банке!
     -  Не  сомневаюсь.  Однако  не  с   девяти.   Ваше   пребывание   там
подтверждается, но со временем - неувязочка.
     Жигарев продолжал стоять на своем.
     - Не знаю, что там вам наплели. Может, документы я выписывал и позже,
но только вы, видно, никогда в банке не бывали...
     Родюков перебил:
     - Кстати, я только что из банка.  Что-то  не  заметил  я  там  особых
очередей.
     - Еще бы, - Жигарев через силу улыбнулся, - для вас их  не  только  в
банке не существует.
     Строкач млел от удовольствия. Игорь Родюков, перед которым все ворота
настежь!
     - Лейтенант  сейчас  назовет  точное  время,  когда  вы  появились  в
банке... если вы, конечно, сами не соблаговолите вспомнить.
     - В десять ноль-ноль, Павел  Михайлович.  Правда,  охранник  считает,
что,  возможно,  минут  на  пять  раньше.  Но  не  больше,  чем  на  пять.
Операционистка уверяет, что очередей у них и вовсе не бывает, тем более  в
середине месяца.
     Жигарев мялся:
     - Ну, мало ли...  В  девять  я  приехал.  Только  вошел  -  знакомые,
остановился поболтать...
     - Здесь, пожалуйста, распишитесь. - Строкач был  вежлив,  но  сух.  -
Спасибо.  Однако  охранника  вы  миновали  в  десять.  А  вообще-то,  Олег
Константинович, у меня складывается впечатление, что вы решили погостить у
нас, пока мы не проверим показания людей,  с  которыми  вы  встречались  в
банке. Да и задержали вас только затем, чтобы вы  не  успели  организовать
себе алиби.
     - А если алиби нет, что тогда - сажать меня, что ли? Ведь не считаете
ли вы в самом деле, что я убийца?
     - Если алиби отсутствует - это ничего не доказывает. Но если оно есть
- это позволяет однозначно исключить вас из числа подозреваемых.
     - Хорошо, допустим, что я пришел в банк без четверти десять. И что из
этого следует?
     -  Без  пяти  десять,  Олег  Константинович.  Разница   существенная,
особенно если речь идет об убийстве.
     - Да какое, к черту, убийство. Эти двое, они  же  сами...  -  Жигарев
резко оборвал фразу.
     Строкач оживился.
     - А вы неплохо информированы.
     - Почему бы и нет? Я звонил Светлане, да и слухами земля полнится. Ну
что я могу поделать, если никто меня не видел в этом промежутке!  В  конце
концов, могут же у меня быть личные дела...
     - Вполне. И все-таки: ушли вы в восемь тридцать и до без пяти  десять
вас никто больше не видел. Может быть, случайные знакомые на улице?
     - Черт, да нет же. Банк в девять открывается, поначалу там толчея,  а
чуть попозже - в самый раз. Я и прошелся пешочком... В  общем,  теперь  вы
меня...
     - Нет, вы свободны. Кроме дачи ложных показаний, обвинить  вас  не  в
чем. Идите домой,  но  сочинить  алиби  вам  уже,  извините,  не  удастся.
Дальнейшее ваше задержание считаю нецелесообразным. А мои действия  можете
обжаловать в прокуратуру...
     - Да не  буду  я  обжаловать...  Здесь  расписаться?  Всех  благ,  до
свиданья.
     Дверь за Жигаревым закрылась совершенно бесшумно. Родюков, подойдя  к
окну, выглянул на улицу и прокомментировал:
     - Смотри, как чешет! Может, и вправду  не  следовало  его  отпускать?
Посидел бы, поразмыслил... Прыткий парень. Уверен - это он девчонку научил
сказать, что ушел еще вечером...
     - Уверен, Игорь? Вот и потолкуй с ней еще раз. И если получится -  по
душам.


     - Да проходите  же!  -  Едва  отворилась  дверь,  Светлана  торопливо
потащила лейтенанта к себе в комнату. - Родители приехали.  Папочке  вовсе
не обязательно совать нос в наши секреты. Он у  меня  строгий...  Вы  ведь
меня не выдадите, Игорь. Да садитесь, не стойте столбом.
     Уселась напротив, озорно блестя глазами, вздохнула.
     - Сбылась мечта! Всегда хотела познакомиться хоть с одним сыщиком - и
вот, пожалуйста! - Девчонка явно кокетничала.
     Родюков вспомнил давнюю прибаутку Строкача.
     - Знаете,  Светлана,  за  год  мне  довелось  встретить  только  одну
женщину, которая не сказала бы: какая интересная у вас работа!
