лось
несколько  часов.  Я  поехал  в  домжур,  поменял  на  входе  у
знакомого "жучка" двадцать долларов и забрел в ресторан. Ужасно
хотелось  наесться  до  отвала,  тем  более у зиц-вдовы вряд ли
предложат что-нибудь, кроме чая.
     -- Взаймы дать? -- участливо спросил официант Саша.
     -- Дай столик в углу и отбивных штук пять, -- отбивная для
меня была самым знакомым деликатесом. О существовании других я,
конечно, знал от нуворишей-гурманов и из меню,  но  на  зуб  не
пробовал,  хотя  зубы  были.  Может,  заказать  тройную  порцию
омаров? Но съедобны ли они для  желудка,  испорченного  овсяной
кашей  на  воде?  Да  и есть ли на кухне? Чай, не в "Метрополе"
сижу...
     Отбивных мой аскетический  организм  вместил  только  две.
Порядочный  Саша  незаметно переставил три нетронутые порции на
другой стол и денег за них с меня не взял. Хорошо быть блатным!
Но это благодатное время кончается  прямо  на  глазах,  честные
Саши    вымирают   стадами,   как   динозавры,   собираясь   на
кладбищах-толкучках...  Меня  потянуло  в  сон,  но  я  кое-как
справился,  поспав минут пятнадцать в холле, и пожалел об этом:
мог бы вздремнуть в метро.  Потом  пролистал  двадцать  страниц
"дела":  осмотр  места  происшествия, поданный корявым языком и
почерком, и показания старичка,  чья  собака  обнаружила  труп.
Фамилия старичка была Заклепкин, был и адрес в "деле".
     "Завтра  навестим  пенсионера",  --  подумал  я и поехал к
любовнице Шекельграббера.
     Она жила в доме, у подъезда  которого  стояло  с  полсотни
машин  иностранных  марок,  а в подъезде сидел вахтер -- бывший
десантник (как можно было догадаться по остаткам амуниции), уже
разжиревший от дремотного сиденья на одном стуле. Лучше  б  ему
поставили  кушетку.  Хотя  бы с бока на бок переворачивался. Он
пустил меня без звука: не знаю,  за  кого  принял,  но  скорее,
поленился   спрашивать,  испугался,  что  придется  вставать  и
загораживать дорогу.
     Марина  Степановна  жила  на  первом  этаже.   Мимолетного
взгляда  на квартиру достаточно было, чтобы сообразить: хозяйка
болтается без дела, но постоянный заработок имеет,  потому  что
"надомница", то есть осыпает богатых друзей женскими милостями.
Я подумал, что между ней и вахтером много общего: одна получила
от природы красоту, а другой -- здоровье и два метра без кепки,
--  и  оба  живут  за  счет  подарков  природы,  как наследники
несчастных родственников, отдавших чаду все хорошее.
     -- Заходите,  хватит  уже  тереть  подошвы  о  коврик,  --
пригласила Размахаева.
     Мы  прошли  в  комнату,  которая  имела  такой  вид, будто
Размахаева все утро развлекалась, не покладая рук, ног и других
частей только что отмытого под душем тела.
     -- Коньяку выпьете? Тут осталось на три рюмки.
     -- Спасибо, я уже пил сегодня по необходимости.  Теперь  у
меня похмельный синдром. Я бы выпил воды или молока.
     Мне поднесли и воды, и молока.
     -- Значит, вы -- частный сыщик?
     Я кивнул, но как бы в раздумье и не очень уверенно.
     -- По вам не скажешь. Вы скорее производите впечатление не
частного  сыщика,  а  приватизированного.  Но  это не важно для
меня.  Что  вы  хотите  узнать?  Задавайте  вопросы   на   свою
сообразительность, а я буду отвечать на свою.
