А к и - употребляется по отношению к старшему родственнику.

     пропасть между волнами. От брызг и всплесков одежда намокала, тяжелела.
Но самая большая беда заключалась в том,  что люди в сплошном  тумане ничего
не  различали вокруг, ровным счетом ничего не видели и не  могли определить,
что происходит в море, что  следует предпринять.  Оставалось единственное  -
бороться наугад,  вслепую, только  бы удержать  каким-либо способом лодку на
плаву, не  дать  ей перевернуться.  Теперь уже не могло  быть и речи,  чтобы
направлять лодку  к какой-то цели.  Волны  несли  ее по  своей  необузданной
прихоти неизвестно куда, и неизвестно, как долго могло так продолжаться^
     Кириск и прежде  слышал, бывали случаи,  охотники  в  море  попадали  в
непогоду, случалось, исчезали навсегда, тогда при всеобщем трауре женщины  и
дети много дней жгли костры на склонах Пегого пса  в безнадежной надежде:  а
вдруг! Но и тогда даже приблизительно  не мог предполагать он, насколько это
страшно  и дико -  погибать в открытом море. И тем  более не предполагал он,
что .безобидные  туманы, эти  безмолвные  пришельцы  зимней поры,  появление
которых  он  так  любил,  когда  весь  мир,  околдованный  молочной тишиной,
покрывался  ровным  белым  маревом, когда  земные предметы как бы воспаряли,
призрачно  цепенея в воздухе, когда  душа переполнялась необъяснимой жутью и
истомой  в  ожидании  некоего  сказочного  видения,  что  эти  туманы  могут
превратиться в  такого  грозного  вездесущего врага.  Скручиваясь,  скользя,
растекаясь и снова сжимаясь, темные клубы тумана, плывущие над разыгравшимся
морем, напоминали змеиное движение...
     Вцепившись в сиденье, Кириск  судорожно жался в  страхе  к ноге старика
Органа.
     - Ты  держись за меня! Крепко держись! - прокричал  ему на ухо Орган, и
больше он уже не мог что-либо сказать или сделать для мальчика.
     И  никто из них не мог  облегчить  его  участи, ибо  все они были равны
перед лицом яростной стихии.  Если бы  даже Кириск закричал, заплакал и стал
бы звать отца, то и тогда Эмрайин не сдвинулся бы с  места, ибо лодка только
тем  и держалась на  плаву, что он и  Мылгун отчаянно балансировали веслами,
предугадывая разрывы и взрывы волн.
     Волны  же безостановочно  уносили лодку  во тьму  непроглядного тумана.
Орган еще пытался  как-то управлять рулем,  чтобы сохранить устойчивость, но
чем дальше, тем больше усиливался шторм.
     Возможно, стояла уже полночь.  Трудно было определить  в тумане течение
суток.  О  наступлении  ночи  они  могли лишь  догадываться по  сгустившейся
кромешной тьме.  И в  этой  тьме  уже много времени  шла  эта  беспрерывная,
изматывающая, неравная борьба с почти безнадежным исходом.  И все-таки нивхи
пока держались, все-таки  не покидала их отчаянная надежда, что, быть может,
шторм так же внезапно утихнет, как и начался, что туман рассеется, тогда они
могли бы подумать, как им быть дальше. И один  раз эта надежда начала  почти
сбываться.  В  какое-то  время  шторм  вроде пошел  на убыль, болтанка стала
угасать,  успокаивались  всплески и брызги.  Но тьма  окружала  все  та же -
плотная, аспидно-черная. Первым, пересиливая шум моря, подал голос Орган:
     - Это я! Кириск со мной! Вы слышите меня?
     - Слышим! Мы на местах! - прохрипел Эмрайин.
     - Кто запомнил ветер? - прокричал Орган.
     - А что толку? - со  злостью выкрикнул Мылгун. Старик замолчал. В самом
деле, направление ветра теперь было  им ни к чему. Куда занесло их, где они,
далеко  или близко  от островов, могущих  послужить ориентиром, угадать было
трудно. А  возможно, их унесет так  далеко,  что  они никогда не найдут свои
Сосцы. И он  замолчал,  угнетенный мраком и качкой. Великий Орган замолчал в
тяжком раздумье. Единственное,  что можно было  посчитать  везением, это то,
что, минуя  по воле  судьбы острова,  они избежали участи  быть  разбитыми о
прибрежные скалы. Но без островов и  без звезд средь ночи и  тумана никакого
способа определиться  теперь  не существовало.  Орган  был бессилен что-либо
сказать. И все-таки через некоторое время он прокричал:
     -  Ветер  был Тланги-ла, когда  мы  развернулись  носом!  Ему никто  не
ответил. Гребцам  было не до  ответов. И опять Орган замолчал. Кириск дрожал
всем телом, приткнувшись у его ног. Тогда Орган предупредил гребцов:
     - Мы с Кириском  будем вычерпывать воду, а вы держитесь! Он склонился к
Кириску,  ощупал  его  в темноте  и  сказал  ему,  убедившись,  что  мальчик
невредим:
     - Кириск,  ты не бойся. Давай вычерпывать воду. Иначе нам будет  плохо.
