главное. Я ведь даже не знаю номера ее телефона.
  Я забрался в постель, но заснуть не мог - и минут пятнадцать таращился на
телефон у подушки. Почему-то казалось, что Юки вот-вот позвонит еще раз.
Или даже не Юки - вообще кто-нибудь. Бывают минуты, когда телефон
воспринимаешь как бомбу с часовым механизмом. Когда сработает -
неизвестно. И только возможность взрыва отсчитывает секунды.
  Вообще - странной он все-таки формы, телефонный аппарат. Очень странной.
Обычно на это внимания не обращаешь. Но вглядишься попристальней - и в его
выпуклых очертаниях угадываешь какую-то мистическую невысказанность. То ли
он страшно хочет что-то сказать, но не может. То ли просто всем нутром
ненавидит тех, кто заточил его именно в эту оболочку. Дескать, взбрело же
кому-то в голову придать чистейшей, абсолютной Концепции Телефона такую
нелепую форму!
  Телефон...
  Я начал думать о телефонных станциях. О проводах, что выползают из моей
квартиры - и разбегаются во все концы света. Потенциально я замкнут чуть
ли не на любого человека Земли. Прямо сейчас мог бы связаться хоть с
Анкориджем. Позвонить в фойе отеля "Дельфин". Или даже своей бывшей
жене... Безбрежное море контактов. А главный узел этих контактов - на
Телефонной Станции. Там, на станции, гигантский компьютер обрабатывает все
входящие и иcходящие сигналы. Из разных цифровых комбинаций рождаются те
или иные контакты - и проиcходит Всеобщая Коммуникация. По телефонным
проводам, подводным кабелям, подземным тоннелям и космическим спутникам
связи - мы замыкаемся друг на друга. И громадный компьютер контролирует
наше Общение.
  Но сколь бы совершенны ни были средства этой коммуникации - они ни с кем
не соединят нас, пока у нас самих не возникнет желания пообщаться. Более
того: даже если и желание есть, но нет номера телефона (как в моем случае
- забыл спросить) - тоже не получится ни черта. Не говоря уже о случаях,
когда нужные цифры вылетают из головы, или теряется записная книжка. А еще
бывает - и номер помнишь прекрасно, да палец не ту кнопку нажал... В этих
случаях мы никуда не попадаем и с кем нужно не соединяемся. Вот такие мы
несовершенные и непрактичные существа.
  Но и это еще не все! Допустим даже, я выполню все вышеописанные условия -
и дозвонюсь до Юки. А она возьмет и заявит мне: "Я сейчас не хочу
разговаривать!" И бросит трубку. То есть, бывает и так, что контакт
установлен, а общения - ноль. Односторонний выплеск чьих-то эмоций, и все
дела.
  Моей телефонной трубке, похоже, все это ужасно не по нутру.
  Она, Телефонная Трубка (может, правильней было бы говорить "он, Телефон" -
но мне почему-то хочется думать о нем в женском роде) страшно нервничает
из-за того, что ей не дают выразить свою Идеальную Телефонную Концепцию на
всю катушку. Она просто вне себя от того, что общение людей проистекает из
размытых, неопределенных желаний и не преследует никаких конкретных целей.
Для ее Идеальной Концепции это слишком несовершенно, слишком
непредсказуемо и слишком непрактично.
  Я приподнялся на локте, подпер щеку ладонью - и стал смотреть, как она
злится. "Ничего не поделаешь, дорогая! - сказал я ей мысленно. - Я не
виноват. Такая уж это штука - человеческое общение. Несовершенная,
непредсказуемая и непрактичная..." Именно такой взгляд на вещи я считаю
куда более идеальной концепцией - что и бесит ее сильнее всего. Но дело
тут совсем не во мне. На какой бы край света она от меня ни сбежала, если
б только могла, - окружающий мир всегда и везде раздражал бы ее точно так
же. Хотя я не исключаю, что здесь она раздражается пуще обычного,
поскольку вынуждена находиться именно в моей квартире. И в этом, готов
признать, есть доля моей вины. Что ни говори - а сам я порхаю по жизни,
ничуть не задумываясь о таких важных вещах, как собственные совершенство,
предсказуемость и практичность. Просто не забиваю себе этим голову, и
все...
  Сам того не заметив, я переключился на мысли о бывшей жене. Телефонная
Трубка смотрела на меня с молчаливым упреком. В точности так, как когда-то
смотрела жена. Я любил свою жену. Когда-то нам было очень здорово вместе.
