ения первобытных людей потрясли Сашку.
     Мать  у себя в  магазине  приглядывалась к покупателям: заговаривала  с
теми, кто казался интеллигентнее. Не посоветуете, мол, книгу, чтобы больному
сыну понравилась? "А я уж в  долгу  не  останусь..."  Ей дали роман Вальтера
Скотта "Ричард Львиное Сердце"... Сашка читал и упивался: "Вот это человек!"
     Знали   бы  писатели,  как  их   благородные   произведения  причудливо
преломляются  в  иных   головах,   на  что  вдохновляют...  (Любимым  героем
закоренелых уголовников  в советских  тюрьмах был  не Ванька Каин, а чудесно
исправившийся добродетельный Жан Вальжан).
     Мать  между  тем  переживала,  что  увечье  мешает  сыну  быть  "полным
человеком". Раз она заявила мужу:
     - Теперь ты поставишь его на ноги!
     - А? - он вяло улыбался.
     - Кто он? - мать показала на Сашку.
     - А... Александр.
     - То-то! Чтоб я того слова больше не слышала!
     Отец надел диагоналевый пиджак с приколотыми медалями, орденами, поехал
в  Москву к фронтовому другу  - не  очень большому, но начальнику.  И  сынка
положили в научно-исследовательский институт.


x x x


     Сашка-король восседает  на  подоконнике, мускулистый  торс  обнажен. На
голове, защемив прядь волос, блестит складной  ножичек из нержавеющей стали.
Синеватый  шрам поперек  Сашкиного лба заключен в  черные  шпалы акварельной
краски. Кожа лба от шпал  до висков покрыта  зубной пастой, ею  же  намазаны
подглазья, скулы. Над вывернутой толстой верхней губой проведены усики в две
полоски: черная и красная.
     - У-у, бляди новые! - произнес Сашка-король, глядя  на  приведенных.  -
Учи их на ...ю стоять!
     Вдруг выбросил руку с вытянутым указательным  пальцем - палец нацелен в
него, самого младшего.
     - Этого!
     Поволокли к повелителю, а тот харкнул на палец,  щелкнул им - харкотина
угодила мальчику в глаз. Захохотали.
     - Целуй сапог! - Помогая руками, Сашка выставил ботинок.
     Схватили за шею, за голову, прижимали губами к носку башмака.
     - Лижи-лижи! Хорошо лижи... падла!
     Он пытался вырваться, шея хрустнула - от боли закричал.
     - Ф-ффу... писклявый, как скрипка!
     И его стали звать: Скрипка, Скрипач, а всего чаще - Скрип.



