Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
тречают заключенных объятьями Иуды.
ШТОРКА.
= Во всю ширину экрана видны по грудь четверо из одной пятерки:
Меженинов, Федотов, Евдокимов и Мантров. Пятый изредка виден плечом,
иногда скрывается и Федотов. И сзади них мелькают лица - лишь
настолько, что мы чувствуем толщу колонны, идущей не похоронно, как в
начале фильма, а скорей размашисто. Явно ощущается ходьба. За голо-
вами - свинцовое недоброе небо.
Меженинов рассказывает полковнику и Мантрову:
- В зеленом начале моего срока на тихой теплой подкомандировке
оперчасть вербовала меня в стукачи. Удивляюсь сам - это не было
легко, но я устоял. Был сослан в штрафную бригаду - на каменный
карьер, мрачнейшие бандиты. И полгода тянул среди них...! Устоявши
раз, устоявши два,- падать под конец как-то жалко.
Полковник усмехается:
- Все-таки, дОцент, вы в вызывающей форме отказались! При
остатке срока в год - можно на этом и погореть.
Мантров внимательно прислушивается к их разговору. Федотов же не
слышит. Он упоен, смотрит вперед и никуда. Когда объектив больше
поворачивается в его сторону - слышно дуновение маршеобразной музыки.
Меженинов:
- На этом нас и ловят. В начале - мы боимся чересчур долгого
срока, в конце - дрожим за освобождение. Это - психология набора
37-го года. С ней гнулись и подыхали. А я - сторонник вот этих новых
боевых ребят. Тем более с е й ч а с! - чего дрожать? Простая разумная
отговорка: боюсь, мол, что меня зарежут!
Резкий окрик:
- Ра-зобраться по пять! Раз-говорчики в строю! Меженинов:
- ...Процедура чекистов, которой мы трепетали всю жизнь, вдруг
оказалась такой неуклюжей: арест, протоколы, следствие, суд, пересуд.
А здесь возмездие мгновенно: удар ножа! На рассвете. Все видят, что
это - пострашней! И никто не только стучать не пойдет,- не пойдет и
минуты с ними беседовать!
Полковник возмущен:
- Вы - интеллигентный человек, а отстаиваете какую-то дикую
резню!
Меженинов:
- Прекрасное время! Где это есть еще на земле? - человек с
нечистой совестью не может лечь спать!! Какое очищение!
Маршеобразные мысли Федотова. Окрик:
- Ра-зобраться по пятеркам! Кому говорят?! Полковник:
- Ав-вантюра!
Меженинов:
- Но мы доведены и приперты. А что бы вы предложили другое?
Полковник:
- Да если бы мне только дали сформированный современный полк...
Он приосанился. Он видит сейчас тот полк. Он уже почти им
командует...
...я б этим псам показал!
Меженинов:
- Но тот, кто сформировал бы полк, нашел бы ему командира и без
вас, учтите... Нет, не ждать вам полка. Надо учиться действовать там,
где живешь.
Окрик:
- Сто-ой, направляющий!!
= Это - краснорожий старший сержант, вбежавший внутрь цепочки
конвоя.
= Остановилась колонна беспорядочной толпой. И вокруг - конвоиры
с автоматами и карабинами наперевес. Степь кругом. Небо черное.
Сержант орет:
- Что это идете, как стадо баранов?
Из толпы:
- А мы не в армии!
- Присягу не давали!
- Сам баран!
Сержант:
- Ра-зобраться по пятеркам! Первая!
Первая пятерка отделилась и прошла вперед шагов десять.
...Стой! Вторая!
МЫ - БЛИЖЕ К ТОЛПЕ.
В ней - движение, гул:
- Не давайте ему считать, не давайте!
- Не иди по пятеркам!
- Прите все!
Голос сержанта:
- Третья!
= Третья пятерка не отделяется, как первые две, а еле ноги
переставляет, и сзади к ней льнут, льнут стадом, нельзя считать!
Смех в толпе. Крик сержанта:
- Сто-ой! Ра-зобраться по пятеркам!
Толпа продолжает медленно густо идти. Нагоняет первые две
пятерки. Остановилась.
Из толпы:
- Хрен тебе разобраться!
- А ху-ху - не ху-ху?
Крик сержанта:
- Не разберетесь - до вечера здесь простоите!
Из толпы (кричащие прячутся за спинами):
- Хрен с тобой! Простоим!
