арю. Газовый. У меня все равно два.
     -- Договорились,  жду  намека,  --  сказал  я  и  пошел  в
кабинет,  думая  по  дороге:  "Что же я такой бабник? Что же ни
одной юбки не пропущу? И  совесть  ведь  не  успокоишь  мыслью,
будто  для  дела  все эти знакомства. Знаю, что не для дела, не
только..."
     --  Ну  и  работка  у  нас,   врагу   не   пожелаешь,   --
приветствовали меня рукопожатием Кашлин. -- До чего же дотошный
клиент  с  деньгами  пошел,  за  каждый  рубль чуть ли не душой
переживает. И это хочу, и то, но подешевле. А можете вы сделать
не прямо, а сикось-накось, лишь бы  задаром?  А  сколько  будет
стоить  задаром?  И  что из этого получится? И в каком грунте я
буду лежать? А почему не в утепленном? А есть дешевле? А почему
гроб  пуленепробиваемый?  Вы  в   меня   стрелять   собираетесь
посмертно?..    Поклянитесь,    что   не   обманете   одинокого
пенсионера...  Но  на  чем  мне   клясться?   На   Библии   мог
Шекельграббер,  а  мне  совесть  не  позволяет.  Я  мог бы, как
честный  человек,  сказать  правду,  положив  руку  на  сборник
русских народных сказок и былин, хоть на суде, но клиент родным
сказкам  не  верит,  только  импортным...  И  требует, требует,
требует... Один недавно добивался, чтоб его похоронили согласно
всем  египетским  ритуалам,  а   над   погребением   установили
двухметровую пирамиду.
     -- Ну и что? -- спросил я.
     --  А  он еще дышит. Но помрет -- сделаем, кирпичи в форме
параллелепипеда уже заказаны. Если, конечно, фирма раньше  него
не загнется.
     После  таких  слов  Поглощаев  посмотрел  на  Кашлина, как
участковый на рецидивиста, за которым  бежал  три  квартала,  и
спросил меня:
     -- Вы уже начали проверку милиционеров?
     -- Это только в американских фильмах за полтора часа ловят
злодея  и  попутно  кончают  с  бандитизмом  во всем городе, --
ответил я. -- А вы выполнили мою просьбу?
     Поглощаев подал мне стопку листов. Я тут же просмотрел все
досье, чтобы сразу покончить с неясностями и не копить  вопросы
впрок.  Оказалось,  что  из штатных работников я уже почти всех
знал:  кроме  Кувыркалкиной,  Кашлина  и  Поглощаева  в   фирме
постоянно  и  посменно работали лишь три медсестры: Сердечкина,
Почесухина и Селезенкина. В основном они наблюдали за  порядком
в   морге,   прибирали  таковой  и  покойников  перед  выносом,
ассистировали врачу и несли ночную вахту  в  конторе.  Зато  за
штатом  народу числилось, хоть отбавляй: водитель Опрелин, врач
Горчицын, шесть разнорабочих (видимо, могильщики), художник  по
декоративной  росписи  саркофагов,  изготовители  саркофагов  и
венков, народные умельцы из числа граверов по граниту,  мрамору
и  стали,  мастера  затейливых  чугунных  решеток, цветочницы с
садоводами и всякие другие. Я даже не подозревал, что  человека
в  последний  путь  собирают люди стольких профессий. В "Долине
царей"  был  даже  отряд  плакальщиц,  на  всякий  случай,  как
объяснил Кашлин.
     --  Плакальщиц можно сразу отбросить, -- сказал Поглощаев,
-- мы пользовались их услугами только раз по  желанию  клиента,
который  сделал  заказ  еще при жизни, так как после горевать о
нем было некому. Кроме водителя и врача, почти  все  нештатники
приезжают  только  за  зарплатой, а задания им сообщает Опрелин
или Кувыркалкина по телефону, или я в редких сложных случаях.
