурку. Кажется,