женщины
и  дети,  наверно,  палят  еще  костры  на  кручах  Пегого  пса  и  тем  еще
обнадеживают  ее,  а вдруг  да и грянет  счастье  -  вдруг  да и объявятся у
берегов пропавшие в море.
     А  они   тем  временем  медленно  кружили   на  лодке  в  безжизненном,
аспидно-черном пространстве,  постепенно утрачивая  во мгле  ночного  тумана
последние  надежды  на  спасение,  Нет, слишком  неравны были  силы  -  мрак
вечности,  существовавший еще до появления Солнца  во Вселенной,..и  четверо
обреченных в утлой ладье... Без  воды, без  пропитания, бег путеводных звезд
среди океана...
     Никогда  не  видел  Кириск такой черной черноты на свете  и  никогда не
предполагал за свою  короткую  жизнь,  что таи жестоки страдания неутоленной
жажды.  Чтобы  как-то совладать  с собой, Кириск стал  думать  о  той  синей
мышке-поилице, которая когда-то вызволила его, напоив и исцелив...
     "Синяя  мышка, дай воды!" - Он принялся без устали нашептывать про себя
это удивительное заклинание, которому научила его мать: - "Синяя  мышка, дай
воды!  Синяя мышка,  дай  воды!"  И хотя  чуда не происходило, он  продолжал
истово молить и звать синюю мышку. Теперь она стала его надеждой и заговором
против жажды...
     Синяя мышка, дай воды!
     Заговаривая   себя,  пытаясь  таким  способом  отвлечься,  мальчик   то
задремывал,  то  просыпался,  невольно прислушиваясь  урывками  среди сна  к
разговору Органа и Эмрайина. Они о чем-то тихо и долго разговаривали. То был
странный, непонятный разговор, с долгими паузами молчания, с  недосказанными
и  порой  невнятными  словами.  Кириск  отчетливей  разбирал  слова  Органа,
приткнувшись  у него под  боком,- старик говорил с трудом, тяжело дыша, но с
упорством преодолевая хрипы и клокотание в горле, а  отца слышал хуже  - тот
находился подальше, на своих веслах.

     - Не мне тебя учить,  но подумай, аткычх,- горячо шептал Эмрайин, точно
бы кто-то мог их услышать здесь.- Ты же умный человек.
     -  Думал,  крепко думал,  так будет  лучще,- отвечал Орган,  оставаясь,
по-видимому, все-таки при своем мнении.
     Они ненадолго умолкли, и потом Эмрайин произнес:
     - Мы все в одной лодке - всем нам должна выйти одна судьба.
     - Судьба,  судьба,- с горечью пробормотал старик.- От судьбы не уйдешь,
известно,- говорил он с хриплым придыханием в голосе,- но на то она судьба -
хочешь  покорись,  хочешь  нет.  Раз  нам конец -  кому-то  можно  и  самому
поторопить  судьбу,  чтобы другие  повременили. Сам  подумай,  а вдруг  пути
откроются,  пустишься  из последних сил,  и земля  будет уже на  виду, и  не
хватит нескольких глотков воды душу дотянуть, разве разумно, разве не обидно
будет?!
     Эмрайин что-то ответил невнятное, и 'они замолчали.
     Кириск пытался уснуть и  все звал свою синюю мышку. Ему  казалось,  что
она появится, когда он будет спать... Но сон не шел.
     Синяя мышка, дай воды!
     - Ну, как там Мылгун? - спросил Орган.
     - Да все так же - лежит,- ответил ему Эмрайин.
     -  Лежит,  говоришь.-  И,  повременив,  старик промолвил,  напоминая: -
Придет в себя - передай ему.
     -  Хорошо,  аткычх.-  Голос Эмрайина при этом  дрогнул,  он  с  усилием
прокашлялся.- Все передам, как было сказано.
     - Скажи ему, что  я уважал его. Он большой охотник. И человек недурной.
Я всегда уважал его.
