дов, вкрадчивые деревенские шерифы
с  чем-то  черным  и угрожающим в старых глазах цвета поношенной серой
байковой рубахи....
   И вечно засады с машиной:  в Сент-Луисе махнули студебеккер 42 года
(в  нем  был  встроенный дефект конструкции как и в Бажбане) на старый
перегретый лимузин паккард и еле доехали до Канзас-Сити,  а там купили
форд,  который жрал топливо,  как выяснилось,  отказались от него ради
джипа,  который слишком гнали (ни к черту они не годятся на шоссе) - и
спалили у него что-то внутри,  начало греметь и перекатываться,  вновь
пересели на старенький восьмицилиндровый фордик.  Если надо доехать до
конца,  с  этим  движком ничего не сравнится,  жрет он там горючку или
нет.
   А тощища США смыкается над нами как никакая другая  тоска  в  мире,
хуже,  чем в Андах, высокогорные городки, холодный ветер с открыточных
пиков,  разреженный воздух как смерть в горле, речные города Эквадора,
малярия, серая как мусор под черным стетсоном, дробовики, заряжаемые с
дула,  стервятники роются в грязи посреди улиц - и что  вас  поражает,
стоит  сойти с парома в Мальмч (на пароме налога на газ не берут) Шве-
ция вышибает из вас всю эту дешевую,  беспошлинную горючку и прямо вы-
тирает об вас ноги: в глаза никто не смотрит и кладбище в самом центре
города (каждый город в Швеции,  кажется,  выстроен вокруг кладбища), и
днем совершенно нечего делать,  ни бара,  ни киношки, и я взорвал свой
последний кропаль танжерского чая и сказал:  "Килограша, а не пойти ли
нам обратно на паром."
   Ничто не сравнится с американской тоской.  Ее не видно,  никогда не
знаете,  откуда она подползет.  Возьмите, к примеру, какой-нибудь кок-
тейль-бар  в  конце  боковой  улицы подотдела - в каждом квартале свой
бар, и своя аптека, и рынок, и винная лавка. Заходите, и тут вас шара-
хает. Но откуда она берется?
   Не от бармена, не от посетителей, не из кремовой пластиковой отдел-
ки табуретов у стойки,  не из тусклой неоновой вывески. Даже не из те-
левизора.
   А наши  привычки лепятся этой тоской,  как будет лепить вас кокаин,
опережая антрацитовый соскок.  А мусор уже на исходе. И вот мы здесь в
этом безлошадном мухосранске строго на сиропе от кашля.  И сблевали мы
весь сироп, и поехали дальше и дальше, холодный весенний ветер свистал
сквозь  эту  кучу  металлолома вобравшую в себя наши дрожащие и потные
кумарные тела ведь вас всегда сваливает простуда когда из тела вытека-
ет  мусор....  Дальше сквозь шелушащийся пейзаж,  дохлые броненосцы на
дороге и стервятники над топью и пнями кипарисов.  Мотели с  фанерными
касторовыми стенками, газовой горелкой, тощими розовыми одеялами.
   Залетная мазь,  гастролеры и шаровики,  уже замочили лепил из Теха-
са....
   А на луизианского лепилу никто в здравом уме никогда не наедет. Та-
кой в штате Антимусорный Закон.
   Наконец, приехали в Хьюстон, где я знаю одного аптекаря. Я там пять
лет не был,  а он поднимает взгляд  и  моментально  меня  срисовывает,
просто кивает и говорит: "Подождите у стойки...."
   И вот  я сажусь и выпиваю чашечку кофе,  и через некоторое время он
подходит, садится рядом и спрашивает: "Так что вы хотите?"
   "Кварту гатогустрицы и сотню нембиков."
   Тот кивает: "Заходите через полчаса."
   И вот когда я возвращаюсь,  он протягивает  мне  пакет  и  говорит:
"Пятнадцать долларов.... Будь осторожнее."
   Двигаться настойкой дурцы - жуткая заруба,  сначала надо выжечь ал-
коголь,  затем выморозить камфару и отсосать эту бурую жидкость пипет-
кой;  вмазываться нужно в венярку,  иначе схватите абсцесс, куда бы не
вмазывали.  Самый ништяк - хапнуть ее с дуровыми сериками....  Поэтому
мы  выливаем  ее в бутылку из-под Перно и стартуем в Новый Орлеан мимо
радужно переливающихся озер и оранжевых всполохов газа,  мимо болот  и
мусорных  куч,  крокодилов,  ползающих  по битым бутылкам и консервным
банкам,  мимо неоновых арабесок мотелей, севшие на мель шмаровозы орут
непристойности  проезжающим машинам со своих необитаемых островков по-
моек....