- Время не наше - казенное!
- Пятилетка - ваша, не наша!
МГНОВЕННЫЙ ПЕРЕНОС (РЫВКОМ).
Лицо сержанта. Он рассвирепел, себя не помнит. Взмах:
- Оружие - к бою!! Патроны - дослать!!
Лязг затворов.
Грозная музыка.
ОБЪЕКТИВ КРУЖИТСЯ МЕДЛЕННО.
Под черным небом мы видим конвоиров, готовых в нас стрелять.
Дула наведены! Челюсти оскалены!
= И мы видим толпу, готовую броситься на конвоиров.
Их шестьсот человек! Если в разные стороны кинутся...!
Наклонились вперед! А Гай даже руки приподнял для броска! Радостью
боя горит худощавое лицо Федотова!
Что-то сейчас будет страшное! Что-то непоправимое!
в музыке растет-растет-растет это столкновение!
И вдруг отрезвленный голос сержанта:
- Марш, направляющий.
Общий выдох.
Заключенные вышли из стойки, повернулись. Опять пошли как
попало. Оживление в колонне.
= Опять во весь экран - та же наша четверка в ходьбе.
Никого не видит Федотов, смотрит далеко вперед и вверх.
Ветерком - его радостный марш!
ШТОРКА.
В двадцать глоток - раскатистый хохот.
= Это на скатке бревен развалились в разных позах заключенные и
хохочут в лицо вольному десятнику - жалкому потертому человечку,
стоящему перед ними. Он уговаривает:
- Ребята! Цемент погибнет! Четыре тонны цемента. Ну, дождь
вот-вот!
К нему выскакивает круглый придурковатый Кишкин, Ф-111. Номер на
груди его поотпоролся, болтается:
- Десятник! Что ты нас, дураков, уговариваешь? Разве знает
собака пятницу?
Хохот.
...Нам расчету нет. Не платят.
- Как не платят? Расценки единые государственные, что для
вольных, что для вас!
Сзади на бревнах все так же развалились зэки. Кишкин впереди
изгибается перед десятником:
- Расценки единые, да у нас семья большая. Гражданина майора
Чередниченко надо накормить? А капитана-кума? А лейтенантов двадцать?
А надзирателей - сорок? А конвоя батальон? А колючая проволока,
знаешь, теперь почем?
С бревен возгласы:
- А пули?..
- Масло ружейное!..
- Забор деревянный!
- Бур каменный!..
= Кишкин (показывает свой болтающийся номер):
- Даже вот номера писать - и то художников держим! И как баланс
ни крутим - все мы начальнику должны, не он нам!
Громкий голос:
- В чем дело, десятник? Почему цемент не убираете под навес?
= Это шел мимо и остановился прораб - тот, который отказал
Климову в креплении. Десятник:
- Заключенные работать не идут, товарищ прораб...
- Как не идут?! Заключенные - не идут!! - что за новости? Пере-
писать номера, кто не идет, всех посадим!!
И ушел, костлявый, не ожидая, чем кончится. Ему кричат вдогонку:
- Уже в БУРе места нет, не посадишь!
Десятник достал замусоленную книжку и карандаш.
Ему зло кричат, выпячивая грудь:
- Пиши!.. Пиши!.. Списывай!..
- Кишкин срывает свой номер, отворачивается, нагибается и, двумя
руками держа номер на неприличном месте, пятится на десятника, на
нас, пока его номер не займет всего экрана:
Ф-111
ШТОРКА. ОБЫЧНЫЙ ЭКРАН.
= Костлявый прораб в своем кабинете у стола стоит и кричит в
телефонную трубку:
- Товарищ майор! Я двадцать лет работаю с заключенными, но
ничего подобного никогда не видел. Открытое неповиновение! Забас-
товки! Заключенные не идут работать!! У нас Советский Союз или
Америка? Комбинат будет жаловаться в Главное Управление Лагерей! Это
дойдет, наконец, до товарища Сталина!!
Телефон и трубка - те же, но
НАПЛЫВОМ
= вместо прораба - майор Чередниченко. Растерянность, угнетен-
ность на его жирном лице. Капли пота на лбу. Он только кивает в
трубку:
- Да... да, да... Мы принимаем меры... Да... Положил трубку и
отер пот,
МЫ ОТХОДИМ.
