го эмоцио-
нальная память может оказаться скудна и, как в случае с тяжелой формой
пристрастия, приближаться к аффективному нулю.
   Когда я говорю: "вирус мусора представляет сегодня проблему здраво-
охранения  номер один в мире",  я имею в виду не только действительные
болезнетворные воздействия опиатов на здоровье индивида  (которые  при
контролируемой дозировке могут быть минимальны),  а и истерию, которую
зачастую употребление наркотиков разжигает в  группах  населения,  уже
подготовленных  средствами  массовой информации и службами по борьбе с
наркотиками к истерической реакции.
   Проблема мусора в ее теперешнем виде началась с принятия  Соединен-
ными Штатами в 1914 году Акта Гаррисона О Наркотиках.  Антинаркотичес-
кая истерия распространилась сейчас по всему миру и представляет собой
смертельную угрозу для личных свобод и должной защиты закона где бы то
ни было.
   - Уильям С. Берроуз
   Октябрь 1991
   Чувствую стремнина крутеет, вон они там задрыгались, готовят серики
свои дьявольские для стукачиков своих,  замурлыкали над ложечкой и пи-
петкой что я скинул на станции Вашингтон-Сквер, перемахиваю через тур-
никет и два пролета вниз по железной лестнице,  еле успеваю на поезд А
на окраину... Молодой, смазливый, стриженный ежиком фрукт типа реклам-
ного  спеца с престижным универом за плечами,  придерживает мне дверь.
Очевидно,  я отвечаю его представлениям о народном  характере.  Знаете
таких  субъектов  что  вечно подтусовываются с барменами и таксистами,
рассуждая о хуках справа и Доджерах и запанибрата с продавцом из Неди-
ка.  Жопа с ручкой,  в общем. Как раз в этот момент тот душман в белом
пыльнике (только представьте себе -  следить  за  кем-нибудь  в  белом
пыльнике, за педака проканать пытаясь, я полагаю) вылетает на платфор-
му. Я уже представляю себе, каким тоном он говорит, держа мою аптеку в
левой  руке,  а правой мацая пушку:  "Мне кажется,  вы что-то уронили,
приятель".
   Но подземка уже поехала.
   "Пока, топтун!" ору я, радуя сердце фрукта дешевым понтом. Загляды-
ваю фрукту в глаза,  подсекаю белые зубы,  флоридский загар, вискозный
костюмчик с лоском за двести долларов,  застегнутую наглухо  рубашечку
от  Братьев  Брукс и Ньюс под мышкой для реквизита.  "А я читаю только
Малыша Абнера."
   Квадрат желает схилять за хипа.... Лепечет что-то про "план", поку-
ривает сам время от времени, в доме держит небольшую заначку - угощать
угорелых из Голливуда.
   "Спасибо, пацан," отвечаю я,  "я уже вижу,  что ты наш."  Его  лицо
расцветает как игральный автомат - глупо, розово.
   "Закозлил он меня,  точно," угрюмо продолжаю я. (Примечание: Закоз-
лить на жаргоне английских воров означает донести.) Я придвинулся поб-
лиже и уцепился своими липкими от пластилина пальцами за его вискозный
рукав. "А мы с тобой кровные братья по грязной игле. Могу тебе по сек-
рету сказать,  ему горячая шпиганка светит.  (Примечание: Это колпачок
ядовитого ширева,  который толкают наркоману, если его надо устранить.
Часто дается стукачам. Обычно горячее ширево - это стрихнин, поскольку
на вкус и на вид похож на шмаль.)
   "Видел когда-нибудь,  как горячее ширево торкает,  пацан?  Я видел,
как  его  Кандыба схавал в Фильке.  Мы ему в комнату поставили зеркало
одностороннее и посадили хозяина наблюдать с другой стороны.  Он  даже
иголку из вены вытащить не успел. Обычное дело, если шмаль нормальная.
Их так и находят потом - в машинке полно сгустков крови,  сама в поси-
невшей руке торчит.  И в глазах взгляд такой, когда его шарахает - ци-
мес просто, Пацан, доложу я тебе...
   "Помнишь, ездил я с Линчевателем, лучшим Ломщиком в нашем деле. Ну,
в Чи еще... Раскручиваем мы это педиков в Линкольн-Парке. И вот однаж-
ды вечером Линчеватель заявляется на работу  в  ковбойских  сапогах  и
черной жилетке с офигенной бляхой а через плечо еще и лассо болтается.
   "Я ему грю: "Чего это с тобой? Уже с дуба рухнул?"
