еред  и  вниз,  майор
перехватил руку с  монтировкой  и,  нырнув  под  нее,  завернул  за  спину
нападающему.  Пожалуй,  чуть  перехватил.  Сустав  слабо  хрустнул,   тело
таксиста обмякло, и  Строкач  не  стал  его  удерживать  на  весу.  Парень
повалился на колени, а Строкач слегка прихватил его за ворот -  чтобы  тот
не изувечил лицо о бордюр. Еще раз взглянув  на  номер  "москвича",  майор
подумал - хотя бы этого, чересчур "делового",  не  следует  оставлять  без
присмотра.
     Проезжая мимо салатной "волги", Строкач притормозил, опустил стекло и
бросил струхнувшему водителю:
     - Вы присмотрите за приятелем. Боюсь, сегодня машину он водить уже не
сможет. Ну, да еще встретимся, Бог даст...
     Из  поселка  майор  выехал  неспешно  -  требовалось   время,   чтобы
разговорить женщину.
     - Вы первый раз у доктора? А как вам удалось узнать о нем?
     Как и следовало ожидать, нервное  напряжение  пассажирки  разрядилось
сумбурным монологом:
     - Да случайно. У него побывала женщина одна, односельчанка. Муж у нее
запойный. Три раза приезжала, и теперь - как рукой сняло, в рот  мужик  не
берет спиртного. У меня ведь тоже из-за нее, проклятой. Мой-то  с  молодых
лет заливается, вот сын и расплачивается за отца-пьяницу. И вот беда -  за
ум взялся, бросил водку - да ведь  уже  ничего  не  поделаешь.  Вот  мы  и
приехали сюда, поможет, не поможет - хуже  не  будет.  Мальчик-то  у  меня
добрый, хороший. Зверюшек всяких любит,  не  может  видеть,  как  животных
мучают... Ох, Господи, все бы отдала, чтобы жить ему человеком!..
     - Что ж, теперь у вас есть надежда. Может, все и образуется как-то. -
Строкач включил  приемник,  юноша,  бормотавший  и  возившийся  на  заднем
сидении, затих. - Так говорите, дороговато берет доктор? Это  ничего,  был
бы толк.
     -  Да  что  вы  такое  говорите?  -  женщина  уставилась  на  него  с
недоумением. - Какое "дороговато"? Где это вы такой ерунды наслушались? Он
вообще платы не назначает. Можно, конечно, что-то дать в благодарность, но
открыто - кладешь деньги на стол, доктор говорит: возьми  из  них  сколько
хочешь и отнеси в церковь... "Дороговато"! А  кормиться-то  с  помощниками
ему надо?..
     Тем временем  начался  город  -  потянулись  унылые,  как  коровники,
пятиэтажки рабочего района в окружении чахлой, выморочной какой-то зелени,
складские дворы, автобазы, - и очень скоро женщина попросила высадить ее и
сына.


     Теперь Строкачу не терпелось увидеть Обреутова. Сегодня  воскресенье,
и отставник должен быть на дежурстве вплоть до полудня.
     -  О,  Павел  Михайлович,  не  забываете   старика!   Располагайтесь,
устраивайтесь как дома. - Обреутов был весел  и  громогласен.  -  Ну,  как
движется следствие?
     - Работаем, Владимир Лукич. Спасибо, я немного пройдусь по  лестнице.
Славно у вас все-таки. Чистота, порядок, глаз радуется. И вокруг неплохо -
зелень, все ухожено. Так я поднимусь, погляжу кое-что.
     - Давайте, и я с вами, если вы, конечно, не  возражаете.  -  Обреутов
выбрался из-за своего стола. - Может, вопросы возникнут, а я - вот он, под
рукой.
     - С удовольствием. А как же вахта? Все-таки  на  посту...  -  шутливо
заметил майор.
     - Да что вы, товарищ майор. Здесь все на контроле. Открываю только по
звонку, удостоверившись, что свои. Остальным - извините. Если надо отойти,
я ведь тоже человек живой, - все на замок. А звонок тут такой  -  на  весь
дом слыхать.
     - Серьезное устройство. Не жалуются жильцы, не мешает?
     - У него звук регулируется. Вот он, ползунок. Я  на  полную  мощность
никогда и не включаю.
     - Интересно, а на четвертый этаж, да еще и в квартиру - слышно его?
     Обреутов как-то смешался, недовольно покрутил носом и  последовал  за
майором вверх по лестнице. Переводя дыхание, Строкач на минуту  задержался
на площадке между вторым и третьим этажами. Окно было наглухо  закрыто  на
два массивных бронзовых шпингалета. Строкач постучал пальцем  по  нижнему,
поглядывая сквозь стекло.