     - Ох, все женщины одинаковы, -  Светлана  засмеялась,  поглядывая  на
дверь. - У вас, наверное, большая практика?
     - Я бы не сказал. Давайте-ка все-таки проясним один вопрос: когда  от
вас утром ушел Жигарев.
     - Ну, все, конец лирике. Вы имеете в виду Олега? Я спросонок на  часы
и не посмотрела. Проводила его и легла досыпать. Может, вахтер скажет. Или
вот еще что: я, когда его выпустила,  посмотрела  в  глазок  -  к  соседям
входил какой-то мужчина... я его видела со спины...
     - Может, Дмитрий Дмитриевич?
     - Нет, точно не он. Он ведь высокий - где-то метр девяносто, тот был,
пожалуй, ростом с меня, но широкоплечий, сутуловатый. И вообще -  глаза  у
меня слипались...


     Выйдя из квартиры Турчиных, Родюков начал было спускаться, как  снизу
послышались торопливые шаги. Лейтенант перегнулся через перила.
     - Павел Михайлович?!
     - Собственной персоной. Не собирался, но все же решил  подъехать.  Ты
от Светланы? Отлично. А теперь - этажом ниже.
     На площадке третьего Строкач поочередно нажал две кнопки  звонков.  У
Теличко царило мертвое молчание - дверь не пропускала звуки,  из  соседней
же доносились заливистые трели, потом послышались шаги, лязгнул замок и на
пороге возникла статная фигура подполковника ракетных войск в полной форме
и с наградными колодками на груди.
     -  Скалдин,  Степан  Макарович,  -  отрекомендовался  военный  хорошо
поставленным голосом, привыкшим к команде. - Знаю о  том,  что  случилось,
тетушка рассказала, Октябрина Владленовна. Заходите, поговорим.
     Однако  двинувшемуся  было  следом  лейтенанту  преградил  путь   сам
Строкач.
     - Погоди, Игорь, - я быстро.  -  И  -  подполковнику:  -  Чем  дольше
работаю  с  людьми,  тем  больше  убеждаюсь  -  подлинное  взаимопонимание
возможно только между двоими. А, впрочем,  что  это  я?  Вы  ведь  и  сами
столько лет на ответственной работе.
     - Ого, и биография моя известна? - добродушно изумился Скалдин.
     - В общих чертах. Вы ведь человек военный, секретность и все такое...
Но то, что вы сегодня утром вернулись из загранкомандировки, вам сохранить
в тайне не удастся.
     - Другие времена. Конверсия!
     - Надеюсь, нас никто  больше  не  слышит?  -  нарочито  забеспокоился
Строкач.
     - Разве что ЦРУ, - Скалдин сдержанно усмехнулся, но в то же  время  в
нем  чувствовалось  какое-то  напряжение.  -  Хотя  не  думаю,  что   могу
представлять ценность для них... Да-с, не успеешь ступить на родную землю,
а тут такие новости... Лерочку Минскую я еще девчушкой семилетней знал,  а
кого знаешь ребенком, трудно представить  в  роли  политика  или,  скажем,
журналиста...
     Строкач снова прервал подполковника:
     - И все-таки, мы одни сейчас?
     Скалдин оторопел. Глаза его пробежали  по  комнате,  задержавшись  на
двери в кухню.
     - Вы имеете в виду - в квартире? Тут сосед  ко  мне  заглянул,  чайку
попить, - голос Скалдина зазвучал громче, с нажимом. - Николай Васильевич,
как там чайник?
     - Не  беспокойтесь,  Степан  Макарович.  Я  пройду  в  кухню,  вы  не
возражаете? - Строкач не стал ждать ответа.
     В кухне он появился в тот момент, когда Теличко тянулся к фарфоровому
заварному  чайнику,  стоявшему  на  полке.  Он  оглянулся  -  и  крышечка,
соскочив, полетела на пол. Резко нагнувшись, Строкач поймал  ее  на  лету,
мимоходом   скользящим   движением   коснувшись   стоявшего    на    плите
металлического чайника. Металл был еще холоден, и Строкача  это  нисколько
не удивило. Теличко застыл, приподняв руку,  впервые  майор  почувствовал,
что он растерян и не готов к отпору.
     - Э, а я-то думал чайком побаловаться! Долго ждать придется.  Что  ж,
не стану вам больше мешать, в общих чертах  все  ясно.  Степан  Макарович,
прошу извинить за беспокойство, не стану вас больше отвлекать...
