в конце  концов,  и
послужило причиной ее бегства из Трондбергена. Когда Эйлин поняла, что у нее
будет ребенок, она, очевидно, испугалась за его безопасность. Другого и быть
не могло, учитывая ненависть, которую  питала  к  ней  Тири,  жена  Магнуса.
Оспаривать законные права ее сына значило подвергать  смертельной  угрозе  и
ее, и ребенка. Торгун искал щадящую форму, в какой он  мог  бы  ответить  на
вопрос Бретаны.
   - Так как же она попала туда? - сердито повторила она свой вопрос.
   - Видишь  ли,  фризы  торгуют  многими  товарами:  серебром,  пряностями,
франкскими клинками и иногда рабами.
   - Ты хочешь сказать, что они похитили мою мать?
   - Да. - Торгун был рад, что хоть это не вменяется в вину скандинавам.
   - А этот Магнус, он что, купил  мою  мать?  Торгун  начал  сомневаться  в
безупречности  своего  намерения  войти  в  доверие  Бретаны.  Оказавшись  в
Трондбергене, она рано или поздно узнает правду. Но  пока  в  своем  желании
просветить ее, он только пробудил негодование саксонки. И, что еще хуже, она
как будто не слышит его и думает, что Эйлин была женой Магнуса. Торгун решил
пока не останавливаться на этом факте.
   - Магнус хорошо относился к твоей матери.
   - Разве? Тогда почему же она бежала от него?
   - Я же тебе сказал, она опасалась за твое будущее. Говорят, что за деньги
ее на франкском  торговом  корабле  перевезли  в  Ютландию,  а  уж  как  она
вернулась в Англию - этого я не знаю.
   Теперь Бретана должна обдумать то, что Торгун считал  возможным  сообщить
ей. Он подождет в надежде, что она не только поверит ему, но и  поймет,  как
трудно было ему сообщать такие трагические сведения.
   К истории похищения Эйлин нельзя было относиться сочувственно. Поэтому он
не осуждал Бретану за ее гнев. Несмотря на все  старания  Торгуна  оправдать
Магнуса, факт остается фактом - старый ярл купил ее, как какой-нибудь товар,
а такой деловой подход вряд ли найдет понимание в глазах саксонки.
   Торгуй наблюдал за печальной и задумчивой Бретаной, которая перебирала  в
уме обстоятельства своего запутанного происхождения. Он подумал, что,  может
быть, эту историю надо было подать иначе. Возможно, следовало бы не говорить
о действиях тех, кого теперь она вправе ненавидеть. Хотя он  и  сам  викинг,
однако надеялся,  что  в  глазах  Бретаны  он  как-то  сумеет  предстать  ее
союзником против Магнуса.
   Торгун знал, а в свое время в этом убедилась  и  Эйлин,  что  Бретана  не
может успешно противостоять желаниям Магнуса. И все же в его интересах  дать
ей понять, что ей это удастся.
   Торгун подбросил дров  в  угасающий  очаг  и,  откашлявшись,  внимательно
посмотрел на Бретану. Она сидела рядом с ним, но по  ее  отвлеченному  взору
было ясно, что мыслями она блуждает где-то далеко-далеко отсюда.
   - Думаю, что могу помочь тебе.
   - Хватит, уже помог. - Голос Бретаны был бесцветен, ибо все ее силы  были
израсходованы на осмысление той запутанной "истории, которую поведал Торгун.
   - Я даже не знаю, правду ли ты говоришь? И даже если я поверю  тебе,  что
из того? Что ты можешь мне сейчас предложить? - Она  взглянула  на  Торгуна,
глаза которого излучали непреклонность и решимость.
   Даже сейчас, в момент выпавших на ее долю  мучительных  переживаний,  она
была прекрасна. Огонь  высвечивал  ее  блестящие,  казавшиеся  на  этот  раз
сиреневыми, глаза и наполнял их лучистым  блеском.  От  воспоминаний  об  их
близости кровь Торгуна вновь взыграла, а в паху появилось знакомое  ощущение
болезненной ломоты. Он может колебаться относительно женитьбы на ней, но  не
желания обладать ее телом.
   О, как бы он хотел, обойдя очаг, приблизиться к ней,  навалиться  на  нее
всем телом и овладеть тут же, на холодном земляном полу.  Останавливало  его
только сознание того, что это сведет на нет все то,  чего  он  достиг  вчера
ночью. Хотя и не был уверен, - что сможет  подняться  в  своем  возбужденном
состоянии, он все же, в завершении беседы, ответил на ее вопрос.