     Я   растерялся,  я  совсем  не  думал,  о  чем  спрашивать
Размахаеву, а в кино и книгах такие сцены сами собой  строятся:
что надо -- вмиг выясняется, и дело заканчивается постелью.
     -- Вы хоть прочитали протокол моего допроса в милиции?
     -- Нет, -- сознался я.
     -- Плохо, так не годится работать, -- попеняла Размахаева.
-- Вы  же  будете повторять вопросы, а я -- повторять ответы. А
жизнь проходит.
     -- У меня свои методы, -- соврал я.
     -- Мне кажется, вы из кагэбэ, -- решила Размахаева.
     -- Такой организации уже нет больше года, -- ответил я.
     -- А куда же она делась?
     -- Ее переименовали.
     -- Так это названия нет, а не организации. Организация еще
при Иване Грозном была.
     -- Почему вы решили, что я из кагэбэ?
     -- Должны же они как-то проявиться:  в  окно  подсмотреть,
телефон  прослушать,  письма  прочитать -- все-таки иностранный
гражданин  убит!  Правда,  из-за  Шекельграббера  международный
скандал вряд ли возникнет.
     -- Почему?
     --  А  кому  он  нужен?  Кто  его, кроме меня, жалел? Кому
деньги давал -- те зад лизали, отрабатывая, а остальные  только
плевали в спину: приехал, гад, нашей родиной торговать.
     -- Вы его любили? -- спросил я.
     Размахаева  выпила  рюмку  коньяка,  пустила вдруг слезу и
сказала:
     -- Он звал меня Мунька.
     -- Кто такая Мунька? -- не сообразил я.
     -- Ну, я вот Мунька в его представлении.
     -- Что за человек был Шекельграббер?
     --  Меньше  всего  он  походил  на  американца   в   нашем
представлении.  Разгильдяй с небольшой лысиной. Сорил деньгами,
угощал всех подряд, взаймы давал направо-налево.
     -- Может, он просто обалдел от здешней дешевизны?
     --  Нет,  он  скорее  обалдел  от  того,  как  легко  наши
оборотистые   подонки  собирают  деньги,  ничего  не  делая.  В
Америке, говорил он, из-за одного процента  прибыли  конкуренты
друг другу глотки перегрызут, а здесь и из-за ста с тобой никто
разговаривать  не  станет.  Но  все-таки  он  был  прирожденный
разгильдяй, а не бизнесмен, иначе не полез бы  в  эту  аферу  с
"Долиной царей".
     --   Какая   же  афера!  Я  увидел  сегодня  преуспевающее
предприятие.
     --  Пока  преуспевающее,  но  по  большому  счету  --  это
несерьезно.  Только  при  нашем  бардаке оно способно приносить
много  бумажек,  похожих  на  пестрые   фантики.   Кстати,   не
возьметесь  мне  растолковать,  почему теперь на деньгах вместо
Ленина рисуют какие-то узоры и  трилистники  ни  к  селу  ни  к
городу?..  А  в  принципе,  Кашлина  с  Поглощаевым ждет судьба
Безенчука.
     -- Вы знаете  что-нибудь  об  отношении  Шекельграббера  к
компаньонам?
     --  Поначалу  у  них все складывалось гладко, но последние
полгода он приходил ко мне расстроенным и  говорил,  что  скоро
они  перегрызутся, как собаки, пора вынимать уставной капитал и
сматывать удочки.  Хотя  деньги  его  мало  волновали,  ему  не
нравилось,  что  Поглощаев  баламутит  воду и в каждый разговор
вставляет, будто один работает на износ, а паевые доли  у  всех
троих  равны, хотя работы там особой нет: подчиненные работают,
директора только деньги считают и делят  сообразно  собственным
интересам.  А  Шекельграббер  дал  фирме изначальный капитал, у
компаньонов в то время  запасных  брюк  не  значилось.  Даже  я
достала  "Долине" трех клиентов, а Поглощаев -- жмот -- хоть бы
в ресторан позвал!
     -- Почему именно Поглощаев? -- спросил я.
     -- Он у них командует клиентами и ведет бухгалтерию.
     -- А что делает Кашлин?
     -- Дурака валяет. Кашлин -- это Шекельграббер  номер  два,
или  наоборот.  Мы  учились  на  одном  курсе,  он  нас  всех и
перезнакомил. Из него получился бы хороший ученый,  если  б  не
затрахала  совдеповская  нищета  после  перестройки. Вот скопит
денег и опять в  науку  сбежит.  Все-таки  шесть  языков  знает
парень.  Кашлин придумал идею этого бизнеса и научно обосновал,
-- она усмехнулась. -- Я чуть замуж за  него  не  выскочила  на
третьем курсе, теперь жалею страшно. А вы женаты?
     -- Нет.
     -- Я люблю холостых мужчин: с ними проще и обмана меньше.
     --  Вы  бы не могли прикрыть бедра халатом, -- попросил я,
-- а то мне прямо не по себе. Все-таки живой  я  и  к  тому  же
сытый.
     -- Сытый кем?
     -- Сытый чем.
     Она запахнулась, выпила, но стала еще соблазнительней. Она
была из   тех   женщин,   которые   сводят   с  ума,  одеваясь.
Стриптизерша   наоборот.   (Какой-нибудь   владелец    теневого
ресторана мог бы заработать неплохие деньги на этой моей идее.)
     --  Кто,  по-вашему, позарился на жизнь Шекельграббера? --
спросил я напрямик.
     -- Кто угодно, включая его  жену,  которую  я  никогда  не
видела.
     -- Естественно, она в Нью-Йорке.
     -- А вы проверьте, не прилетала ли она инкогнито?
     -- Зачем ей убивать мужа?
     --  Вы,  наверное, Булгакова не читали? Иногда так бывает,
что муж надоел, -- объяснила она.  --  Мне,  например,  однажды
сожитель надоел и я его в тюрьму отправила.
     Я состроил удивленную физиономию.
     --  Написала  начальнику  паспортного стола, что живет мой
закавказец без прописки на моей  жилплощади  --  тогда  с  этим
строго  было.  Но сожитель договорился с начальником полюбовно.
Что делать? Я написала на начальника, что за взятки  прикрывает
бездомных  закавказцев,  моего  в  частности. Тут уж начальнику
против воли пришлось его выселять за сто первый километр, чтобы
свою должность и шкуру спасти, а сожитель перед отъездом  побил
меня до сотрясения мозгов, и его упекли за изнасилование. Ну, я
выздоровела, и синяки зажили до свадьбы... Месяца три назад его
выпустили  по  амнистии.  Он  ходил  тут  под окнами, пока я не
велела вахтеру погрозить ему кулаком с обручальным  кольцом  на
пальце.
     -- Он не мог убить Шекельграббера из ревности?
     --  Мог...  И  я  могла...  И  меня  могли. Но при чем тут
документы?
     --  Вот-вот,  документы.  Может  быть,   искали   какой-то
конкретный  компрометирующий документ, а в спешке похватали все
подряд?
     -- Может быть. Мне он ничего не оставлял на  ответственное
хранение.
     --  Извините  за  нескромный  вопрос,  вам  не приходило в
голову, что Шекельграббер -- шпион?
     -- Завербованный на телеигре "Поле чудес" в пользу  страны
дураков?  --  приходило  и не раз. Раз пять примерно. Только за
чем у нас шпионить? Мне кажется, сейчас зайди на  любой  "ящик"
или  на  батарею  ПВО,  тебе и так все покажут, все расскажут и
ксерокс сделают, если свои порошок и бумагу принесешь.
     "Черт побери, -- подумал я, --  а  ведь  она  патриотка  в
глубине души".
     -- С кем он дружил из иностранцев?