   "А он на меня смотрит и отвечает:  "Грабли не топырь, незнакомец" и
выуживает старый ржавый шестизарядник и тут я задаю  деру  через  весь
Линкольн-Парк, а вокруг только пули рассекают. Он же успел троих пида-
ров вздернуть, пока его менты не повязали. Я в смысле, что Линчеватель
свою кликуху правильно заслужил...
   "Замечал когда-нибудь,  сколько  выражение  передается от голубых к
зэкам?  Типа "ломись", как бы давая понять, что вы с ним в одной теле-
ге?
   ""Впендюрь ей!"
   ""Ломи Дурцефала, он уже вон пассажира готовит!"
   "Что-то Бобер слишком быстро письку на него раскатал."
   "Как Сапожник (он это погоняло заработал разводя фетишистов в обув-
ных магазинах) говорит:  "Дай лоху конского возбудителя,  и он еще  за
добавкой  приползет".  А когда Сапожник видит лоха,  он неровно дышать
начинает.  Харя у него вспухает вся, и губы лиловеют, как у эскимоса в
жару. Затем он медленно так, не спеша, надвигается на этого лоха, про-
щупывает его, пальпирует пальчиками гнилой эктоплазмы.
   "У Бажбана  подкупающая  внешность  маленького  мальчика,   ребенок
сквозь него прямо просвечивает синей неонкой.  Зашел такой прямо с об-
ложки Сэтердей Ивнинг Пост вместе с кучкой других остолопов и заформа-
линился  в  мусоре.  Лохи у него никогда не гундят а Жоржики на цырлах
иглу за ним таскают. Как-то Синюшный Мальчонка начал съезжать, и нару-
жу такое выползло,  что даже санитара со скорой бы вырвало. Бажбан под
конец включается, начинает бегать по пустым кафетериям и станциям мет-
ро и вопить: "Вернись, пацан!! Вернись!!" и кидается вслед за ним пря-
мо в Ист-Ривер,  под воду сквозь презера и апельсиновые шкурки, сквозь
мозаику плавающих газет,  в саму молчаливую черную жижу, к гангстерам,
закатанным в бетон,  и к пистолетам,  расплющенным так, чтобы избежать
пронырливых пальчиков любопытствующих экспертов по баллистике."
   А фрукт мой думает себе: "Вот это тип!! То-то расскажу о нем парням
в Кларке." Он коллекционирует народные характеры, замереть готов, если
Джо Гулд ему чайку покажет. Поэтому вешаю я ему на уши, типа крутой, и
сбиваю стрелку,  продать немного "плана",  как он его называет,  думая
про себя:  "Загоню-ка я придурку кошачьей мяты." (Примечание:  Кошачья
мята пахнет как марихуана,  когда горит.  Часто втуляется неосторожным
или неопытным.)
   "Ну ладно,"  сказал я,  постукивая пальцем себе по запястью,  "долг
зовет.  Как сказал один судья другому: "Будь справедлив, а если не мо-
жешь, то суди от фонаря"."
   Залетаю я в кафетерий,  а там Билл Гэйнз съежился в паленом пальту-
гане в углу,  будто полупарализованный банкир в 1910 году,  и  Старина
Барт, потасканный и неприметный, ломает фунтовый кекс грязными пальца-
ми, лоснящимися от пластилина.
   У меня на окраине были клиенты, о которых заботился Билл, да и Барт
знал  нескольких реликтов еще со времен гаяновых раскурок,  призрачных
дворников,  серых как пепел, привратников-привидений, выметающих пыль-
ные вестибюли медленной старческой рукой, кашляя и сплевывая поминутно
в предрассветном отходняке,  вышедших на пенсию барыг-астматиков в те-
атральных отелях,  Пантопонную Розу, пожилую мадам из Пеории, стоичес-
ких официантов-китайцев,  по которым никогда не видно, есть у них дол-
бата или нет.  Барт выискивал их,  прогуливаясь своей старой торчковой
походкой,  терпеливо,  осторожно и медленно, ронял им в обескровленные
ладони несколько часов тепла.
   Однажды прикола  ради  я сходил с ним на один такой обход.  Знаете,
как старики уже теряют всякий стыд по части еды,  и когда смотришь  на
них, тошнит? Со старыми торчками точно так же насчет мусора. Они лепе-
чут и повизгивают при виде его. Слюна висит у них с подбородков, в жи-
воте урчит и все нутро у них скрежещет в перистальтике,  пока они лиз-
нуть собираются,  растворяя пристойную кожу своего тела,  так и ждешь,
что  в любой момент сейчас огромный пузырь протоплазмы вырвется из них
на поверхность и всосет в себя мусор. Отвратительное зрелище в натуре.
   "Что ж, мои мальчишечки тоже такими когда-нибудь станут," подумал я
философски. "Странная штука жизнь, а?"
   И вот,  значит,  обратно в центр,  к станции Шеридан-Сквер,  на тот
случай если душман еще рыщет по подсобкам.
   Я говорил, что это ненадолго. Я знал, что они там свои макли плетут
и злую ментовскую порчу наводят, подкидывая мне моргалки в Ливенворте.
"Бесполезно его на иглу подсаживать, Майк."
   Я слышал, что они замели Чапина на колесах. Этот старый евнух обес-
хуевший  просто  сидел в подвале участка,  пичкая его сериками денно и
нощно,  год за годом.  А когда Чапин кинулся в петлю  в  Коннектикуте,
этого старого акуса находят со свернутой шеей.
   "С лестницы упал," говорят. Знаете эту вечную ментовскую баланду.
   Мусор весь  окружен  чарами и табу,  заговорами и амулетами.  Я мог
отыскать своего связного в Мехико как по радару. "Не на этой улице, на
следующей,  направо...  теперь налево.  Теперь опять направо," а вот и
он, беззубое старушечье лицо и вымаранные глаза.
   Я знаю,  что этот старый сбытчик ходит везде и мычит себе  под  нос
песенку,  и  все,  мимо кого он проходит,  подхватывают.  Он так сер и
призрачен,  что они его не замечают и думают, что песенка у них сама в
мозгах мычится.  Так клиенты и подсаживаются на Улыбки, или на Я Наст-
роен Любить,  или на Говорят,  Мы Слишком Молоды,  Чтобы Ходить Вместе
Долго,  или на то,  что у него сегодня в программе.  Иногда можно уви-
деть,  к примеру, полсотни крысячьего вида пыжиков, до визга оприходо-
ванных, бегущих гурьбой за парнишкой с губной гармошкой, и сидит Чувак
на плетеном стульчике,  хлеб лебедям кидает, жирный травестит прогули-
вает свою афганскую борзую по Восточным Пятидесятым, старый алкаш ссыт
на Эль столбо, радикал из студентов-еврейчиков раздает листовки на Ва-
шингтон-Сквер,  садовник стрижет кусты, дезинсектор, рекламный фрукт в
Недике, что запанибрата с продавцом. Всемирная сеть торчков, настроен-
ная  на  пуповину  протухшей молофьи,  перетягивающаяся в меблирашках,
дрожащая в предутренних ломках.  (Старые Медвежатники сосут черный дым
в  подсобке  Китайской прачечной,  а Меланхоличная Малышка подыхает от
передоза временем или отвыкши дышать в долбате.) В Йемене, Париже, Но-
вом Орлеане, Мехико и Стамбуле - дрожа под отбойными молотками и паро-
выми экскаваторами,  по-торчковому визгливо драконя друг друга на  чем
свет  стоит,  никто из нас ничего подобного прежде не слыхал,  а Чувак
высунулся из проезжающего парового катка, и я грюкнулся в ведерко гуд-
рона. (Примечание: Стамбул сейчас сносят и отстраивают заново, особен-
но ветхие торчковые кварталы. В Стамбуле больше героиновых героев, чем
в  Нью-Йорке.)  Живые и мертвые,  в тоске или откидоне,  подсевшие или
спрыгнувшие, или подсевшие снова, заходят они на лучик мусора, а Связ-
ник жует Чоп-Суи на Долорес-Стрит,  пеленг Мехико, макая пальцами фун-
товый кекс в кафетерии самообслуживания,  загнанный сюда с толкучки  с
цепи сорвавшейся сворой Людей. (Примечание: Люди на новорлеанском жар-
гоне значит душманы.)
   Старый Китаец зачерпывает речной воды в ржавую консервную  банку  и
промывает сифилис тяги,  плотный и черный как шлак. (Примечание: Сифи-
лис тяги - это пепел скуренного опия.)
   Ладно, у душманов остались моя ложка с пипеткой,  и я знаю, что они
выходят  на  мою частоту по наводке этого слепого стукача,  известного
под именем Вилли-Диск. У Вилли круглый рот, похожий на диск, обрамлен-
ный чувствительной,  постоянно встающей черной волосней. Он ослеп, ши-
ряясь в глазное яблоко,  нос и нчбо у него изъедены от вдыхания гарри-
ка,  а тело - сплошная зарубцевавшаяся масса, тердая и сухая как дере-
во. Говно жрать он может теперь только этим своим ртом, иногда тот по-
качивается  на конце длинной трубки эктоплазмы,  нащупывающей эту нес-
лышную частоту мусора. Он идет за мной по следу через весь город в но-
мера,  из которых я уже выехал,  и душманы наезжают на каких-то новоб-
рачных из Сиу-Фоллз.
   "Ладно, Ли!! Выходи из-за занавески! Мы знаем, что ты там" - и тот-
час выдергивают у парня член.
   И вот Вилли припекает,  и ты всегда слышишь в темноте его (он функ-
ционирует только в темноте) скулеж и чувствуешь ужасающую  настырность
этого слепого, ищущего рта. Когда они уже подтягиваются кого-то брать,
Вилли совершенно выходит из-под контроля и ртом проедает дырку прямо в
двери.  Если менты не успеют утихомирить его разрядником для скота, он
готов высосать все соки из каждого наркоши, которого вложил.
   И я сам знал,  и все остальные знали, что они спустили на меня Дис-
ка. И если мои пацаны-клиенты когда-нибудь расколются в суде: "Он зас-
тавлял меня совершать всякие ужасные половые акты в обмен на мусор," -
я могу навсегда расцеловаться с топталовкой.
   Поэтому мы затариваемся гарриком,  покупаем подержанный студебеккер
и отчаливаем на Запад.
   Линчеватель закосил под шизу, одержимого бесами:
   "Я стоял вне себя,  пытаясь остановить призрачными пальцами эти по-
вешения.... Я дух, желающий того же, чего хотят все духи - тела - пос-
ле того как Долгое Время перемещался по ничем  не  пахнущим  переулкам
пространства  где  никакой жизни нет только бесцветная никакого запаха
смерти.... Никто не в состоянии дышать и чуять ее запах сквозь розовые
спирали  хрящей  окаймленных  кристальными  соплями,  говном времени и
плотскими фильтрами черной крови как кружевом."
   Он стоял там в продолговатой тени зала суда, все лицо изодрано буд-
то изломанная пленка похотями и голодами личиночных органов копошащих-
ся в предполагаемой эктоплазменной плоти мусорного оттяга (десять дней
на инее во время Первого Слушания) плоти блекнущей при первом молчали-
вом касании мусора.
   Я видел как это произошло.  Десять фунтов скинуто за  десять  минут
стоя со шприцем в одной руке поддерживая штаны другой,  его отрекшаяся
плоть пылает холодным желтым нимбом,  именно там в нью-йоркском гости-
ничном  номере...  ночная  тумбочка  замусорена  конфетными коробками,
окурками сигарет,  каскадом сыплющихся из трех пепельниц, мозаика бес-
сонных  ночей и внезапных приступов голода у торчка в тасках лелеющего
свою младенческую плоть....
   Линчевателя судит Федеральный Суд по обвинению в самосуде  Линча  и
он  оказывается в Федеральном Дурдоме специально приспособленном к со-
держанию духов:  точное,  прозаичное воздействие объектов...  умываль-
ник...  дверь...  параша... решетки... вот они... вот оно... все связи
обрезаны...  снаружи ничего... Мертвый Тупик... И Мертвый Тупик в каж-
дом лице...
   Физические перемены  сначала были медленны,  затем поскакали вперед
черными толчками,  проваливаясь сквозь его вялую ткань, смывая челове-
ческие  черты...  В его месте вечной тьмы рот и глаза - это один орган
бросающийся щелкая прозрачными зубами... но ни один орган не постоянен
в том что касается либо его функции либо его положения...  половые ор-
ганы дают побеги где угодно... задние проходы открываются, испражняют-
ся  и закрываются снова...  весь организм целиком изменяет цвет и кон-
систенцию за какие-то доли секунды....
   Бажбан - угроза обществу из-за своих приступов, как он их называет.
К  нему подступал Лох Внутри а это шарманка которую никто не может ос-
тановить; под Филькой он выскакивает из машины отмазать нас у блондин-
ки  и  легавым  одного  взгляда на его рожу хватило чтобы замести всех
нас.
   Семьдесят два часа и пятеро клементов в кумаре с нами в стойле. Те-
перь  не желая разлатывать свою заначку перед этими голодными чушпана-
ми,  приходится поманеврировать и дать сламу на фараона прежде чем от-
тырить себе отдельную морилу.
   Запасливые торчки, иначе белочки, хранят курки против любого шмона.
Ширяясь всякий раз, несколько капель я намеренно роняю в жилетный кар-
машек,  подкладка  вся  уже заскорузла от ширева.  Пластиковая пипетка
хранилась у меня в башмаке, английская булавка вколота в ремень. Знае-
те,  как описывают эти прибамбасы с пипеткой и булавкой: "Она схватила
безопасную булавку,  всю ржавую от запекшейся крови,  выдолбила здоро-
венную дырку у себя в ноге,  как бы раззявившуюся непристойным,  гноя-
щимся хавлом ожидающим невыразимого совокупления с пипеткой, уже засу-
нутой ею прочь с глаз в зияющую рану. Но ее отвратительная гальванизи-
рованная нужда (голод насекомых в пересохших местах) обломила  пипетку
во глубине плоти ее изуродованного бедра (похожего скорее на плакат об
опасности эрозии почв).  Но какая ей разница?  Она даже не побеспокои-
лась вынуть осколки, глядя глядя на свою окровавленную ляжку холодными
пустыми глазами торговки мясом.  Какое ей дело до  атомной  бомбы,  до
вольтанутых клопов,  до злокачественной квартплаты,  Дружелюбная Касса
уже готова изъять ее просроченную плоть....  Сладких снов тебе, Панто-
понная Роза."
   В реальной  же  сцене  вы щипком захватываете немного мякоти ноги и
быстро пронзаете ее булавкой. Затем прилаживаете пипетку над отверсти-
ем, а не в нем, и медленно и осторожно подаете раствор, чтобы не брыз-
нуло за края....  Когда я схватил Бажбана за бедро плоть подалась  под
пальцами как воск да так и осталась,  и медленная капелька гноя просо-
чилась из дырочки.  А я никогда не дотрагивался до живого тела, такого
холодного, как у Бажбана тогда в Фильке...
   Я решил обломить его если даже это значило спертую пьянку. (Это та-
кой английский деревенский обычай, когда нужно устранить престарелых и
прикованных к постели иждивенцев. Семья, подверженная такого рода нес-
частью,  устраивает "спертую пьянку", когда гости заваливают матрасами
старую обузу,  сами забираются сверху и надираются вусмерть.) Бажбан -
мертвый груз нашего дела и должен быть выведен в  трущобы  мира.  (Это
африканский ритуал. В обязанности того, кого официально называют "Про-
водником", входит выводить всяких старперов в джунгли и там бросать.)
   Приступы Бажбана становятся привычным состоянием.  Фараоны, швейца-
ры,  собаки  и секретарши рычат при его приближении.  Светлокудрый Бог
пал до неприкасаемой мерзопакостности. Жохи не меняются, они ломаются,
раскалываются вдребезги - взрывы материи в холодном межзвездном прост-
ранстве,  дрейфуют в разные стороны в космической пыли,  оставляют  за
собою  пустое тело.  Фармазоны всего мира,  одного Лоха вам никогда не
выставить: Лоха Внутри....
   Я оставил Бажбана на углу,  краснокирпичные развалюхи до небес, под
нескончаемым  дождем копоти.  "Схожу наеду на одного знакомого лепилу.
Сразу вернусь с хорошей чистой аптечной Мурой.... Нет, ты здесь постой
-  не хочу,  чтоб он еще и на тебя кулак подносил." Сколь долго бы это
ни было,  Бажбан,  дожидайся меня вот на этом самом углу. Прощай, Баж-
бан,  прощай,  парниша....  Куда они деваются, когда выходят из себя и
оставляют тело позади?
   Чикаго: невидимая иерархия выпотрошенных итальяшек,  вонь атрофиро-
вавшихся гангстеров,  привидение, по которому земелька плачет, сбивает
вас на углу Северной и Хэлстеда,  Цицерон,  Линкольн-Парк,  попрошайка
снов,  прошлое вторгается в настоящее, прогорклое очарование одноруких
бандитов и придорожных буфетов.
   Во Внутрь: обширнейший подотдел внутренних дел, антенны телевидения
уперты в бессмысленное небо. В жизнеупорных домах цацкаются с молодня-
ком,  впитывают в себя немного того, что он отвергает. Только молодняк
приносит что-то,  а молодым он остается недолго.  (Сквозь решетки Вос-
точного Сент-Луиса пролегает мертвая граница, дни речных лодок.) Илли-
нойс и Миссури,  миазм кучеройных народов,  низкопоклонствующих в обо-
жествлении Источника Пищи, жестокие и уродливые празднества, тупиковый
ужас  Многоногого Бога простирается от Кучевилля до лунных пустынь пе-
руанского побережья.
   Америка - не юная страна:  она была стара, грязна и зла еще до пер-
вопоселенцев, до индейцев. Зло затаилось там в ожидании.
   И вечно  легавые:  уравновешенные  и ловкие наймиты полиции штата с
высшим  образованием,  отрепетированная  примирительная  скороговорка,
электронные  глаза просвечивают насквозь вашу машину и вещи,  одежду и
лицо; оскаленные крючки больших горо