   - Пожалуй, лучше всего оставить тебя  наедине  с  твоими  мыслями.  Всего
хорошего, миледи. - Торгун встал, уйдя в  более  прохладную  половину  дома.
Бретана в задумчивости осталась одна, освещаемая теплыми отсветами  пляшущих
языков пламени.
   Как это не раз бывало в последнее время,  ее  поразила  эта  деликатность
Торгуна. Она была признательна ему за то,  что  он  оставил  ее  одну.  Если
Бретана и искала ответов на мучающие ее вопросы, то задать их все  равно  бы
не решилась.
   Ее  предыдущее  неведение  во   многих   отношениях   было   даже   более
привлекательным, чем нынешняя  трудная  задача  отделить  правду  от  лжи  в
невероятном рассказе Торгуна.  Все  это  казалось  очень  странным.  И  если
поверить в его еретическое описание прошлого Бретаны, то вся ее жизнь до сих
пор была насквозь фальшивой.  Она  верила  в  лживую  историю  своей  жизни,
рассказанную ее матерью, ложь о человеке, который якобы был ее отцом; да что
там говорить, она не знала даже о том, какая кровь текла в ее жилах.
   Теперь она припоминала, что ей всегда казалась странной та неуверенность,
с которой Эйлин говорила о человеке, кого Бретана называла своим отцом.  Она
почти ничего не знала о сэре Уильяме. Ей было известно только, что он погиб,
отражая нападение скандинавов.
   Возможно ли, чтобы молчание матери выдавало ужасную правду? Если так,  то
Бретане не нужно долго заниматься  поисками  причин,  которые  бы  объясняли
молчание Эйлин. В самом деле, похищение и изнасилование викингом, как теперь
Бретана знает по собственному  опыту,  означает  невероятное  унижение.  Это
нечто такое, в чем не всякая жертва охотно признается.
   Бретана взглянула на свои сапожки. Будь у нее что-нибудь другое, с  каким
наслаждением она бы сорвала их с себя и бросила в ревущий огонь, ведь  такую
обувь носили  скандинавы.  Теперь  же  любая  мысль  о  том,  что  она  сама
наполовину принадлежит к тому же народу, была просто невыносимой.
   Она поднялась, подошла к сундуку с одеждой и вынула зеркало.  Медленно  и
осторожно посмотрела на свое отражение. Она видела себя как  будто  впервые,
ибо это была уже другая Бретана,  которая  искала  в  новом  образе  ключ  к
отгадке своего прошлого, составлявшего часть ее жизни и до сих  пор  скрытое
от нее.
   Она тщательно исследовала каждую черточку и ямку своего  словно  точеного
лица. Дрожащими пальцами она провела под глазами, носом  и  остановилась  на
пухлых, слегка раскрытых губах. Продолжая изучать свое отражение,  она  едва
слышно вздохнула.
   Какими же светлыми казались ее волосы по сравнению с  черными  как  смоль
локонами Эйлин. До чего странно, что раньше она совсем  не  придавала  этому
значения, относя это за счет прихотливой наследственности. А ведь  подлинная
причина заключалась, скорее всего, именно в том, кто были ее родители, о чем
она до сих пор не знала.
   "Но нет!" - громко произнес чей-то страдающий голос внутри  Бретаны.  Его
внешним выражением явился только звук  разбитого  зеркала.  Торгун,  который
молча сидел за занавесью, всем сердцем надеялся, что разбито только зеркало,
а не будущее Бретаны.

Глава 9

   Спустя две недели после того, как Бретану прибило на  остров  и  три  дня
после  невероятного  рассказа  Торгуна  о  ее  истинном  происхождении,  она
пребывала в состоянии смятения, упорно отказываясь принимать то, во  что  не
хотела верить. Но каждое возражение, которое  она  выдвигала  против  этого,
наталкивалось на жесткие ответы Торгуна.
   Теперь она была уверена, что ничего не говорила Торгуну о подвеске.
   Окончательный вывод она решила сделать после того, как Магнус покажет  ей
такое же янтарное украшение,  хотя  она  и  отказывалась  верить,  что  была
наполовину скандинавкой, все же вероятность этого поглощала все ее мысли.
   Если Торгун говорит правду, то кто еще знает об этом? Была ли Бронвин,  а
может, и Эдуард, посвящены в постыдное прошлое ее матери? Бретана не  знала,
как долго Эйлин была в плену. Англия далеко, а Бронвин покоится  где-то  под
морскими волнами, поэтому у нее мало надежды получить ответы на эти вопросы.