Майор сидит в том кабинете и в том кресле, где Хадрис зарезал
стукача. За столом заседаний - несколько офицеров МВД, среди них - в
картинной нетерпеливой позе - Бекеч. Старший лейтенант-оперуполномо-
ченный. Невзрачный офицер говорит:
- Так что культурно-воспитательная часть со своей стороны...
Партийная линия есть перевоспитание заключенных, и, очевидно, даже в
Особых лагерях мы не должны его запускать.
Майор:
- Да я бандуру им разрешил, пусть играют.
- ...В ближайшие воскресенья я предлагаю... вплоть до того, что
не вывести зэ-ка зэ-ка на работу, а если найдутся средства по
финчасти, привезти показать кино. Идейно-выдержанное...
Воспитатель сел. Майор мычит, охватя голову:
- М-да... Соберу бригадиров, поговорю с бригадирами, с-суки-ными
детьми! На что ж они поставлены, сволочи? Мы ж их бесплатно кормим!
Приказ отдам строгий!..
Рядом с майором - капитан толстогубый:
- Не приказ, а сразу надо срока мотать! Надо группу отказчиков
сколотить человек пятнадцать - и вторые срока им мотануть!
= Бекеч (резко поворачивается):
- Разрешите сказать, товарищ майор?
= И вскакивает. Теперь мы видим майора в толстую складчатую шею,
а побледневшего Бекеча в лицо:
- Я не понимаю, товарищи, о чем мы говорим? Здесь - старше меня
по чину, и я прошу прощения за резкость. Какое кино? Что поможет
приказ? И какого раскаяния вы ждете от бригадиров, если эти брига-
диры, может быть, первые наши враги? И разве дело в отказах от
работы? Нам выкололи гла-за! Нам отрезали у-ши! Мы перестали в лагере
видеть, слышать, иметь власть! Мы посылаем надзирателя кого-нибудь
арестовать - а барак нам его не отдает! А мы болтаем о каких-то
воспитательных мерах! И радуемся, что заключенные режут друг друга, а
не нас! Подождите, скоро будут резать и нас! Первым убийством первого
нашего осведомителя заключенные начали войну против нас! И это надо
понимать. Товарищ начальник оперотдела! Как вы думаете устроить
судебный процесс? Где вы возьмете свидетелей? Одни - уже на том свете.
Другие сбежали к нам в тюрьму и ничего не видят. Третьи затаили
дыхание и боятся ложа - ножа! А не вашего второго срока!
Капитан (заносчиво):
- Ну, и что вы конкретно предлагаете?
= Бекеч переглядывается с оперуполномоченным:
- Мы предлагаем...
ЗАТЕМНЕНИЕ.
Под мелодию тюрьмы, гнетущие звуки,
ИЗ ЗАТЕМНЕНИЯ, НА ШИРОКОМ ЭКРАНЕ
= проступает внутрилагерная каменная тюрьма. Уже отстроено и
второе ее крыло. И обносится (еще не везде обнесена) деревянным
заплотом. Давящая угрюмость.
= От нас к тюрьме идут два офицера в зимней форме. Они проходят
между столбами недостроенного забора и звонят у железной двери. Это -
Бекеч и оперуполномоченный.
КРУПНЕЕТ.
В двери отодвигается щиток волчка, его место заступает глаз.
Долгое громыхание отпираемых запоров.
Дверь открывается медленно, тяжелая. Надзиратель сторонится,
пропуская начальство
ВЕРТИКАЛЬНЫЙ (УЗКИЙ) ЭКРАН
= в ярко освещенный коридор с неоштукатуренными стенами из
дикого камня и каменным полом. Еще запертые железные двери налево и
направо.
Позади нас с громыханием запирается дверь, через которую мы
вошли.
Надзиратель выбегает вперед и
лязг, громыхание
отпирает одну из дверей.
ВСТУПАЕМ В НЕЁ.
Там еще один коридор, такой же, но подлинней, и двери камер
направо и налево.
ШТОРКА. ОБЫЧНЫЙ ЭКРАН.
= Тюремная канцелярия - по сути, камера с маленьким окошком
вверху, только нет нар, пол деревянный, стены оштукатурены и
несгораемый шкаф.
За столом - Бекеч и оперуполномоченный. Перед ними стоит С-213.
- Значит, кормят хорошо?
- Не обижаемся, гражданин старший лейтенант. Погуще кладут, чем
в общей столовой.
- И тепло в камере?
Лицо С-213. Круглое. Покойное. Счастливое.
