ставила  его совсем голым на  кровати.  Ушла.
Вскоре пригнала Владика.
     - Оба отдохните!
     До чего же Скрип мучился, что Ийка, наверно, видела,  как он ползет  по
коридору  в  дурацкой  юбочке!.. Но  Ийка  не  видела.  Иначе  - разве б  не
вступилась?
     Накануне ей вырезали аппендицит.


x x x


     Днем король объявил Скрипу кару за то,  что "выдал своего". Его  должны
"обуть в горяченькое".
     Шнурок от ботинка повозили в манной  каше, положили на горячую батарею.
Высохнув, он сделался заскорузлым, шершавым, как напильник.
     Скрип лежит  на вытяжении. Щиколотки охвачены ремнями, на которых висят
гири. Ноги недвижны. Мальчишки пропускают шнурок меж пальцев ноги
     и, действуя им как пилкой, стирают кожу до крови. Владик здоровой рукой
зажимает Скрипу  рот.  Четыре "расшивки"  сделаны меж  пальцев  левой  ноги.
Столько же - между пальцами правой.
     -  Без  канифоли  скрипка  не  пиликает!  -  вскричал  Сашка-король.  -
Канифоль!
     Из столовой принесли солонку. Раздвигая пальцы ног, принялись втирать в
кровавые ранки соль.
     Скрип кусает Владику руку - тот отдергивает ее.  И тогда Скрипка кусает
руку себе, чтобы  не закричать. Но  все равно  вырываются стоны, всхлипы. От
боли по телу пробегает мучительная дрожь. Вдруг Сашка приказывает своим:
     - Хватит карать! Пусть успокоится...
     Король, его  свита  покинули  палату. Из  столовой взрослых  они украли
горчицу. Вечером Сашка подскочил к кровати Скрипа:
     - Выбирай: или опять "расшивочку", или играем в "зажмуренные глазки"?
     Снова  раздерут раны между  пальцами ног? снова - жуткая  боль от соли?
Нет-нет-нет! И он выбрал "зажмуренные глазки". Его  освободили от  лямок, от
гирь, помогли  слезть с койки. Посреди палаты поставили перевернутую  кверху
ножками табуретку. Сашка с пренебрежением махнул рукой:
     - Он не усидит на ножке. Лучше "расшивку"...
     - Нет, нет, не надо! Я усижу!
     И  он пытается усесться на  ножку  табуретки. Ему помогают: сесть нужно
так, чтобы опираться только на копчик. Это, правда, немного больно, но он не
показывает вида. Сашка держит в руке горчичницу:
     - Закрой глаза крепче!
     Зажмурился. Сашка намазал ему веки горчицей.
     - Сиди, сколько выдержишь.
     Боль  в копчике все  сильнее.  Привстать  бы! Но мальчишки  развели его
ноги, не дают упереться ими в пол. Он прикусывает губу. А ему шепчут в  одно
ухо и в другое: "На шестке сидит сверчок! Чок-чок. На шестке сидит сверчок!"
Боль  пронзает копчик:  встать-встать-встать! "На  шестке сидит  сверчок..."
Терпеть-терпеть-терпеть... Слеза сбежала по щеке.
     Голос Сашки-короля:
     - Не можешь больше?
     - Не-е-т!
     Король  приказывает:  пусть встанет.  Ему  помогают подняться.  Стоит с
зажмуренными глазами: слезы так и льются. Растворили  горчицу  на веках, она
попала в глаза.
     - Ой-ой-ой!
     Трет руками глаза и, крича, валится, елозит по полу. Кошмарная резь под
веками. И хохот вокруг, радостные взвизги.
     Как жжет! как жжет! - глаза вот-вот лопнут.
     - Зажмуренные глазки! Трам-тим-там! трам-тим-там!
     Наконец король велит схватить его и держать  за голову. Набирая воды из
графина в рот, пускает струю в глаза, смывает горчицу.