8



     Рано утром, вместо одной, мыть полы пришли сразу три санитарки. Давай и
белье менять. Лежачих потащили в душевую, и ходячих подгоняют туда:
     - Живо, живо! Не задерживать!
     Из разговоров нянек Скрип понял, что "сегодня  будут военврачи" и обход
сделает сам директор института профессор Попов.
     В  душевой стало  тесно. Тем, кто не мог  стоять,  не хватало  места на
кушетках.   Тогда  санитарки  приволокли  длиннющую  доску,  которая  всегда
выручала. Один ее конец положили на кушетку,  другой -  на край ванны. Детей
раздели  и усадили  тесно  в  ряд  на доску. Толстая  санитарка  рассерженно
кричала:
     - Ну погляди, Муся, ну погляди! Куда их умоешь?!
     Та, кого звали Муся, почему-то складывала  губы и  дула, будто отгоняла
дым. Сейчас она особенно сильно дунула и сказала:
     - Они не думают, они командывают!
     Скрип понял, что это о начальстве.
     - Ну, чего нам ждать? - спрашивала толстая. - Нам ждать нечего!
     Муся и еще  одна, помоложе, налили  ведро  горячей воды, взяли по куску
мыла  и  стали кухонными ножами состругивать мыло  в воду. Толстая санитарка
ушла, вернулась  с отверткой и сняла с  душа  похожую на  подсолнух  шляпку.
Потом принесла свернутый резиновый шланг.
     -  А чего не помыли  его? -  заругалась толстая: она  натягивала  конец
шланга на трубку душа.
     Муся выкрикнула жалобным, тонким голосом:
     - Это Людка не помыла! Ее было дежурство, старой карги.
     - Я ей уж говорила, что в морду дам, и я ей дам! - пообещала толстая.
     Молодая прыснула, скорчилась от смеха.  Они с  Мусей взболтали  стружки
мыла в ведре, помешивают в  нем ножами. Толстая направила воду через шланг в
сливное отверстие в полу и объявила:
     - Годить больше нельзя!
     Муся  и  молодая  подхватили ведро,  подошли к  мальчишке, что сидел на
доске с самого края. Муся зачерпнула ковшиком мыльную воду, вылила мальчишке
на голову. Подбежала толстая со шлангом и обдала его струей.
     - Все, что ли? - крикнул он.
     - Не задерживай!
     Уже другому опрокидывают на  голову ковшик, третьему... струя из шланга
смыла мыльную пену - готово. Вот  и Скрип зажмурился. Струя ударила в ухо, а
ошметок пены  на лбу как был, так и остался. Глаза открылись - как  стало их
есть! Муся наспех обтирает его полотенцем:
     - Вас вениками парить - рук не напасешься!
     Молодая обтирала другого мальчишку:
     - Вениками... - и лицо у нее сделалось красным от смеха. В жизни ничего
смешней не слыхала! - Их-то... - выдавила и не может говорить, давится.
     Толстая толкнула ее:
     -  Берешь этого иль того?  - показала на  неходячих мальчишек, схватила
одного и понесла из душевой.


x x x


     Скрип снова  в палате,  лежит  на койке, ворочается. В коридоре сильное
гудение: полотерами надраивают паркет. Заблестит - ступи-ка на него! и ноги,
и клюшка скользят. Ничего: руки-ноги поломаешь - гипса здесь вдоволь.
     А  здоровые любят блеск. Сегодня  должна дежурить  сестра Надя,  но  ее
заменили стройнойстремительной  сестрой  Светланой,  про которую  няня  Люда
говорит: "Эх, и форсистая!"  Шапочка  на  сестре Светлане не  круглая, а как
пилотка.  Из-под  этой накрахмаленной  белоснежной  пилотки свисают  локоны:
меднокрасные пружинки.
     Она влетела в палату, звонко приказала:
     - Все - по койкам! Лежать смир-р-рно!
     На этот раз распахнуты  обе створки дверей. Ближе-ближе  шаги,  голоса.
Миг - и  в широком проеме возникли белые халаты. Нескончаемая толпа. Впереди
- морщинистый доктор в высокой шапочке, из носа торчат черные пучочки волос.
Это и есть профессор Попов.
     За ним идет врач без шапочки,  с  ним трое  молодых. На всех четверых -
халаты  внакидку,  видны пестрые  рубашки,  заправленные  в брюки. Этим  они
отличаются от остальных.
     Так Скрип впервые увидел военных врачей...
     Старший  - генерал-майор медицинской службы Глеб Авенирович Златоверов.
Тогда ему  было  чуть за пятьдесят. Ростом немного выше среднего, сухопарый.
Темные  волосы  гладко  зачесаны  назад, в  них ни сединки.  Во  рту коронки
блестят.  Лицо вытянутое, тощее, подбородок срезан.  Круглые очки в стальной
оправе, пристальный взгляд.
     С генералом были три капитана: Радий Юрьевич Бебяков, Михаил Викторович
Овечкин  и Анатолий  Степанович  Фоминых.  Бебяков  -  небольшой  легкотелый
брюнет, смазливый, с  тщательно подбритой ниточкой  усиков.  Овечкин повыше,
такой же  поджарый. Густейшие жесткие темно-русые волосы  торчат над  низким
лбом  -  точно щетина дикого  кабана.  Маленькое лицо, круглые глаза  близко
посажены.  Лоб, несмотря на молодость, в  морщинах: то  и  дело собирается в
гармошку. Фоминых плотнее коллег. У него какая-то странная челка полукругом,
цвета  соломы. На плоском простоватом лице - досадливо-недоуменное выражение
вроде: "Я щи просил, а что даете?"
     Златоверов называл Бебякова  Радиком,  Овечкина  - Михой, а  Фоминых  -
Тольшей. Генерал и эти трое  приехали из подмосковного города  Загорска, где
они  работали   в  засекреченном   биологическом   институте  спецуправления
генштаба.   Институт   условно   обозначался  "Загорск-6".  Первое   в  СССР
производство  биологического  оружия  было  организовано здесь в 1947  году.
Отчеты об изысканиях Златовероварегулярно получал министр обороны.