     -  Уютный  здесь  дворик.  Прямо  тебе  пейзаж  Поленова.  Одна   эта
скамеечка, утопающая в зелени, чего  стоит.  Ага,  там  и  наша  почтенная
Октябрина Владленовна, бессменный часовой. А почему не открываете?  Воздух
свежий, дождик прошел...
     - Инструкция запрещает. Раньше, бывало, детвора открывала, но  теперь
- ни-ни. Такое время.
     Спустились, и Строкач внезапно спросил:
     - А что, Владимир Лукич, здорово вы удивились четыре дня назад, когда
внезапно обнаружили, что окно открыто? Да не суетитесь, спокойно. В этом я
вас не виню. К чему бы, казалось, вам выпускать незваных  гостей  в  окно,
если в вашем распоряжении  дверь?  Здесь,  правда,  Октябрина  Владленовна
начеку, но и она может отвлечься...
     Обреутов слушал молча, виновато кивая. Строкач гнул свое:
     - Ну,  конечно,  что  хорошего,  если  некий  подозрительный  субъект
незамеченным ушел  из  охраняемого  вами  дома.  Можно  ставить  вопрос  о
профессиональной пригодности. А это весьма  и  весьма  неприятно  и  может
иметь далеко идущие последствия...
     Наконец Обреутов глухо отозвался:
     - Ясное дело, как бы оно ни  повернулось,  а  стрелочник  всегда  под
рукой. Да, шпингалет я закрыл,  когда  мы  с  вами  сразу  после  убийства
поднимались наверх. Кому охота оказаться на улице? Если бы вы  меня  тогда
спросили - я бы и сказал сразу, а так -  не  хотелось  лезть  под  горячую
руку.
     - Ладно,  проехали,  -  Строкач  махнул  рукой.  -  Вообще,  в  таких
ситуациях надо поменьше темнить. Я еще раз  наверх  пройдусь,  а  вы  пока
поразмыслите, может, еще что вспомните...
     - Да чего сидеть? Сейчас время самое тихое - одиннадцать, народу  нет
вовсе.
     -  У  вас  часы  отстают.  Семь  минут  двенадцатого,  подведите.   И
подумайте, разговор наш еще не закончен.
     Одним махом майор взлетел на четвертый этаж позвонил, вызвав  собачий
лай и не слишком радушное "Кто там?" за дверьми.
     Мария Сигизмундовна выглядела неважно и на вопросы отвечала  каким-то
сырым, болезненным голосом.
     - Мужчина? В это время? Ну, разве что сын. Но и  его  не  было.  Если
угодно, поинтересуйтесь у вахтера, как раз Владимир Лукич дежурил,  как  и
сегодня. Это серьезный человек, порядок знает.
     - Скажите, Мария Сигизмундовна, а бывает, что Обреутов заходит к  вам
в квартиру, или вы встречаетесь только внизу, у вахты?
     - Ох, какое слово - "встречаетесь", - пожилая  дама  рассмеялась,  но
чувствовалось, что она недовольна поворотом разговора. - Уж не  решили  ли
вы,  что  у  нас  с  Владимиром  Лукичом  роман?  Увы!  Мы   действительно
по-приятельски знакомы, он иной раз забегает чайку попить, поболтать.
     - А в тот день, когда обнаружилось преступление, Обреутов был у вас?
     - Да, где-то в половине девятого. Я встаю  рано,  а  чай  предпочитаю
покрепче и в компании. Сын ушел раньше.
     - То есть Обреутов находился у вас в рабочее время?
     - Ах, вот вы о чем... Ну, да ведь он  ненадолго,  а  подъезд  заперт.
Дверь оставалась приоткрытой, так что и звонок слышно, а если кто  выходит
из подъезда, то сами управятся...
     Торопливо распрощавшись, Строкач сбежал по  лестнице.  Но  здесь  его
ждал сюрприз. Обреутова не  было!  За  столом  вахтера  восседал  высокий,
костлявый  старик  с  оттопыренными  ушами  и  вислым  носом,  посверкивая
угольками черных глаз. Сменщик! Строкач взглянул на часы - двадцать  минут
двенадцатого.  Это  не  осталось  незамеченным.  Вахтер   сурово   сдвинул
кустистые брови, но промолчал.
     - Где Обреутов? Ведь смена в двенадцать!
     - А я  всегда  чуть  пораньше  прихожу.  У  меня  электричка,  вот  и
получается - прихватываю чуток. Посидим, бывает,  с  Володей,  покалякаем.