     ...Сколько еще мук достанется Скрипу,  Кире, Проше!  Короля  бесит, что
они, единственные в огромной палате, - "понтятся".
     Раз Скрипу выдавят в рот полтюбика зубной пасты. Выдерут по пучку волос
из висков.
     Однажды "черная  дивизия"  станет по очереди  садиться голыми задницами
ему на лицо и пердеть.
     Как-то шесть дней подряд  будут сморкаться в  его  суп, в гуляш или  на
котлету, и придется лежать без обеда.


26


     А дома за обедом мать ругала, что он мало ест. Пугала: у него ссохнется
желудок, и  он умрет.  Ему  становилось  страшно... Вот бы  сейчас оказаться
дома: услышать это опять. Ох, и смеялся бы он!
     Что за счастливое местечко - дом! Прекрасный-прекрасный! Родной-родной!
     Кто убедил бы Скрипа, что его чудо-дом - неказистое унылое строение?
     Сборный финский двухэтажный "коттедж" на восемь семей. Без канализации,
без водопровода. По соседству  - лишь одни бараки, вросшие  в  землю, сырые,
тесные.  И  поэтому  двухэтажная   неприглядная  постройка   звучно  зовется
"коттеджем".   Штукатурка  во   многих   местах  отпала:  открылись   доски,
крест-накрест обшитые дранками.
     Семья  Скрипа  живет на втором этаже.  Две  комнаты глядят  на улицу  -
немощеную, неасфальтированную. Она вся в колдобинах. Машины часто
     буксуют на ней. Кухня  выходит во двор, на общий длинный дощатый сарай.
От
     дома к сараю проложены дорожки из камней, вокруг растет травка.
     Летом, когда во дворе сухо, Скрип ходил с клюшкой, сидел возле сарая на
скамеечке,  которую  ему сделал  отец,  смотрел на соседских кур  и на  двух
петухов. Один  петух - соседки тети  Шуры, а другой -  тети Раи.  У тети Раи
петух весь белый-белый, и его он про себя зовет  Скакун, потому что один раз
в кино он увидал красивую белую лошадь и отец сказал на нее:
     - Какой скакун!
     А петух тети Шуры  -  красно-рыжий с бурым и с черным,  и  его он зовет
Павлин: в книжке "Восточные сказки" на картинке есть такой цветастый павлин.
     Когда Павлин со Скакуном дерутся - вот это да!..
     Только приходится  очень долго ждать, пока они  подерутся...  Все ходят
друг возле друга  кругами, ходят, клюют землю,  кококают, кококают... ну вот
встали  -  должны подпрыгнуть,  сшибиться...  Сшибайтесь!  Ну! А  они  вдруг
возьмут и разойдутся.
     Он всего-то два раза видел, как они подрались. И то в первый раз, лишь
     они  стали  по-настоящему сшибаться,  выбежала дочь  тети  Раи Алька  и
скорей
     разгонять:
     -  Кыш!  Ах,  паразиты! Кыш!  Кыш! - топала ногами,  хлопала в  ладоши,
замахивалась, пока петухи разбегались к своим курам в разные стороны двора.
     Зато во  второй раз уж  была  драка!.. Но  когда он вышел  во двор, она
кончилась... Он  понял,  что  была  отличная драка, потому что Скакун  лежал
возле
     сарая  и шевелил откинутым крылом, а на земле вокруг темнели брызги. Он
понял: это кровь - потому что на белых перьях Скакуна тоже были брызги и они
так  и  сверкали на  солнце  красным... А Павлин  стоял сбоку от  сарая  под
забором, стоял среди  своих кур, как чучело: не ворохнется. Весь в крови, на
нее налипли пыль, травинки и всякий мусор.
     Скакун раза три вставал и  все падал. А  после  встал и пошел, пошел  к
своим курам в другой конец двора и даже стал кудахтать.
     Эх, и  жалко было, что он не видал боя! Правда, отцу  сказал - видал. А
тот:
     - Значит, белый  находился  в глубоком  нокауте! Интересно, признает он
себя побежденным?
     - А если нет?
     - В таком случае они опять будут выяснять отношения.
     И Скрип каждое  утро садился у сарая ждать, когда петухи будут выяснять
отношения.
     А его взяли и отвезли сюда...