x x x


     Профессор Попов сказал:
     - Начнем  со случаев ярковыраженной контрактуры,  - и подошел к кровати
Владика,  возле  которой стояла, как  часовой, сестра  Светлана и  чуть-чуть
улыбалась.  Владика   принялись  щупать,  крутить  его  руку,   которая   не
разгибается.
     Попов указал на Прошу:
     - Случай тотальной атрофии нижних конечностей!
     Так Скрип узнал, что больные мальчишки - всего лишь случаи...
     Вот стоят уже и над ним.
     - Чрезвычайно  интересный случай  сколиоза  третьей степени и поражения
конечностей средней тяжести!
     Профессор посторонился, пропуская Златоверова. Тот ощупал грудь Скрипа,
прикладывает  к  ней два пальца  левой руки и  постукивает по  ним  пальцами
правой.
     - Деформация значительная, -  голос у Златоверова сильно прокуренный. У
Скрипа от табачного перегара перехватило дух.
     - Как ведут себя легкие?
     -  Трижды перенес  двустороннюю  крупозную бронхопневмонию, -  сообщила
Роксана Владимировна.
     - Угу!  Так и  должно было быть! - военврач удовлетворенно кивнул, стал
прослушивать грудь. -  А тоны сердца - чистые... - Что-то тихо обронил своим
спутникам.
     Вдруг кто-то выкрикнул:
     - Да здраст... его личество!
     Различились смешки.
     - Сопутствующая дебильность! - произнесла одна щекастая докторша.
     - Посмотрим-ка,  - Златоверов шагнул к  кровати крикнувшего: - Что  это
такое - "ваше величество"?
     Мальчишка приподнялся, показал на кровать Сашки-короля,  что стоит  под
окном. Врачи переместились сюда.
     - Ну и образина, - пробормотал Тольша.
     -  Кажется, не реагирует,  -  Радик наклонился.  - Это...  как  тебя  -
говорить можешь?
     Сашка, натянувший  простыню  до подбородка, скорчил рожу, словно cилясь
что-то  сказать; помотал головой. Надул  щеки и вдруг,  мощно мыкнув,  обдал
Радика брызгами слюны. Тот отпрянул с отвращением.
     - Что-то сохранилось в сей черепушке? - обронил Златоверов.
     -  Покажи,  - Миха попросил Сашку, - на пальцах:  сколько будет, если к
пятнадцати прибавить шесть и отнять десять?
     -  Как  же  он  покажет  на  пальцах  одиннадцать?  -  усмехнулся  Глеб
Авенирович.
     -  А... да! Сколько  будет,  если  к  восьми  прибавить  семь  и отнять
двенадцать?
     Сашка подвигал  кистями, сжал-разжал кулаки  - показал две фиги. Напряг
шею, задергал головой, замычал, скашивая глаза на простыню.
     - Простынку просит снять, - догадался Тольша и сорвал ее.
     Сашкины трусы оказались спущены - торчал член невозможных для мальчишки
размеров. Радик  и  Миха  захрипели,  подавляя хохот и  глядя  почему-то  на
Роксану Владимировну. Тольша расплылся в ухмылке.
     - Правильно! -  сказал Глеб Авенирович сухо, будто ничего необычного не
было. - Показал три.