     --  Был  у  него  собутыльник Андре Эпюр. Заходил недавно,
спрашивал, кому вернуть долг Шекельграббера, какой из жен: мне,
той, что в Нью-Йорке, или еще какой-нибудь?
     -- Чем он занимается?
     -- Пьет от радости, что фирма не отзывает его из Москвы.
     -- Может, как-нибудь поужинаем  в  ресторане  домжура?  --
предложил я и поднялся.
     -- Кстати, вы не поменяете мне десять долларов?
     -- Только на две пятерки.
     Она засмеялась:
     --  Теперь  вижу,  что  вы  не  чекист: тот поменял бы, не
задумываясь, и купил дочери куклу Барби в шопе. Ладно,  телефон
у вас есть. Надумаете пригласить -- звоните.
     В углу коридора я заметил миску.
     -- Вы держите домашнего зверя?
     --  Подарили как-то собаку, но мы с ней не ужились. У меня
на собаку времени не хватало, и тявкала она  ни  к  селу  ни  к
городу.
     Я остался за дверью.
     Перед выходом сунул вахтеру пару сотен.
     -- Ты давно здесь?
     -- С месяц.
     -- А твой сменщик?
     -- Завтра он будет с девяти, мы через сутки...

     Будильник  заверещал  в  пять  утра.  Стоило определенного
геройства поднять тело с кровати и передвинуть к ванной. Я  уже
забыл, что такое вставать по сигналу, разленился от безработицы
и  ничегонеделания,  но  надо  ехать  в  Армянский  переулок  и
поговорить с  Заклепкиным,  обнаружившим  тело  Шекельграббера.
Пришлось  уговаривать  себя, так как организм, поработив разум,
уверял, что к пенсионеру можно просто зайти в любое время суток
и вовсе необязательно караулить его в подворотне.
     Твердым духом  я  одолел  ленивый  организм  и  через  час
обнаружил  Заклепкина:  угадать в переулке пенсионера с собакой
среди редких прохожих не составило труда.  Минут  пятнадцать  я
затратил  на  восхищение  пуделем,  который  успел нагадить под
тремя машинами. Я подумал, что и к  машине  Шекельграббера  его
привела нужда, а не собачий нюх.
     Хотя  прошло  два  месяца,  старик много помнил: жизнь его
явно обеднела на события.
     -- Вот здесь она стояла, припаркованная по всем  правилам,
-- показал он.
     --  А  вы  не  заметили  чего-нибудь  необычного?  Следы у
машины, сорок  пятого  размера?  Кровь  на  снегу?  Незнакомого
прохожего  в  грузинской  кепке? Тут, наверное, одни и те же по
утрам проходят.
     -- Я же говорил оперу: ноги покойник поджал под себя.
     -- Ну да, я читал протокол. Что тут необычного?
     -- Водитель-то ноги на педалях держит, даже  когда  стоит,
по  привычке  держит.  Вот я и думаю: либо стоял он тут не один
час, либо привезли его и усадили за руль, покойника-то.
     -- Может, ему дали по башке, а он рефлективно ноги поджал.
Как по коленке молотком у невропатолога.
     -- Все может быть...
     Проболтавшись с Заклепкиным до открытия  продовольственных
магазинов,  я  пошел  в Сандуны, хотя мог отделаться звонком. В
Сандунах работал банщиком  мой  знакомый  --  Леша.  Он  только
принял  смену  и  со  шваброй в руках, в белом халате на потное
голое тело выглядел комично. Расскажи кому из наших, что делает
Леша в бане -- прохода бы малому не дали. А ведь он...
     -- Чья смена была пятнадцатого марта? -- спросил я.
     -- Моя, -- ответил он. -- А что?
     -- У одного мужика портмоне украли, слышал?
     -- Нет, -- ответил он и показал на  развешанные  по  углам
таблички:  "За несданные на хранение деньги, документы и ценные
вещи администрация ответственности не несет".