   Новый Орлеан - мертвый музей.  Мы гуляем по Толкучке, нюхтаря дурцу
и  сразу же находим Чувака.  Мир здесь тесен,  и душманы всегда знают,
кто банкует,  поэтому он прикидывает, какая, к чертям, разница, и тол-
кает кому попало. Мы затариваемся гарриком и отваливаем в Мексику.
   Обратно через  озеро Чарльз и страну дохлых автоматов,  южный конец
Техаса, шерифы, чпокающие черномазых, оглядывают нас и проверяют бума-
ги на машину. Что-то спадает с плеч, стоит пересечь границу в Мексику,
и неожиданно пейзаж лупит вас в лицо,  и между вами с ним нет  ничего,
пустыня,  горы и стервятники;  крохотные пылинки, описывающие круги, а
иные - так близко, что слышно, как крылья рассекают воздух (сухой сип-
лый звук),  и когда они что-то замечают, то изливаются стремительно из
голубого неба,  из этого сокрушительного проклятого голубого неба Мек-
сики,  черной  воронкой вниз....  Ехали всю ночь,  на заре очутились в
теплом туманном местечке, собаки гавкают и слышно, как льется вода.
   "Пиздопропащенск," сказал я.
   "Что?"
   "Городок так называется. Уровень моря. Отсюда прямо вверх нам полз-
ти еще десять тысяч футов." Я лизнул и улегся спать на заднее сиденье.
Хорошо она машину водит.  Это видно сразу,  как только человек садится
за руль.
   Мехико где  Лупита сидит как ацтекская Богиня Земли,  скупо выделяя
маленькие чеки с паршивым говном.
   "Продавать - больше входит в привычку,  чем  употреблять,"  говорит
Лупита.  У непользующихся кровососов развивается контактная привычка и
вот с нее-то уже соскочить нельзя.  У агентов она тоже есть.  Возьмите
Брэдли-Покупателя. Лучший агент по борьбе с наркотиками в своей отрас-
ли. Любой на мусоре его сделает. (Примечание: Сделает в смысле врубит-
ся  или  оценит.) То есть он может подрулись к такому пирату и огрести
все скопом. Он так анонимен, сер и призрачен, что пират его потом и не
вспомнит. Вот он и винтит одного за другим...
   Так вот,  Покупатель все больше и больше становится похожим на дра-
парника. Пить он не может. Стоять у него не стоит. Зубы выпадают. (Как
беременные женщины теряют зубы, выкармливая постороннего человека, так
и торчки теряют свои желтые клыки, выкармливая мартышку.) Он все время
посасывает леденец.  Особенно врубается в Бэби Рутс. "В натуре омерзи-
тельно видеть, как Покупатель сосет эти свои леденцы," свидетельствует
один мент.
   Покупатель принимает зловещий серо-зеленый оттенок. Факт в том, что
его тело само начинает вырабатывать свой собственный мусор или его эк-
вивалент.  У Покупателя - постоянный подхват.  Чувак Внутри можно ска-
зать. Или он так сам считает. "Вот просто засяду в комнате и все," го-
ворит он.  "Ебать их всех.  Со всех сторон квадраты.  Я - единственный
полноценный в нашей отрасли."
   Но приход нисходит на него великим черным ветром сквозь кости. Поэ-
тому  Покупатель  выслеживает  какого-нибудь молодняка и дает ему чек,
чтоб закорешиться.
   "О, ладно," говорит мальчуган. "Так что вы хотите сделать?"
   "Я просто хочу потереться об тебя и поймать кайф."
   "Ну... Ну, хорошо... А вы что, физически не можете, как все люди?"
   Позже мальчишка сидит в Уолдорфе с двумя коллегами,  ломая пальцами
фунтовый кекс. "Самое отвратительно в жизни, ради чего я стоял спокой-
но," рассказывает он.  "Он каким-то образом весь размягчается, как ме-
дуза из студня,  и так мерзко меня окутывает.  Потом весь увлажняется,
как будто зеленая слизь выступает.  Поэтому я догадываюсь,  что у него
что-то  вроде какого-то жуткого оргазма....  У меня чуть крыша не едет
от этой зеленой дряни, которой он меня облепил, а воняет он как старая
гнилая канталупа."
   "Да все равно на шару и уксус сладок."
   Мальчишка обреченно вздыхает:  "Да,  наверно ко всему привыкаешь. У
меня с ним завтра опять стрелка."