27


     Когда короля и свиты  нет в палате,  они лежат и тихо  рассуждают.  Как
было б здорово отсюда удрать... У них под  матрацами  - фанерные щиты (здесь
не положено лежать на мягком). Из этих щитов сделать планер - и полетели!..
     Они прилетят в Африку. Чтобы на  них  не напали львы или носороги, жить
будут  на  гигантском баобабе. Устроят  на  нем шалаш, покроют его  листьями
огромной пальмы.  Конечно, лазать по баобабу они не  сумеют. Поэтому укрепят
на  ветвях  сплетенные  из  лиан  гамаки  - будут  себе  полеживать  в  них,
раскачиваться. Приручат шимпанзе, и те станут носить их на себе...
     По радио поют: "Как  хорошо  расцвел родной Китай..." На этот мотив они
придумали свою песню:

     Как хорошо
     Расцвел наш баобаб,
     Как хорошо
     Расцвел наш баобаб!
     О, буги мамбо так-так-так!
     Эту песню все поют!..

     Хлопают в такт в ладоши. "О, румба негро, о, румба негро, о, буги мамбо
так-так-так!"
     - Да... - Киря задумался. - Но ведь планер надо как-то запустить! Он же
должен подняться на высоту.
     - Хо! - говорит Проша. - А "гусь" на что?
     Планер у них  будет  со  складными  крыльями.  Подвесят  его  к "гусю".
Усядутся.  И  станут  раскачиваться, как  на качелях.  Раскачаются так,  что
больше  уж  некуда,  в нужный момент перережут  шнур  - планер в окно. А там
крылья раскроются... понесет их в Африку.
     Все это бы  хорошо  - но Сашка  не  даст.  Отнимет планер.  Сам захочет
полетать.
     - Пусть!  - говорит Скрип.  - Он  будет  раскачиваться, а  мы - чик!  -
перережем шнур раньше, чем надо...
     У планера не будет сил взвиться. Едва вылетит в окно, крылья раскрыться
не успеют - он вниз. Бац об асфальт! Что, король, слетал в Африку? Во фокус!
     ...Конечно, они знали: никакого планера не будет.



28



     Петух и Глобус придумали свой фокус. Рассказали Сашке - он разрешил.
     В  ту ночь дежурила Бах-Бах. Слышит: в какой-то из палат  насвистывают.
На этот раз ей  не почудилось. Несется по  коридору, заглядывает  в  палаты.
Ага! Вот откуда свист! Ворвалась к поли.
     В темноте на стуле сидит мальчик.
     - А ну - в кровать, пар-разит!
     Ринулась  к  нему...  Громых  -  рухнула,  головой  -  в  ножку  стула.
Опрокинула его вместе с мальчиком. Взвыла:
     - О-о-ой! Не могу-уу!
     У нее сломана рука. Отбит бок. Подняться не может...
     Пол перед  стулом был побрызган водой, натерт мылом. А "мальчик" сделан
из корсета с головодержателем и аппаратов, которые надевают на ноги. Все это
обрядили в пижаму, на головодержателе закрепили мячик.
     - Убила его... не шевелится... - испуганным голосом проговорил Петух.
     - Убила! - подхватил Владик, и уже отовсюду слышится: - Убила, убила!..
     - Я его не трогала! - кричит Бах-Бах. - Это вы его... вы... Он сам... -
Она крепко выпивши.
     Кругом заливаются беззвучным смехом.
     - Миленькие!  - взмолилась.  -  Кто  у вас ходячие? Я  встать не  могу!
Сходите на пост. Под стеклом - номера телефонов. На четвертый этаж позвоните
- пусть врач придет...
     На четвертом ночью не только сестра дежурит, но и врач.
     Поли   не  спешат  включать  свет.  Потихоньку  утянули   "мальчика"  -
разобрали. Петух отправился звонить - и нарочно вызвал "скорую помощь".
     - У нас в институте дежурная убилась! Скорей-скорей... помирает...
     Бах-Бах грузной тушей  лежит на полу. То охает, жалобно причитает. То -
матерится.
     Но вот в коридоре - быстрые шаги. Входят молодой врач, две медсестры.
     -  А? Кто это? - она  увидела чужих, испугалась. Вдруг  кричит: - Я его
пальцем не тронула! Он сам убился... Эти зар-разы пар-разитские его убили...
     Врач переглянулся с медсестрами.
     - О ком вы говорите?
     Бах-Бах уставилась  на него  мутными, налитыми кровью глазками. Рожа  -
краснее  вареного  рака.  Поворочала башкой. Валяется опрокинутый  стул. Все
поли - на койках.
     - Куда дели?! - взревела, сжала здоровую руку в кулак, затрясла им.
     - Однако... - сказал врач. - Успокойтесь. Сейчас прибудут носилки.


x x x


     Какая же была  радость! День проходил за днем, а  она не  утихала. Поли
узнали от нянек, что Бах-Бах, наверное, уволят. Врач "скорой помощи"
     сообщил, что она "находилась в состоянии алкогольного опьянения".
     А  тут и окна расклеили -  весна! Первым высунулся наружу Сашка. Набрал
воздуха, сунул пальцы в рот - как свистнет!
     Внизу  прямоугольный  длинный  асфальтированный  двор.  В него  выходят
подъезды двухэтажного жилого дома, что стоит напротив института.
     - Дворовые падлы в футбол играют! - обернулся король к  свите. - Кинуть
в них нечем, гадство!
     "Черная  дивизия"  выставилась в окна. Внизу мальчишки  гоняют  дырявый
резиновый мяч. И вдруг поли, изуродованные болезнью, принялись - и с каким
     жадным удовольствием! - находить изъяны у здоровых дворовых мальчишек.
     - Вон тот в кепке - какой косолапый! Га-га-га!
     - С такими ножками в футбол играть! Ну-у, дур-р-рак!
     - Игорь Нетто х...в!
     - А тот, глядите, - фитиль!
     - Футболисты, в рот их е...ть! Выблядки! Х...та сраная!
     Был бы у  "черной  дивизии"  пулемет!  Да хотя б  дробовик.  Садили  бы
картечью  в этих счастливчиков,  что  с  такой легкостью  бегают  и прыгают,
наподдают мяч, наслаждаются весной...
     -  Отродье   криволапое!   Недоноски!   Смотреть  же   -   смех!   У-у,
пас-с-скуды...
     Настоящие футболисты, настоящие боксеры, борцы,  самбисты - могли выйти
только  из  поли.  Если бы  не болезнь. Они, только они могли (должны были!)
быть  по-настоящему стройными, сильными,  красивыми. Судьба ограбила  их! Их
место заняли эти засранцы...



     Из мусорного  ведра в уборной вытащили коробку из-под торта. В соседней
палате украли наволочку. Смастерили  "парашют". Сашка и Петух испражнились в
коробку, закрыли ее, подвесили к "парашюту". И пустили за окно.
     Груз приземлился  довольно  мягко  -  коробка  не  открылась.  Дворовые
мальчишки оставили мяч, направились к ней.
     - Не бери-и-те! - заорал Сашка-король во всю глотку. - Это не вам!
     Те, задрав головы, глядят на него.
     - Нельзя бра-а-ать!! Оболью!
     Двое поспешно устремились к грузу. Сашка выплеснул из таза воду. Вода -
шлеп-п-п об  асфальт. Любопытные отскочили на  безопасное расстояние. Грозят
кулаками королю  и свите, что  высунулась из  окон. И посматривают  на груз.
Наконец сразу трое метнулись к нему, один - цап! Бросились прочь.
     У подъезда дома мальчишки сгрудились над добычей. Вдруг - врассыпную.
     - О-о-го-го-го-о! - грянуло сверху.
     Король  высунулся в окно, правую руку вытянул  вниз, к дворовым:  - Эй,
вы!  -  левой рукой схватил за волосы Глобуса -  держит его голову, чтобы не
свешивалась.  Дворовые таращатся снизу. Вдруг слышат громкое, разносистое, с
"протягом":

     На зеркальном на паркете
     Буги-вуги режет Кэтти,
     И це-эээээ-лый джаз
     С нее не сводит глаз:
     Кэ-эээээт-ти!
     Красавец Джон
     В нее влюблен.
     Кэ-эээээт-ти!


29


     Снова появились военврачи. Перед их приходом всех, как и в прошлый раз,
уложили в кровати.
     Невероятно: врачи стали раздавать подарки! Маленьких пластмассовых
     волков - почему-то светло-коричневых. И зеленых козлят.
     Златоверов склонил тощую физиономию над Сашкой.
     -  Ну  как? Продолжаем шутить? Э-ка разыграл  тогда! Я был уверен: мы и
вправду не владеем речью.
     Король нагло глядит на него.
     - Поговори с нами, - попросил Радик.
     - Стимула нет! - бросил Сашка.
     Златоверов воззрился на помощников.
     - Вы помешались на их умственной ущербности! Вот вам - по мордасам!
     -  Маловато,  -  возразил  Миха.  -   Если  б  он,   допустим,  анекдот
рассказал...
     -  Загнул!  От  кого  анекдот...  - усмехнулся  Тольша: плосколицый, со
странной челкой полукругом.
     - А я могу! - заявил король. - Про наш институт!
     - Это,  должно  быть, очень  интересно,  -  сказал  старший.  Глаза  за
стеклами очков - пристальные, холодные.
     Сашка не замешкался:
     - Одного мужика звали  Ин. Он не умел хорошо читать. Идет по улице  - и
вдруг  охота  срать.  Смотрит:  дом,  подъезд,  написано:  "Институт".  А он
прочитал: "Ин сри  тут".  Зашел, насрал  кучу. А в институте проходит  съезд
врачей. Вахтер к  Ину подбег: "Ты чего наделал?  Здесь  же съезд!" А Ин:  "И
пускай съест! Хоть здесь, хоть где! Мне не жалко".
     - Хо-хо-хо! - покатился со смеху  Тольша. Миха  вторит ему.  Радик было
улыбнулся, но сразу посерьезнел.
     - Да-с... - заметил Глеб  Авенирович. -  Чтобы иметь моральное право...
работать над ними - нужно быть немножко повыше их. По ин-тел-лек-ту!