     Опять они замолчали.
     Синяя мышка, дай воды!
     Эмрайин потом что-то сказал, Кириск  не совсем  расслышал  его слова, а
Орган ответил тому:
     -  Нет, не смогу ждать. Разве не видишь? Сил  не хватит. Хорошая собака
подыхает в стороне от глаз. Я сам. Я был великим человеком!  Это я знаю. Мне
всегда снилась Рыба-женщина. Тебе этого не понять... Я хочу туда...
     Они еще о чем-то говорили. Кириск засыпал, призывая мышку-поительницу:
     Синяя мышка, дай воды!
     Последнее,  что он  слышал,  как отец, придвинувшись поближе к  Органу,
сказал:
     - Помнишь, аткычх, как-то  купцы  приезжали на оленях,  топоры меняли и
разные вещи. Вот тот, Рыжий большой, гово-
     рил, что был в какой-то далекой стране великий  человек, который пешком
прошел по морю. Ведь были такие люди...
     - Значит, он очень  великий человек,  самый великий  из  всех великих,-
ответил на то Орган.- А у нас самая великая - Рыба-женщина.
     Кириск уже спал, но какие-то слова еще смутно доходили до его сознания:
     - Подожди. Подумай немного...
     - Пора. Я свое пожил... Не удерживай. Сил нет, не вынесу...
     - Такая тьма...
     - А какая разница... - У меня еще не все слова кончились к тебе...
     - Слова не кончаются. Не кончатся и после нас.
     - Такая тьма.
     - Не удерживай. Не вынесу, силы уходят. А я хочу сам...
     - Такая тьма...
     - Вы еще подержитесь, там еще есть немного воды...
     Чья-то  большая,   жесткая  и  широкая  ладонь,  ощупью  притрагиваясь,
осторожно легла на голову мальчика. Он понял спросонья: то была рука Органа.
Теплая, тяжелая рука  некоторое время покоилась на его  голове, как бы желая
защитить и запомнить ее, голову Кириска...
     Снилось  Кириску, что он шел пешком по морю. Шел туда, где  должна быть
земля, чтобы напиться  воды.  Шагал, не  проваливаясь,  не  утопая. Дивное и
странное  было  видение вокруг. Чистое,  сияющее  море простиралось повсюду,
куда только достигали глаза. Кроме моря, кроме морской воды, ничего на свете
не существовало. Только море  и только  вода. И он шел по  той  воде, как по
твердой  земле. Волны плавно катились под солнцем, отовсюду, со всех сторон.
Не угадать, откуда появлялись волны и куда они уходили.
     Он  ступал по морю в полном одиночестве. Вначале ему показалось, что он
побежал  впереди Органа,  Эмрайина  и Мылгуна,  чтобы поскорее найти воду  и
поскорее позвать  их. Но  потом  он понял, что оказался здесь  в совершенном
одиночестве. Он кричал, звал их, но никто не откликался. Ни души,  ни звука,
ни  тени...  Он не знал, куда  они  исчезли. И  от  этого ему стало страшно.
Докричаться не  мог. И земли не видно было  нигде, ни  в  какой стороне.  Он
побежал  по  морю, тяжело дыша, истрачивая силы,  но никуда  не приближался,
оставался на месте, пить хотелось все сильней и нестерпимей. И тут он увидел
летающую над ним птицу. То была утка Лувр. Она с криком носилась над морем в
поисках  места  для гнезда.  Но  нигде  не находила ни клочка  суши.  Кругом
плескались бесконечные волны. Утка Лувр жалобно стонала и металась.
     - Утка Лувр! - обратился к ней Кириск.- Где земля, в какой стороне, мне
хочется пить!
     -  Земли еще нет  на свете,  нигде нет! - отвечала  утка Лувр.-  Кругом
только волны.
     - А где остальные? - спросил мальчик об исчезнувших людях.
     - Их нет, не ищи их, их нигде нет,- отвечала утка Лувр.