Дома скучно. Вот только сегодня он что-то заспешил, не  с  кем  старику  и
словом перемолвиться. Вы ведь следователь? Ну, тогда угощайте  куревом  да
спрашивайте...


     - Боюсь, придется брать и Обреутова под наблюдение. -  Строкач  сидел
на подоконнике в кабинете, за спиной у него шумела улица.
     - А при чем тут этот парень, который  выпрыгнул  из  окна  лестничной
клетки? Тот, которого видела Октябрина... как ее...
     - Владленовна. Да, прыгун этот, конечно,  задачка.  Жигареву  прыгать
было  незачем  -  внизу  дверь  свободна.  Разве  что  не  хотел   Турчину
компрометировать, а это уж вовсе чушь... Не те нравы.
     - Прыгуна видела только Скалдина. Зрение  у  нее,  мягко  говоря,  не
очень, - протянул лейтенант.
     - Да ты за нее Бога должен молить! Пятьдесят метров, вполоборота,  со
спины, да тебе еще и словесный  портрет  подавай.  Ну,  ты,  брат,  совсем
заелся. Короче, Жигарев или кто другой прыгал, давай организовывать за ним
наблюдение, но и Теличко нельзя из виду упускать.
     - Ты Засохина имеешь в виду? Пустим и за ним. Ничего себе  подъезд  -
как один просятся под наблюдение. Один майор не подкачал, железное алиби -
Варшава. Но на его счет есть у меня любопытное соображение. Как там у  нас
насчет уголовного прошлого фигурантов?
     Родюков открыл папку, лежащую  перед  ним  на  столе,  извлек  тонкую
стопку исписанных листов. На самом верху  -  серая  поблекшая  листовка  с
фотографией  в  левом  верхнем  углу  под  броской  шапкой  "Разыскивается
преступник".

     "Управлением внутренних дел... области  разыскивается  особо  опасный
преступник Теличко Николай Васильевич... года рождения, уроженец  г.  ...,
житель г. ...
     Его приметы: рост 182 см, телосложение плотное,  лицо  продолговатое,
лоб  покатый,  брови  прямые,  глаза  серые,  нос  прямой,  губы   тонкие,
подбородок выступающий, уши средние, волосы темные, голос глухой.
     Был одет в черные брюки,  синюю  рубашку,  черные  туфли.  Преступник
может менять одежду и внешность.
     Если вам станет  что-либо  известно  о  местонахождении  преступника,
просим сообщить в милицию удобным для вас способом.
     Уголовный розыск".

     Дело особо опасного преступника было  довольно  типичным  для  своего
времени.
     Статья 86-прим, хищение государственного имущества  в  особо  крупных
размерах, срок - десять лет. По этой статье шли в  зону  тысячи  людей,  и
прежде  всего  те,  кого  именовали  "работниками  временных  коллективов,
занятых в сельскохозяйственном производстве". По договорам с  совхозами  и
колхозами  они  выращивали  лук,  арбузы  и  прочие  трудоемкие  культуры.
Вынужденные работать по законам рынка, они оказывались в ловушке  плановой
социалистической экономики и подогнанных к ней статей уголовного  кодекса.
Люди получали за труд  в  соответствии  с  договорами,  а  некие  эксперты
пересчитывали все по госрасценкам и разницу между тем, что было выплачено,
и тем, что, по их мнению, следовало выплатить, называли хищением.
     Бригада Теличко работала в  совхозе  "Ленинец"  в  Крымской  области,
выращивала арбузы. Когда урожай созрел, директор заявил:  вы  их,  ребята,
соберите, вывезите, продайте, а потом уж поговорим и об  оплате...  Каждый
год ему спускали план, те же арбузы сеяли, но  ни  разу  и  килограмма  не
собрали: весной засеют бахчу - осенью запашут. Не растут - и весь сказ.  И
вдруг - урожай вдесятеро против плана. Сотни тонн - что  с  такой  прорвой
делать?
     Людей на уборку  нет,  транспорта  тоже,  о  горючем  и  говорить  не
приходится.
     Договор с бригадой был заключен только  на  выращивание,  но  условия
директора пришлось принять - куда денешься?  На  рынках  десяти  областных
городов  они  распродали  арбузы,  привезли  в  совхоз  выручку.   Кому-то
показалось, что привезли мало. Было возбуждено уголовное дело,  приглашены
эксперты,  которые  подсчитали,  что  бригада  похитила  у  совхоза  около
миллиона рублей.