     После обхода няня Люда подсела на койку к Сашке.
     - Ты кому х... показал? Профессору Златоверову! - схватилась за голову.
И подмигнула.
     - Злато... - начал Сашка-король, плюнул, крикнул: - Жестяной, ха-ха-ха!



9



     Палата, где лежит Скрип, находится на самом  верхнем этаже. Стены в ней
на  полтора  метра от  пола выкрашены рыже-коричневой масляной краской.  Она
исчеркана,  во  многих  местах  отбита.  Тумбочки  у   изголовий  колченоги,
обшарпаны.  Под  кроватями  клюшки, костыли,  обрывки  бинтов.  Валяются две
лангетки.
     Рядом с  ним  лежит мальчишка -  не то в лодочке, не  то в футляре. Это
гипсовая  кроватка.  Мальчишка туго примотан к  кроватке бинтом от  горла до
щиколоток:  чтобы не  рос  горб.  Его  зовут  Кирей.  Брови  у  него  словно
нарисованы  тонкой  кисточкой.  Лицо  такое...  как   Ийка  говорит:  "Очень
красивое". Ему девять лет.
     - Меня назначено карать, - прошептал Киря.
     - Карать?
     -  Думаешь,  закричу?  -  шепчет  почти  беззвучно.  -  Я  не  закричу,
увидишь...
     Когда  Сашки-короля и старших  мальчишек не было в палате, Киря  назвал
повелителя "полным гадом". Тот узнал.


x x x


     После  обеда  -  мертвый  час.  Скрип заснул.  Вдруг -  грохот. Чуть не
описался. А? Что?.. Киря в своей тяжеленной лодке - на полу. Кругом хохочут,
дико ржут:
     - Йи-и-ги-ги-ги-и! Ха-ха-ха!!
     Когда  Киря  задремал,  на  изножье  гипсовой  кроватки  надели  петлю,
сплетенную  из бинтов. Четверо ходячих взялись за жгут. Сашка-король взмахни
кулаком:  раз, два, три... И  - гр-рох! Как гипс не раскололся?  Не  треснул
пол?.. Хорошо, что лодка не перевернулась и мальчишка не упал вниз лицом. Но
и так ему досталось. Что он почувствовал со сна?..
     Прибежала старшая  сестра.  Пузатая  -  как бочка.  Ножки  коротенькие,
кривые  и  очень  крепкие. Она  почти всегда  бежит: трусит мелкими быстрыми
шажками. Широкая помятая физиономия угрюма, как у убийцы.
     Старшая   всю   молодость   была  вольнонаемной   медсестрой  в  лагере
подВоркутой. В ночные дежурства она выпивает, и тогда ей слышится шум в
     какой-нибудь из палат. Врывается туда, включает свет.
     - Слева напр-ра-а-во, по одному, - бах-бах!!!
     Ее так и зовут - Бах-Бах.
     Увидела на полу Кирю с его гипсовой люлькой.
     -  Парр-ра-а-зитство!!!  -  Морда  побагровела,   глазищи   -   как   у
рассвирепевшего  дога.  -  Па-а-чему?..  А  ну-уу...  -  мечет  по  сторонам
остервенелые взгляды, от злобы захлебнулась.
     Жгут с петлей спрятан. Все лежат по койкам. Сашка-король приподнялся.
     - Он качается! - и показал, как Киря, лежа на койке в гипсовой лодочке,
будто бы раскачивается из стороны в сторону.
     - Все время играется! - подтвердил другой мальчишка. - И упал...
     - Вот так качался! Вот так!! - понеслось отовсюду. - И слетел!
     - Игр-р-раешь?! - взревела Бах-Бах. И не шевельнулось в черепе: как мог
парализованный в претолстой  неподъемной раковине раскачаться  - и  до того,
чтобы слететь с койки?
     Затопала  ногами,  пнула  гипсовую  кроватку. Было  видно, до  чего  ей
хочется  втоптать  в  нее Кирю. Невероятным  усилием  укротила себя.  Тяжело
наклонясь, наотмашь ударила его по щеке.
     - Заср-р-ранец! - Побежала звать санитарок, чтобы его подняли.


x x x


     Потом Скрип спросит Кирю, почему он не сказал, как было?
     - Я не дешевка, чтоб жаловаться!  Пусть щипцами  щиплют... пускай  хоть
что!