     Непередаваемое словами жуткое  чувство  одиночества  и  тоски  охватило
Кириска.  Ему  хотелось бежать отсюда  куда  глаза  глядят, но  бежать  было
некуда, только вода  и волны  обступали  со всех сторон.  Утка Лувр исчезала
вдали, превращаясь в черную точку.
     - Утка Лувр, возьми меня с  собой, :те оставляй  меня! Я  хочу пить!  -
взмолился мальчик.
     Но она не отзывалась и вскоре совсем скрылась в поисках не существующей
еще земли. А солнце слепило глаза.
     Он  проснулся  в  слезах,  все  еще  всхлипывая  и   испытывая  тяжесть
безысходной  тоски  и страха. Медленно открыл заплаканные  глаза, понял, что
видел  сон.  Лодка  слегка  покачивалась  на  воде.  Сереющая  туманная мгла
нависала и обступала со всех сторон. Значит, ночь минула, приближалось утро.
Он ше.рель-нулся.
     - Аткычх, я хочу пить, я видел сон,- пробормотал он,  протягивая руку к
старику  Органу.  Рука его никого не  обнаружила. Место Органа на корме было
пусто.
     - Аткычх! - позвал Кириск. Никто не отозвался. Мальчик поднял голову  и
встрепенулся:
     - Аткычх, аткычх, где ты?
     - Не кричи!  - разом придвинулся к  нему Эмрайин. Он обнял сына, крепко
прижал  его  к  груди.-  Не  кричи,  аткычха нет!  Не  зови его! Он  ушел  к
Рыбе-женщине.
     Но Кириск не слушался:
     - Где мой аткычх? Где мой аткычх?
     - Да  послушай же!  Не  плачь! Успокойся, Кириск, его уже нет,- пытался
уговорить отец.- Ты только не плачь. Он сказал, чтобы я тебе дал воды. У нас
еще есть  немного.  Вот ты перестанешь,  и я дам  тебе попить. Ты  только не
плачь. Скоро туман уйдет, и тогда вот посмотришь...
     Кириск не унимался,  отчаянно вырываясь из рук отца. От резких движений
лодка закачалась. Эмрайин не знал, как быть.
     -  Вот  мы  сейчас  поплывем!  Смотри, мы сейчас  поплывем! Эй, Мылгун,
поднимись, поднимись, говорю! Поплыли!
     Мылгун стал нагребать.  Лодка тихо заскользила по воде. И опять поплыли
они  неизвестно   куда  и  неизвестно  зачем  в  сплошном  молочном  тумане,
по-прежнему наглухо затмившем весь белый свет.
     Так они встретили новый день. Теперь их оставалось трое в лодке.
     Синяя мышка, дай воды!
     Потом, когда Кириск немного успокоился, Эмрайин пересел к веслам, и они
поплыли  в  четыре  весла чуть быстрее, опять  же неведомо  куда ;и неведомо
зачем. А  Кириск, потрясенный  исчезновением старика Органа, все еще  горько
всхлипывал, сиротливо сидя на  корме. Отец и  Мылгун  тоже  были подавлены и
ничем и никак не могли помочь  ни себе, ни ему, Кириску. Только и  нашлись -
взяться за весла. Плыли лишь бы плыть. Лица их были черны в белом тумане.  И
над всеми  ними  висела общая,  неотвратимая,  безжалостная беда -  жажда  и
голод.
     Они  молчали,  ни  о чем не  говорили.  Боялись  говорить.  Лишь  через
некоторое время Мылгун бросил весла
     - Дели воду! - мрачно сказал он Эмрайину.
     Эмрайин нацеживал  из бочонка  на  донышко ковша каждому  по  несколько
глотов.  Вода  была затхлая,  с неприятным запахом и гнилым вкусом. Но и той
оставалось теперь самая малость. Еще  поделить раза три-четыре -  не больше.
Никто не напился, и никому не стало легче от выпитого.