- Спасибо, тепло. И матрасы дали. И домино дали.
- Значит, в козла режетесь?
- В козла.
- Добро! И на работу не гонят. И до конца срока так?
Что ж, хоть бы и до конца,- наверно думает С-213.
- А вы не подумали там, в шестой камере, что если администрация
лагеря спасает вас от ножа,- так надо ей служить!!
С-213 насторожился.
...Сейчас вот у нас идет спор - не распустить ли вас по баракам?
Сонное благодушие как сдернуло со стукача. Открылся неглупый
быстрый взгляд:
- Гражданин старший лейтенант! Ведь зарежут как поросенка! Ведь
не знаешь, где смерть ждет...
- Так надо знать! -
= Это вскрикнул Бекеч и вскочил, презрительный:
...Надо узнать, где эта ваша смерть ходит! На чьих ногах?!
= Растерянное лицо стукача. Он умоляет. Он думает. Он ищет. Он
хочет понять!
= Бекеч отрывисто:
- Подозреваемых. А может, тех самых, кто режет. Будем подбра-
сывать к вам в камеру. По одному. И тут испугаетесь?
= Осенение великой мысли на лице стукача! Его пальцы! Его зубы!
Шепчет:
- Забьем! Задушим!
Спокойный голос оперуполномоченного:
- Нет. Лишить жизни - мы управимся и по суду. А ваша задача -
до-пы-тать-ся! И запрещенных приемов - для вас нет. Узнаете - будете
в лагере ж и т ь. А не узнаете - выкинем вас на говядину!
Пошла мысль! принялась!
ШТОРКА.
= Камера. Двухэтажные нары с матрасами, над ними - обрешеченное
крохотное оконце. Лязг открываемой и закрываемой двери. Двери мы не
видим, она рядом с нами,- но видим, как человек двадцать этой камеры
с обоих "этажей", где они сидят и лежат,- все встрепенулись, бросают
домино, обернулись к нам, и, будто из пещеры, подтягиваются, подби-
раются к краю нар - четвероногие!
каракатицы!
спруты! Они не помещаются на экране сразу все, они стиснуты.
Общий хриплый возглас торжества.
Абдушидзе соскакивает с нар. Он перекошен:
- А, Гавронский! Сюда резать пришел?
С-213 зло мигает, выставил дюжие кулаки:
- Поляк дерьмовый! Это ты резал?
= Гавронский, Р-863. Спиной к закрытой двери. Руками как бы
держится позади себя за каменные косяки входа.
Негромкий, но четкий взлет революционного этюда. Рев:
- Убийца!.. Бандит!.. Сучье вымя!.. Волк!.. Задушим на хрен!
Гавронский видит - спасенья нет! Гордо выпрямился в нише двери:
- Предатели! Найдут вас и тут!
Гонор - это долг!
Остервенелые сливающиеся крики.
Вся эта свора каракатиц протягивает к нам конечности!
= На экране - муть.
На полу, под нашими ногами, крики:
- Глаза ему выдавливай, никто не отвечает!
- Рви его с мясом!
- Кто резал, говори!
Резкий крик боли.
Полная тишина.
= Прильнули ухом к стене и напряженно прислушиваются - летчик
Барнягин и Гедговд. Барнягин грозит нам - не шуметь!
Это он - однокамерникам своим, тоже притихшим на нарах.
Камера - такая же, но нары голые.
= Не слыша сквозь стену, Гедговд на цыпочках, оттого особенно
долговязый, переходит к двери и слушает там.
= Барнягин машет рукой, отходит:
- Ничего не разберу. Гудит, кубло змеиное. Тюрьмы что ли не
поделят господа стукачи?
Какое ж у него располагающее, открытое лицо, всякий раз это
поражает. Незажившие следы побоев, розовый шрам на лбу.
= Отчаивается и Гедговд. Он прислонился неподалеку от двери.
Своей небрежной скороговоркой:
- Черт его знает, на наших глазах хиреют лучшие традиции
арестантского человечества. Например, культура перестукивания
заменена культурой стукачества.
- И ты бы стал узнавать новости у этих гадов?
- Э, друзья! А сколько новостей мы узнаем из газет? Просеивайте
сами, делите на шестнадцать, на двести пятьдесят шесть...
С нар:
- Да что тебе, Бакалавр! Ты завтра выходишь на волю, все новости
узнаешь.
