самоубийством... Черные выигрывают...  Записывайте,
записывайте!.. _Войны не будет_... Ангел Смерти: ладони мои полны горького
праха... Схевенингенский вариант... Надо  сделать  еще  один  шаг...  Один
шаг... Один"...
   Я поднялся и отошел к  окну.  Я  не  боялся  что-либо  пропустить,  мой
диктофон работал - ярко зеленела индикаторная нитка на пластинке  корпуса.
Я слушал назойливый, штопором впивающийся голос оператора  и  глядел,  как
внизу, из железных ворот больницы,  выворачивает  грузовик,  словно  живая
клумба, накрытый беженцами. На подножках его, на кабине и просто на бортах
кузова, свесив ноги,  сидели  люди  в  штатском  с  винтовками  наперевес.
Началась эвакуация. Этой колонне предстояло пройти шестьсот километров  по
раскисшей осенней тундре. Шестьсот километров -  более  суток  непрерывной
езды. Если их раньше не заметят с воздуха. Я посмотрел на часы. Я  не  мог
терять целые сутки. Завтра меня ждали  в  "Храме  Сатаны".  Шварцвальд,  у
Остербрюгге.  Им  пришлось  согласиться  с   тем,   что   я   имею   право
присутствовать в качестве наблюдателя.  Точно  так  же,  как  им  пришлось
согласиться, что я имею право  произвести  допрос  оператора  совместно  с
Бьеклином. Катастрофа  в  Климон-Бей  -  это  третья  международная  акция
Нострадамуса. Ноппенштадт, Филадельфия и теперь Климон-Бей. Интересно, как
ему удалось позвонить сюда, через океан, из  сломанного  телефона-автомата
на углу Зеленной и Маканина. Ему надо было пройти городскую станцию, затем
союзную, потом международный контроль на МАТЭК, затем  всю  трансокеанскую
линию и далее через Американский континентал выйти на  местного  абонента.
Машинный зал вообще не соединяется с  городом,  только  через  коммутатор.
Правда, можно подключиться непосредственно со спутника, но  тогда  следует
признать, что  Нострадамус  способен  контролировать  системы  космической
связи. У нас еще будут неприятности с этой гипотезой. Я  подумал,  что  не
зря ко мне приставили Бьеклина и не зря полковник из  Центра  ХЗ  разрешил
лететь при неясной обстановке.  Видимо,  они  рассматривают  ситуацию  как
предельно критическую. И не зря  была  организована  утечка  информации  в
прессу, и не зря последнее время усиленно дебатируется вопрос о пришельцах
со звезд, скрываемых от мировой общественности.
   - Насколько я понял, было предупреждение об аварии, - сдавленно  сказал
врач.
   - Тише, - ответил Бьеклин.
   Мы шли по копошащемуся коридору.
   - И это непохоже на бред, - сказал врач.
   - Тише, - ответил Бьеклин.
   - А магнитофонная запись дежурства уничтожена при пожаре...
   - Обратитесь в госдепартамент. Я не уполномочен обсуждать с вами сугубо
секретные сведения, - высокомерно сказал Бьеклин.
   - Так это правда? - врач неожиданно повернулся и взял его за выпирающий
кадык. - Вы ведь американец? Да? И база находится под эгидой правительства
Соединенных Штатов? Да? Значит, испытание оружия в полевых условиях? Да? А
мы для вас - подопытные кролики?!..
   Он кричал и плакал одновременно.
   - Пустите меня, - двигая плоскими костями лица, косясь  на  обожженные,
перебинтованные,  розово-лишайные,  стриженые,  бугорчатые  головы,  вдруг
повернувшиеся к ним, прошипел Бьеклин. - Вы же  знаете,  что  я  не  решаю
такие вопросы...