     Подхватив по пути  смирно  ожидавшего  на  лестнице  Родюкова,  майор
спешно удалился, выяснив по пути у сменного вахтера, что Обреутов будет на
дежурстве  завтра  с  полудня,  а  майор  с  третьего  этажа  вернулся  из
командировки действительно сегодня, что  привез  его  грузовик  из  части,
потому что майор за комфортом не гонится, на "волгах" не раскатывает,  как
его  сосед,  тоже  военный,  но  совсем  другого  склада  человек,  и   не
удивительно, что они друг с другом не  разговаривают,  поскольку  гусь  не
товарищ свинье, а военная косточка - торгашу в мундире.


     - Этот Теличко - натуральный уголовник, - твердил Родюков на обратном
пути.
     Строкач вел машину, но был не настолько занят, чтобы  пропустить  это
мимо ушей.
     - Не может быть! Я-то полагал, что он видный искусствовед! Но  должен
тебе, Игорь, заметить, что и уголовники, и лояльные граждане пользуются  у
нас равными  правами.  Ты  ведь  не  доказал,  что  он  совершил  какое-то
противоправное деяние. Мы ведь даже не дали себе труда разобраться  в  его
первом деле.
     - Первом деле? - искренне удивился Родюков. - Это хищение, что ли?
     - Запомнил, смотри-ка! Вот этим и займись. Недаром  ты  удивлялся,  с
чего это я в Саженцы еду кружным  путем.  Как  раз  затем,  чтобы  тебя  у
горотдела высадить. Так что  давай,  и  заодно  проверишь  всех  остальных
фигурантов с точки зрения уголовного прошлого. Может быть, кое за кем пора
и "хвост" пустить.
     - Но, Павел Михайлович,  вы  же  знаете,  шеф  скажет  -  людей  нет,
обходитесь своими силами, и вообще...
     -  Это  уже  мои  проблемы.  Исполняйте,   лейтенант,   не   обсуждая
целесообразность указаний начальства. А у меня на  очереди  -  Засохин  со
своими юными друзьями. Очень мне любопытен этот гражданин вместе со  своим
алиби.


     Миновать этот дом было непросто - вокруг скопилось  множество  машин,
переминались кучки негромко переговаривающихся людей, среди которых многие
были на костылях. Однако обстановка сохранялась спокойная, нигде  не  было
слышно споров об очередности, и во двор Строкача пропустили без  протестов
и возмущения.
     Юноша в просторном  полотняном  балахоне  сделал  приглашающий  жест.
Строкачу лицо его показалось знакомым: как будто бы видел  его  в  прошлый
приезд, а может, и нет. Все  эти  мальчики  из  окружения  Засохина  с  их
мягкими, всепонимающими улыбками, были почти неотличимы.
     Уже переступая порог прихожей, Строкач поднял голову и обнаружил, что
дом имеет и третий этаж с обширным  балконом-террасой,  чего  нельзя  было
заметить с улицы. Здесь было прохладно, тянуло  присесть,  передохнуть  на
кожаном старомодном диване.
     - Иван Петрович сейчас  освободится.  Это  не  очень  долго.  Учитель
принимает всего два дня в неделю, в выходные, чтобы людям было удобно. А в
будни  здесь  никого,  кроме  нас,  нету,  -  юноша  словно   почувствовал
невысказанный вопрос Строкача.
     В прихожей  витал  тонкий  аромат  степных  трав  и  каких-то  пряных
кореньев. Подоконники были завалены пучками сухих растений.
     У Строкача с непривычки даже слегка закружилась голова.  Оставшись  в
одиночестве, он встал с дивана и начал прохаживаться. В прихожую  выходили
три двери, все они были полуоткрыты, и майор мог заглянуть в любую.
     Однако  ничего  необычного  он  не  заметил.  Везде  старая   мебель,
простенькие обои, в каждой комнате в красном углу - иконы, ивовая  корзина
на  полу,  на  стене  -  гитара  с  голубым  бантом.  Все  настраивало  на
патриархальный лад.
     Из глубины  коридора  донеслись  шаги  и  голоса.  Впереди  шествовал
Засохин, облаченный в просторный белый балахон, смахивающий на  борцовское
кимоно, за ним следовала странная пара: плосколицая  расплывшаяся  женщина
лет пятидесяти тащила за руку рыхлого голубоглазого парня, который  вертел
головой, озирался, а лицо его - мучнистое, пухлое, с  коротким  вздернутым
носом с вывороченными ноздрями - морщила ласковая слюнявая улыбка.
     Засохин на ходу бросал через плечо: "Избегать  волнений...  травы,  а
главное - держать себя в руках, постоянно быть с сыном  вместе...  слиться
духовно..." Женщина слушала, как завороженная.
     Тепло попрощавшись с пациентами, Засохин подал знак  своему  молодому
подручному и обернулся к Строкачу, приглашая пройти.
     - Хорошо тут у  вас!  -  похвалил  Строкач.  -  Просто  замечательно.
Человеку с такими незначительными душевными расстройствами,  как  у  меня,
достаточно только окунуться в эту атмосферу.
     - Что ж, в том и смысл, чтобы поддержать дух. Вы сильный человек,  но
и сильным нужна помощь.  Если  сильный  сжигает  свою  силу  в  себе,  она
обращается в немощь. Мои двери  всегда  открыты,  но  эти  дни  -  особые.
Сегодня я не могу впустую растрачивать себя. В остальные пять дней недели,
среди друзей,  я  достигаю  высокой  концентрации  энергии,  а  суббота  и
воскресенье - период отдачи. Здесь дорог каждый час.
     Словно не замечая, что Засохин стремится поскорее вернуться  к  делу,
Строкач спросил:
     - Вы мне даете ключ к пониманию вашего учения, ведь так?
     Засохин, оставаясь невозмутимым, пояснил:
     - Его нельзя назвать моим. Оно принадлежит каждому, кто хочет  видеть
и слышать. Это  учение  Живой  Этики,  и  недаром  в  сердце  народном,  в
преданиях вечно хранится память о таких  святых,  как  Серафим  Саровский,
Сергий Радонежский и многих других, отдавших себя целиком людям. Ибо  мало
иметь  знание.  Успехи   науки   не   должны   вступать   в   конфликт   с
нравственностью. А те, невежественные и безответственные, кто механическим
путем развивает в себе низшие психические силы, служат тьме, и за это  она
открывает у них некоторые энергетические  центры  и  через  них  стремится
приобщиться к земной жизни, чтобы осуществить свои чудовищные планы...  Но
хватит пока об этом. Я просил бы вас принять мои извинения, но  меня  ждут
люди, испытывающие страдания. В понедельник с утра я  буду  в  городе,  и,
разумеется, весь к вашим услугам.
     Строкач вышел, испытывая  странное  и  приятное  ощущение  теплоты  в
затылке и легкой истомы, словно на мгновение задремав на  берегу  реки,  в
тени деревьев. За калиткой  он  насчитал  еще  с  десяток  машин,  десятка
полтора страждущих прибыли общественным транспортом. Двое таксистов - один
частник, другой с госномерами, составив свои "волгу" и рыжий "москвич" под
старой липой, вяло трепались, поджидая пассажиров.
     "Жигули" Строкача стояли за углом, и он,  скроив  просительную  мину,
направился к "шефам", профессиональная болтливость  которых  наперед  была
известна.
     - В город? А чего не доехать - всего  две  сотенных.  Бог  даст,  мои
выйдут скоро, и вперед. У меня двое, так что поместимся.
     - Нормально. Двести - это еще по-людски. Спасибо, мужики.
     - Да ладно, чего там. Мы же не волки.
     Вклинился владелец "москвича", взмокший рыжеватый парняга  с  набитым
золотом ртом:
     - Я тоже так - если с человеком договорился,  лишнего  мне  не  надо.
Совесть  имею.  Конечно  -  если  кто  понимает,   от   благодарности   не
отказываюсь.
     Строкач  вытащил  бутерброд,  откусил,  поморщился   -   хлеб   успел
зачерстветь, и начал жевать, сходу сменив тему.
     - Да, здоровье - это главное. Мне с этой чертовой сухомяткой язвы  не
миновать. И то бывает - так прихватит...
     Здесь  Строкач  не  врал,  ну  разве  что  чуть  расцвечивал   правду
живописными подробностями.
     - Знаете - работа сидячая, поесть  толком  некогда.  Да  и  вам  это,
думаю, знакомо не хуже, чем мне. Водительский хлеб - не сладкий, а  теперь
еще и с этими ценами на  бензин...  Вы  сюда  в  первый  раз?  Сколько  по
спидометру выходит?
     - Да мы каждые выходные  здесь,  бывает  и  по  две  ходки  успеваем.
Зависит от приема. Он, доктор, иной раз подолгу тянет. А нам не с  руки  -
обратно везти надо. И чего, спрашивается? Больше принял - больше  получил.
Чего тянуть? Я бы на его месте...
     - Вот потому-то ты и не на его месте, - вмешался таксист с "волги". -
Ты вообще сильно много понимаешь! Я сколько людей сюда перевозил -  и  все
довольны. И многие говорят, что он  денег  не  берет.  Ну,  это,  конечно,
байки, и все же...
     Таксисты заспорили, а Строкач  поспешил  ретироваться,  якобы  увидев
знакомого, выходящего из калитки.
     Свернув за угол, он буквально столкнулся с женщиной, которая вместе с
сыном выходила перед ним от Засохина. Теперь она стояла  у  ворот  другого
дома, и майор был готов поклясться, что ее очень  интересует  его  машина.
Сделав несколько неуверенных шагов, женщина взглянула в сторону таксистов,
и повернулась к  Строкачу.  Парень,  следовавший  за  ней  со  здоровенной
матерчатой сумкой, неуклюже грохнул ее  на  землю,  задребезжало  разбитое
стекло, и угол сумки сейчас же потемнел, намокая. На дорожке  образовалась
лужица мутно-белой жидкости.
     За спиной майора раздался голос золотозубого.
     - Ну, теперь придется ей отвалить мне на полную, если хочет, чтобы  я
это дерьмо в свой багажник совал. Или ты возьмешь, Сема?
     Ответа Строкач не расслышал, он уже  был  рядом  с  женщиной.  Парень
снова  улыбался,  на  лице  его  было  чистейшее  блаженство.   Его   мать
наклонилась и стала выкладывать содержимое сумки прямо на  землю.  Достала
разбитую литровую бутылку, выплеснула  из  нее  оставшиеся  капли  молока,
затем смятой рубашкой протерла дно, сгребла пожитки.
     Строкач стоял в двух шагах, глядя в улыбающееся лицо парня, но помочь
даже и не пытался. На пальце он покручивал кольцо  с  ключами  от  машины.
Наконец, как можно небрежнее, предложил:
     - В город поедем? - но прозвучало это так не по-таксистски, что майор
плюнул на эти игрушки и заговорил человеческим языком: - Мне по пути,  так
что денег не надо. - На лице женщины отразились испуг и недоверие. Строкач
тут же поправился: - Ладно, дадите двадцатку на бензин.
     - Да, господи, конечно... Вот спасибо, а то эти уже и  цены  себе  не
сложат...  -  Женщина   повторяла   и   повторяла   какие-то   еще   слова
благодарности.
     Парня  удалось  посадить  в  машину  лишь  с  третьего   захода.   Он
выскакивал, задирал  голову,  улыбался  и  все  силился  еще  раз  окинуть
взглядом окрестности. Короткое время поездки до города  Строкач  собирался
использовать как можно более активно.
     Когда  они  уже  трогались,  из-за  угла,  пища  тормозами,   вылетел
"москвич" и остановился как вкопанный посреди  улицы.  Из  него  буквально
выпал золотозубый молодец, отчаянно размахивая зажатой в руке монтировкой,
и направился к "жигулям" Строкача. Женщина испуганно съежилась на сидении.
     - Ты что, гад, творишь? Это наше  место,  и  ты  здесь  таксовать  не
будешь!  За  все  уплачено,  и  если  ты,  бычара,  лезешь  цены  сбивать,
останешься без рог! - Парень накачивал сам себя, все больше входя  в  раж.
Руки у него определенно чесались.  -  Ты,  падла,  у  меня  до  города  не
доедешь. ГАИ тормознет, а там  и  братва  подъедет  разбираться...  Ходил,
ходил, нюхал, нюхал...
     Из-за угла осторожно выглянул салатный  капот  "волги"  с  шашечками.
Таксист с интересом следил за  содержательной  беседой  своего  коллеги  с
конкурентом, но особого желания вмешаться не выказывал. Строкач  оставался
совершенно спокоен.
     - Тише, молодой человек, места хватит всем. Я сейчас уеду.
     - Это верно. Этих ты, может, и отвезешь.  Только  бабки,  которые  на
чужом участке закосил, отдашь. Наука будет  в  другой  раз.  Ты  посмотри,
какая рыба хитрая!
     Говоря  это,  он   продолжал   наступать   на   Строкача,   помахивая
монтировкой. Майор холодно  подумал,  что  столкновения  не  избежать,  но
все-таки попытался еще раз.
     - Ну, ладно, ладно, чего кипятиться...  Нельзя  -  так  нельзя.  Все,
уезжаю. Желаю успехов.
     - Так ты издеваешься, гад?! -  "частник"  метил  в  предплечье  -  не
убить, а изувечить, лишить подвижности.  Стальной  стержень  просвистел  в
пустоте.
     Попади  он  -  и  Строкач  наверняка  не  смог  бы  никому  составить
конкуренцию как водитель пару месяцев. Резко уйдя  вп