Гедговд ближе. Теперь мы видим, как он истощен, один скелет. Но
весел:
- На волю? Да! В самом деле, как это интересно! - утоптанная
песчаная площадка двести метров на двести - и мы ее уже воспринимаем
как волю! И у меня еще двадцать три неразмененных года в вещмешке, а
я чувствую себя ангелом, взлетающим к звездам! Ду-урак!
ШТОРКА.
= Та же тюремная канцелярия, видим ее всю, от входа. В дальнем
конце за столом сидят двое, занятые делом.
БЛИЖЕ.
Это - лейтенант Бекеч и тот врач, которого мы видели за хирур-
гическим столом. Он - в белом халате сверх телогрейки и в шапке с
номером. Он подписывается на листе. Бекеч:
- И вот здесь еще, доктор.
Меняет ему листы. Доктор подписывает, медленно кладет ручку.
Показывает:
- А резолюцию о том, что вы отменяете вскрытие, напишите здесь.
- Это майор напишет. Значит, учтите: за зону мы его отправим, не
завозя в морг.
Доктор пожимает плечами. У него очень утомленный вид. Шум
открывшейся двери. Голос:
- Товарищ лейтенант! Тут - на освобождение, Ы-четыреста-сорок-
восемь, ГедгОвд. Все оформлено. Выпускать?
Бекеч смотрит в нашу сторону:
- Заведите его сюда.
Голос надзирателя (глуше):
- Эй ты! Але!.. Иди сюда.
Звук шагов входящего. Дверь закрылась. Бекеч:
- Та-ак. Гедговд? Сколько отсидел, Гедговд?
Голос Гедговда (около нас):
- Да безделушка, три месяца.
Доктор щурится, вглядываясь в Гедговда. Бекеч поднимает палец:
- И только потому, Гедговд, что доказана твоя непричастность к
группе Барнягина. Мы это учитываем. Мы - справедливы.
Пауза. Гедговд не отвечает.
...Надеюсь, ты усвоишь этот урок и больше бегать не будешь
никогда. Обещаешь?
= Долговязый, измученный Гедговд, Сзади него, у двери, надзи-
ратель. Гедговд шутит, но улыбка у него получается больная:
- То есть, как вам сказать, гражданин лейтенант? Поручиться
честным благородным словом - не могу. Если опять... такой зажига-
тельный момент. Парадоксально, но стремление к свободе, оно где-то
там...
тычет себе в грудь.
...заложено... заложено....
= Врач - крупно. Седые виски. Властная манера держаться, не как
у простого заключенного:
- Это у вас, Гедговд, мы обнаружили спаи в верхушках! А ну-ка,
подойдите, поднимите рубашку...
= Все трое. Гедговд уже начинает расстегиваться. Бекеч:
- Доктор, ведь он выходит, на это есть санчасть.
Врач встает:
- Пойдемте со мной, Гедговд.
ЗАТЕМНЕНИЕ.
= Из него открывается и светится дверь - выход из тюрьмы. В
спину видим выходящего врача с чемоданчиком. Гедговда с узелком.
За дверью свет раздвигается, но не вовсе: это - пространство
тюремного дворика. Он обнесен забором в полтора человеческих роста.
Сплошной деревянный забор уже окончен постройкой.
И еще за одной дверью распахивается
музыка широкая, тревожная.
ШИРОКИЙ ЭКРАН.
= общий вид лагеря, освещенного перед темнотой неестественным
красноватым светом. Край выходных ворот, потом - "штабной" барак, на
стене его - щиты-плакаты: "Строители пятой пятилетки!.." - дальше
неразборчиво. На другом: "Труд для народа - счастье!" Дальше вглубь -
бараки, бараки заключенных.
= Сильный ветер. Взмел щепу у забора тюрьмы, там и сям -
вихорьки пыли, надувает и полощет белым халатом врача.
Врач и Гедговд идут вдоль линейки.
А на западе - черные папахи туч, и в прорыв их - этот неестест-
венный багровый послезакатный свет. И отчетливо видны на этом фоне -
черные коробки бараков, черные столбы, черные вознесшиеся пугала-
вышки.
= Идут они, двое на нас. Красный отсвет на их щеках.
Врач:
- Гедговд! Я совсем вас не знаю. Но мне понравилось, как вы
держали себя с начальством. Я угадываю в вас несовременного человека
чести.
Невольно взглянули в сторону и остановились.
= На отдельном щите
Страницы:
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -