Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
кий и длинный. Зачем только он вынул шарф из рук Нео?!
Была же какая-то причина, была! Но Пашка совсем позабыл о ней, вконец
заморенный Нео. И еще - батяней Виташи, дядей Васей Печенкиным.
Тогда, сидя рядом с Нео на "Такарабунэ", Пашка совсем потерял счет
времени.
А вот Виташа, которого Пашка поначалу принял за труса, быстро
оклемался и времени зря не терял. Он вернулся в эллинг, но не один, а с
батяней. До сих пор Пашка относился к дяде Васе вполне нейтрально и даже
со знаком плюс. Дядя Вася был человеком незлобивым, в отличие от
Виташиной матери, тети Веры. Тетя Вера вечно орала, что не нанималась
кормить пьянчугу-мужа, а также лоботряса-сына и его дружков без
роду-племени, которые без толку гоняют видак и толкутся в их доме, как
будто у них своего дома нет. Это была страшная несправедливость, потому
что Пашка бывал у Виташи крайне редко и по самым уважительным и
неотложным поводам. Таким, как "Матрица", например. Виташу мать
охаживала кухонной тряпкой, дядю Васю - половой, иногда переключаясь на
веник.
Дядя Вася на все выпады тети Веры реагировал со здоровым юмором, от
веника уворачивался с ловкостью циркового медведя, после чего забирался
на старую разлапистую яблоню у колодца и кричал оттуда, что он
инвалид-чернобылец, потерял на ликвидации зубы и половину легкого и что
не позволит всяким б...ям издеваться над героем-пожарником. На это тетя
Вера резонно отвечала, что знает-де, какой он пожарник и в каком месте у
него горит. После получасовых препирательств и взаимных веселых
оскорблений дядя Вася засыпал прямо на яблоне, а тетя Вера, приставив
лестницу, снимала его оттуда. Без всякой посторонней помощи, поскольку
была женщиной недюжинной физической силы.
А дядя Вася был мужчиной хлипким, вся его жизненная энергия
сосредоточилась в глотке, способной выдуть все, без разбору, горючее. От
постоянных тренировок глотка у дяди Васи развилась чрезвычайно,
загордилась собой и существовала теперь вне всякой зависимости от
хозяина.
Пашка иногда даже любовался глоткой старшего Печенкина, похожей на
таинственный морской грот. В этом гроте плавали Осколки зубов и
наверняка проживало сильное эхо. Сам Пашка, конечно, резонанс от эха не
проверял, но почему-то был уверен, что эхо существует.
Окончательно он убедился в наличии эха, когда дядя Вася в
сопровождении Виташи поднялся на "Такарабунэ", где сидели они с Нео.
Некоторое время дядя Вася постоял на корме, привыкая к парусу и
изглоданным снастям. И только после этого обратил внимание на Пашку.
- И ты здесь?
Вопрос был явно риторическим, и Пашка ограничился кивком. Дядя Вася
перевел взгляд на Нео и спросил, но уже не у Пашки, а у Виташи:
- Этот?
- Этот, - подтвердил Виташа. - Я первый его нашел.
- Молодец, прощелыга! - Дядя Вася одобрительно щелкнул языком и
двинулся к Нео.
Пашка оказался досадной помехой на крестовом пути дяди Васи
Печенкина, и после секундного раздумья дядя Вася прикрикнул на Пашку:
- Нишкни!
Вот тут-то эхо и заявило о себе в полный рост. Вылетев из глотки дяди
Васи, эхо смело Пашку долгим и протяжным "нишкнинишкнинишкнинишкни" и
растворилось под сводами эллинга. Пашка сам не помнил, как оказался на
корме, за спиной у дяди Васи. И даже за спиной у Виташи.
Что ж, он перестал быть номером один в сумрачной истории Нео, и
придется с этим смириться. Он был рядом с Нео, но так ничего и не узнал
о нем. И придется с этим смириться.
- Ты смотри, какой фраер! - шумно удивился дядя Вася, нависая над
Нео. - Вот у кого бабки столбом стоят...
Последующие манипуляции Виташиного батяни Пашка помнил смутно. Ему
показалось только, что дядя Вася вдруг превратился в огромного паука,
обхватил несчастного Нео мохнатыми лапами и принялся окукливать.
Впрочем, испугаться по-настоящему Пашка не успел. Дядя Вася отпрянул от
Нео довольно быстро, что-то торопливо рассовал по моментально вздувшимся
карманам и повернулся к ребятам.
- И чтобы цыц! - громко сказал он. - Ясно?
- Ясно, - тоненько проблеял Виташа.
А Пашка промолчал.
Такая строптивость не понравилась дяде Васе, но никаких санкций
против Пашки он не предпринял. Напротив, заискивающе улыбнулся, порылся
у себя за пазухой и достал упаковку жевательной резинки:
- Вот. Держи.
Пашка отпрянул от паука дяди Васи и взять жвачку решительно
отказался.
- Ну и дурак. Ему-то больше не понадобится.
Пашка понимал, что происходит что-то не правильное, но сделать ничего
не мог.
Да и дядя Вася бочком подкатился к Пашке. И прошептал:
- Смотри, вычадок! Вякнешь кому-нибудь - удавлю!
От устрашающих слов дяди Васи разило застарелым перегаром, и Пашка
едва не потерял сознание. Но чертов паук не дал ему так просто уйти от
ответа: он приподнял Пашку над палубой и потряс.
- Будешь вякать?
- Не буду, - икнув от беспричинного ужаса, просипел Пашка.
- То-то. Ладно, вам с трупаком делать нечего, малы еще. Порешим так.
Я со своим прощелыгой в ментовскую отправлюсь, все равно заявлять надо.
А ты, Пашка, дом постережешь. Снаружи. И чтобы сюда ни ногой. Следы
затопчешь. Усек?
- Усек...
На Пашку вдруг накатило безразличие.
Из-за плеча дяди Васи он видел Нео. Обиженного Нео, околпаченного
Нео. Нео, за которого даже заступиться некому. Рука Нео, на которой еще
несколько минут назад посверкивали кольцо и браслет, осиротела. Голой и
слабой была рука без кольца и браслета. Но слабеть она начала еще
раньше, когда Пашка вынул из пальцев шарф.
А дядя Вася был уже потом. Он сделал ровно то же самое, что сделал
сам Пашка, чего уж тут нос воротить! И нити, связывающие Нео с миром
живых, порвались одна за другой. Конечно, Нео сделал все от него
зависящее, чтобы хоть ненадолго задержаться: он запасся шарфом и
браслетом, которые могли послужить якорями; он запасся кольцом, потому
что окольцованных птиц найти легче, чем не окольцованных. Он еще на
что-то надеялся. Но появились Пашка с дядей Васей - и отняли у Нео
опознавательные знаки...
И надежды не стало.
Кажется, Пашка всплакнул, дожидаясь прибытия ментовской. А простая
мысль вернуть шарф Нео даже не пришла ему в голову. Мент поначалу
объявился только один.
Большеголовый и добродушный, с круглыми, как у совы, веселыми
глазами. После того как эллинг был осмотрен, он подозвал Пашку и Виташу
и поставил их перед собой:
- Ну, отличные парни отличной страны, рассказывайте.
Дядя Вася за спиной большеголового сделал Пашке страшные глаза и
провел ребром ладони по шее: мол, помни уговор, вычадок!..
- Пусть он рассказывает, - нахмурился Пашка, кивая на Виташу. - Он
нашел, он пусть и рассказывает.
- А ты где же был? - удивился большеголовый мент подобной
безынициативности.
- А я и вовсе не входил, - соврал Пашка. - Я темноты боюсь.
- Такой большой и боишься?
- Он не входил. - Виташа раздулся прямо на глазах, затряс шеей, сразу
же превратившейся в зоб, и бросил торжествующий взгляд на Пашку. - Я
нашел! Я!..
Все последующие часы были наполнены унизительной для мертвого суетой.
Людей в "Селену" понаехало тьма-тьмущая, и все завертелось вокруг Нео.
Ну и Пашке с дядей Васей перепало, ведь они некоторое время тоже
состояли в свите мертвеца. Но самым главным человеком после Нео оказался
Виташа. Виташа стал героем дня, тут и к гадалке ходить не надо, как
бабка говорит. Пашке было на это глубоко начихать.