     Расчеты велись способом умножения гектаров на килограммы и  затем  на
рыночную цену. По мере продвижения дела кое-что пришлось  вычесть.  Нельзя
было не признать, что за перевозку и погрузку-разгрузку  следует  платить,
что за время хранения могла произойти порча, что реализаторы бесплатно  не
торгуют, так что сумма вышла не столь грозной...
     По пути  из  горотдела  Строкач  заскочил  к  Теличко,  не  особенно,
впрочем, надеясь, что застанет того  дома.  Деловой  все  же  человек.  Но
Теличко - вялый и заспанный - оказался  на  месте,  а  тема  разговора  не
вызвала у него никакого энтузиазма.
     -  Приговор?  Ага,  помню:  имея  многолетний  опыт  хищения,  создал
преступную группу и, вступив в сговор, похитил у совхоза миллион. Это  при
том, что фактически я и рубля не получил за работу, да своих денег сколько
ушло. Из моей зарплаты высчитывали за продукты для бригады, я же  заплатил
за семена на опытной станции... Свой трактор пригнали, машину для  полива,
да и натуроплаты я выдал бригаде меньше, чем полагалось: три  процента.  А
между прочим, как раз  в  этом  году  прошел  майский  пленум  ЦК,  и  там
говорилось, что мы имеем право получить пятнадцать процентов  от  плана  и
треть сверхпланового урожая. Так  что  на  самом  деле  не  я  был  должен
совхозу, а совхоз - мне. Мы же им еще и помогали:  собирали  подсолнечник,
заготовляли  сено,  работали  на  току,  который  дождем  залило,  -   все
бесплатно. Совхоз получил от нашей работы полмиллиона прибыли,  а  сколько
добра из-за его же нерасторопности на поле погнило... Когда  меня  судили,
начальник конвоя не выдержал  и  сказал  судье,  указывая  на  меня  и  на
директора совхоза: "Хорошо бы их местами поменять, был бы толк".
     Теличко откинулся в кресле и  на  мгновение  прикрыл  глаза.  Строкач
негромко сказал:
     - Я не в  восторге  от  таких  хозяйственных  дел  и  никогда  их  не
приветствовал. Но не угрозыск дает сроки.
     - Ага, - казалось, Теличко совсем отрешился от происходящего.  -  Где
же вы раньше были?
     - Там, где и сейчас. Делал свое дело.
     - Бежал, куда укажут, сажал, кого  прикажут,  -  все  так  же  горько
усмехнулся Теличко.
     - Нет, за такие дела, как ваше,  я  никогда  не  брался.  Правдами  и
неправдами, но находил способ уклониться. А вот ваш нынешний бизнес, пусть
и трижды легальный, меня очень и очень интересует.
     Теличко выстрелил взглядом из-под ресниц - твердым,  полным  недоброй
энергии.
     - У вас неверная информация, майор. Освободившись,  я  снова  занялся
арбузами. Нашел знакомую бригаду и стал с ними работать.
     - Хороший получился урожай?
     - Сумасшедший. Тридцать тонн с гектара считается очень  хорошо,  а  у
нас вышло - шестьдесят пять на круг.
     - Вот я и говорю, - Строкач  ухмыльнулся.  -  Вы  не  только  опасный
расхититель, но еще и рецидивист.
     - Ну уж, нет. С арбузами я завязал. Наглухо. Раньше как  было:  нашел
босса в райкоме, смазал - и все вопросы решены. А сейчас на каждом углу по
чиновнику  от  демократической  администрации,  и  попробуй  хоть   одного
пропустить!  Надо  мной  уже   братва   смеялась   -   бесплатный   пахарь
продовольственной программы.
     - А бывали у вас неурожайные годы? - неожиданно спросил Строкач.
     - Не было. Потому что я знаю агротехнику и особенности почвы в  любой
точке юга - от Одесской области до Крыма. Меня  что  в  земле  привлекало?
Воля. А если еще и это потерять, тогда все. Хватит,  нема  дурных.  Ну,  а
здесь меня знают, взяли в дело. Большого ума не надо: медь оттуда,  висмут
отсюда. Всего этого - валом, предложений - гора.
     - В основном, наверное, от руководства заводов?
     - Не только. Кругом тащат, сами знаете. Хотя, без экспортных лицензий
мы ничего не берем.
     - То есть, все сугубо по закону?
     - А как иначе! Таможня...


     После визита к Теличко путь Строкача лежал к заводскому клубу, еще за
квартал до которого красочный щит  сообщил  ему,  что  целительные  сеансы
психотерапевта-биоэкзорциста Хотынцева-Ланды может посетить любой желающий
практически во все дни недели, уплатив незначительную сумму.
     Однако тратиться  майор  не  стал:  парень  на  входе  удовлетворился
лицезрением красной книжечки, и через минуту Строкач  уже  осматривался  в
довольно просторном зале, с креслами, обитыми вытертым бордовым плюшем.
     Народу набралось порядочно. При всех различиях в возрасте,  жизненном
опыте и роде занятий было в этих мужчинах и женщинах нечто общее.  Строкач
чувствовал себя здесь белой вороной - вокруг  изможденные,  исстрадавшиеся
лица, едва различимый шелест голосов...
     В это время на сцену легко взбежал сам Дмитрий  Дмитриевич,  расточая
налево и направо улыбки, остановился на середине, коротко кивнул  залу,  и
плавно  полилась  мягкая,  обволакивающая  речь.  В  середине  одного   из
закругленных периодов целитель заметил присутствие майора, остановился  на
полуслове и сделал приглашающий жест. Волей-неволей Строкачу пришлось  под
перекрестными  взглядами  публики  пробраться  вперед  и  расположиться  в
середине второго ряда. Хотынцев-Ланда округло повел кистями - и все  вошло
в обычное русло.
     Строкач расслабился, поддаваясь потоку слов,  откинулся,  устраиваясь
поудобнее. Рядом сидела молодая женщина, не отрывавшая неподвижных глаз от
лица целителя. На коленях у нее стояла  двухлитровая  банка  с  прозрачной
жидкостью. Вода...  Верно  -  в  афишке  значилось,  что  доктор  сообщает
целебный заряд разного рода предметам, в  особенности  жидкостям,  которые
сохраняют его продолжительное время.  И  действительно  -  Строкач  только
теперь заметил - бутыли, банки, бидоны имелись у многих.
     Он вслушался.
     - А сейчас расслабьтесь, и пусть мои  слова  достигнут  самых  тайных
глубин вашего  сознания.  В  ваши  души  вливается  покой,  словно  густой
золотистый мед, злые силы отступают, приходит чистота и  свет.  Мои  слова
входят в ваши сердца, наполняя их энергией, и даже простая  вода,  которую
вы принесли, становится живительным эликсиром!..
     На   сцене   происходили   чудеса.   Проделывая   магические   пассы,
Хотынцев-Ланда  усыплял  пациентов,  в  одних  вселяя   бодрость,   других
буквально размазывая в креслах,  лишив  воли  к  сопротивлению.  Он  читал
прошлое и вел по запутанным  лабиринтам  будущего,  предсказывая  ключевые
моменты каждой судьбы с  такой  же  легкостью,  с  какой  огородник  может
предсказать урожай моркови на своей сотню раз перекопанной и  знакомой  до
мелочей грядке. Люди шли и шли к нему на сцену - завороженно,  беспомощно,
как на заклание, в каком-то слепом экстазе. Близок к экстазу  был  и  весь
зал.
     Голос целителя стал выше, зазвенел, как перетянутая струна:
     - Человек должен оставаться верен себе, непрерывно вслушиваться в то,
что подсказывает ему сердце. Тот, кто жил  в  чистоте,  избегая  слепых  и
неверных шагов, - сам гигантский источник энергии... - искреннее волнение,
казалось, сжимает его горло. - Но если кому и случилось упасть - я подниму
его к новой жизни, волью в него силу, открывающую путь к новым безоблачным
небесам...
     Странное  возникало  ощущение.  Неважно,  что  там  говорил   Дмитрий
Дмитриевич, но сердце сладко сжималось, дышать становилось  легче,  словно
легкие наполнялись воздухом альпийских лугов. Однако засиживаться  Строкач
не мог. Впрочем, сеанс близился к концу - об этом  можно  было  судить  по
состоянию зала. Многие находились в трансе, там и сям слышались кликушечье
кудахтанье и визг. Досадуя, что не сообразил сесть  с  краю,  майор  начал
пробираться к выходу, подгоняемый негодующими восклицаниями. У дверей  его
перехватил тот же крепенький, как боровичок, борцовского  сложения  юноша,
который проверял билеты.
     - Дмитрий Дмитриевич просит вас остаться. Сеанс  заканчивается  через
несколько минут. - Заметив колебания  на  лице  Строкача,  он  добавил:  -
Пожалуйста, он ведь  редко  кого  просит.  Ему  очень  небезразлично  ваше
мнение. Вот сюда, в кабинет пройдите.
     - А сколько еще до конца э-э... представления?
     Юноша был возмущен, но сдержался:
     - Минут десять, не больше. У  нас  это  называется  сеанс  группового
исцеления.
     - Ясно. Однако передайте