     И опять наступило тягостное, отупляющее ожидание:  изменится погода или
нет?  Уже  никто   не   высказывал  никаких   обнадеживающих  предположений.
Ослабевшие и изнуренные, они невольно впадали в безразличие - смиренно ждали
своей участи, бесцельно  кружа  на лодке в гиблом  тумане. Оставалось только
это - примириться с участью.  Туман все  больше  угнетал и подавлял их волю.
Лишь раз,  крепко  выругавшись, Мылгун проговорил  с  дрожью  и ненавистью в
голосе:
     -  Пусть  бы  исчез туман,  и я готов умереть! Сам выброшусь из  лодки.
Только бы увидели глаза мои край света!
     Эмрайин промолчал, даже головы не повернул. Что было сказать? Теперь он
оставался в  лодке за  старейшину.  Но ничего иного  предложить  он  не мог.
Некуда было плыть!
     Время шло. Лодка теперь дрейфовала  сама по себе, то замирая  на месте,
то снова трогаясь.
     И с каждым  часом  возрастала угроза их  жизни  -  к  неутихающей жажде
прибавлялся жестокий, разрушительный голод. Силы угасали, уходили из тел.
     Кириск  лежал  на  корме  с полуприкрытыми глазами.  Голова  отяжелела,
кружилась, дышать было трудно - то и дело схватывали спазмы пустого желудка.
И все время хотелось пить. Страсть как хотелось пить.
     Синяя мышка, дай воды!
     Заклиная  и  призывая   синюю  мышку-поилицу,  мальчик  пытался  теперь
забыться, теперь  он искал  спасенье  в воспоминаниях  о той  жизни, которая
осталась  у  подножия  Пегого  пса  и  которая  была  теперь  недоступной  и
сказочной.
     "Синяя мышка, дай  воды!" -  шептали его губы, и оттого, что  кружилась
голова,  он  представлял  себе,  как  они играли,  скатываясь с травянистого
бугра,  наподобие бревен. О, это  была забавная, отличная  игра! Кириск  был
самый ловкий и выносливый  в этой игре. Надо было взбежать на крутой бугорок
и оттуда катиться с  горки, перевертываясь вокруг себя,  точно ты ошкуренное
бревно, пущенное  вниз по  склону.  Надо плотно вытянуть  руки  вдоль  тела.
Вначале приходится  помогать себе,  чтобы стронуться с  места. Перевернешься
раз, два, три,  и дальше пойдет - не удержишься. А сам смеешься, хохочешь от
удовольствия, а небо накреняется то одним,  то другим краем, облака кружатся
и   мельтешат  в  глазах,  кружатся  и  валятся  деревья,  все  летит  вверх
тормашками, а  солнце в небе  надрывается от  смеха. А кругом  крики  и визг
ребят!  Катишься, катишься вниз, перевертываясь  все быстрей и быстрей,  и в
это  время до того чудно  мелькают то  вытянутые лица,  то искривленные ноги
скачущих следом  ребят, и наконец остановка. Ух! Только  шум  в  ушах! И тут
самый ответственный момент. До  счета - раз, два, три - надо успеть вскочить
на ноги и  не упасть  от головокружения. Обычно все с первой попытки падают.
Вот смеху-то! Все смеются и сам смеешься! Хочешь устоять, а земля плывет под
ногами. А Кириск не падал.  Удерживался на ногах. Старался. Музлук ведь была
всегда рядом. Не хотелось, при ней валиться с ног, как какому-то слабаку.
     Но  самое  лучшее и  самое смешное было, когда  они  вместе  с  "Музлук
наперегонки катились с бугра.  Девочки тоже могут  скатываться. Только,  они
трусихи и, бывает,  косичками зацепятся за что-нибудь. Но это не в счет. Без
синяков не обходится в таком веселом деле.
     А когда они вместе с Музлук скатывались, то Кириск нарочно растопыривал
незаметно  локти,   тормозил,  чтобы   не  обгонять  ее.   Они  одновременно
докатывались,вниз под крики и хохот окружающих,  одновременно  вскакивали до
счета  "три"  на.ноги,  и  никто  не  догадывался,  какое  наслаждение  было
удерживать Музлук,  помогать ей устоять на  земле. Они невольно  обнимались,
вроде  бы  поддерживая друг друга. Музлук  так весело смеялась, губы ее были
такие заразительные, и все время она делала так,  чтобы Кириск удерживал ее,
она все время изображала, что падает, а он должен был помогать ей устоять на
ногах,  подхватывая,  обнимая  ее.  И  никто не  догадывался,  какие  минуты
неведомого  счастья  и пугающей  любви  переживали они при  этом. Под тонким
платьицем бешено колотилось сердце девочки, то и дело соприкасались их тела,
и  Кириск  чувствовал,  как  под  руку  попадались   крохотные,  еще  только
возникающие, тугие грудки и как вздрагивала и быстро льнула  она при этом  к
нему, какие загадочные, сияющие были глаза ее, опьяненные от головокружения.
И весь мир  - все, что имелось на  земле и в небе,- плыл, кружился  вместе с
ними,
     купаясь в их несмолкающем смехе и счастье. Никто не догадывался,  какое
это было удивительное счастье!
     И лишь однажды один соплеменник  чуть  постарше Кириска, ненавистный  и
презренный, догадался  - стал валиться, как дурак, на  Музлук  - вроде не  в
силах  устоять от головокружения  на месте.  Музлук отстранялась, убегала от
него,  а он делал вид, что падает от кружения, догонял  ее и валился на нее.
Кириск  подрался с ним. Тот был побольше его и  несколько  раз сбивал  его с
ног. И  все-таки  выходила ничья - Кириск не сдавался и  не  позволил Музлук
вступаться за него. Но это случилось лишь однажды...
     И   еще   были   отрадные  мгновения,  когда,  наигравшись,   потные  и
разгоряченные, они бежали пить воду из ручья.
     Синяя мышка, дай воды!
     Ах, синяя мышка, дай воды!..
     Ручей протекал неподалеку. Из лесу шел он .и  выходил на  то место, где
они играли. Вода  в нем журчала по камням,  сохраняя в  беге лесной сумрак и
лесную прохладу. Травы, теснясь вокруг, обступали ручей  вплотную, до  самой
проточной  воды.  Те,  что  росли  с   самого  края,  полоскались  в  ручье,
сопротивляясь вытянутыми  стеблями напору радостного течения.  И  бежал себе
ручей бесшабашно в сторону моря, то юрко поблескивая на солнце, то ныряя под
крутой, нависающий берег, то скрываясь в зарослях трав и лозняка.
     Они разом добегали до  ручья  и разом припадали к воде, раздвигая травы
по  сторонам.  Некогда  там  мыть  руки  и черпать  воду  пригоршнями,  пили
по-оленьи, свесив головы к воде, окуная лица в булькающий, ласково щекочущий
поток. Эх, какое это было наслаждение!
     Синяя мышка, дай воды!  Синяя мышка, дай  воды!..  Ах, синяя мышка, дай
воды!..
     Они лежали у ручья,  опустив  головы'к  воде.  Их  плечи  соприкасались
вплотную, и руки, опущенные в быструю струю, сливались, точно  бы у них была
общая пара  рук. Они  пили,  ловя  воду губами,  с  передышками, с  упоением
насыщаясь и  дурачась, булькая ртами в воде. Им  не хотелось уходить отсюда,
им  не хотелось поднимать  опущенные головы от чистого потока, в котором они
разглядывали свои  быстротекущие, неуловимые отражения, улыбались им, смешно
искаженным отражениям, и улыбались друг другу.
     Синяя мышка, дай воды!
     Синяя мышка, дай воды!
     Синяя мышка, дай воды!
     Ах, синяя мышка, дай воды!..