Даже если бы Виташу наградили медалью за обнаружение Нео и показали
бы по телику в связи с такой выдающейся находкой. Уж он-то знал, что
дружба с Виташей закончилась. Просто так закончилась, без всяких к тому
толчков и предпосылок. Какая уж тут дружба, когда между ними стоял паук
дядя Вася. И собственное вранье. Виташа никогда не простит ему своего
вранья. Каждый раз, встречаясь с Пашкой, он будет помнить, что соврал, а
Пашка подыграл ему. И Пашка будет помнить, что соврал, а Виташа подыграл
ему. И оба они развалили, растоптали, раздраконили основополагающие
принципы великого Би-Пи.
Совместными усилиями. Оба они вели себя недостойно скаутов. Впрочем,
Пашка подозревал, что с сегодняшнего дня ни в каких скаутах нужды у
Виташи не будет. И что с сегодняшнего дня Виташа стал сам себе Би-Пи. И
увековечил свое имя на скрижалях истории Мартышкина - как человек,
обнаруживший труп на территории лодочного кооператива "Селена". А если и
не навечно, то, во всяком случае, до осени, до школы, когда к Виташе
будут подходить взрослые пацаны и, ткнув его в грудь, спрашивать:
"Это ты нашел мертвеца, баклан?" Остается слабая надежда, что за
остаток лета случится еще что-нибудь выдающееся, что-то такое, что
перекроет легендарную Виташину находку. Атомная война, например. Или
землетрясение, перекочевавшее прямиком из китайской провинции
Хэйлунцзян. Но в атомную войну и землетрясение в окрестностях Мартышкина
Пашка верил слабо.
И нисколько об этом не сожалел.
Близость с Нео - вот о чем он сожалел по-настоящему.
На какой-то (очень короткий) момент, под заиндевевшим парусом
"Такарабунэ", Пашка стал главным человеком в жизни Нео. Или в смерти
Нео, что, в общем, одно и то же. Никогда и ни для кого Павел
Кирста-Косырев не был главным человеком в жизни. Кроме бабки,
разумеется, но кому нужна морщинистая и немощная бабкина любовь,
разъедаемая к тому же ржавчиной скандалов по самым ничтожным поводам?
Пашкина бабка была скандалисткой по определению, склоки разводила со
знанием дела. И затихала только в те редкие минуты, когда вспоминала
свою непутевую дочь, умотавшую за любовником через полгода после
рождения Пашки. Больше Пашкина мать в Мартышкино не объявлялась, писем
не писала и телеграмм не слала. Бабка и в розыск подавала: сначала во
всероссийский, потом - в узбекский и туркменский, поскольку любовник
непутевой бабкиной дочери был родом то ли из Туркмении, то ли из
Узбекистана. Но концов найти так и не удалось, и малолетний Пашка быстро
перекочевал в разряд сироток (когда у бабки бывало хорошее настроение).
А также в разряд байстрюков-басурманов (когда настроение портилось).
Байстрюком-басурманом Пашка бывал чаще, потому что не очень-то ладил с
бабкой.
А вот с Нео они поладили бы обязательно.
Пашка думал об этом весь остаток дня, и волнующая процедура снятия
показаний и отпечатков прошла для него незамеченной. Незамеченным прошел
и тот момент, когда Нео переложили в черный пластиковый мешок. Никакого
знака Нео Пашке не подал, хотя тот и вертелся поблизости. Пару раз его
шугали замотанные местом происшествия менты, но и это не отрезвило
Пашку. В дело пришлось вмешаться Главному Менту - огромному, как идейный
негр Морфиус, и страшному, как соседский козел Митрофан. И даже
страшнее, поскольку уши и нос у мента были сломаны, а губы наляпаны на
лицо кое-как. А подбородком можно было заколачивать сваи.
Морфиус-Митрофан, наткнувшись на Пашку, легонько сдавил пальцами
Пашкин затылок. Легонько - с его морфиус-митрофановской точки зрения. У
самого же Пашки шейные позвонки отделились один от другого с громким
писком новорожденных котят.
- Как зовут?! - рыкнул Главный Мент.
- Меня?
- Ну, не меня же!
- Павел.
- Ты почему еще не в тюрьме?
Пашка едва не потерял сознание от страха, несчастные шейные позвонки
его бросились врассыпную, и голова держалась теперь только на пальцах
Главного Мента.