   - Ну и сволочи! - сказал врач. Вошел в кабинет и вытер  блестящие  злые
глаза. - По-настоящему, вас следовало бы отдать сейчас этим людям, которых
вы погубили, - сказал он. - Бог мне простит... Отправляйтесь с  первой  же
колонной, чтобы больше вас здесь не было... Не вы решаете, вы не  решаете,
потому что решаете не вы, ибо решение всех  решений  есть  решение  самого
себя...
   Он отодрал руки от лица и испуганно посмотрел на них, а потом медленно,
перед зеркалом, оттянул себе нижние веки. Я вдруг заметил, что белки  глаз
у него мутно-зеленые.
   - А вы знаете, господа, откуда произошло название  -  "Безумный  Ганс"?
Изобретатель этого милого продукта  Ханс-Иогель  Моргентау  сошел  с  ума,
случайно вдохнув его. Вот откуда название...
   - Успокойтесь, доктор, - холодно сказал  Бьеклин,  -  возьмите  себя  в
руки, примите таблетку тиранина...
   - Я почему-то думал, что у меня еще есть время, - вяло сказал  врач.  -
Идите вы к черту со своим тиранином. Бог мне простит...
   Он отдернул штору на окне, раскрыл широкие рамы, втянул ноздрями мокрый
белый туман, пахнущий свежими огурцами, забрался на подоконник  и,  прежде
чем я успел вымолвить хоть слово, тряпичной куклой перевалился вниз.
   - Ну и ну, - сказал Бьеклин, осторожно нагибаясь. - А вон,  слышите?  -
вертолет. Наверное, за нами.
   Я не стал смотреть. Все-таки это был четырнадцатый этаж.



   4. ЗДЕСЬ ПОГИБ САПСАН

   Все было кончено.
   Поезд шел среди полей, придавленных золотым  августовским  зноем.  Было
душно. Фиолетовые  тучи  выползали  из-за  Богатырки  и  сырой  мешковиной
затягивали безлесый покатый лоб Солдыря. Сумеречная тень бежала от них  по
бледной пшенице, догоняя вагоны. Денисов стоял на подножке и,  ухватившись
за поручень, глядел в синеватые отроги хребта. - Третий месяц без  дождей,
- сказал ему проводник. Денисов кивнул. - Хлеба опять  выгорят,  -  сказал
проводник. Денисов кивнул. - Сойдете в Болезино? - спросил его  проводник.
- Нет, здесь. - Станция через две минуты, - сказал  проводник.  -  Мне  не
нужна станция. - Это как? - А вот как! - Денисов легко спрыгнул с подножки
в сухую шелестящую мимо траву. - Куда? - крикнул возмущенный проводник. Но
Денисов уже поднялся и помахал вслед небрежной рукой.
   Все было кончено.
   Фамилия Сапсана была Ясенецкий. Он родился в Москве в тысяча  восемьсот
восемьдесят восьмом году, учился  в  Медицинском  институте  на  отделении
хирургии,  вступил  в  РСДРП,  вел  кружок,  был  членом  боевой  дружины,
участвовал в боях на Пресне, после поражения  перебрался  в  Петербург,  в
девятьсот  тринадцатом   году   был   арестован   охранкой,   при   аресте
отстреливался, был тяжело ранен, вопреки слухам выжил, приговором военного
суда сослан на десять лет в Зерентуй, оттуда  бежал  в  Манчжурию,  изучал
тибетскую медицину, через два года объявился в Швейцарии, практиковал  как
врач, участвовал в издании антивоенных  листовок,  в  ноябре  семнадцатого
года через Стокгольм вернулся в Россию, работал в Наркомпроде у  Шлихтера,
по мобилизации ушел на Восточный фронт,  был  комиссаром  полка,  погиб  в
девятнадцатом году, в июне, в городе Глазове.
   Из Глазова он прислал записку в самодельном пакете -  несколько  строк,
на  куске  обоев,  торопливым  почерком:  "Дела  наши  идут  неважно,   но
настроение бодрое... Колчак выдохся - _я так вижу_... Скоро он покатится с
Урала... Обязательно найди Гертвига, помоги ему, надо довести до  конца...
После окончательной победы приеду в Питер... Передай привет Верочке... Она
меня помнит?.. Сапсан"...
   Все было кончено.
   Фиолетовая тень догнала его и побежала вперед, гася собою желто-зеленое
разноцветье. Потрескивая, ломались кострецы под ногами. Хрустел дерн - как
стекло. Отчаянно звенел полоумный кузнечик, единственный на  все  поле,  -
Великая Сушь выжгла оба берега, и со дна Чепцы перед  Солдырем  проступили
длинные песчаные острова. Денисов шагал к обглоданным ракитным кустам,  за
которыми тянулись бараки.
   Все было кончено.
   Позавчера Губанов сказал:
   - Мы не можем допустить, чтобы  в  нашем  университете  проповедовались
идеалистические взгляды.
   - Мир устроен так - как он устроен. И никак иначе, - ответил Денисов.
   Губанов кивнул.
   -  Поступило  заявление  от  группы  студентов:  вы  излагаете   теорию
Сыромятина не так, как это делается в утвержденном курсе лекций.
   - Сыромятин ошибается.
   - У вас есть факты?
   -  Чтобы  опровергнуть  Сыромятина,  не  требуется  фактов,  достаточно
элементарной логики.
   - Ученый опирается прежде всего на  факты,  -  равнодушно  перекладывая
папки, сказал Губанов. - Ваш "прокол сути"  -  мистицизм  чистейшей  воды.
Подумайте, Александр  Иванович.  Мы  твердо  стоим  на  материалистических
позициях и - никому не позволим.
   Все было кончено.
   Письмо Сапсана он получил чуть  не  полгода  спустя:  после  госпиталя,
дрожа от озноба и слабости, сидел на ящике у  окна,  забитого  фанерой,  и
держал в несгибающихся пальцах мятый клочок бумаги. Особенно поразила  его
фраза: "_Я так вижу_". Значит, у Сапсана получалось. Выходит, занимался не
только  тибетской  медициной.  Вьюга  свистала  на  улицах  Петрограда  по
горбатым мертвым фонарям. Сапсана к тому времени уже не было  -  контрудар
Сибирской армии  белых,  второго  июня  захвачен  Глазов,  комиссар  полка
погибает на окраине города. Потом, уже значительно  позже,  когда  Денисов
собирал сведения  по  крупицам,  выяснилось  -  да,  занимался  не  только
тибетской медициной. Ординарец полка  рассказывал:  -  Был  случай,  когда
увидел нового бойца и  прямо  заявил,  что  тот  подослан  белыми.  Так  и
оказалось. Два  или  три  раза  очень  точно  предчувствовал,  где  ударит
противник, хотели даже забрать в штаб армии. Были еще штрихи.  Значит,  не
просто диагноз и  лечение.  Денисов  об  этом  догадывался.  Тогда  же,  в
девятнадцатом, кинулся искать Гертвига.  Дом  стоял  заколоченный,  трещал
мерзлый паркет, с могильным шорохом текла белая крупа за  стеклами.  Крысы
проели допотопное кресло. Здесь танцевала безумная старуха. Какой он тогда
был дурак  -  полез,  словно  вор,  ночью,  надеялся  найти.  А  господина
Палладина Хрисанфа Илларионовича расстреляли за  контрреволюцию.  Тетради,
конечно, исчезли, пахло нежилым. Так и сгинул доктор Гертвиг - где, когда?
- спросить не у кого...
   Все было кончено.
   Темный фиолетовый напряженно пульсирующий свет лился  через  занавески,
где на подоконнике рдела огненная  герань.  Белели  синеватые  подушки,  и
отчетливо тикали кошачьи зрачки в ходиках, опуская гири.
   Гроза все-таки настигла его.
   Все было кончено.
   Вера, изумляясь, теребила пуговицу у горла:
   - Какие документы?.. Какие дневники?.. Ты не представляешь,  что  здесь
творилось - паника, разгром... Меня спрягали местные жители...  Ничего  не
знаю... Неужели ты приехал только ради этого?.. - Она  отступила  в  глубь
комнаты. - Прошло одиннадцать лет...
   - Ладно, - сказал Денисов. - Я тебя увезу, мы  больше  не  расстанемся.
Мне обещали место у Глебовицкого в Ленинграде. Сам Глебовицкий  обещал.  Я
все-таки неплохо разбираюсь в эволюционной систематике.
   Тогда она остановилась.
   - Бедный  путешественник...  Так  и  будешь  метаться  из  института  в
институт, нигде не задерживаясь подолгу?
   - Отряхни прах городов, - процитировал он, -  отряхни  прах  незнакомой
речи, прах дружбы и вражды,  прах  горя,  любви  и  смерти.  О,  свободный
человек, избравший свободу! У тебя есть только ветер в пустыне!
   - Галеви?
   - Ибн Сауд. "Скрижали демонов".
   Вера вздохнула.
   - Хорошо, - нетерпеливо сказал он. - Я  тоже  останусь.  Наверное,  тут
нужны учителя, я могу вести математику,  физику  или  биологию  в  старших
классах.
   Она засмеялась.
   - У нас нет биологии, и у нас тем более нет старших классов...
   - Хорошо, я буду вести чистописание. - Денисов  взял  ее  за  кружевной
твердый учительский воротничок, облегающий слабую шею, и притянул к  себе.
Все было кончено. Лиловая опушь  мерцала  на  предметах  -  электричеством
грозы. В "Скрижалях демонов" сказано: "Каждый имеет свой час, но час  этот
никому  не  ведом,  ибо  длится  он  только  мгновение  и  проходит,  едва
начавшись"...
   - Мне нужно видеть это место, - уже совсем другим голосом произнес он.
   - Боже мой...
   Вера тут же встала.
   Они вышли на улицу. Фиолетовый сумрак сгустился между заборами,  из-под
которых торчала жилистая крапива. Пустые  проволочные  ветви  яблонь,  как
живые, скребли по доскам, а дальше за ними вздымались  бревенчатые  пугала
домов.
   Стояла чудовищная тишина.
   - У вас здесь все вымерли, что ли? - напряженно спросил Денисов.
   Вера ощутимо вздрогнула:
   - Не понимаю...
   На перекрестке из тени засохшей ивы навстречу им  выбежал  запыхавшийся
человек с кобурой на кожаной куртке,  в  широком  галифе  и  в  совершенно
стоптанных рваных сапогах - преграждая путь, махнул рукой:
   - Документы!..
   Денисов, удивляясь, достал паспорт, но человек упорно  смотрел  куда-то
за спину.
   - Документы, граждане!..
   Беззвучная синерукая  молния  располосовала  небо,  на  долгую  секунду
выхватив - седые разнобокие крыши, черную  корчу  сплетенных  ив,  собаку,
чешущую в пыли больное розовое брюхо.
   - А где _он_? - растерянно спросил Денисов.
   Человек исчез.
   - Не знаю, - сказала Вера и передернула плечами. - Мне это не нравится.
   Рухнул запоздалый гром и, словно по  сигналу  его,  неизвестно  откуда,
двинулся неторопливый густой мощный ветер, выше заборов накручивая пылевые
столбы. Денисов щурился. В деревянных переулках перебегали какие-то  тени.
Колотил сторож далекой палкой. Пыль скрипела на зубах. Все  было  кончено.
Лука Давид писал: "Суть вещей постигает лишь тот,  чья  душа  стремится  к
чистому знанию". В двадцать восьмом, изучая тупики  гносеологии,  роясь  в
архивах Государственной библиотеки, стирая плесень с фолиантов  из  бычьей
кожи, он прочел эти слова. Три года назад.  Был  июль,  поздний  субботний
вечер,  окно  библиотеки  было  открыто,   шелестела   темная   листва   в
Екатерининском саду, и праздничные толпы народа стекались  к  подсвеченным
прожекторами колоннам Большого  театра.  Он  сидел,  будто  оглушенный.  В
абсолютной чистоте знания было нечто незыблемое. Нечто от первооснов мира.
От галактических сфер. Ведь законы природы не зависят от наблюдателя.  Это
был путь - "прокол сути", как говорил Сапсан. Но путь этот никуда не  вел.
Или уже не хватало сил и терпения.
   Все было кончено.
   От горизонта до горизонта полыхнуло бледным огнем, и рухнуло прямо  над
головой, сотрясая небосвод. Улица странно накренилась.  Желтые  мгновенные
червяки, извиваясь, брызнули с одежды, а  у  Веры  в  поднявшихся  волосах
послышался резкий сухой треск.
   Она пошатнулась.
   - Давай вернемся!
   - Ни за что! - весело сказал Денисов.
   - Ты с ума сошел...
   - Мне это и требуется...
   - Нас убьет молнией...
   Тогда он прижал ее к себе и, несмотря  на  сопротивление,  поцеловал  в
твердые губы.
   - Я люблю тебя!
   И Вера подняла тонкую руку.
   - Здесь...
   Он заметил наверху мост с обрушившимися перилами, под коротким пролетом
которого медленно и лениво, обнажая скользкую тину  на  камнях,  струилась
черно-зеленая Поганка. Это была именно Поганка, он узнал.  Полчища  сонных
широких лопухов стекались к ней. На другой стороне, как ведьмины  метелки,
торчали голые ветви, и в мертвенной неподвижности их было что-то пугающее.
Он уже видел все это. Хотя - нет! Конечно! Это была ложная память,  мираж,
фактор,  сопутствующий  "проколу  сути".  Огромный  валун  серым  затылком
высовывался из воды. Хватит  выдумывать,  сказал  он  себе.  Нет  никакого
"прокола сути". Нет никакого  "внутреннего  зрения".  Ничего  нет.  Обман.
Одиннадцать лет потеряны впустую. Надо стряхнуть с себя  остатки  дремучих
грез и начинать жить снова. Пора. Мне тридцать три года.
   Все было кончено.
   Вера сильно тянула его:
   - Пойдем...
   - Ты прости, я приехал - иди, иди, дождь, страшно, я потом - завтра или
не приеду... - быстро, неразборчиво пробормотал он. Оторвал ее пальцы и по
глиняной насыпи вскарабкался на мост. Останки  перил  шелушились  краской.
Дерево было горячее. Грохотало  уже  непрерывно.  Вся  мощь  небесных  сил
низвергалась на землю. Лопухи при вспышках казались черными.  Вера  стояла
внизу и махала руками. Это было здесь - второго  июня.  Много  лет  назад.
Денисов  не  знал,  чего  он  ждет  сегодня.  Наверное,  чуда.   Чуда   не
происходило. Видимо, следовало приехать  сюда  именно  второго  июня.  Или
совмещение  календарных  времен  не  так  уж  важно?  Молния  разорвалась,
кажется, прямо в лицо. Он на секунду ослеп. А  когда  схлынули  красные  и
сиреневые пятна, плавающие в глазах, то в полумраке,  оцепенело  окутавшем
мир, он увидел, что по мосту, пригибаясь,  бежит  человек  с  винтовкой  и
кричит что-то, разевая безумный жилистый  рот.  На  человеке  была  старая
залатанная  гимнастерка  и  башмаки,  перевязанные  обмотками.  Он   вдруг
споткнулся, упал и больше не двигался. Два темных пятна расплылись на  его
спине. Видно было удивительно ясно, как под  рентгеном.  И  еще  несколько
человек побежали по мосту,  оборачиваясь  и  вскидывая  винтовки.  Денисов
вдруг услышал выстрелы - хлесткие, пустые. Это вовсе не сторож  колотил  в
колотушку. А от здания гимназии, от  железных  ворот  с  вензелем,  четко,
будто внутри головы, затыртыкал пулемет. Денисов даже  нагнулся,  пугаясь.
Кто-то  из  бежавших  толкнул  его,  кто-то  вскрикнул.  Упала   к   ногам
простреленная фуражка. Сапсан, как и все -  в  гимнастерке  и  обмотках  -
появился на середине моста, размахивая маузером. - Ложи-ись!.. Ложи-ись!..
- Часть бойцов залегла, и дула  ощетинились  из  лопухов,  но  большинство
побежало дальше с матовыми размазанными от беспамятства лицами. Их было не
остановить. Денисов почему-то  оказался  внизу,  он  не  помнил,  где  его
столкнули, и в  бледном  пузыре  света  видел,  как,  изогнувшись,  занеся
маузер, оседает Сапсан - метрах в пяти от него, на мосту. Все  происходило
очень замедленно, точно со стороны. Ухнула пушка вдоль Сибирского  тракта,
и на другом берегу Поганки вспучился земляной разрыв. Тогда даже  те,  кто
залег в лопухах, побежали дальше. И Сапсан остался лежать.  Денисов  опять
вскарабкался наверх. Черная пыль выедала глаза. Лицо Сапсана было ж  крови
- осунувшееся, жесткое,  быстро  отвердевающее  лицо  с  разводами  потной
грязи. Зрачки его закатывались голубоватыми белками. Шевельнулись разбитые
губы.  -  По-бе-да...  -  прошептал  Сапсан.  Денисов,  как  мог  бережно,
поддерживал его тяжелую голову. Из  пустоты  появилась  Вера  и,  взяв  за
плечо, умоляюще сказала:
   - Пойдем отсюда...
   Танцевали вертикальные молнии, и гром перекатывал чугунные болванки  за
облаками.
   На мосту уже никого не было.
   - У меня галлюцинации, - слабо ответил он, дикими расширенными  глазами
поводя окрест.
   - Пойдем, я тебя уложу, ты совсем больной...
   Все было кончено.
   Вера  подхватила  его  и  повела.  Денисов  шел,  покорно   переставляя
ослабевшие ноги.  Грохот  уносило  куда-то  в  сторону,  молочные  вспышки
бледнели, гроза отступала, на раскаленную потрескавшуюся землю не упало ни
одной капли дождя.



   СООБЩЕНИЯ ГАЗЕТ

   Новое кровавое преступление совершено протестантскими  экстремистами  в
Северной Ирландии. Неизвестные лица ворвались вчера в  небольшой  домик  в
местечке Баллинаич (графство Даун) и в упор расстреляли  31-летнего  Терри
Маллэна и его 76-летнюю мать Катрин. Представитель королевской ольстерской
полиции, ведущий расследование, заявил,  что  преступников  обнаружить  не
удалось.

   Сильный пожар вспыхнул  на  складе  швейцарского  химического  концерна
"Сандос" в Базеле.  Он  вызвал  значительные  разрушения  и  сопровождался
серией взрывов и выбросом в атмосферу мощных облаков ядовитых веществ.

   Слезоточивый газ и  резиновые  пули  были  пущены  в  ход  израильскими
оккупантами,  чтобы  разогнать  демонстрацию  палестинских  студентов   на
оккупированных арабских территориях. Волнения  начались  в  связи  с  40-й
годовщиной резни в деревне Кфар-Касем, сорок девять жителей  которой  были
убиты израильскими солдатами в первый день тройственной агрессии.

   Имена  двенадцати  прогрессивных  чилийских  журналистов  фигурируют  в
списке "приговоренных к смерти", который распространен в Сантьяго  в  виде
коммюнике ультраправой террористической группировкой "7 сентября".

   Вооруженное нападение на детский приют в  провинции  Маника  (Мозамбик)
совершила  банда   из   гак   называемого