     А  Музлук, не поднимая лица  от ручья, смотрела на него,  лукаво скосив
продолговатые  глаза, и он смотрел  на нее таким  же манером и так же лукаво
улыбался ей в ответ. Она толкала его плечом, как бы отстраняя его от себя, а
он не уступал. Тогда она набирала в рот воды и брызгала ему в лицо. Он делал
то же самое: набирал воды еще побольше и с  силой выдувал струю ей в лицо. И
с этого  начиналась безудержная  возня и  беготня.  Они  гонялись  по  воде,
забрызгивали  друг друга, как могли  и сколько могли,  и, мокрые с головы до
ног, с криком и  хохотом носились взад-вперед по  ручью... Синяя  ммшка, дай
воды!
     Тяжело  было  Кириску сознавать, что это  больше никогда не повторится.
Дышать  становилось  все  труднее  и  труднее,  все  чаще  сводило судорогой
желудок.  Он  тихо  плакал и корчился от боли, обращаясь все  к той же синей
мышке: Синяя мышка, дай воды!
     Так Он лежал, пытаясь  забыться в грезах. И ничто не изменилось вокруг.
Белая пелена тумана все так  же неподвижно  нависала над ними. Они бессильно
валялись в лодке,  каждый на своем месте. И неизвестно было по-прежнему, что
их ждало  впереди,  когда  вдруг  лодка  сильно  вздрогнула,  и  он  услышал
испуганный возглас отца:
     - Мылгун! Мылгун!  Что  ты делаешь?  Перестань! Кириск поднял голову  и
поразился. Мылгун, перевалившись
     за борт, зачерпывал ковшом морскую воду и пил ее.
     - Перестань! - кинулся к нему Эмрайин, собираясь вырвать ковш.
     Но Мылгун угрожающе изготовился:
     - Не приближайся, Борода! Убью!
     Эту горько-соленую воду, которую немыслимо было взять  в  рот,  он пил,
обливая  одежду, вода лилась на грудь и рукава, пил, давясь, принуждая себя,
опрокидывая на  себя ковш  дрожащими руками. Лицо его при  этом звероподобно
ощерилось.
     Потом он швырнул ковш на дно лодки и откинулся  навзничь,  заваливаясь,
хрипя и задыхаясь. Так он лежал, и помочь ему ничем невозможно было.  Кириск
от  страха  сжался в  комок, испытывая  еще  большую  жажду и острые  рези в
животе. А поникший  Эмрайин снова взялся за весла и тихо повел лодку куда-то
в тумане. Ничего иного предпринять он не мог.
     Мылгун  то утихал, то снова  судорожно  вздрагивал, хрипел,  погибал от
приступа жажды. Через некоторое время он, однако, поднял голову:
     - Горит, внутри все горит! - И стал раздирать одежду на груди.
     - Ну скажи, что сделать? Как тебе помочь? Там еще есть,- кивнул Эмрайин
на бочонок.- Налить немного?
     - Нет,- отказался  Мылгун.- Теперь уже  нет.  Хотел дотянуть  до ночи и
потом, как  наш покойный аткычх, но не дотянул. Пусть так. А не то сделал бы
что-нибудь не то, выпил  бы всю воду. А теперь  мне конец, и я уйду.  Теперь
мне конец... Я сам, я еще в силах...
     Среди пустынного моря, в тумане, которому не было ни конца, ни края, ни
погибели, страшно и невыносимо  было слушать слова  человека, обрекшего себя
на медленную смерть.
     Эмрайин пытался как-то  успокоить друга  и брата своего Мылгуна, что-то
сказать ему, но тот не желал его  слушать,  он торопился, он  решил  пресечь
свои муки одним ударом.
     - Ты не говори мне, Эмрайин, ничего, уже поздно! - бормотал Мылгун, как
безумный.- Я сам. Я сам уйду. А вы, отец с сыном, вы сами решайте. Так будет
лучше.