Мы всегда понимали шутки друг друга. За все эти годы мы трахнулись с нею
чуть ли не тысячу раз. Пропутешествовали вдвоем по несметному числу
городов... И все-таки иногда она смотрела на меня с молчаливым упреком.
Ночью, без всяких слов, одними глазами - она упрекала меня за мое
несовершенство, за непредсказуемость и непрактичность. Я чувствовал, что
раздражаю ее. То есть, повторяю: мы отлично ладили. Но та идеальная
картина мира, к которой она стремилась и которую рисовала у себя в голове,
слишком принципиально отличалась от мира, которым жил я. Ее идеалом было
Торжество Человеческого Общения. Словно некая финальная сцена кинофильма,
где Общение - белоснежное, без единого пятнышка знамя, под которым люди
Земли светлым путем бескровных революций приходят к Великому Совершенству.
Великое Совершенство поглощает все наши мелкие несовершенства, а также
разрешает любые наши проблемы и исцеляет нас всех до единого. Такой была
Любовь в ее понимании. И с моим пониманием, разумеется, ничего общего не
имела. В моем понимании Любовь выглядела куда приземленней и проще: все мы
одинокие существа из плоти и крови - и лишь по всяческим подземным
кабелям, телефонным проводам и еще черт знает чему иногда замыкаемся друг
на друга. Ужасно несовершенная система. То линия перегружена. То нужные
цифры не вспоминаются. То какой-нибудь осел ошибся номером. Но так уж
устроено, я не виноват. Пока мы состоим из плоти и крови - так будет
всегда. По логике вещей. По законам Природы... Все это я объяснял ей.
Много, много раз.
  Только она все равно ушла.
  Может, я слишком преуспел, воспевая людское несовершенство - и сам
подтолкнул ее к этому?
  Я разглядывал телефон и вспоминал о нашем с нею сексе. За последние три
месяца перед тем, как уйти, она не дала мне ни разу. Зато прекрасно давала
другому. О том, что мою жену трахает кто-то другой, я тогда не знал ни
черта.
  - Послушай... Тебе не хотелось бы переспать с кем-нибудь еще? - предложила
она мне однажды. - Если что - не бойся, я не обижусь!
  Шутит, подумал я тогда. Но она не шутила. "Да мне ни с кем, кроме тебя, не
хочется", - ответил я. То есть, мне действительно больше ни с кем не
хотелось. "Но... я правда хочу, чтобы ты мне изменил! - настаивала она. -
Тогда мы смогли бы исправить кое-что в наших отношениях..."
Я так и не переспал ни с кем ради нее. То есть, я вовсе не считаю себя
"зажатым" по части секса, но спать с одной женщиной, чтобы исправить
отношения с другой - извините покорно! Если я с кем-то трахаюсь, то лишь
потому, что сам этого хочу.
  Вскоре после этого она ушла. Интересно: а если бы я выполнил ее просьбу,
пошел куда-то, переспал с кем-нибудь - неужели она бы осталась? Может, она
надеялась, что это поможет настроить между нами ее любимое "человеческое
общение"? Но тогда это слишком глупо. Я не хотел спать ни с кем другим. И
на что она рассчитывала - не знаю. Сама она этого мне так и не объяснила.
Даже после развода. Абстрактные метафоры - вот и все, что я слышал от нее.
О важных для себя вещах она всегда рассуждала исключительно символическими
понятиями.
  Перевалило заполночь - но автомагистраль за окном не смолкала. Тишину
комнаты то и дело вспарывал треск мотоциклов. Звуконепроницаемые стекла
гасили уровень шума, но его плотность все равно давила на нервы. Чем бы я
ни отгораживался от него - он все равно оставался, этот уличный шум, все
плотнее подступал ко мне. И все жестче определял мне место на этой Земле...
  Я устал разглядывать телефон и закрыл глаза.
  Я закрыл глаза - и в пустоту, распахнувшуюся во мне, хлынуло
паралитическое бессилие. Очень быстро оно заполнило меня до краев. И
только потом пришел сон.

  * * *

  Наутро, разделавшись с завтраком, я порылся в телефонном справочнике,
откопал нужный номер и позвонил своему давнему знакомому - агенту по
вербовке звезд для шоу-бизнеса. Мы пересекались с ним всякий раз, когда
мне приходилось брать очередное интервью для еженедельника. На часах было
десять утра, и он, конечно же, спал. Я извинился, что разбудил его, и
сказал, что мне дозарезу нужен телефонный номер Готанды. Он немного
поворчал, но, в конце концов, сообщил мне номер киностудии, заключившей с
Готандой контракт. Так себе студия, средней руки. Я позвонил туда. Трубку
снял какой-то дежурный менеджер, я сообщил ему название своего
еженедельника и сказал, что хотел бы связаться с господином Готандой.
  - Интервью? - осведомился менеджер.
  - Не совсем, - ответил я.
  - А что тогда? - не унимался он. Что ж, вполне понятная подозрительность.
  - У меня к нему частный разговор, - пояснил я.
  - Насколько частный? - настаивал он.
  - Я его одноклассник, - сказал я. - И мне во что бы то ни стало нужно с
ним поговорить.
  - Ваше имя? - спросил он. Я сказал. Он записал.
  - Очень важный разговор, - добавил я.
  - Говорите, я передам, - пообещал менеджер.
  - Я хотел бы поговорить напрямую, - не сдавался я.
  - Не вы один, - парировал он. - Нам тут звонило уже с полтыщи его
одноклассников...
  - Но у меня действительно очень важное дело, - сказал я. - И кроме того, я
думаю, что смогу компенсировать ваши усилия так, чтобы это было в ваших же
служебных интересах.
  Секунд пять он раздумывал над моими словами. Конечно, я блефовал. У меня
не было никакой власти для подобных "компенсаций". Все, что я мог на своей
работе - это пойти, куда прикажут, и взять у кого положено интервью. Но
мой собеседник об этом не догадывался. Догадайся он - считай, все пропало.
  - А точно не интервью? - переспросил он. - Если все-таки интервью, то
договаривайтесь через меня, иначе будут проблемы. Все должно быть
официально...
  - Нет. Сугубо личный разговор. На сто процентов, - еще раз подтвердил я.
  Он попросил номер моего телефона. Я продиктовал.
  - Значит, одноклассник... - повторил он, вздохнув. - Ладно. Сегодня
вечером - ну, может, завтра - он вам позвонит. Если, конечно, сам захочет,
вы же понимаете...
  - Разумеется, - сказал я.
  - Человек он занятой... Да и вообще - может, он вовсе не горит желанием
общаться с одноклассниками? Все-таки не ребенок уже, чтобы зря по телефону
болтать...
  - Безусловно, - сказал я.
  Он зевнул - и прямо посередине зевка повесил трубку. Что поделаешь. Десять
утра...

  * * *

  Не дожидаясь обеда, я поехал на Аояма и провел больше часа в пижонском
супермаркете "Кинокуния"""Кинокуния" - крупнейшая и старейшая сеть
букинистических магазинов Японии. На волне экономического бума 80-х годов
в Токио появились еще и супермаркеты "Кинокуния" - с особо изощренным
сервисом и продуктами высшего качества. Однако словосочетание "продукты из
Кинокуния" до сих пор режет ухо обычным японцам, т.к. по всей стране это
название ассоциируется прежде всего с книгами". Припарковав свою старушку
"субару" на магазинной стоянке между "саабами" и "мерседесами". И ощутив
себя на их фоне таким же неказистым, как моя малолитражка. Но несмотря ни
на что - я люблю ходить за продуктами в "Кинокуния". Смешно звучит, но
салат, купленный в "Кинокуния", остается свежим куда дольше, чем салат из
других супермаркетов. Уж не знаю, почему - но это так. Возможно, персонал
"Кинокуния" остается в магазине после закрытия и всю ночь тренирует листья
салата на выживаемость. Ничуть не удивлюсь, если это окажется правдой. В
нашем Обществе Развитого Капитализма еще и не такое случается.
  Уходя из дома, я поставил телефон на автоответчик, но когда вернулся,
никаких сообщений не обнаружил. Никто не звонил. "Тема "Шафта"", -
объявили по радио название очередной мелодии. Слушая "Тему "Шафта"", я
выложил из пакета овощи, завернул в полиэтилен и спрятал в холодильник.
Кто такой этот Шафт, интересно узнать?""Шафт" (букв. - "стержень") -
коммерческий боевик режиссера Гордона Паркса (1971), главным героем
которого был черный частный детектив в исполнении Ричарда Раундтри.
Породил целую волну "блэксплуатационных" поделок. Популярную в начале 70-х
годов музыку к первому фильму писал Айзек Хэйз"
Затем я снова вышел из дома - и в маленьком кинотеатре тут же, на Сибуя,
посмотрел "Безответную любовь" в четвертый раз. Отмерил приблизительное
время от начала сеанса, вошел в зал, дождался сцены с Кики - и
сосредоточил все внимание на экране. Так, чтобы ни мелочи не пропустить.
Все шло как всегда. Утро. По-воскресному безмятежный рассвет. Жалюзи.
Спина голой женщины. Мужские пальцы ласкают ее. На стене - картина
Корбюзье. У изголовья кровати столик, на нем - початая бутылка "Катти
Сарк". Два бокала и пепельница. Наполовину выкуренная пачка "Сэвэн Старз".
У стены - стереосистема. Цветочная ваза. Из вазы торчат какие-то
хризантемы. По всему полу разбросана одежда, явно снятая впопыхах. Книжная
полка. Камера разворачивается. Кики. Я непроизвольно закрываю глаза. Потом
открываю. Готанда ласкает Кики. Очень плавно и нежно. "Что за бред!" -
думаю я. И говорю это вслух. Парень за четыре кресла от меня удивленно
оглядывается.
  Входит героиня-старшеклассница. На голове косички. Ветровка с эмблемой
какого-то яхт-клуба, джинсы. Красные кроссовки "Адидас". В руках -
плюшки-печенюшки. Делает шаг в квартиру. Улепетывает. Готанда в трансе.
Сидит в постели и остановившимся взглядом смотрит в пространство, где она
только что была. Пальцы Кики у него на плечах. В ее голосе досада. "Что
происходит?"
Я вышел из кино. И побрел по Сибуя куда глаза глядят.
  Начались весенние каникулы, и улица просто кишела школьниками и
студентами. Тинэйджеры всех мастей шатались по кинотеатрам, жевали пищевой
мусор макдональдсов, тусовались в модных кофейнях, скупая продвинутые
журналы типа "Хотдог пресс", "Поп-ай" или "Олив", от которых потом сами же
не знали как избавиться, и просаживали последнюю мелочь за игральными
автоматами. Отовсюду гремела музыка: Стиви Уандер, Холл и Оутс,
истерические ритмы пачинко"Пачинко (букв. - "рогатка") - самый популярный
в Японии игральный автомат, позволяющий при везении и сноровке выиграть
довольно крупные суммы денег. Хотя игорный бизнес в стране запрещен,
воротилы пачинко легко обходят закон: выигрыш выдается призовыми шариками,
а те уже обмениваются на деньги в окошке "за углом", которое якобы никак
не связано с самим заведением. Дабы удачливые игроки не слишком
засиживались, в залах включают резкую механическую музыку", милитаристские
марши из динамиков на рекламных автобусах ультраправых - все это мешалось,
спрессовывалось и переплавлялось в одну невразумительную какофонию. Ближе
к метро гвалт стоял еще громче: прямо перед станцией закатили предвыборное
шоу политики.
  Я брел по улице не останавливаясь, а у меня перед глазами все шевелились
длинные пальцы Готанды, ласкавшие спину Кики. Постепенно я добрался до
Харадзюку, прошагал по Сэндагая мимо бейсбольного стадиона, через кладбище
Аояма свернул к музею искусств Нэдзу, миновал кафе "Фигаро" и вновь
очутился перед супермаркетом "Кинокуния". Затем обогнул небоскреб Дзинтан
- и вернулся на Сибуя. В общем, прогулялся неплохо, что говорить"Описанный
маршрут составляет около семи километров". Когда я добрел до станции
Сибуя, солнце уже зашло. С вершины холма было видно, как навстречу
сполохам разгоравшегося неона неслись по улицам бесстрастные клерки в
иссиня-черных пальто, все с одинаковой скоростью - точно стая угрюмых
тунцов на прожекторы тунцелова.
  Дома меня встретил красным огоньком автоответчик. Я зажег в комнате свет,
снял пальто, достал из холодильника банку пива, отпил глоток. Потом сел на
кровать, дотянулся до телефона и нажал на "play". Секунд пять кассета
проматывалась обратно - потом включилась сама.
  - Сколько лет, сколько зим! - произнес Готанда.

  18.

  - Сколько лет, сколько зим! - произнес Готанда. Внятно, с хорошей
артикуляцией. Не быстро и не медленно, не громко и не тихо, без напряжения
- но и не слишком расслабленно. Идеальный голос. Я мгновенно узнал его.
Такой голос трудно забыть, если хоть раз услышал. Как трудно забыть эту
ослепительную улыбку, эти белоснежные зубы и тонкую линию носа. Никогда в
жизни я не обращал на этот голос особого внимания и специально о нем не
задумывался. Но теперь, будто колокольный звон, что расплывается волнами в
вечерних сумерках, - этот голос втекал в меня и будил самые сонные
закоулки памяти... Чудеса, да и только.
  - Сегодня вечером я дома, звони прямо сюда. В любое время - я до утра не
сплю! - сказал Готанда и дважды продиктовал свой номер. - Ну, пока!
Позвонишь - поболтаем...
  Судя по первым цифрам, жил он где-то неподалеку. Я записал номер, снял
трубку и позвонил. После шестого гудка включился автоответчик. "Никого нет
дома. Оставьте, пожалуйста, сообщение", - сказал механический женский
голос. Я сообщил свое имя, телефонный номер и время звонка. Сказал, что
сегодня весь вечер дома... Сложная это штука - жить в больших городах!
Повесив трубку, я пошел на кухню, достал из холодильника листики
сельдерея, сполоснул их, нарезал помельче, залил майонезом - и уже
принялся жевать, запивая пивом, когда зазвонил телефон.
  - Что делаешь? - спросила Юки.
  - Стою посреди кухни, ем сельдерей с майонезом и пиво пью, - ответил я.
  - Сочувствую, - сказала она.
  - Не стоит, - ответил я. Слишком многое на этом свете нуждается в
сочувствии больше, чем я. Просто Юки об этом еще не знала.
  - Где ты сейчас? - спросил я.
  - Все там же, на Акасака, - сказала она. - Мы сегодня не поедем кататься
на машине?
  - Извини, но сегодня никак. Сегодня я сижу дома и жду очень важного
делового звонка. Как-нибудь в другой раз, хорошо?.. И кстати - насчет
вчерашнего разговора. Ты что, действительно видела человека в овечьей
шкуре? Расскажи! Ты даже не представляешь, как это важно...
  - Как-нибудь в другой раз, хорошо? - передразнила она и с грохотом бросила
трубку.
  "Черт знает что!" - подумал я. И еще с минуту простоял как истукан,
уставившись на трубку в руке.

  * * *

  Вскоре я покончил с сельдереем и задумался, что бы такого приготовить на
ужин. И решил: сварю-ка я сегодня спагетти. Взять два зубчика чеснока,
покрошить не очень мелко и обжарить в оливковом масле. Время от времени
наклонять сковородку, собирая масло к одному боку, и держать так подольше
на слабом огне. Добавить стручок красного перца. Жарить дальше перец с
чесноком. Чтобы масло не начало горчить, вынуть вовремя перец с чесноком
(угадать момент - пожалуй, самое сложное). Бросить в масло ломтики ветчины
и обжаривать до тех пор, пока не начнут потрескивать. Вывалить на
сковородку спагетти и перемешать. Покрошить петрушки. Подавать с салатом -
сыр "моцарелла" и свежие помидоры... Очень даже неплохо!
  Однако не успел я вскипятить воду для спагетти, как мне опять позвонили. Я
выключил плитку и подошел к телефону.
  - Здорово, дружище! - воскликнул Готанда. - Сколько лет-то прошло? Как ты
там, жив-здоров?
  - Живу помаленьку... - ответил я.
  - Менеджер сказал, у тебя ко мне дело. Опять, небось, лягушку разрезать не
с кем? - Он жизнерадостно засмеялся.
  - Да хотел у тебя спросить кое-что. Хотя понимаю: ты человек занятой.
Немного странный вопрос, конечно. Понимаешь, какое дело...
  - Э, погоди. Ты чем сейчас занят?
  - Да ничем... Вот, решил себе ужин сварить.
  - Замечательно! Может, выберемся куда-нибудь в ресторанчик? Я как раз сижу
и думаю, с кем бы поужинать. Не люблю жевать в одиночку...
  - Ну, неудобно как-то. Свалился на тебя со своим звонком...
  - Да брось ты стесняться, ей-богу! Хотим мы того или нет, наш желудок
пустеет по три раза на дню, и его все равно приходится чем-нибудь
набивать. Так что жевать через силу ради тебя я не буду, не беспокойся!
Зато уж сядем по-человечески, поедим, выпьем, поболтаем о прошлом. Я уже
тыщу лет никого из школьных знакомых не видел. Так что лишь бы тебе было
удобно, а уж я - с удовольствием. Тебе самому - удобно?
  - Спрашиваешь. Это же у меня к тебе дело, а не наоборот!
  - Прекрасно! Я сейчас за тобой заеду. Ты где живешь?