Стоит Главному Менту разжать их, и она скатится с плеч прямо в
объятья пластикового мешка с Нео. Но Главный Мент пальцы не разожмет, с
какой стати ему отпускать вора и преступника?! Его посадят в тюрьму, как
вора и преступника, дадут за краденый шарф на полную катушку, и бабка
будет говорить всем знакомым, что "байстрюк-басурман допрыгался". А в
тюрьме...
Представив, что будет с ним в тюрьме, Пашка начал рыдать.
- Ты чего это? - Мент ослабил хватку. - Шуток не понимаешь?
Хороши шуточки!.. Склизкий призрак тюрьмы отступил, но рыдания от
этого только усилились. Теперь в них вплелась сладкая нота
безнаказанности.
- К мешку не подходить, - извинительно понизил голос Главный Мент,
выпуская шейные позвонки на свободу. - Тоже, нашел развлечение!..
Оставив в покое Пашку, он переключился на большеголового.
Большеголовый и Главный Мент оказались старинными приятелями и называли
друг друга "Гурий" и "Антоха". Как оказалось, Главный Мент прибыл за Нео
из самого Питера, а большеголовый Гурий все время кивал на населенный
пункт Пеники, в котором вроде бы проживал. Пашка про Пеники слыхал, но
никогда до них не добирался: ему вполне хватало окрестностей Ломоносова
и Петродворца.
Теперь, спустя два дня, Пеники всплыли сами по себе.
Сначала в виде неоформившейся идеи покаяния, ведь о шарфе-рыбине
Пашка не забывал ни на минуту. Не зря, ох, не зря Главный Мент заговорил
о тюрьме! Да еще ночные кошмары с Нео! Быть может, Нео хочет, чтобы
Пашка вернул шарф? Быть может, именно это он и хотел сказать Пашке? И
если Пашка вернет злополучный кусок ткани, то Нео отступит, и дырка на
лбу Нео отступит. И Пашка останется цел и невредим, назло бабке с ее
любимым всепогодным лозунгом "И когда только тебя черти заберут!".
Вопрос был только в том, кому возвращать. И вопрос этот грозил
оказаться неразрешимым.
Кандидатуру Главного Мента Пашка отмел сразу же: одно лишь
воспоминание о его железных пальцах на затылке вызывало дрожь. И желание
навеки поселиться в их с бабкой дощатом покосившемся туалете (с ведром
вместо цивилизованного унитаза). Нет, пощады от Морфиуса-Митрофана ждать
не приходится, Морфиус-Митрофан спит и видит, как бы засадить его,
Пашку, в тюрьму. И оснований у него для этого больше чем достаточно. С
этими основаниями Главный Мент мог нарисоваться у Пашкиного дома в любой
момент. И на веревочке притащить за собой "раковую шейку", как называл
ментовской транспорт дядя Вася Печенкин. А никого другого из людей,
суетящихся вокруг мертвого Нео, Пашка не запомнил. Никого, кроме...
Кроме большеголового Гурия!
В разбуженном Нео и яхтой "Такарабунэ" воображении Пашки голова Гурия
выросла до размеров средней руки крепости. в которой можно спрятаться и
переждать напасти. Или в крайнем случае оставить трофейный шарф у
крепостных ворот. У Гурия были круглые ласковые глаза совы, а сова, как
всем известно, птица мудрая и не станет хватать мышь-полевку Павла
Кирста-Косырева прежде, чем не выслушает ее. К тому же Гурий был добр к
Пашке, с ходу назвал отличным парнем отличной страны. А это что-нибудь
да значит.
Для принятия окончательного решения Пашка отправился на чердак, где
на вечном приколе стоял старый, видавший виды сундучище. Сундучище
исполнял роль потерянного ковчега и чаши Святого Грааля по
совместительству и хранил в себе все главные Пашкины богатства: книжку
"О разведке для мальчиков", тетрадь по русскому с автографом Актрисы и
фотокарточку матери Пашки. Фотокарточка была маленькой, неясной,
сделанной для какого-то документа и к тому же всегда лежала в конверте.
Пашка открывал конверт строго три раза в год: на собственный день
рождения, на день рождения матери и на новогодние праздники. Вот и
сейчас он не решился достать фотокарточку из конверта, он просто положил
его перед собой.
- Ну, - требовательно спросил Пашка у черно-белого с книжной
желтизной Би-Пи, автографа Актрисы и конверта. - Что скажете?
