что  смеяться над ним
нечего:  спаниель  --   это   человек,   это   больше,   чем  человек,   это
<647">Пося,     а     кто     Сталин?..     Одна      из     шоферских
"з<648">абегаловок" была пустой. Он  шагнул внутрь  и отпрянул, как от
змеи. -- <650">Нарпит!  --  произнес он  с  гадливостью.  --  Разве не
чувствуешь родной вони?! В Израиле ни в одном кафе, ни в одной забегаловке и
даже    <651">фалафельной     нет    того    специфического     запаха
<652">coветского <653">"нарпита",  который шибает в нос в  любой
заводской  или  студенческой  столовой,  в  любом  ресторанчике  России,  --
неистребимого запаха прокисших  щей, прогорклого масла и еще чего-то такого,
что  точнее вывески свидетельствует: здесь "Народное питание<654">"...
"Жри,  что  дают! Разносолов  не держим..." Я даже постоял немного, подышал,
видать, от  ностальгии.  Мы  сделали еще  несколько виражей около автобусной
станции, пока отыскали полупустое  кафе. Уселись за дальний столик, накрытый
липкой  клеенкой.  Подошел  официант,  смахнул  крошки. -- Пожалуйста, смочи
тряпку в горячей воде и вытри, чтоб мы посидели, как люди! Будь так любезен!
-- Яша сморщился  болезненно,  как всегда, когда  приходилось  настаивать на
очевидном. --  Прошу тебя! Официант  вернулся с горячей тряпкой, вытер стол,
оглядывая нас изучающе. Спросил по-английски, давно ли мы из Штатов?.. -- А,
<655">русим! - воскликнул он на иврите и перестал вытирать. Мы разлили
водку  по бумажным  стаканчикам, выпили  за то, чтоб  смогли  нашарить крюк,
каждый свой крюк, чтоб зацепиться как-то в родном треклятом государстве.. --
Или  повеситься, -- добавил  Яша  без улыбки.  Я молчал, и Яша не торопился,
никуда  не  торопился,  -- таким я  его не  помнил.  Только  после  третьего
стаканчика, потыкав вилкой в красноватый от перца салат, произнес с усилием:
-- Может быть, я ошибаюсь, но... жизнь не стоит того, чтобы за нее все время
дрожать. Цепляться  за  нее зубами...  Меня как током  ударило. Эту фразу  я
произнес самому себе 13 ав<656">густа 1942 года после седьмой за сутки
бомбежки.  Становясь  фаталистом, убеждая себя  с  усмешкой  отчаяния, -- от
своей бомбы не  уйдешь,  чужая  не  заденет... Вокруг  на полярном аэродроме
<657">Ваенга горели самолеты, на которых  мы  неделю назад прилетели с
Балтики, спасать американские  караваны, идущие в Мурманск. Неделю эту никто
не спал. Стрелка моего самолета убило. Штурман сошел с ума, а я сказал себе,
вылезая из  щели и сплевывая  землю, осыпавшую нас: -- Жизнь не  стоит того,
чтоб  за нее все время дрожать.. Возможно, эта мысль помогла мне  выжить, не
сойти с ума. Помню, я стал тогда  спокойнее... А Яша  произнес это к чему?..
Он  сидел  с закрытыми  глазами,  наконец,  сказал:  --  К Регине  зачастили
кавалеры, да все на американских машинах.  Широких, как  катафалки. Она одна
не останется.  Дети не пропадут... А я? Я становлюсь помехой, бедой... скоро
стану и  проклятием.  Суди сам, стоит ли  такая  жизнь того,  чтобы  за  нее
цепляться?  --  Он  молчал  долго,  затем  произнес  изнеможденно,  погасшим
голосом:  --  Помню,  отец  зашел  в  детскую  комнату. Далеко  за  полночь.
<658">Сергуня  не проснулся,  ему  и  двух не  было.  Мне  исполнилось
десять,  ходил  в  школу. Отец  поцеловал  <659">Сергуню, затем меня и
сказал:    --   <660">"Я   уезжаю    в    командировку.    Что    тебе
привезти?<661">"  Я  ответил:  -  <662">"Ручку<663">".  Он
достал из кармана пиджака красную автоматическую ручку и дал мне. Я храню ее
все годы. Давно  сломанную. И в Израиль привез... Через три месяца, в январе
тридцать седьмого, выволокли  из дома мать. Она кричала: <664">"Дети у
меня! Дети! Как вы смеете!" Мы остались с <665">Сергуней  одни на всем
белом свете... Дня через  три  примчался  Иосиф. Отыскал Сергуню, его еще не
успели  никуда  сунуть.  А  меня   уж   <666">отправили  с  конвоем  в
дет<670">ский  <671">дом  <672">врагов  <673">народа
под городом Волоколамске. Усыновили меня <674">Гуры, как и Сергуню,  а
отыскать не могли. Видать, им не очень помогали. -- Волнуясь, он начал вдруг
окать, как волжанин:  --  А  <676">пОтОм  меня  били.  <677">ЭтО
<678">главнОе  Ощущение тех лет. И я все время <679">хОтел есть.
И  меня все время били. То ли нас,  детей  врагов  народа, хотели уморить, а
скорее, наш паек крали. Я ел морковку прямо с землей. Ел сырую картошку.  Да
быстрей, быстрей, пока не отняли те, кто постарше. За морковку  мне рассекли
лоб. Видишь, вмятина... Как-то проснули<680">сь от  зарева. Горел лес.
Немцы взяли Волоколамск... Не  бывал там? -- Я жег  его. Термитными бомбами.
--  Напрасно  жег. Я  тогда из  немецкой комендатуры  удрал.  Из-за  пожара.
Кокнули б меня, не  видел бы я всего этого...  --  Яша разлил остатки водки,
выплеснул в рот,  закусывать не стал, отстранив  тарелку с отвращением. -- А
пОтОм  меня  били  в  <681">Орске,  на  Урале.  Дали  мне  специальную
подставку, табуретку  с  подпиленными  ножками.  Без  нее  не дотягивался до
тисков. Кормежка  была -- пайка  хлеба и  баланда, которую  приносил в цех и
разливал  слесарь,   по   имени   <682">Васька  -баландер.<683">
ГОлОдал, как  лагерник...  Как-то бежал  ночью, после  смены, по снегу. Идти
нельзя, ботинки -- рвань, окоченеешь. Набросились на меня  человек тридцать.
Со всего  цеха. Повалили  и  --  топтать  ногами:  <684">"Жид!  Россию
продали<685">!.." Я лежу  скрюченный,  закрывая голову  руками. Пинают
сапогами под ребра.  "Жид!  Россию продали<686">!"... И я решил тогда,
что буду защищаться. Я взял штамп <687">~ кусок спрессованного железа,
по   форме  напоминает  старую  русскую  гранату  <688">РГД-ЗЗ.  Весом
<689">этак в  килограмм. Наточил финку. Тоже пригодилось... Появился у
меня   в   цеху   приятель   --   светловолосый   конопатый   гигант   Сашка
<690">Золотаревский, еврей из  Москвы. Мы ходили вдвоем. Решили:  если
нас  тронут, мы будем не драться, а убивать... От шпаны  отбился. Но  тут за
меня взялось государство. Мы с Сашкой, патриоты,  подали заявление. На фронт
добровольцами.  Вызвали  нас  в  большую  комнату с  косо повешенным красным
флагом на  стене. Мы знали: раз пришли повестки из военкомата, значит, мы  с
Сашкой  --  солдаты.  Вышел  военком,  говорит:  <691">"Золотаревского
взяли, эшелон такой-то, тогда-то. А тебе, -- ткнул пальцем в мою сторону, --
отказать. И скороговоркой: -- Ты --  <692">ЧСИР!" -- Чего?  -- спросил
я, решив: дознались  они, что мне еще  и шестнадцати нет.  Тогда-то комиссар
расшифровал впервые: Член Семьи  Изменника Родины. И это -- навсегда... Меня
били смертным боем в детдоме. За морковь -- по голове железом. Били немцы из
комендатуры.  Били в Орске  рабочие. Топтали ногами.  Но никто  меня так  не
топтал, как этот комиссар. Я-то надеялся втайне: "Может, все кончилось. Отец
был в чем-то виноват, а я -- честный человек. Рабочий класс. Васька-баландер
мне  наливает миску, как всем.  ан  нет!.. Сашку  <693">Золотаревского
убили через два года, когда его  с <694">парашютом бросили в Польшу. А
меня,  считай,  в  том  военкомате. Оказалось,  я  не  человек,  я  какой-то
<695">ЧСИР. Вроде  крысы.  Я  ушел с  работы -- без денег, документов,
продуктов. Мне жить не хотелось. И не стал бы,  может, жить, если б не Мишка
<696">Занд.  Знаешь  его?  Видел   у  нас  в  Москве.  Или   здесь,  в
Иерусалиме?.. Стою  я у железной дороги: самая легкая смерть -- под паровоз.
Гудят   рельсы,   кто-то  за   руку   меня   <697">хвать,  оттащил.  -
<698">'Ты что, парень, глухой?<699">" Я говорю: "Я не  парень, а
<700">чсир..." --  "Правда! - воскликнули  сзади радостно.  -  Я  тоже
<701">чсир!" Два <702">чсира -- уже полегче... Привел меня Мишка
на  элеватор, где  сам ишачил.  Клали мне  на спину <703">"центнеровый
мешок<704">"  -  сто килограмм, и я подымался по  деревянному трапу. И
так  двенадцать  часов  подряд.  Вверх-вниз, вверх-вниз.  Голодный,  весь  в
фурункулах.  Изредка мешки рвались. Просыпавшееся зерно я  отгребал  ногой в
сторону, и вместе с <705">Зандом, как пещерные жители, перетирали  это
зерно   двумя   камнями,   варили  похлебку.   Миша   Занд  был   младше  на
<706">год-полтора. Ему и  пятнадцати  не  было.  Позвоночник  детский,
слабый.  Таскал  он  мешки,  пока  спина  не хрустнула,  произошло  смещение
позвонков. По  сей день  мучается...  Он мне помогал, я  ему. Может, тогда у
меня  и  появилась  шальная идея  --  стать  врачом,  <707">медбратом,
санитаром,  кем  угодно.  Выручать  кому  плохо.  Два  чсира  --   не  один.
Разговаривали с  ним в  открытую. Я стал думать,  сопоставлять, позже  начал
расспрашивать о родителях,  и ощущение  огромной несправедливости навалилось
на  меня. Как сырой туман. Вдруг стало холодно до дрожи. После  войны узнал:
<708">Гуры меня  усыновили. Иосиф полковником был, на груди иконостас.
Целых три года я не был <709">чсиром, а потом Иосифа посадили, я снова
стал чсиром... Одно  счастье,  успел поступить в медицинский.  Да счастье ли
это  было?!  Может,  как  раз  тут  беда   и   таилась.   Западня.  Как  был
подозрительным чсиром,  так  и  остался.  Куда  ни приду,  прежнее  ощущение
охватывает:  они  люди,  а ты... <710">какОй там  <711">чсир, --
Овечий <712">пОмет!.. У Яши лицо и всегда-то чуть виноватое.  Доброе и
виноватое. Словно извиняется человек за  то,  что живет на свете. Израиль не
снял этого выражения. Добавил растерянности, <713">прибитости, что ли?
<714">--  Яща,  я ни  черта  не  понимаю!..  Ну, ученые  им не  нужны.
Допустим!  Зачем ветряной мельнице компьютер!..  Но  ты же  врач. Люди всюду
люди.  Ты сделал десять  тысяч операций.  Был  звездой  клиники  Бакулева. В
Москве  к  тебе попасть было  невозможно. -- А  им  звезды  не нужны.  Они и
Бакулева, прилети он сюда, заставили бы урыльники мыть. --  У кого ты был? Я
хочу знать имена тех "патриотов" Израиля,  из-за которых вот уже  около года
твои  руки в бездействии.  -- Мафия себя  не афиширует... -- Торчит какая-то
голова    над   забором?    --   Ну,    министр   здравоохранения.    Виктор
<715">Шемтов,  член  ЦК партии  <716">МАПАМ.  Самая  радикальная
партия!  Левее  левого  уха.  Марксист-ленинец.  Был  у него<717">...,
Помнишь,  в <718">ульпан приезжали два отставных  полковника. Устроили
мне полковники встречу с марксистом.  Очень доброжелательно  встретил,  даже
вставил в  свою  речь  два-три  русских  слова.  Он нам  и  открыл  глаза на
<719">Цфат. Город прохладный. Как  Иерусалим.  Больница  там строится,
вас ждет... Мы ездили  с Региной, больницу смотрели. Радовались, как дети. А
в  <720">Цфате  на  меня  взглянули, как  коза  на афишу...  А  дальше
началась  советская история.  Марксист  меня  более  видеть  не  желает,  по
телефону не соединяют,  помощники поворачиваются спиной. Ну, точь-в-точь как
в Москве, когда узнавали, что я -  <721">чсир... Далее? -- Он обхватил
голову руками. -- Далее я влетел на сверхзвуковой скорости <722">сразу
из  марксизма  в...  феодализм.  Феодалы  Израиля  -- начальники  отделений,
обычные  начальники  больничных отделений, которые в Москве перед директором
тянутся на цыпочках, а  если, не дай Бог, министр нагрянет, напускают полные
штаны... Здесь  им никто  не указ!  - Он  поднял голову,  взглянул на меня с
тоской. - Слушай,  отстань от меня!  То,  что  я  вижу, -  это  ужасно.  Это
отвратительно! Но я еще не ощупал своими пальцами, что отвратительно потому,
что бесчеловечно, преступно. А что <723">-- оттого, что непривычно. Не
обижайся, ради Бога! Представь себе, на глазах у мужа насилуют любимую жену.
Накинулась банда и насилует. Ему руки назад вывернули,  держат. А  потом его
друзья расспрашивают о  подробностях... Я женился на хирургии раньше, чем на
Регине. И она, прости за мелкость  души, никогда от меня  не уходила... Я не
могу!  Не  могу! Мне казалось,  я  уже чего-то стою. Три  месяца  назад  мне
доверили  скальпель. А вчера сказали, что старый феодал  уходит на пенсию, а
новый потребовал: сегодня в 12-00, когда он явится, чтобы ни одного врача  в
больнице не было.  Нами  чтоб  и  не пахло. Таким образом,  меня даже  и  не
уволили. А просто смыли из брандспойта, как грязь... Кем я только  не был  в
своей жизни, кроме чсира: космополитом,  антипатриотом, сионистом,  был даже
"пособником убийц в белых халатах", но грязью  не  был.  Никогда. Вчера  мне
объявили,  что  я -  грязь, овечий  помет,  копоть на  стене.  С  грязью  не
разговаривают, ее смывают из брандспойта или  соскабливают... Какую ценность
имеет жизнь, если ты в ней -- грязь, которая  липнет на ногах?! Я  поднялся,
сказал  решительно:  --  Пойдем!  --  <724">Ку-да?  -- В больницу!  Ты
дождешься   там   своего  нового  барина  и  будешь   бить  ему   челом.   Я
застенографирую ваш  разговор, запишу, если хочешь, на свой карманный "маг",
вызовем Сашу <725">Кольцатого, киношника, или другого оператора. Пусть
они снимут скрытой  камерой сцену продажи русского раба новому господину. Мы
покажем это в "Последних известиях<726">"... Я буду лупить их за тебя,
пока они не посинеют.  Всю морду им <728">раскровавлю. Яша взглянул на
меня с тоской. -- Гриша, ты человек другого характера. Другого темперамента.
Ты и  в Москве  на стену  лез.  Я  не могу. Я не  <729">Дов. Я даже не
<730">Сергуня.  --  Затопчут! -- Значит, тому и быть! Я  не боролся  в
России, я только закрывал голову. -- Неправда! На заводе ты ходил с железным
штампом, похожим на гранату <731">РГД. И даже сделал финку. -- Было. А
здесь  не буду...  Я  не  политический  деятель, не  борец.  <732">Дов
окрестил меня "красной  девицей". Смейтесь надо  мной, ребята, презирайте, я
воевать за себя  не  буду. Ты настаиваешь, чтоб я пошел и посидел на лавочке
до прихода нового заведующего? Чтоб прикинуться грязью, которая так присохла
к  порогу, что ее не отмоешь брандспойтом? Хорошо, посижу. Унижусь еще...  в
сотый, в тысячный... в последний  раз.  Попытка  -  не  пытка. О нет,  когда
бессмысленная...  в  тысячный  раз...  это уже  не  пытка - казнь... Прощай,
Григорий! -- Почему  -- прощай?  До свиданья!.. Он вяло  махнул мне рукой  и
пошел наверх,  к автобусной остановке, горбясь, не оглядываясь. Я бросился в
телефонную   толчею,  болтался   с  трубкой  в   руке,  как  удавленник.  За
<733">Довом  кто-то  пошел  --  не  нашел.  <734">Геула  еще  не
вернулась  домой. <735">Сергуня...  чем  поможет  <736">Сергуня?
Иосифу  <737">и Лие звонить  не  стал.  И  без  того  едва держатся на
ногах... Очередь за моей спиной  начала роптать,  я не вешал трубки, набирал
номер за  номером. Когда звонить стало  некому, я испытал чувство, близкое к
ужасу. И... набрал  номер <738">Шауля <739">бен <740">Ами.
Услышав его медленно-спокойный голос, повесил трубку  на  рычажок. Проклятая
советская привычка! От ужаса...  звонить в ЦК.. Выскочил из сырого коридора,
задев ногой консервную банку с мелочью, выдвинутую кем-то из нищих  почти на
середину прохода. Выбежал на улицу под звон медяшек и хриплые проклятия. Яша
стоял на  углу рядом с торговцем-велосипедистом, который отрывисто каркал --
рекламировал  горячие  фисташки  на  всю  автостанцию. Яшу  толкали.  Он  не
чувствовал этого.  Похоже,  не слышал и карканья велосипедиста с жаровней на
колесах. Он  стоял на холодном ветру  недвижимо, держа в руке вязаный берет,
который забыл надеть. Затем медленно дви<741">нулся к остановке...

   12. "ТЕ, КТО УБИЛ НАШУ МЕЧТУ О ДОМЕ, - ПРЕСТУПНИКИ!"

   Яша слез с автобуса и  поплелся  по узкой улочке в старый Тель-Авивский
госпиталь -- нагромождение  обшарпанных  построек и пристроек.  Охранник его
знал и пропустил, взяв под козырек ладонью вверх, как козыряют в  английской
армии. По коридорам слонялись  больные. Санитары  натирали  полы, мыли окна.
Шутка ли - новый босс!.. Скорая помощь привезла кого-то. Врача -- ни одного.
Как   вымерли.  Даже   старшего   нет,   у   которого   <743">"квиют".
<744">"Белые  отступили,  красные  еще  не заняли,  --  Яша усмехнулся
горестно. -- А в приемном покое пока кто-то истекает  кровью...<745">"
Личный звонок  --  <746">"махшир",  --  который  был прицеплен  к  его
нагрудному карману,  не звонил.  Никто не вызывал. Яша уселся на стуле возле
пустого  кабинета  заведующего  отделением  (старую  табличку с фамилией уже
содрали)<747">, и снова у  него мелькнула  почти паническое: ради чего
унижаться? Здесь  все  чужое. Даже запах... Яша  говорил, что у него "слабый
нос<748">".  Запахи изводят  порой  сильнее ругани,  стона,  толкотни;
вызывают цве<749">товые  ощущения. Запах  чистой  клее<750">нки,
очень    чистой,     блестящей<751">,     белой...     И,     конечно,
<752">йодоформа,   немножко   резкий,    дающей   ощуще<753">ние
строгости  и ощущение  обязанности. Это и был  запах,  с которым  сроднился.
Мечты,   чистоты,   свежести,    долга.    Чувство   родного    дома...   Он
помн<754">ил,   как  приехал  в  заваленный  снегом  по   крыши  город
Беломорск.     Двухэтажное     деревянное     здание    в    Сороках,     на
Б<755">ольничном  острове,  казалось   девствен<756">но  чистым,
почти стерильным, благодаря пурге. А вошел  внутрь --  нет домашнего запаха.
Почти две  недели он себе места не мог найти, пока не появилась чистая белая
клеенка,  блестевшая  от   воды.  А  хлоркой  разило  серьезно:  дезинфекцию
производил  сам.  Ник<757">ому  не  доверил. А уж  халаты врачей  были
ослепительно белыми, накрахмаленными. Вспомнил халаты! Уже здесь, в Израиле.
Его,  Наума сунули к  мальчишке-стажеру. Стажер был убежден, что знает все и
сделает самым наилучшим образом. Через полчаса он побежал к шефу за помощью,
а  шефа  и  след  простыл...Яша был потрясен.  Ущемление  грыжи --  операция
примитивная,  но кол<758">ь стажер таков, что он и ее не мог знать, то
как можно  оставлять его без наблюдения? Больной для шефа -- крыса, что  ли?
Оказа<759">лось, даже  не  крыса. Подопытным крысам, которых привозили
для опытов в  московское НИИ, они давали имена. Спрашивали по  телефону, как
ведет  себя  Мишка?  Что с  <760">Машкой?..  Поел ли  гигант Бармалей?
Первая опер<761">ация по<762">вергла Яшу в ужас.  Увидел  как-то
свою фамилию в  списке <763">хирургов. "Яков Гуров - удаление желчного
пузыря у больного "X<764">"." Яша глазам своим <765">поверить не
мог.  Он  этого больного никогда не  видел. <766">Диогноза не  ставил.
Д<767">аже   рентгеновского   снимка  не  показали...  Как  он   будет
удал<768">ять  ж<769">елчный  <770">пузырь. если  он  даже
руки  на  живот  этого  больного  никогда  <772">не  клал?!  Профессор
<773">Старр          выслушал          Яшу           и          сказал
<774">иронически-покровительственно:  --  Не  видел  больного?  И   не
увидишь.   Я  <775">.его  <776">видел!  --  Но  я  же  буду  его
оперировать?! --  В этом отделении оперирую только я.  <777">Один я!..
<778">Я ставлю диагноз.  Я  оперирую.  <780">Понял?  Тебя вообще
нет... <781">Кому я, по занятости, доверяю  что-то делать вместо себя,
<784">это  никою не  касается  И<785">ди!  Яша  не  мог  с места
сдвинуться.  Шеф   не  соизво<786">лил  ска<787">зать   даже   о
результатах  обследования.  Есть  в желчном пузыре  камни  или нет? Есть  ли
основание  к такой операции?.. Был бы профессор  <788">Старр еврейским
вариантом академика Ба<789"&