   Покупатель подсаживается так все туже.  Подзарядка  ему  нужна  уже
каждые полчаса. Иногда он крейсирует по участкам, подмазывая попкарей,
чтоб впустили его в стойло к пыжикам.  Постепенно он доходит до  того,
что сколько бы контактов у него ни было, словить приход не получается.
И тут он получает повестку от Районного Инспектора:
   "Брэдли, вышеповедение дает пищу слухам - и ради вашего же блага  я
надеюсь,  что это не более чем слухи - настолько они отвратительны....
Я имею в виду,  что супруга Цезаря....  хрумп...  то есть. Департамент
должен быть вне подозрений....  определенно, вне тех подозрений, кото-
рые вы,  кажется,  возбуждаете. Вы порочите весь дух нашей отрасли. Мы
готовы принять вашу немедленную отставку."
   Покупатель бросается  наземь и подползает к Р.И.  "Нет,  Начальник,
нет... Департамент - это вся моя жизнь."
   Он целует руку Р.И.,  засовывая его пальцы себе в рот. (Р.И. должен
чувствовать  его  беззубые десны),  жалуясь,  что потерял все зубы "на
шлювбе". "Умоляю вас, Начальник. Я буду подтирать вам зад, стирать ва-
ши  испачканные  гондоны,  драить вам ботинки салом с собственного но-
са...."
   "Нет, в самом деле,  это отвратительно! У вас что, гордости никакой
нет?  Должен вам сказать,  я испытываю отчетливое омерзение.  Я имею в
виду, что в вас есть что-то, ну, гнилое, что ли, и несет от вас как от
компостной кучи." Он подносит к лицу надушенный платок. "Я должен про-
сить вас покинуть этот кабинет немедленно."
   "Я все сделаю,  Начальник,  все что угодно." Его разоренное зеленое
лицо раскалывается в ужасной ухмылке.  "Я еще молод,  Начальник, и до-
вольно силен, если подкачаю крови."
   Р.И. отрыгивается в носовой платок и указывает на дверь  вялой  ру-
кой. Покупатель встает и мечтательно смотрит на Р.И. Его тело начинает
изгибаться как прутик лозоходца. Он стремительно бросается вперед....
   "Нет! Нет!" орет Р.И.
   "Шлюп... шлюп шлюп." Через час  Покупателя  в  отключке  находят  в
кресле Р.И. Сам Р.И. исчез бесследно.
   Судья: "Все  указывает  на  то,  что вы,  неким невыразимым образом
э-э... ассимилировали Районного Инспектора. К сожалению, доказательств
этому нет.  Я бы рекомендовал,  чтобы вас изолировали или, точнее, со-
держали в некоем заведении, но мне не известно ни одно подобное место,
соответствовавшее бы человеку вашего калибра. Весьма неохотно я вынуж-
ден распорядиться об освобождении вас из-под стражи."
   "Его в аквариум надо поставить," говорит арестовавший его офицер.
   Покупатель наводит ужас на всю отрасль.  Исчезают торчки и  агенты.
Подобно летучей мыши-вампиру, он испускает наркотические миазмы, затх-
лый зеленый туман, анестезирующий его жертвы и парализующий их до бес-
помощности в его обволакивающем присутствии. Собрав улов, он заползает
на несколько дней в нору, словно насытившийся боа-констриктор. В конце
концов,  он попадается за перевариванием Коммиссионера По Наркотикам и
уничтожается из огнемета - следственная комиссия постановляет, что та-
кие средства оправданы, поскольку Покупатель утратил свое человеческое
гражданство и,  следовательно,  является существом без видовой принад-
лежности и угрозой наркотической отрасли на всех уровнях.
   В Мехико весь трюк в том,  чтобы найти местного наркошу с официаль-
ной чекухой,  по которой им каждый месяц выделяется определенное коли-
чество.  Нашим Чуваком был Старый Айк, большую часть жизни проведший в
штатах.
   "Я ездил с Айрин Келли,  рисковая баба была.  В Бьютте,  штат  Мон-
танья,  ее  от кокса жутики взяли,  и она забегала по всей гостинице с
воплями, что китайские литера за ней с мясницкими тесаками гоняются. Я
знал одного тихаря в Чикаго,  тоже марафет во всю втыкал,  так он кайф
от кристалликов ловил, голубеньких таких. И вот, значит, у него чердак
однажды  слетает  и он начинает орать,  что на него Федералы охотятся,
несется по этому переулку и голову в мусорный бак засовывает.  А я го-
ворю:  "И что же это,  по-твоему,  ты делаешь?" а он отвечает:  "Пошел
вон, а не то пристрелю. Я спрятался лучше некуда.""
   Тут мы получаем немного кикера по чекухе. Шпигайся им в главный ка-
нал, сынок. По запаху можешь отпределить, как прошел - чистый и холод-
ный запах в носу и горле,  а за ним сквозь самый  мозг  хлынет  чистое
удовольствие,  поджигая все эти снежные связочки. Голова у тебя разле-
тается снежными взрывами.  Через десять минут хочется еще  один  сеанс
сделать...  через весь город и пешком пройдешь ради следующего сеанса.
Но если на кикс фарта нет, то ты поешь, поспишь и забудешь о нем.
   Тяга к нему - только в мозгу,  это нужда без чувства  и  без  тела,
нужда призрака,  по которому земля плачет, тухлая эктоплазма, выметае-
мая старым ширакетом с кашлем и харчками в утренней долбате.
   Однажды утром просыпаешься и хаваешь ускоритель,  и чувствуешь, как
под  кожей мураши побежали.  1890 черноусых фараонов блокируют двери и
заглядывают в окна оскалив синие отчеканенные бляхи вместо зубов. Нар-
куши маршируют по комнате, распевая Мусульманский Похоронный Марш, не-
сут труп Билли Гэйнза, стигматы его ран от струны мерцают мягким голу-
бым  пламенем.  Целеустремленные детективы-шизофреники обнюхивают твой
ночной горшок.
   Коксовые жутики....  Расслабьтесь, пускай себе мультик крутится, да
ширнитесь посильнее беляшкой казенного образца.
   День Покойников:  На меня напал жор и я слопал сахарную башку моего
маленького Вилли.  Тот заплакал,  и мне пришлось выйти на улицу за но-
вой. Прошел мимо коктейль-бара, где оттаскивали джай-лайного букашку.
   В Куэрнавако - или это было в Тэкско?  Джейн знакомится со шмарово-
зом,  дующим в тромбон, и испаряется в облаке чайного дыма. Шмаровоз -
один из тех артистов,  что втухают по вибрациям и диетам, которые слу-
жат ему средством унижения женского пола, он насильно заставляет своих
кисок глотать все это говно.  Он непрерывно развивал свои теории... он
устраивал бывало киске экзамен и грозился бросить ее,  если она не за-
помнит  всех  нюансов его последней атаки на логику и человеческий об-
раз.
   "Так, бэби.  У меня тут есть чего дать.  Но если ты не  примешь,  я
просто больше ничего не смогу сделать."
   Он был  ритуальным  чайным планкешей и очень пуритански относился к
мусору,  как к нему обычно относятся некоторые плановые. Он утверждал,
что  чай  позволяет  ему  соприкоснуться  с  голубыми  гравитационными
над-полями. У него были телеги на любой предмет: какое исподнее полез-
но для здоровья,  когда нужно пить воду и как подтирать задницу.  Лицо
его было красным и блестящим,  нос - большим  и  гладким,  с  широкими
ноздрями,  красненькие глазки,  зажигавшиеся,  когда он смотрел на ка-
кую-нибудь биксу,  и гасшие,  когда он смотрел на  что-нибудь  другое.
Плечи у него были очень широкими и наводили на мысль о каком-то уродс-
тве.  Он вел себя так, как будто других мужиков не существовало, пере-
давая распоряжения в ресторане или магазине обслуживавшим его мужчинам
через тетку-посредника. И ни один Чувак никогда не вторгался в его за-
пущенное тайное пристанище.
   И вот,  значит,  откладывает  он мусор и извлекает чай.  Я три раза
дергаю,  а Джейн посмотрела на него,  и вся ее плоть  закристаллизова-
лась.  Я  подскочил с воплем "Шугань берет!" и выбежал из дому.  Выпил
пива в ресторанчике - бар с мозаикой,  очки футбольных матчей и  афиши
коррид - и стал дожидаться автобуса в город.
   Год спустя в Танжере я услышал, что она умерла.
   БЕНВЭЙ
   Итак, мне  поручено нанять Доктора Бенвэя для оказания услуг Исламу
Инк.
   Д-ра Бенвэя пригласили советником в Республику  Свободию  -  место,
отведенное  под  свободную любовь и нескончаемое купание.  Граждане ее
общительны,  уживчивы,  честны, терпимы и превыше всего прочего чисты.
Но вызов Бенвэя свидетельствует, что не все благополучно за этим гиги-
еничным фасадом:  Бенвэй - манипулятор и координатор знаковых  систем,
специалист по всем фазам допроса, промывки мозгов и контроля. Я не ви-
дел Бенвэя со времени его внезапного отъезда из Аннексии, где заданием
его была Т.Д. - Тотальная Деморализация. Первым шагом Бенвэя стало уп-
разднение концентрационных лагерей, массовых арестов и, при определен-
ных ограничениях и особых условиях, использования пыток.
   "Я сожалею о жестокости," говорил он.  "Она не эффективна. С другой
стороны,  продолжительное плохое обращение, на грани физического наси-
лия,  способствует  возникновению,  при  умелом применении,  тревоги и
чувства особой вины.  Следует иметь в виду несколько правил или,  ско-
рее,  направляющих принципов.  Объект не должен осознавать, что плохое
обращение с ним - намеренный штурм его личной целостности  античелове-
ческим неприятелем. Его нужно заставить почувствовать, что он заслужи-
вает любого обращения,  которое получает,  поскольку с ним что-то (ни-
когда не уточняется, что именно) кошмарно не так. Нагая нужда маньяков
контроля должна быть пристойным образом прикрыта произвольной и  запу-
танной бюрократией,  с тем чтобы объект не смог вступить с неприятелем
в непосредственный контакт."
   От каждого гражданина Аннексии  требовалось  подавать  прошение  на
постоянное ношение с собой целого портфеля документов.  Граждане могли
в любое время задерживаться на улице; и Экзаменатор, могущий быть оде-
тым в партикулярное платье,  в различную форму, зачастую - в купальный
костюм или пижаму,  иногда совершенно обнаженный, если не считать бля-
хи,  приколотой к левому соску, по произведении проверки каждого доку-
мента проштамповывал их.  При последующей инспекции от гражданина тре-
бовалось  предъявить должным образом внесеные печати последней инспек-
ции.  Экзаменатор,  при остановке большой группы граждан,  проверял  и
проштамповывал  только карточки нескольких избранных лиц.  Остальные в
таком случае подвергались аресту,  поскольку их карточки не были долж-
ным образом проштампованы. Арест означал "временное задержание"; иными
словами,  заключенного отпускали только в том случае, если и когда его
Объяснение,  Данное Под Присягой, должным образом подписанное и скреп-
ленное печатью, заверялось Помощником Арбитра По Объяснениям. Посколь-
ку это официальное лицо едва ли вообще когда появлялось у себя в каби-
нете,  а Объяснение, Данное Под Присягой следовало представлять лично,
объяснители  неделями  и  месяцами ожидали в неотапливаемых помещениях
без стульев и услуг туалета.
   Документы, выписанные исчезающими чернилами,  превращались  встарые
квитанции  из ломбарда.  Постоянно требовались все новые и новые доку-
менты. Граждане носились из одного бюро в другое в лихорадочных попыт-
ках успеть к невозможным срокам.
   Из города были убраны все скамьи, отключены все фонтаны, уничтожены
все цветы и деревья.  Огромные электрические звонки на  крыше  каждого
жилого  дома  (все  проживали  в многоквартирных домах) звонили каждые
четверть часа. Часто их вибрации выбрасывали людей из постели. Прожек-
торы шарили по городу всю ночь (никому не позволялось пользоваться на-
весами, шторами, ставнями или жалюзи).
   Никто никогда не смотрел ни на кого другого вследствие закона о до-
кучании, с вербальным домогательством или без оного, кому угодно с ка-
кой угодно целью - сексуальной или иной. Все кафе и бары были закрыты.
Спиртное  могло  приобретаться  только при наличии особого разрешения,
причем приобретенное таким образом спиртное не могло быть продано, от-
дано или любым иным способом передано другому лицу, и присутствие ино-
го лица в комнате расценивалось как доказательство prima facie загово-
ра с целью передачи спиртного.
   Никому не  разрешалось  запирать  дверь,  и полиция обладала ключа-
ми-вездеходами ко всем комнатам города. В сопровождении менталиста они
врываются в чье-либо жилище и начинают "поиски".
   Менталист приводит их к тому, что человек желает сокрыть: тюбик ва-
зелина,  спринцовку,  носовой платок с засохшей спермой, оружие, нели-
цензионный алкоголь.  И подозреваемого всегда подвергали унизительней-
шему обыску нагишом,  при котором отпускались презрительные и уничижи-
тельные  замечания.  Многих скрытых гомосексуалистов приходилось выно-
сить в смирительных рубашках после того,  как в зад