10



     Сашке-королю  подкатили   кресло  на  колесах.  Положили  две  подушки.
Повелитель уселся  на  них -  по пояс голый. Под  подбородком  завязали углы
простыни.  Она покрыла  его лопатки и  спинку коляски, свесилась  до полу  -
королевская мантия. К креслу, наподобие бурлацкой бечевы, привязали  жгут из
бинтов: впряглись трое ходячих.
     Распоряжался  мальчишка на костылях,  правая его  нога  загипсована  от
пальцев  до ягодицы. Это первый  подручный  короля Петька Варенцов -  Петух.
Ему, как и Сашке, - двенадцать. Все остальные -  моложе.  У Петуха крошечные
цеплястые  глазки в темных мохнатых ресницах. Остриженная "под нуль" башка в
ссадинах, густо замазанных  зеленкой.  Это он во  время  обхода крикнул: "Да
здраст.. его личество!" Так повелитель приказал.
     - В поход! - Петух размахивает костылями над головой, ловко подпрыгивая
на одной ноге. - Глобус - на запятки!
     У  того, кого  зовут  Глобусом, парализована  шея.  Поэтому  он ходит в
корсете с  головодержателем,  что подпирает подбородок. Говорить ему трудно,
кричать и вовсе не удается. Зато Глобус умеет  издавать носом громкие ноющие
звуки, какие-то леденящие стоны. Сашке нравится - остальные завидуют.
     Он встал  на  металлическую перекладину  позади  коляски, взялся  одной
рукой  за  скобу спинки. В другой руке  костыль с наброшенной на него мокрой
половой тряпкой: знамя.
     - Фанфа-а-ры!! - завопил король, взмахнул  скрученным мокрым полотенцем
с узлом на конце.
     Глобус издал пронзительный жалобный мык, поднял "знамя". Сашка хлестнул
"коренника" в "тройке".
     - П-пшли-ии!!
     "Карета"  покатила в коридор.  Вчера Сашка перечитывал "Ричарда Львиное
Сердце",  с  этой  книгой  он  не  разлучался.  До чего жаждалось ему бурной
королевской жизни!
     - Дорогу его в-личеству! - орет Петух, выскакивая на костылях вперед.
     За коляской  устремились - кто с клюшкой, кто на костылях  - шесть-семь
мальчишек.   Это  "черная  дивизия".  Правда,  пижамы  на  всех  -   обычные
серо-голубые или зеленые, в светлую полоску.
     - Война! - кричит Петух. - Война-а-а!
     Движутся    по   бесконечному   коридору,   Глобус   испускает   долгие
душераздирающие стоны. Мальчишки,  что попадаются на пути,  жмутся к стенке.
Сашка-король с наслаждением хлещет их.
     - Н-н-аа! Н-н-аа! Н-н-аа! Сгнивай, блядь! М-мри, падла!
     "Черная дивизия" - "добивает". Сваливает побитых на пол.
     Двери палат приоткрываются - в  короля и  его войско летят комки мокрой
грязной марли, катышки пластилина. В морду ему едва не угодил ортопедический
башмак - Сашка отбил его локтем.
     - Дрожите, с-ссуки?! С-ссыте!
     Петух поддел башмак  концом костыля, сноровисто метнул в открытую дверь
палаты:
     - Ур-ра-аа!! Победа!
     Что-то  въедливо вжикнуло  в воздухе - щелк! От скулы короля  отскочила
шпонка.  Снова  - вжик. Вторая попала  в  губу. Сашка с  каким-то сдавленным
хрипом - надсадным хрипом бешенства - подпрыгнул на подушках.