   Предположим,  что  Торгуй  говорит  правду  о  немедленном   освобождении
Бретаны, но даже и в этом  случае  ее  ждет  пугающее  своей  неизвестностью
будущее среди чужих людей, которых она привыкла ненавидеть. Торгун  говорит,
что Магнус хочет ее возвращения, но ведь он хотел и возвращения Эйлин, и что
из этого вышло? Где теперь ее мать-страдалица?
   Может ли она надеяться на лучшее  обращение  человека,  который  оказался
способным на  то,  чтобы  купить  ее  мать?  Даже  если  она  и  принадлежит
наполовину к их народу, то обеспечит ли это ей больше свободы по сравнению с
той, которой пользовалась Эйлин? Жизнь научила ее ожидать от мужчин худшего.
   Однако надо признать, поведение Торгуна в  последнее  время  давало  мало
поводов для опасений, так как его отношение  к  ней  оставалось  по-прежнему
галантным и весьма предупредительным. Без преувеличения можно даже  сказать,
что уважение викинга граничило прямо-таки с родительской нежностью.
   И хотя его нынешние сдержанные манеры как небо  от  земли  отличались  от
лихорадочной страсти той  интимной  ночи,  воспоминания  о  ней  никогда  не
выходили у нее из головы. Подобно возобновляющейся боли в колене, они всегда
с ней, бесцеремонно появляясь в часы бодрствования и неизменно  заполняя  ее
сны жаром бурных ласк.
   К ужасу Бретаны, мораль во время сна  как  бы  покидала  ее,  ибо  ночные
видения,  в  которых  присутствовал  Торгун,  имели   форму   восхитительных
фантазий, а не кошмаров. И только после пробуждения ей  удавалось  вытеснить
из головы чудесные воспоминания о его руках, ласкавших ее тело.
   Ровно через  неделю  после  травмы,  полученной  на  земляничной  поляне,
состояние ее  колена  заметно  улучшилось.  Она  стала  более  подвижной,  и
соответственно,  оптимистичнее,  в  общем,  более  похожей  на  самое  себя.
Задумчивость,  которую   навеял   на   нее   рассказ   Торгуна,   неожиданно
преобразилась в  спокойное  расположение  духа.  Надо  сказать,  что  Торгун
терялся в догадках по поводу такого превращения.
   Сама Бретана, спроси ее об этом, вряд ли смогла бы объяснить  происшедшую
в ней перемену, поскольку обстоятельства ее теперешней жизни вряд  ли  могли
дать   ей   сколько-нибудь   значительный   повод   для   радости.    Жертва
кораблекрушения, наедине с незнакомцем, который уже надругался над ней, дочь
отца, которого она имеет все основания не любить, - вот то, что она имела  в
данный момент и что делало ее будущее таким неопределенным.
   И все же, несмотря на все сложности предстоящей жизни, ее настоящее  было
воплощением радующей простоты, особенно  если  сравнивать  его  с  душевными
травмами предшествующих недель. Ежедневные занятия Бретаны были  привычны  и
знакомы, а то, что она успешно справлялась с ними, не  могло  не  доставлять
чувство удовлетворения. Она чувствовала себя более  спокойной  и  уверенной,
чем до прибытия на этот отдаленный остров в Северном море.
   Дикая свекла и капуста! Хотя Бретана и благодарна судьбе за то,  что  эта
имевшаяся в изобилии пища позволила ей выжить в  течение  нескольких  первых
одиноких дней на острове, все же теперь  она  хотела  попробовать  и  других
овощей.
   Однажды, когда Торгун отправился на  охоту  за  перепелами,  ставшими  их
обычным рационом, Бретана тоже вышла из  дому  и  пошла  по  лугу.  К  своей
радости,  она  попала  на  незнакомую  тропинку  и  пошла  по  ней,  надеясь
обнаружить в новых местах что-нибудь новое и съедобное. Она увидела какие-то
побеги, показавшиеся ей пригодными для  стола.  Бретана  наклонилась,  чтобы
сорвать таинственное растение и обнаружила  под  ним  нечто  другое  и  явно
несъедобное.
   - Не трогать! - раздался голос Торгуна с  дальнего  конца  луга.  Бретана
увидела викинга, стремительно идущего к  ней.  Лицо  его  было  таким  злым,
которое до этого она видела  только  однажды  в  Глендонвике,  когда  сильно
ударила его по ноге.
   В страхе она быстро встала. Он смотрел так, как будто собирался убить  ее
на месте.
   - Никогда, слышишь, никогда не трогай этого!
   Их не должен касаться дневной свет! Бретана прямо-таки остолбенела.
   - Но ведь это всего лишь осколок скалы - озадаченно возразила  она.  -  Я
думала, что растение, которое скрывает его, может пригодиться нам на ужин.
   - Это не просто часть скалы, - ответил Торгун, уже не так свирепо.  -  На
ней руны.
   - Как ты сказал, ру...
   - Руны. Вряд ли это слово можно  перевести  на  язык  саксов.  Это  такие
черточки,  часто  вырезаемые  на  камне,  а  иногда  на  дереве.  Через  них
проявляется могущество Одина.
   - Ты действительно веришь, что камни обладают какой-то силой?  -  Бретана
пристально посмотрела на гладкую гранитную поверхность, а про себя подумала;
"Да что с них взять, с этих дикарей-язычников" - На  нижней  стороне  камня,
который ты чуть  не  повернула  к  солнечному  свету,  находятся  эти  руны,
письмена, обладающие огромной магической силой. Судя  по  расположению,  это
наверняка памятник погибшим викингам. Такие  руны  вырезаются  в  темноте  и
предохраняются от солнечных лучей. Их тайна доступна только  мертвым,  а  ты
едва не осквернила их.
   - Так ты веришь, что этот кусок скалы наделен какой-то колдовской  силой?
- Это показалось Бретане полной нелепостью. Она чуть  было  не  рассмеялась,
однако видя, сколь серьезен Торгун, вовремя сдержалась.
   - Никакого сомнения, миледи, именно так.
   - Наверное, источаемая им колдовская сила заставила тебя наделить  камень
необычными свойствами. Даже если он увековечивает память  мертвых  викингов,
все же это не более, чем простая резьба по камню.
   - Вряд ли. Руны вырезаются только воющими людьми.
   - А я-то думала, что воют только волки. На лице  Торгуна  появилось  злое
выражение.
   - Это наши священнослужители, которые посвящены  в  магию  рун.  Их  сила
всегда заключена в камнях, и только они могут заставить ее действовать. Даже
сам Один не способен вызвать такую силу. Он  лучше  извещает  нас  об  этом.
Разве у саксов нет ничего подобного?
   Прежде чем ответить, Бретана задумалась.
   - Есть, наверное, какие-то реликвии, но христиане не поклоняются камням.
   - Я слышал, что некоторые  твои  соплеменники  обращают  свои  молитвы  к
деревьям.
   Бретана знала, что это правда. Люди, живущие на болотах и не обращенные в
истинную веру, и в самом деле  обожествляют  силы  природы.  Но  это  ересь,
которую ее приучили ненавидеть.
   - Вряд ли их можно назвать моими соплеменниками. Они язычники.
   - Как викинги, - добавил Торгун. Он  хотел  лишь  подчеркнуть,  что  есть
такие саксы, вера которых сильно отличается от убеждений Бретаны. Он  видел,
что она обдумывает это возражение.
   - Тот, кто не почитает одного истинного Бога, - богохульник. А  разве  вы
не  поклоняетесь  множеству  Богов?  -  Хотя  на  лице  Бретаны  по-прежнему
отражалось негодование, Торгуна ободрило ее любопытство.
   - У нас столько Богов, сколько нам нужно для наших повседневных дел. Один
- это создатель всего сущего и он же наблюдает за порядком вещей. Он  правит
из небесного замка Валгаллы, сидя на троне, который называется  Клидскьяльф.
Есть еще почти тезка Тор, Бог простых людей,  и  Улл,  направляющий  в  цель
стрелу моего  лука.  Эти  и  множество  других  Богов  образуют  группу  так
называемых асов. Ванир, еще одна группа, включает Ньерда и Фрея.
   - А что делает Фрей? - Как ни странно, но Бретане и  в  самом  деле  было
интересно узнать о пантеоне скандинавских богов.
   Торгун замялся. Разговор принимал оборот, к которому он не стремился,  но
ведь она сама спросила.
   - Фрей - Бог удовольствий.
   - Таких, как танцы?
   - Ну да, но танцы особые.
   - Что ты имеешь в виду?
   - Это Бог удовольствия, которое дают друг другу мужчина и женщина.
   - О! - Бретана почувствовала, что краснеет.