     -- Вы сказали "почти", -- намекнул я.
     -- Ну, грузчики бывают раз в неделю: саркофаги-то  наши  и
вшестером ели упрешь.
     -- А они знали о пропаже документов Шекельграббера?
     --  Наверное,  знали.  А  может,  и нет. В принципе, они и
украсть могли. Лично я им ничего о документах не говорил. Да  и
зачем? Но земля слухами полнится.
     --  Шекельграббер  мог  сам сказать, -- влез Кашлин. -- Он
любил с ними после похорон выпить  водки,  уважал  пролетарский
характер покойник, тут уж ничего не попишешь.
     -- Где можно найти этих ребят?
     --  Я  указал место их постоянной деятельности в справках,
-- удивился моей невнимательности Поглощаев. -- Они работают на
том кладбище, где фирма  откупила  участок  и  погребает  своих
клиентов.
     Я  еще раз пробежал взглядом бумажки. Информация, поданная
в  досье,  была  скупа,  как   Плюшкин.   Вместо   того   чтобы
охарактеризовать  людей  по  их  способностям  и  возможностям,
Поглощаев  написал  мне  паспортные  данные,  домашний   адрес,
специальность по диплому, месячную загруженность в пересчете на
человеко-часы,  женат-замужем-холост, дети есть-нет, что делает
в  фирме  и  сколько  получает.  Из  всей  этой  белиберды  мне
пригодился бы разве что домашний адрес, но просить субъективную
характеристику подчиненных у Поглощаева я не решился, все равно
вышло   бы   как   у  Штирлица:  "морально  устойчив,  отличный
семьянин"...
     -- Значит, сдвигов пока нет? -- спросил Поглощаев.
     -- Сдвиги есть, но в каком направлении двигаться, --  пока
неясно, -- ответил я.
     -- А какие, например?
     Я  хотел  сказать  ему гадость, но вспомнил, что он платит
мне деньги.
     -- Например? Например, есть подозрение, что Шекельграббера
убили не в Армянском переулке.
     -- А где?
     -- Где-то в другом месте, -- ответил я.
     Он призадумался, не знаю уж над чем, но  так  крепко,  что
пришлось оборвать его думы:
     -- В прошлый раз я забыл спросить: с кем вы ходили в баню?
     --  С  Горчицыным,  с  нашим  врачом.  Радикулит,  знаете,
донимал, а Горчицын окончил курсы массажа.
     "Господи! -- подумал  я.  --  Вот  оно,  мурло  советского
миллионера! На массаже экономит, своего врача в баню тащит!"
     Я   вышел   в  приемную,  захлопнул  дверь,  присел  возле
Кувыркалкиной и сказал самым любезным тоном:
     --  Оля,  не  могли  бы  вы  включить  селектор,  спросить
какую-нибудь ерунду и случайно забыть выключить.
     -- А зачем? -- спросила она.
     -- Очень интересно, как они сейчас мои кости перемывают.
     --   Можно  пообедать?  --  спросила  Кувыркалкина,  нажав
клавишу.
     -- Валяй, -- ответил Кашлин потусторонним голосом.
     Дальше ничего интересного я не услышал.
     "Представляешь, -- сказал Поглощаев, -- мой  оболтус  взял
вчера  свой  ваучер  и  пошел  в  РЭУ приватизировать качели во
дворе".
     -- Можно выключать, -- сказал я Кувыркалкиной.  --  Привет
Опрелину. Кстати, по каким адресам он возит какие-то конверты?
     -- Это реклама в газеты.
     -- А куда собрался Поглощаев в четыре часа?
     -- Вы очень много хотите от меня задаром.
     -- Я же пригласил в ресторан!
     -- Вы не боитесь моего мужа?
     --  Нет, он не страшный. К тому же у меня будет подаренный
вами пистолет, а в домжур Опрелина не пустят. Я  предупрежу  на
вахте. Ну, так куда собрался Поглощаев?
     --  Поедет  к Эпюру менять рубли на доллары, чтобы в чулок
засунуть.
     -- А почему он не сходит в ближайший обменный пункт?
     -- Значит, ему так выгодно и безопаснее...
     Следующие три часа  я  провел  почти  идиотским  способом:
сидел  в  кустах и фотографировал всех, кто входил и выходил из
"Долины царей".
     Потом я поехал к дому Размахаевой,  чтобы,  если  удастся,
щелкнуть  и  ее,  хотя толком не знал, зачем мне ее фото? Разве
что на память. Прождав час  безрезультатно,  я  увидел,  как  в
подъезд уперлось такси и из него вышел Поглощаев.
     Хорош  Эпюр!  --  подумал  я.  --  Выходит,  Размахаева --
содержанка всех господ, -- и зашел следом.
     Пришлось и этому вахтеру дать пару сотен.
     -- Мужик, который передо мной прошел, часто здесь бывает?
     -- Бывает,  --  ответил  вахтер,  --  но  больше  часа  не
задерживается.
     Деловому  человеку  больше  и  не  надо,  -- подумал я. --
Сделал и сваливай к жене.
     -- А закавказец, которому ты  грозил  кулаком  по  просьбе
гражданки из восьмой квартиры, больше не появлялся?
     -- Никому я не грозил, и гражданка не просила...
     Меня  так  и  подмывало  заглянуть  в  окно, но я побоялся
рассекретить себя и ушел, несолоно хлебавши...
     Дома  меня  вовсю  добивался  телефон.  Звонил   Леша   из
Сандунов.
     -- Как фамилия твоего балбеса?
     -- Поглощаев.
     --  Ну  радуйся.  Нашел  я  его  бумажник:  между стеной и
спинкой лавки. Вообще-то там щели нет, но когда спинку потянешь
на себя, появляется. Если б ты не сказал, лежал бы  он  там  до
капитального ремонта.
     -- Ты завтра в бане?
     -- Нет.
     -- Давай встретимся на улице...

     Утром  я  сдуру  решил,  что  фотографии  для  меня  имеют
первостепенное  значение,  и  поехал  на  кладбище.   Народ   в
телогрейках  толпился  возле  конторы.  Пришлось  щелкать  всех
подряд, так как соратников "Долины царей" я не  знал,  а  после
знакомства   бродить   среди  могил  и  ловить  в  ракурс  лица
подозреваемых выглядело бы  логично  и  естественно  только  на
территории сумасшедшего дома.
     Наконец  я  остановил мужчину с лопатой наперевес. По моим
наблюдениям, он был вроде бригадира могилокопателей, во  всяком
случае,  оставлял  такое  впечатление,  тыкая  пальцем  во  все
стороны и  раздавая  поручения.  Я  угадал:  мужик  по  фамилии
Навыдов действительно подрабатывал в "Долине царей".
     --  Хотите посмотреть, где буржуев хоронят? -- спросил он,
оценивая взглядом мое имущественное положение.  --  Участок,  я
вам доложу, -- пальчики оближешь. Видели кладбища в заграничных
фильмах?.. Сейчас такое же увидите. Одного песка туда пятьдесят
самосвалов сгрузили.
     -- Зачем так много?
     -- Чтобы черви на бренные останки не покусились.
     -- Разве в песке хоронят?
     --  Мы  сначала  яму  бетонируем,  только в углу дырку для
стока оставляем, а потом уже песок, через год, когда  усядется,
добавляем.  Ну,  песок  постепенно  слеживается,  твердеет, как
цемент.
     Навыдов подвел меня к полигону  "Долины  царей".  На  фоне
покосившихся   крестов  и  столбов  с  облупившимися  звездами,
которые ютились так, словно в большой комнате снимали  углы  за
занавесками  в  редкую  полоску,  "Долина" и впрямь производила
впечатление ухоженностью и изначально заложенным распорядком.
     -- Ну как? -- спросил Навыдов, подозревая во  мне  клиента
или его доверенное лицо.
     --  А  где  похоронят  Шекельграббера?  -- спросил я. -- В
какой из этих ям?
     Мужик на секунду замешкался.
     -- Вы из милиции?
     -- Нет, из смежной организации.
     -- Понятно без названия, -- буркнул Навыдов. -- И  что  от
меня надо?... Шекельграббера видел недели за две до смерти. Был
обычный,  о  смерти не заикался. В личную жизнь не посвящал. Он
вообще к нам относился, как Горький, -- только в народ заходил:
водки выпить,  "козла"  забить  на  перевернутом  ящике,  матом
поругаться вволю.
     -- Опрелина вы хорошо знаете?
     --  Слабак.  Такое  впечатление, что его ежедневно бьют по
морде, а он и хочет дать сдачи, и боится, и уже привык.
     -- Какие у вас отношения с Поглощаевым?
     -- Говнюк он с маленькой буквы, так ему и передай.  Строит
из  себя  крутого  дядю!  Тут записался в закрытый клуб, даже с
нами здороваться перестал. Хотя как был быдлом, так и  остался.
Никакие  клубы  его  не  переделают. Он, когда зарплату выдает,
пять раз вздохнет -- до того денег жалко.
     -- А врач?
     -- Горчицын? -- переспросил Навыдов. -- Меня от педерастов
тошнит. Я держусь подальше, даже руки не подаю -- противно.
     -- Откуда вы знаете?
     -- Он же серьгу в ухе носит!
     -- А только голубые носят серьгу?
     -- Конечно, зачем здоровому мужику  ухо  дырявить!  А  они
специально, чтоб друг друга узнавать в толпе.
     -- Не думали, почему убили Шекельграббера?
     --  Может,  из-за бабы, может, из-за денег. Сейчас с чужой
жизнью не церемонятся, по своей работе вижу. А вообще, мужик он
был хороший, безобидный. Такие в первую  очередь  гибнут,  если
высовываются.
     -- Значит, все долгожители -- сволочи?
     -- Или эгоисты.
     -- Вы тут каждый день работаете?
     --  Выходных  у  смерти нет. Если только очень надо, тогда
есть подменщик в запасе.
     -- В ближайшее время от "Долины царей" никакая халтура  не
предвидится?
     -- Через неделю как раз Шекельграббер доспеет...
     Уже   на  автобусной  остановке  я  сунул  нос  в  бумажки
Поглощаева и понял, почему физиономия Навыдова  показалась  мне
знакомой:  мы  с  ним  кончили  одно  высшее учебное заведение,
только в разные годы. Проку в этом я особого не видел,  Навыдов
о  дипломе  давно  забыл,  ценил  лишь  собственную  персону, а
остальные платили ему зарплату.
     С кладбища я поехал  к  Размахаевой.  В  телефонной  будке
набрал  номер,  убедился,  что  зиц-вдова  дома,  и, не выходя,
устроил наблюдательный пункт за подъездом. Через час она вышла.
Я проводил ее до парикмахерской, подождал еще с час.  Потом  мы
пошли, соблюдая приличную дистанцию, в бассейн.
     Все  по  тем  же  бумажкам  Поглощаева  я выяснил, что при
бассейне есть сауна, в которой Горчицын  работает  массажистом,
видимо,  отдыхая после разделки трупов. И не ошибся. Размахаева
вышла из бассейна, держа под руку человека, у  которого  в  ухе
болталась  серьга. Я сфотографировал эту милую парочку: сначала
-- когда они шли по улице, а потом -- когда садились  в  машину
Горчицына. Дальше преследовать их я не мог, да и пора было идти
на  встречу  с  банщиком  Лешей. Через полчаса я еще раз набрал
номер Размахаевой и убедился, что она повезла  Горчицына  не  к
себе.
     Леша  заставил  себя ждать, но я уже привык за сегодняшний
день к ожиданиям.
     В документах Поглощаева я ничего интересного не обнаружил,
кроме квитка на подписку собрания сочинений,  о  котором  давно
мечтал. Но Поглощаев уже выкупил первые тома.
     --  Ты  бы  хоть  поощрил  меня материально за находку, --
сказал Леша.
     Я вынул все деньги из портмоне  --  две  тысячи  рублей  и
десять долларов -- и отдал Леше.
     --  Теперь  постарайся  вспомнить,  кто  еще  сидел  в той
кабинке и в соседних.
     --  У  меня  шесть   сеансов   ежедневно.   И   по   ночам
малыши-плохиши с девочками вениками дерутся.
     --  Я  тебе помогу. Худощавый белобрысый мужик с серьгой в
ухе.
     -- Был, кажется.
     -- Еще?
     -- Нет, так не вспомню.
     -- Может, на этот сеанс и в эту кабинку  ходит  постоянный
клиент?
     -- У постоянных свои места...
     На том и расстались...
     Я  еще  раз  позвонил Размахаевой -- никого. Или трубку не
берет. Тогда я позвонил Поглощаеву.
     -- Вы уже подали заявление об утере документов?
     -- Я на нашу милицию не надеюсь, иначе бы вашими  услугами
не  пользовался,  -- ответил он. -- Да и восстановить их не так
сложно. Самое ценное там -- пропуск в Кремлевскую поликлинику.
     -- Никуда не уходите, сейчас буду, --  сказал  я,  повесил
трубку и остановил такси. Мне почему-то казалось, что Поглощаев
отвалит  за  находку  соответствующее  вознаграждение, и я имею
право потратиться на пижонский транспорт...
     Кувыркалкина  поднялась  мне  навстречу  и  заговорщически
подмигнула.
     --  Оля,  --  сказал  я с укоризной. -- В такой мини-юбке,
по-моему, даже на пляже появляться неудобно.
     -- Даже на нудистском? -- спросила она.
     -- На нудистском тем более неудобно.
     -- Но я же еще в колготках!
     -- Извините, не заметил...
     Кашлин делал вид,  что  ковыряет  в  носу  и  выбирает  на
потолке  точку  для  меткого плевка, Поглощаев кого-то ругал по
телефону и знаками предложил мне подождать. Я не хотел ждать  и
бросил портмоне на стол. Он сразу положил трубку и спросил:
     -- Откуда?
     -- Лучше вспомните, кто еще сидел рядом с вами в бане.
     -- Ну, один такой... Впрочем, не помню. Постойте-постойте,
а где деньги?
     -- Денег не было, -- соврал я.
     -- Куда же они делись?
     Я пожал плечами.
     -- Вы нашли портмоне в бане?
     -- Нет, -- соврал я.
     -- Слава Богу! Я уж на Горчицына подумал. А где?
     -- Не скажу.
     -- Я плачу вам деньги.
     -- Эта находка контрактом не оговорена. Я принес документы
из человеколюбия:  чтобы  вы  по  ночам  спали  спокойно,  -- и
надеюсь, что вы оцените его по достоинству.
     -- Ну а что с делом Шекельграббера? -- спросил Кашлин.
     -- Копаю потихоньку. Милиционеров уже проверил, --  соврал
я. -- теперь проверяю бывших гаишников.
     Денег  за находку Поглощаев не дал, наверное, подумал, что
оформить новые вышло бы дешевле. Настроения его поступок мне не
прибавил. Зато Кувыркалкина сказала в дверях:
     -- Уже домой? Какое совпадение: я тоже.
     -- Переходим на "ты" и уходим вместе, -- предложил я.
     У ворот больницы нас  чуть  не  сбила  машина.  Из  кабины
выскочил Опрелин.
     -- Куда вы ведете мою жену? -- спросил он, не извинившись.
     -- На следственный эксперимент, -- ответил я.
     -- Давайте подвезу, -- предложил он.
     --  Тебе  Поглощаев  сейчас  голову  оторвет!  --  сказала
Кувыркалкина. -- Он во сколько велел быть?
     -- Ну ладно! -- рявкнул Опрелин и укатил.
     Пришлось мне снова брать такси, а в  ресторане  --  еду  и
выпивку   с   собой.  Сплошные  траты  с  этой  перестройкой  и
инфляцией. Еще три года назад ни одна женщина мне дороже  рубля
не  обходилась.  Да  и  рубль  чаще всего был ее собственный. А
теперь от нулей в голове Олимпиада мерещится...
     Кувыркалкина покинула постель в  десятом  часу.  (Если  уж
очень  хочется,  можно  посчитать,  что  за найденные документы
Поглощаев расплатился  секретаршей.)  Под  воздействием  винных
паров  и  похоти я кое-что выведал. Например, что до меня ей не
раз  приходилось  раздвигать  ноги  перед  Кашлиным.   Впрочем,
законченной  шлюхой она не была, скорее, мстила мужу, чем могла
и  умела.  Еще  сказала,  что  Кашлин  и  Шекельграббер  думали
распустить  фирму,  а  на  ее месте создать ту же самую, но без
Поглощаева в соучредителях. Я бы не удивился, если б узнал, что
Поглощаев с каким-нибудь Навыдовым думают о  том  же  самом,  и
попросил  у  нее список клиентов фирмы, так, для проформы: я не
знал, что с ним делать. Она обещала.  Ну  как  отказать  новому
любимому!..
     Хорошая  девушка.  Надо  с  ней  дружить. По крайней мере,
всегда взаймы даст и обедом накормит. Странно только, что на ее
месте я весь вечер  представлял  Размахаеву  и  даже  два  раза
назвал Мариной.
     Перед  сном я не вытерпел и еще раз набрал номер зиц-вдовы
Шекельграббера. Она сняла трубку, а я  повесил.  Но  скоро  мой
телефон зазвонил.
     --  Вы  знаете,  Валера, -- сказала Размахаева. -- Сегодня
весь день кто-то звонит и вешает трубку.
     -- Как вы узнали мой номер?
     --  Я  и  говорю:  целый  день  звонят,  а  у  меня  стоит
определитель.  Вот  и  пять  минут назад позвонили, помолчали и
дали отбой. Я набрала вслед и попала на вас, -- объяснила  она.
--  Зачем вы ходили за мной полдня? Наверное, хотели пригласить
в ресторан и не решались подойти?
     -- А зачем вы наврали мне про какого-то закавказца?
     -- Помилуйте! Приврала совсем чуть-чуть. Его действительно
упекли в тюрьму, только не я, а отец по моей просьбе.
     -- А кто он, ваш отец?
     -- Большой человек был. Но теперь у  него  своя  жизнь  на
пенсии, а меня он сторонится.
     -- Можно я зайду к вам завтра часов в шесть?
     --  Нет,  нельзя, -- сказала она. -- И вообще отстаньте. Я
ничего интересного вам не скажу и не сделаю.
     -- Но помочь вы  мне  обязаны.  Вы  же  не  хотите,  чтобы
Шекельграббер   остался  неотомщенным!  Все-таки  он  звал  вас
Мунькой.
     -- Скотина! -- рявкнула она и бросила трубку.
     Может, и скотина, а только правду сказал, -- подумал  я  и
услышал звонок в дверь. На вопрос: "Кто там?" -- ответили:
     -- Телеграмма. "Молния".
     Хотя я знал, что в Москве открывать незнакомым нельзя, что
у почтальона  голос  женский,  но открыл из любопытства, увидел
кулак в полете и потерял сознание...
     Очнулся я через десять минут, если верить  часам.  Кое-как
дополз  до  ванной, кое-как разделся и осмотрел себя в зеркало.
Досталось крепко, и  не  т