- Be prepared! <Будь готов! (англ.)> - призвал Пашку Би-Пи.
Заглавными буквами своего великого имени.
- Радуй близких!.. - посоветовал автограф Актрисы.
А конверт приподнял сдобренный почтовым клеем язык и, как всегда,
промолчал.
Суровое be prepared означало: любишь кататься - люби и саночки
возить, посему будь готов к любым испытаниям. Нежное радуй близких
означало: признайся, пока не поздно, юный Павел, вот близкие и
порадуются. А молчание конверта означало: что бы ты ни сделал, Пашка, ты
все сделаешь правильно.
Теперь, когда с главным было покончено, Пашка перешел к частностям.
То есть частность была только одна: где, когда и как выловить Гурия.
Отправляться в пасть ментовской Пашке вовсе не улыбалось, и для
решительного разговора были выбраны Пеники. Пашка поехал туда на
электричке, не имея никакого сколько-нибудь продуманного плана. Судя по
названию, Пеники были маленькой, несерьезной деревушкой, так что найти в
них милиционера по имени Гурий не составит труда. Нужно просто подловить
какого-нибудь пацана (в любой, даже несерьезной, деревушке есть пацаны)
и хорошенько расспросить его о Гурии. Так, во всяком случае, думал
Пашка.
Но все обернулось иначе.
Коротенькое путешествие из Мартышкина в Пеники (вернее, на
железнодорожную платформу "Кронштадтская колония", к которой примыкали
Пеники) стоило Пашке больших трудов. Во-первых, ему все время казалось,
что за ним следят люди, посланные коварным Главным Ментом. Они только и
ждут, что Пашка вытянет шарф, чтобы зацапать его. Во-вторых, приходилось
все время быть настороже из-за снующих, как челноки, контролеров. И на
платформу "Кронштадтская колония" Пашка выгрузился с таким чувством, как
будто пропахал на животе все саванны и джунгли Би-Пи, включая Индию,
Ашанти и городок Мафекинг.
Поначалу Пашке решительно не везло: пацаны не попадались ему вовсе.
Щетинистые дядьки на велосипедах и толстоногие тетки с авоськами
попадались, а пацаны - нет. Через полчаса бесплодных скитаний по
горбатым холмистым Пеникам Пашка набрел-таки на парнишку, отдаленно
напоминающего Виташу. Во всяком случае, по повадкам. Парнишка за
умеренную мзду в два рубля и указал Пашке дом на самой верхотуре
Пеников. Из-за штакетника проглядывала асфальтового цвета крыша, под
которой проживал Гурий. И Пашка решительно направился в сторону дома. Но
по мере того, как крыша приближалась, решимость потихоньку оставляла
Пашку. И возле самой калитки исчезла совсем. К тому же за штакетником
энергично махала тяпкой женщина, а к женщине Пашка готов не был. Да и
сама затея с Гурием, такая привлекательная в тенистом Мартышкине, в
Пениках вдруг съежилась и потеряла всякий смысл. Главный Мент и Гурий
были друзьями, и Пашка совсем выпустил это из виду. Позабыл. Позабыл, а
сейчас вспомнил!
Очень вовремя.
Нужно убираться отсюда. И чем скорее, тем лучше.
Но пока Пашка прикидывал, как бы половчее сигануть от дома, в конце
улицы, являющейся также и трассой, показались "Жигули". "Жигули"
тащились довольно медленно, норовили забрать вбок и вообще вели себя,
как пьяный дядя Вася Печенкин. Если бы Пашка не схоронился за бесхозной
сосной, они наверняка ткнулись бы ему в живот. Или в саму сосну.
Но до сосны машина не доехала. Она остановилась против калитки дома
Гурия, и спустя минуту из "Жигулей" вывалился сам Гурий. Поначалу Пашка
даже не узнал его: Гурий был в костюме, а не в форме.
А голова Гурия, оставшаяся без присмотра милицейской фуражки, даже
обидно уменьшилась в размерах. Прижимая к груди картонную коробку
(очевидно, с оружием!), Гурий скрылся за калиткой.
А потом...
Как и в тот, первый раз, явление Актрисы Пашка пропустил. Иначе и
быть не могло, ведь Актриса все это время существовала в Пашкиной жизни,
хранила невесомые ладони на Пашкиных плечах, легонько дышала в макушку и
только теперь,