     Шпонку делают просто.  Полоску бумаги  сантиметра в  два  шириной  туго
скатывают и сгибают пополам. Чтобы ею выстрелить, нужна резинка.  Ее достают
в "кубовой" - в помещении,  где стоят  баки  ("кубы"), тазы, корыта,  ведра.
Здесь же  свалены мочалки: вперемежку  с обычными  валяются "наборные".  Это
пучки  длинных тоненьких  резиночек,  из  которых  на  фабрике изготавливают
резинки для трусов.
     Мальчишки завязывают концы резиночки петлями, надевают на  указательный
и средний пальцы. Вот и "рогатка" для  стрельбы  шпонками.  В случае чего ее
легко спрятать под язык.



     По  приказу короля, "кони" выпряглись,  чтобы  толкать "карету"  сзади.
Пока  они  перемещались назад и  разворачивали ее, в Сашкину рожу и  в голую
грудь щелкнуло с десяток шпонок.
     - Вперед! - Петух потряс вскинутыми костылями.
     "Карету" покатили к палате, откуда велась стрельба. Глобус на запятках,
     вместо того, чтобы высоко вздымать "знамя", заслонился им. Но король не
пригнул головы, лишь рукой защитил глаза.
     -   Убью-у-уу!!  -  вопль  переходит  в   натужное  мучительно-яростное
хрипение.
     Дверь перед коляской захлопнулась.
     - Тар-р-ра-ань! - заорал повелитель.
     "Кони" изо всех сил толкнули кресло, его подножка  давит в дверь, но та
не поддается. Сашка привстал с подушек, забарабанил в нее кулаками.
     - Зар-р-режу!!!
     Но уже  бегут няньки, дежурная сестра. Пришлось спешно  убраться в свои
владения.


11


     Схватившись  за  подлокотники,  он  перебросил   тело  из  "кареты"  на
подоконник.  Огромные  ноздри трепещут, влажные черные глаза вылуплены  так,
что сверкающие белки открылись по всей окружности. На правой скуле - волдырь
от шпонки.
     - Я  их,  х...ету! Е...ть их в сраку!  в  пасть!  в  ухо! - мат  льется
грязней  грязного.  -  В  жопу!  в глаз!..  -  Вдруг  вырывается  совершенно
оригинальное ругательство: - Е...ть их в ...й!!!
     Глобус издал стенание восторга, отчаянно захлопал в ладоши.
     - Как это? как это?.. - давится смехом Владик.
     -  Е...ть их в ...й! -  Петух скачет  на костылях перед Сашкой. -  Наша
победа!
     Ура! Марш короля...
     Он и "черная дивизия" грянули марш:

     В Королевстве Поли
     Весело живем,
     Лучше, чем на воле,
     С нашим королем!
     Если даст он в зубы,
     Ну и что с того?
     Все равно мы любим
     И возим его...


x x x


     В  этой  палате  все  -  полиомиелитики:  поли.  В  других  -  уродики,
травматики,  кривляки,  "сифилитики".  Уродики  - кто родился  искалеченным.
Травматики  - кто таким  стал  из-за несчастного случая. Кривляки -  больные
церебральным параличом. А  "сифилитики" - те,  у кого уродующий  полиартрит.
Эта  болезнь  -  любят  здесь  говорить  -  "бывает от сифилиса".  У  одного
мальчишки-артритника отецдействительно  -  сифилитик.  Потому "сифилитиками"
зовут всю палату.
     Скрип узнал, что поли - лучше всех! Почему,  скажем, они лучше уродиков
и кривляк? Те  появились на свет бракованными. А поли здоровыми родились, и,
если б не гадский вирус, они б - эге!..
     Почему они лучше "сифилитиков" - конечно, и так понятно.