Черпак у нас один, вот он, я его нашел,  а ты  на вот, возьми ковшик, все же
лучше... Ты держишь? Возьми ковш, говорю...
     Тланги-ла - юго-восточный морской ветер, сильный и холодный.
     - Да, аткычх, я держу. А долго так будет? Мне страшно.
     - Мне тоже страшно,- проговорил старейшина Орган.- Но мы мужчины, и нам
положено такое.
     - А мы не утонем, аткычх?
     - Не утонем., А если утонем, значит, так должно быть.  А теперь  давай,
держись за меня одной рукой, а другой вычерпывай, выплескивай воду.
     Хорошо,   что   Орган  вовремя  спохватился,  и,   пользуясь  небольшой
передышкой, они смогли отлить накопившуюся воду  из  лодки.  И именно тогда,
когда они, действуя ощупью, вычерпывали воду. Орган обратил внимание Кириска
на небольшой бочонок, из которого они днем пили.
     - Кириск,- сказал он ему, беря его за руку.- Вот бочонок  наш с  водой.
Нащупал? Запомни, что бы то ни  случилось,  береги бочонок. Держись за него,
вцепись, но  не разлучайся.  Если что. лучше нам погибнуть, чем остаться без
него. Ты понял меня? Ни на кого не надейся... Слышишь?
     Хорошо,  что он сказал  об этом, хорошо, что он вовремя предупредил  об
этом мальчика. Очень скоро это ему пригодилось.
     После  короткой  передышки  шторм   налетел  с   еще  большей  силой  и
свирепостью,  точно  бы пользуясь прикрытием  ночи и  беспомощностью  людей,
ничего  не видящих во тьме и в  тумане. В этот раз волны  обрушились с новым
приступом  ярости,   поистине  как  в   отместку  за  доставленное  короткое
послабление. И  закрутился,  завертелся  органовский  каяк между  невидимыми
волнами, нещадно  швыряемый их ударами во все стороны. Всплески захлестывали
лодку. Лодка  оседала, зачерпывая  воду. Как  ни  метался Орган  с черпаком,
ползая на  коленях, успеть вычерпать набегающую воду было немыслимо. И твгда
закричали гребцы зло и отчаянно:
     - Выбрасывай все! То-онем! Выбрасывай!
     Кириск  громко заплакал от страха, но его никто не слышал, и никому  но
стало дела до него. Мальчик забился в углу у кормы, крепко держа бочонок под
собой.  Он навалился на  него боком,  судорожно  скрючившись, содрогаясь  от
плача. Он помнил, что это главное дело, которое он должен был делать, что бы
ни  случилось. Он понимал, они тонут, но  и  тогда  он делал  то.  что  было
сказано старейшиной Органом,- сохранял бочонок с водой.
     Полузатонувшую  лодку  надо  было срочно спасать. Мылгун продолжал пока
сумасшедше работать веслами, стараясь  изо всех сил  действовать  так, чтобы
лодка не  перевернулась,  а  Орган  и Эмрайпн выбрасывали  за борт все,  что
находилось в лодке. Другого  выхода не было. В море полетели оба винчестера,
гарпун, мотки  веревок  и все прочие  вещи, и  даже  жестяной чайник Органа.
Труднее всего им пришлось  с  тушей нерпы. Намокшая,  отяжелевшая, осклизлая
туша не поддавалась.Ее надо было поднять со  дна лодки и перевалить за борт.
То,  ради  чего они  шли  в  плавание  на  необитаемые  острова,-  добычу  -
предстояло   выкинуть"  прочь.   Хрипло   рыча,  выкрикивая  ругательства  и
проклятия, они  с большим трудом выталкивали в тесноте  тушу к  краю борта и
наконец опрокинули ее в море. Даже в этой сумятице  и  дикой схватке с морем
было ощутимо, как облегченно  качнулась лодка, освободившись от груза нерпы.
И, возможно, это-то и спасло положение...
     Орган  очнулся первым.  В белой безжизненной пустоте  он  не сразу  мог
взять в толк, где  он  и что значит эта  мутная,  непроглядная неподвижность
вокруг. То был туман.
     То был Великий туман, безмолвно, безраздельно и незыблемо покоившийся в
ту пору над всем пространством океана. Великий туман переживал  свое великое
оцепенение...
     Когда  глаза  немного  присмотрелись,  старик Орган  различил  во  мгле
контуры  лодки, потом  и  людей. Эмрайин и Мылгун валялись  на  своих местах
возле  весел. Вусмерть истерзанные, измотанные ночным шквалом,  они лежали в
странных позах,  точно  были  сражены наповал, и только сиплый,  прерывистый
храп свидетельствовал  об их жизни. Кириск  лежал,  скорчившись у  его  ног,
привалившись к бочонку. Он продрог во сне от сырости и холода. Орган пожалел
его, но ничем не мог помочь.
     Оглушенный  пережитой ночью, он сидел на  корме, опустив  седую голову.
Все тело старика  болело и ныло.  Его  длинные  узловатые  руки свисали, как
плети. Много разных бед и испытаний довелось пережить Органу  на своем веку,
но такого жестокого случая не знавал  даже  он. Он не  представлял себе, где
они сейчас находились, куда угнал их шторм, как далеко они от  земли, в море
ли  они  или  в  самом океане.  Он  не представлял  себе  даже,  какое время
протекало  в  тот  час. В  сплошном, беспросветно застывшем  стоянии  тумана
невозможно было отличить день от ночи. Но, по всей вероятности, если учесть,
что штормы обычно утихают к утру, стоял день. Возможно, вторая половина дня.
     Как бы  то ни было, даже радуясь,  что  чудом остались в  живых, Органу
было от  чего  повесить голову.  Лишившись  всего,  что  имелось  с  ними  в
плавании, вплоть до ружей, выменянных у заезжих купцов за сотни соболей, они
оставались теперь  в лодке с двумя  парами весел  и початым бочонком пресной
воды. Что их ждало впереди?
     Конечно, как только гребцы придут в себя,  они вместе  обдумают, как им
быть и что делать  дальше. Но кто скажет,  в какую сторону им двигаться? Это
прежде всего. Во-вторых, если дождаться ночи и если небо не будет в облаках,
можно попытаться  определиться  по звездам. Но как долго придется  им плыть?
Сколько потребуется сил и времени? Дотянут ли, выдержат ли?
     А  туман,  что  -за туман? Т.ак густо и неподвижно  лежит он над морем.
Точно  бы он  встал здесь  навечно.  Неужто повсюду  так,  неужто вес|ь  мир
погрузился в такой туман?..
     Хотелось курить и пить. О куреве, однако, не приходилось беспокоиться -
тот табак, что оставался при нем, весь вымок. И трубка куда-то подевалась. А
вода? А пища? Орган боялся думать об этом. Пока еще можно терпеть и пока еще
можно было не думать...
     На море  стояла  мертвая  зыбь, полный покой, штиль. Лодка лишь  слегка
покачивалась  на  месте. Никуда ее не влекло,  и  никуда она  не  двигалась.
Весла, брошенные в воду, безвольно  лежали на поверхности. Можно было понять
Эмрайина  и  Мыл-гуна - они достигли такого предела усталости, что  не могли
поднять весла на борта: свалились в мертвецком сне.
     При полном безветрии все замерло во мгле и  неподвижности. Море стояло,
туман стоял, лодка стояла, спешить было некуда... плыть было некуда...
     Печально  прикорнув,  старик  незаметно  уснул  и проснулся, когда  его
разбудил Кириск.
     - Аткычх, аткычх! - толкал его мальчик.- Мы хотим пить.
     Орган  встрепенулся  и  понял,  что трое  соплеменников  ждут  от  него
действий, ибо  он  старейшина, и  понял, что  начинается  самое  страшное  -
распределение воды...
     Туман  стоял все так же густо и неподвижно. Море  находилось  в  полном
затишье.




     Весь  остаток дня  они  неспешно плыли в тумане. Бесцельно и неизвестно
куда.
     После того как люди пришли в  себя и осознали свое Положение, стоять на
месте было уже невозможно.
     И  они плыли. Быть может, приближаясь к  земле, а  возможно,  напротив,
удаляясь от нее.
     Но все-таки в этом имелась какая-то иллюзия движения.
     Вся надежда  была на то, что  туман рассеется и тогда станет ясней, что
делать.
     Во  всяком случае,  ночью можно  будет увидеть  звезды, если  рассеется
туман. Перво-наперво необходимо было ухватиться за звезды.
     И еще была надежда, что натолкнутся на какой-нибудь остров. А там будет
легче сориентироваться.
     Так они и плыли пока в никуда - все время в туман.
     Но и при этом Орган  велел навести некоторый порядок в лодке. Вычерпали
начисто остатки воды со дна, чтобы под ногами не хлюпало. Кириска он посадил
рядом  с собой на  корму, чтобы теплее  было мальчику  под боком  и чтобы он
обсыхал побыстрей. Воды выдал всем поровну. На первый раз всем  по неполному
на одну четверть ковшу. После штормовой  ночи необходимо было напиться  хотя
бы раз досыта.  Но Орган  предупредил, что  отныне пить будут  только тогда,
когда  он найдет нужным, и лишь столько, сколько  он нальет. И  при этом для
пущей убедительности покачал воду в бочонке - он был уже наполовину пуст.
     Была и нечаянная радость: когда приступали разливать воду, за бочонком,
в самом углу  кормы,  под сиденьем,  обнаружили кожаную, из  нерпичьей шкуры
торбу с  вяленой  юколой. Большую торбу с пищей  выбросили за борт вместе  с
другими вещами, а этот  мешочек, собранный в дорогу женой  Мылгуна,  остался
ненароком  на месте,  потому что  лежал  под сиденьем, за  бочонком, который
Кириску поручили  сохранить во что бы то  ни стало. Правда, в той торбе было
полно  морской воды, и  юколу невозможно  было взять в  рот:  настолько  она
пропиталась  солью,  и  без  того  соленая. И все же то была пища. И если бы
имелось вдосталь воды питьевой, то и такая юкола вполне сгодилась бы.
     Но пока что юколу никто не ел, опасаясь жажды...
     Все ждали одного: когда исчезнет туман...
     В полном безмолвии и неподвижности тумана  лишь уныло скрипели уключины
весел. Скрип  тот среди великой тишины походил на усталые мольбы  и стенания
заблудившегося человека: где я, где я? Куда мне, куда мне податься теперь?
     Все ждали одного: когда исчезнет туман...


     Но  он не исчез  и не собирался исчезать. Туман не шевелился. Казалось,
что нечто невообразимо чудовищное, какая-то иная сущность, неземная, дышащая
промозглой влажностью,  поглотила  весь белый  свет  - и Землю,  и  Небо,  и
Море.....
     Снова наступила  ночь в чреве тумана.  Об  этом  можно было  судить  по
налившейся черноте вокруг. И никаких звезд, никакого неба наверху.
     Плыть куда-то для  того лишь,  чтобы только куда-то плыть, уже не имело
смысла.
     Ждали, уповали, надеялись, не покажутся ли звезды на небе. Ждали с часу
на час. Ждали  появления ветра, который  угнал  бы  этот ненавистный, трижды
проклятый туман. Не спали. Обращались с  мольбой к  духу неба, чтобы раскрыл
он звездный небосвод,  вызывали мольбой хозяина ветров,, чтобы проснулся  он
за морем - гривастый и косматый зверь.
     Но все тщетно. Никто не слышал их обращений, и туман не развеивался.
     Кириск  тоже ждал  появления  звезд. Эти звезды, обычно, как игрушечки,
блиставшие  в  небе,  теперь были  ему  нужнее  всего. Все  то, что довелось
пережить  с прошлого  вечера, потрясло,  устрашило  мальчика. Ведь ничего не
стоило детской душе отчаяться, надломиться, сокрушиться навсегда. Но то, что
трое  взрослых,  находясь  в  одной  лодке  с  ним,  при  общей  смертельной
опасности,  когда,  казалось, уже  наступал  конец  их  плаванию,  выстояли,
преодолели разъяренную стихию, вселяло в него надежду, что и в этот раз путь
к спасению будет найден. Он очень верил, что стоит только показаться звездам
в небе, как придет конец их страданиям.
     Только бы  побыстрее это  совершилось, быстрее  бы  вернуться  назад, к
земле,  туда, к  Пегому псу,  быстрее,  быстрее, быстрее .потому, что  очень
хотелось  пить и есть, невыносимо хочется  пить и есть, и  чем  дальше,  тем
острее   хочется   пить  и   есть,  очень   хочется  домой,   к  матери,   к
сородственникам, к жилищам, к дымам, к ручьям и травам...
     Всю ночь бедствующие томились в  ожидании,  но ничто  не  изменилось  -
туман  не тронулся  с  места,  звезды не высыпали  в небе,  море  продолжало
оставаться во мгле.
     И всю ночь очень  хотелось пить, было  сыро и  зябко,  но прежде  всего
очень хотелось пить. Кириск мог полагать,  что не только  он так тяжко хотел
воды, но и другие так же страдали от неутоленной жажды. Но ему хотелось пить
больше всех. И это его терзало, что ему хотелось пить больше всех.
     А старейшина Орган не дал воды, когда Кириск все же попросил немного.
     - Нет,- твердо сказал он,- сейчас не будет. Терпи.
     Если бы знал он, старик Орган, как хотелось пить после  юколы,  которую
они втроем,  с отцом и Мылгуном,-все  же не утерпели  к  концу дня  - начали
грызть  от  голода.  И  хотя  запили  юколу  водой,  но  этого  было  совсем
недостаточно,  а через некоторое время пить захотелось еще сильней. А старик
Орган не притронулся  к  юколе,  перетерпел, но  и воды  не  пил, сберег, не
позволил себе и глотка. В итот день два раза пили воду - утром и вечером, за
исключением Органа.  Вечером  совсем немного, всего лишь на донышке ковша. А
воды в бочонке оставалось все меньше и меньше.
     Когда хотелось пить, пить  и пить, ожидание перемен вдвойне становилось
пыткой.
     Так длилось  всю ночь...  И всю  ночь неподвижно  лежал стылый туман. И
море не шелохнулось.


     И наутро никаких перемен. Лишь чуть  светлее  стало в серо-бурых недрах
тумана, чуть  попросторнее. Теперь можно  было различить  лица и глаза. И на
несколько  сажен  вокруг лодки тускло  серебрилась тяжелая, неподвижная, как
ртуть, мертвая зыбь. Такой стоячей воды Кириск никогда не видел.
     И никакого ветерка, и никаких перемен.
     Но  в  то  утро мальчика очень  поразило,  как сильно  изменились  лица
взрослы.  Осунулись  здорово, позарастали  жесткой щетиной,  глаза померкли,
провалились  темными кругами, точно  бы схватила  их смертная  болезнь. Даже
отец, на  что  сильный  и  уверенней, и  тот крепко  переменился.  Только  и
осталось -  борода.  Губы  искусаны  до черноты.  И  на  Кириска  смотрит  с
жалостью,  хотя  и  молчит,  ничего не  скажет. Особенно сдал старик  Орган.
Ссутулился  старик,  еще  белее  стал, и  кадыкастая шея его вытянулась  еще
длиннее, а глаза слезились больше прежнего. И только во взгляде осталось то,
чем был Орган. Мудрый, строгий взгляд  старейшины  все  так же  таил  в себе
нечто значительное, известное и доступное только ему.
     День начали с самого тяжкого -  с того, что распределили между собой по
нескольку  глотков  воды.  Орган  сам  наливал.  Зажав  бочонок  под  мышку,
тоненькой струйкой цедил он влагу на  дно ковша, и руки его  при этом крупно
дрожали.  Первым  он подал  Кириску. Кириск едва  дождался  этого.  Застучал
зубами о край ковша и, проглатывая воду, почувствовал лишь на мгновение, как
увлажнился, опал жар внутри и как от волнения зашумело в голове. Но пока  он
возвращал ковш, жар снова восстановился, как прежде, и даже больше, точно бы
там,  внутри, раздразнили зверя.  Потом пил Мылгун. Потом  Эмрайин.  Страшно
было смотреть, как они пили. Хватали  ковш дрожащими руками и возвращали, не
глядя  в  лицо  Органа. Будто бы то он  был  виноват, что так мало оказалось
питья. А.сам Орган, когда наступил его черед, не налил себе  ни капли. Молча
приткнул затычку.  Это казалось Кириску  невероятным.  Был  бы бочонок в его
руках, он бы налил себе полный  ковш, потом  еще и еще и  пил,  пил, пока не
упал бы. А потом будь  что будет. Лишь бы один раз досыта напиться. А старик
Орган отказывал себе даже в том, что полагалось ему. Отказывался  от воды на
донышке.
     - Зачем так, аткычх.  Наливай, как всем! - не вытерпел наконец Эмрайин,
хрипя, пересиливая себя.- И вчера не пил, погибать, так вместе погибать!
     - Я обойдусь! - невозмутимо ответил Орган.
     -  Нет,  это  неправильно!  -   повысил  голос  Эмрайин   и  добавил  с
раздражением: - Тогда и я не буду пить!
     - Пить-то ту