     - Вы ведь военные врачи! - сказал король  Златоверову.  - А от  нас вам
чего надо?
     Тот медленным движением поправил круглые очки в стальной оправе.
     -  А  ты  хотел   бы  быть  военным?  -  меж  тонких  губ  взблескивают
металлические  коронки.  -  Вы хотели  бы  быть военными? - обводит взглядом
палату.
     Поли подавленно молчат. Еще бы  не хотеть! Они были б самыми лучшими на
свете  военными летчиками!  Моряками.  Танкистами. Разведчиками... "Э-эх!" -
вырвалось у кого-то.
     -  Значит,  -  веско  сказал врач, - мы  должны быть друзьями! Большими
друзьями! И я могу доверить вам тайну...
     У мальчишек заблестели глаза.
     - Но - чур! Не болтать!
     - Ага! Ага! - раздается со всех сторон. - Конечно!
     - Американцы готовят нападение на нас. С ними заодно немцы, японцы,
     другие опасные хищники. Они мечтают уничтожить всю нашу страну...
     - Водородными бомбами! - вставил Владик.
     Златоверов кивнул:
     - И не только ими...
     Все нетерпеливо ждут тайны. То, что услышали, они знают с младенчества.
Об этом ежедневно толкует радио.
     - Мы должны их победить. Разгромить!
     Мальчишки дружно поддерживают военврача.
     - Но война  будет  очень  трудной,  -  его  прокуренный голос  сделался
донельзя проникновенным. - А кто хорошо знает,  что такое трудности? Вы!  Вы
каждую минуту испытываете их. Боль, физические мученья... Поэтому необходимо
исследовать  ваши организмы, чтобы на вашем  примере  научить  наших солдат,
офицеров,  всю нашу армию - преодолевать трудности так, как преодолеваете их
вы!  Чтобы  все  наши  военные  стали такими  же  терпеливыми,  выносливыми,
стойкими...
     Палата  всколыхнулась. Сколько гордости в глазах у  поли! У некоторых -
слезы.
     - Давайте! Обследывайте! Пожалуйста!
     Но вот военврачей нет. Сашка-король вмиг на подоконник.
     - Ой, дураки вы! А этот Жестяной - и хитрая же сука!


x x x


     Перед  "хитростью"  военных  беспомощны  не  только  дети,  но   и  все
многомиллионное  население страны.  Готовясь к наступательной  биологической
войне, советские правители будут испытывать  оружие на собственном народе. В
1974  в  городке  Кольцово,  в тридцати  километрах от  Новосибирска, начнет
действовать  засекреченный   институт  молекулярной  биологии  и  прикладной
вирусологии:  его "продукцию"  распылят с  самолетов  в  1979  над  регионом
Новосибирска.  Аналогичные  эксперименты  будут  выполнены  в Узбекистане  в
районе города Нукус.
     В  начале  апреля  того  же  79-го  в  Чкаловском  районе   Свердловска
взорветсякассетный боеприпас  с  микробиологической "начинкой". Она поразит,
главным образом,  здоровых, крепких работоспособных мужчин.  Врачи  больниц,
куда  станут  во  множестве  привозить  умирающих, не будут  знать,  с каким
заболеванием  они имеют  дело:  сверху  поступит  запрещение  вскрывать тела
умерших.  Будет   предписано   указывать   причиной   смерти   "сепсис"  или
"отравление".
     Эти и подобные факты вскроются лишь в 90-е годы.


30


     Скрипа возят на второй  этаж. Он ходячий, но санитарке,  чтоб не терять
времени, велят привозить его в кресле на колесах. Спускаются на лифте.
     На  втором  этаже нет палат.  В кабинетах выставлены образцы  протезов,
корсетов,  всевозможной  ортопедической  техники.  Стоят  скелеты  уродов. В
других помещениях - приборы для исследований.
     Его  положили  на кушетку голым. Златоверов, трое  помощников укалывают
специальными иголочками, ворочают  его,  постукивают  резиновым  молоточком.
Приподнимают парализованную  левую  ногу, велят  держать  на  весу  - но она
падает. С помощью прибора  заглядывают ему  в зрачки. Берут кровь из пальца,
из вены, из мочки уха. Заставляют дуть в трубку, чтобы измерить силу легких.
     - Интересненький букет!  - замечает Радик.  - Как  здесь  поведет  себя
"бэшка"?
     - Может, - роняет Тольша, - очаг будет совсем не там, где ему положено?
     - Тьма вопросов,  друзья... - произносит Глеб Авенирович, слушает грудь
Скрипа. - Не начнется ли в данном случае с астмочки?
     У  врача  мосластые  руки, длинные  пальцы  желты  от  никотина.  Помог
мальчику  сесть  в кресло с  эбонитовыми подлокотниками.  К  ним пристегнули
запястья.   К  предплечьям   присоединили   провода.   На   экране   прибора
в