     -- Если  и  украдут  чего,  то  многие  к  нам  просто  не
обращаются, -- пояснил он, -- понимают, что бессмысленно.
     --  Мой  клиент  не  такой,  --  сказал я, -- он бы вам за
пробитый трамвайный талон глотку перегрыз, а тут документы.
     -- Наш брат банщик в основном пустые бутылки стережет,  --
рассердился Леша. -- Ну и все остальное попутно. Сам понимаешь,
лишний шум ни к чему.
     --  Я  принесу  тебе фотографии. Сможешь опознать тех, кто
был в тот день? -- спросил я.
     -- Попробую, -- ответил Леша. -- Хотя  я  людей  в  одежде
плохо  запоминаю,  они  для  меня,  как китайцы, -- все на одну
физию... Хочешь попариться? Веник дам, пивком угощу...
     Из бань пришлось заехать к одному  знакомому  репортеру  и
выпросить  на неделю миниатюрный фотоаппарат, который он привез
из Японии. Я плохо представлял, как исподтишка снимать всех,  с
кем  встречаешься,  но  решил,  что справлюсь. В данном случае:
руки боятся, а глаза делают...
     В полдень я уже сидел в приемной похоронного бюро.
     -- У них посетитель, -- сказала  секретарша.  --  Придется
подождать.
     Она  пила  кофе  и  меня  угостила. С конфетами и сахаром.
Чудная девушка!
     -- Как вас зовут? -- спросил я.
     -- Ольга Кувыркалкина, -- ответила она.
     Я заметил кольцо на пальце.
     -- А кто ваш муж?
     -- Шофер. Я его сюда пристроила по совместительству, чтобы
денег побольше в  дом  таскал,  а  он  основную  работу  совсем
забросил. Ладно, мне пока хватает.
     -- Его фамилия Кувыркалкин?
     -- Нет, Опрелин. А Кувыркалкину в приюте придумали: я была
озорная.
     -- Веселые педагоги в детских домах.
     -- Передушить бы этих сук!
     -- жалко, что Шекельграббер не работал воспитателем. У вас
был бы  мотив  для  убийства,  а  у  меня  повод  узнать  такую
красавицу поближе в полуинтимной обстановке допроса.
     -- Ну что вы чушь несете! -- рассердилась Кувыркалкина. --
Добрее Шекельграббера я в жизни человека не встречала.  Если  б
он был моим воспитателем, я чувствовала бы себя дочерью пьяного
миллионера, как говорили у нас в детдоме.
     --  Вы ему нравились? -- Спрашивать напрямик, спала ли она
с ним -- казалось неудобным через пять минут после знакомства.
     -- Ему нравилась моя компания, что я без  претензий  и  не
строю  из себя фифу. Он таскался со мной на всякие презентации.
Какая там публика  паршивая!  Ни  один  не  уйдет,  чтобы  пару
бутылок  не  стянуть  и  кулек со жратвой. У самого лопатник от
денег не закрывается, а он тащит шоколадные конфеты горстями  и
врет, что для брошенных в подъезде котят.
     -- А как муж на эти презентации реагировал?
     --  Никак.  То  есть  иногда  обещал Ване морду набить, но
обещал мне, а его сторонился.
     -- Обещанного три года ждут.
     -- Так я ничего  Ване  не  говорила.  Зачем  такую  ерунду
передавать.
     -- Шекельграббер к вам приставал?
     --  Дружески:  в  щечку  поцелует,  обнимет  в  машине, то
заведет в ателье и  скажет:  "Сшей  себе,  чего  хочешь".  Ему,
наверное,  нравилось женщин покорять или брать измором, а я вся
тут -- бери и пользуйся. Но мужикам  так  скучно.  Знаете,  как
кавказцы  заставляют  проституток одеваться и говорят: "А тэпер
сапративлайса!"?
     -- А муж терпел Шекельграббера?
     -- Кое-как терпел из-за денег,  не  в  таксисты  же  идти,
баранку каждый день крутить. Тут иной раз неделю работы нет.
     --   Бедный   Опрелин!  --  посочувствовал  я  из  мужской
солидарности.
     -- Прям уж! --  сказала  Кувыркалкина.  --  Насилует  меня
через  день,  как  хочет,  и  еще  носки  его вонючие стирай по
воскресеньям.
     -- А вы о разводе не думали?
     --   Рано   еще   разводиться,   --   деловито    ответила
Кувыркалкина.  --  Прописку  московскую  он мне дал, детей нет.
Значит, по закону надо пять лет под одной  крышей  жить,  иначе
ляпнет  на  суде, что брак был фиктивный с моей стороны, меня и
вышлют по детдомовскому адресу, как заяц с петухом  --  лису  в
народной сказке.
     --   Заплатите   ему   за  прописку  и  разъезжайтесь,  --
посоветовал я.
     -- Он много хочет, но получит с гулькин нос,  --  ответила
Кувыркалкина. -- Кстати, вон он подъехал, легок на помине.
     Опрелин  --  неприятный,  неопрятный и скользкий на вид --
забрел в приемную, как сомнамбула или зомби, плюхнулся на  стул
и  состроил озабоченную физиономию. Чаще всего такой пользуются
алкоголики, решившие прекратить  запой  и  начать  новую  жизнь
после   опохмелки.   Озабоченный   вид   как  бы  символизирует
непоколебимость решения в их мутном сознании  и  пробуждающуюся
сопротивляемость жизни.
     -- Какие дела? -- устало спросил он.
     --   Выкладывай,   что   с  утра  набомбил,  --  приказала
Кувыркалкина.
     Опрелин покосился в мою сторону.
     -- Давай, давай.
     Он сунул Кувыркалкиной комок мятых бумажек: рублями их уже
трудно было назвать, но для таких, как я,  и  это  --  все-таки
деньги.
     --  Сначала поедешь к гравировщику, от него -- на кладбище
с грузом. Потом вот эти конверты развезешь по адресам. В четыре
Поглощаеву надо куда-то ехать. Все. Свободен.
     Опрелин ушел, как оплеванный, но  по-прежнему  не  в  меру
озабоченный.  Даже  интересно,  какая  чушь  терзает его пустую
голову.
     -- Суровы вы с ним, -- заметил я.
     -- Он меня унижает с глазу на глаз, а мне  что  делать  на
людях?..  Хотите,  дам показания, что в ночь убийства он шлялся
неизвестно где? Могу даже на соседку кивнуть.
     -- А он скажет то же самое про вас.
     -- Скажет, -- согласилась она. -- Та еще  скотина,  а  как
нажрется -- хуже скотины.
     Наконец  я дождался ухода клиента, по манерам держаться --
старого ЦеКовского работника. Видно, много украл напоследок.
     -- У него двойной заказ, -- шепнула  Кувыркалкина,  --  на
себя  и  на  жену.  Жена уже откинулась, а он еще дышит, старый
пердун.
     -- Для чего они делают из себя мумии?
     -- Во-первых, наследников  нет,  а  сберкнижкой  глаза  не
прикроешь.  Во-вторых,  мы  с  вами сгинем через тридцать лет в
братской могиле, а его мумию в следующей эре какой-нибудь музей
купит и в витрину поставит, как  в  мавзолей.  Не  такие  уж  и
большие деньги надо отдать, чтоб тебя, как Ленина выставили.
     --  Послушайте, Оля, я, конечно, не Шекельграббер в смысле
кошелька, но с удовольствием пригласил бы  вас  на  презентацию
самого себя в любое удобное для вас время.
     -- А пистолет подарите?
     --  У  меня  нет  пистолета,  я  даже  рогатку  не беру на
ответственные задания.
     -- Ладно, я вам под