   Она  знала,  что  из-за  сильного   смущения   ее   лицо   скоро   станет
ярко-пунцовым.
   - Ну, я... - Бретане самой было неприятно, что она затрудняется в  выборе
нужных слов. Наконец, оправившись от смущения, она сказала;
   - У меня и в мыслях не было тревожить эти  твои..,  руны.  Я  сейчас  все
поправлю. - Она потянулась к камню.
   - Прошу тебя, не надо. - Торгун взял за руку Бретану, но, как только  она
оказалась в тисках его мощной длани, опасение за руны тут же было  вытеснено
жаром прикосновения. Он уже успел забыть нежность ее  кожи.  И  хотя  держал
только ее руку, память услужливо подсказала ему и другие, более  сокровенные
места, которых он касался.
   Бретане ничего не стоило отдернуть руку, однако, подняв  взор  от  камня,
она поняла, что держит ее не столько рука, сколько его  взгляд.  Она  знала,
что за этой близостью последует страх.
   - Прошу прощения, - пробормотала она, причем это извинение было  обращено
не только к Торгуну, но и к себе самой.
   - Нет, ничего. Только трогать камень нельзя. Все это очень серьезно.
   Столь  часто  непредсказуемая  погода  наконец-то  повернулась  к   лету.
Закончилась  ранняя  весна  с  ее  заморозками.  Лето   принесло   с   собой
благословенный теплый ветер с  моря.  Воспользовавшись  прекрасной  погодой,
Торгуй проводил время вне дома.
   Праздность была для него большой редкостью. Однако праздным  было  только
его тело, но никак не ум. Образ прекрасной Бретаны  вызывал  у  него  улыбку
удовольствия. Внезапно он опомнился - солнце уже так низко, а Бретана  опять
ушла за ягодами и на этот раз необычно долго задерживается.
   Торгуну стало не по себе. Он опасался, что с ней опять что-то  случилось.
Быстро пробежав по узкой тропинке, викинг оказался на земляничной поляне, но
увидел лишь одну корзину, полную ягод, и никаких следов Бретаны. Его  сердце
учащенно  забилось,  и  не  столько  от   быстрого   бега,   сколько   из-за
неизвестности  -  где  же  она  ?  -  в  его  голове  роились  самые  худшие
предположения. Что же с ней могло случиться?
   Поляну полукругом обрамляла густая стена деревьев, так что  Бретана  вряд
ли могла пойти туда. Оставалась только тропинка, ведущая в сторону моря. Она
была очень короткой - начиналась от поляны и доходила до широкого  песчаного
пляжа. Хотя Торгун и не мог представить себе, что там может искать  Бретана,
однако пойти она могла только в ту сторону.
   Беспокойство  Торгуна  все  усиливалось.   Пробежав   еще   немного,   он
почувствовал под ногами песок, по которому заскользили его сапоги,  и  резко
остановился.
   По пляжу расхаживала Бретана, погруженная в собственные мысли.
   Когда она шла к утесам, которыми заканчивался дальний конец пляжа, порывы
ветра вздымали складки платья, то  раздували  его  в  огромный  колокол,  то
прихотливо прижимали к телу, выставляя во всей красе восхитительные формы ее
тела,  а  то  задирали  подол  так  высоко,  что  обнажались  стройные  ноги
прекрасной саксонки.
   Внезапно Бретана ускорила шаги - она резко повернула к  морю  и  пошла  в
сторону утесов. Их черные силуэты резко  контрастировали  с  морской  пеной,
матовый след которой обозначал границу отступившего прилива.
   Все еще  не  замечая  Торгуна,  она  взобралась  на  небольшую  площадку,
обращенную в сторону моря.
   Пристально вглядываясь во вздымающиеся  и  тяжело  падающие  волны  моря,
Бретана  напоминала  портрет  в  раме,  верхней  границей  которого  служила
блистающая лазурь безоблачного неба, а нижней - такая же гладкая поверхность
жемчужного песка. В этот момент она напомнила Торгуну не женщину,  а  скорее
одну из скандинавских Богинь во время вечного  бодрствования  на  бескрайних
просторах  океана.  На  величественном  фоне  природы  ее  силуэт   как   бы
олицетворял собой гордость и силу.
   Она стояла неподвижно, погруженная в какие-то неведомые ему мысли, Торгун
взошел на ту же площадку, с высоты которой она рассматривала горизонт.
   - Бретана! - позвал Торгун.
   Бретана думала, что она