типа: "не помню",  или
"и  что  дальше",  или  что-то  холодно-вежливое  в  стремлении   отделаться
побыстрее.
   Но она доброжелательно произнесла:
   - Помню. Мой спаситель.
   - Сильно сказано.
   - Вы мне очень помогли.
   - Элла, - вдруг горячо произнес он. - Я сегодня чуть не погиб. Я  один  в
пустой холодной, - тут он невольно приукрасил, - квартире.
   Она молчала. Он на миг смутился, потом как в воду прыгнул:
   - Мне бы хотелось увидеть вас.
   - Сейчас? - удивилась она.
   - Нет, конечно... Когда захотите.
   Она ничего не ответила.
   -  Извините,  Элла,  за  бестактность.  Простите,   я...   -   он   начал
оправдываться,  умом  понимая,   что   нет   ничего   более   жалкого,   чем
оправдывающийся человек, но поделать с собой ничего не мог.
   - Завтра, - оборвала она его блеяние. - Если можно, после пяти. Раньше  я
занята. - Когда и где, скажите. Она назначила место встречи.
   - Спасибо, Элла, - произнес он.
   Когда уже повесил трубку, сидел, смотря на аппарат. А ведь  действительно
жизнь полосата. Черные и белые полосы. мерные и белые...
   Гнать надо в три шеи вечную неуверенность! Завтра он будет  умен,  весел,
предупредителен... Ох, как ему хотелось верить, что будет все именно так.

***

   На площади, как всегда, было полно  народу.  Конечная  станция  длиннющей
ветки метро. Сюда съезжаются люди с обширных, разрастающихся с  каждым  днем
окрестных микрорайонов. Все куда-то спешат, куда-то стремятся. У  всех  свои
дела, своя жизнь. Но так угодно кому-то наверху, чтобы в этот момент  именно
эти люди собрались именно здесь на площади, перед стеклянным зданием  метро,
мазнули друг друга ничего не замечающими взорами, потолкались и разбрелись.
   Толпа стирает индивидуальные черты. Валдаеву иногда люди московского часа
"пик" казались бильярдными шарами. А сам город - огромным бильярдным  полем,
только покрытым не зеленым сукном, а серым  асфальтом,  по  которому  кто-то
забавы ради катает миллионы этих шариков Шарики со стуком сталкиваются между
собой на этом грязно-сером поле, некоторые счастливо попадают в  свои  лузы.
некоторые  катаются  так,  бесцельно,  неизвестно  куда  и  зачем.  А   иные
разбиваются. На этом сером бильярдном поле сегодня так легко разбиться.
   Уже  в  пяти  метрах  от  автобусной  остановки  людей  начинали  цеплять
лохотронщики  -  местные  завсегдатаи,   прирожденные   мошенники,   прорабы
беспроигрышной лотереи
   - Сыграйте, не пожалеете,  -  вцепился  ему  в  рукав  уркаганского  вида
детина, протягивая бумажку.
   - Нет, спасибо, - как ошпаренный Валдаев рванулся в сторону, будто боясь,
что детина не отпустит его.
   - Припадочный фраер, - пожал тот плечами и устремился снова в толпу.  Тут
же зацепил какую-то женщину, и  теперь  за  содержимое  ее  сумки  можно  не
беспокоиться - все деньги оттуда перекочуют в карманы лохотронщиков.
   Валдаев  вздохнул.  Его  задевали  подобные  маленькие  трагикомедии.  Он
ощутил, как начинают дрожать руки, засунул  их  поглубже  в  карманы  легкой
ветровки.
   - Осторожнее можно?
   - Простите, не видел...
   - Чего встал, как столб...
   - Посторонись, - слышалось вокруг.
   Звуки  улицы  для  Валдаева  вдруг  резко,  будто  сдвинулся   в   голове
переключатель, стали посторонними и забарабанили градом по пустой черепушке.
   Валдаев  встряхнул  резко  головой,  прогоняя  неприятное  ощущение.   Он
непроизвольно замедлил шаг и встал на  пути  у  десятков  "человекошариков",
катящих ко входу в метро.
   - Куда лезешь, дурило? - крикнул  бородач,  торгующий  газетами,  на  чей
лоток толкнули Валдаева так, что новенький покетбук "Горячее тело"  упал  на
асфальт.
   - Виноват, - Валдаев поднял покетбук, отряхнул его и положил на место.
   Он встряхнулся, возвращая себе ясность мысли, и бодро устремился к дверям
метро, которые, как сток в ванной, затягивали человеческую массу  и  пускали
ее по бесконечным подземным коммуникациям.
   Теперь главное отдаться во власть потока. Все на автомате. Опыт выживания
в метро у москвича формируется с младых лет. Метро - это поле боя... Бросить
в аппарат жетон. Проходя через  турникет,  внутренне  напрячься  -  а  вдруг
железяка не сработает и прищемит что не положено.  Потом  -  эскалатор.  Его
лента напоминает конвейер, подающий детали для дальнейшей обработки.
   Платформа. Кто же не знает, что в  час  "пик"  интервал  -  минута.  Если
больше - значит, на путях непорядок.
   Вагон. Тут каждый закуток знаком, отстоян, отсижен, обтерт. Ты  прекрасно
знаешь, что на одном  сиденье  разметаются  шесть  человек.  Если  меньше  -
значит, кто-то слишком толстый или слишком наглый,  что  не  хочет  ужаться.
Враг. Таких все остальные мимолетно ненавидят. В метро надо ужиматься. Метро
- особый мир. Плотно упакованный. Мир несмертельных человеческих трудностей.
У кого-то стягивает руку тяжелая сумка. Кто-то вспотел. У кого-то  першит  в
горле, и он кашляет. А в углу  -  свободное  пространство.  Там  обосновался
бомж. Это право московского бомжа - сидеть в  одиночестве  почти  на  пустой
скамейке в час "пик". Запах - их билет на проезд в первом классе.
   Пересадка  на  кольцевую  линию.  Желанная  для  многих  станция.   Вагон
утрамбовывал в себя на семи предыдущие станциях человекомассу,  чтобы  здесь
разом извергнуть ее из своего брюха.
   Валдаев в брошенной в едином  порыве  толпе  рвется  на  перрон.  Кого-то
обтекает, кого-то прижимает. Ну, старикашка с клюкой, чего  застыл?  В  душе
вспыхивает раздражение, когда не попадающего в общий поток и не  отвечающего
общему ритму хочется отодвинуть в сторону,  отпихнуть  В  метро  все  всегда
стремятся  вперед.  И  человекозатычка,  тот,  кто   не   успевает   вовремя
поворачиваться, - кто он? Враг.
   Кольцевая линия. Опять вагон. Опять вечный бой - за места. Два  вьетнамца
плюхаются на мягкое вожделенное коричневое  сиденье  прямо  перед  кашляющей
перекошенной старушкой. Может, это и китайцы. Говорят, желтолицые к  старшим
почтение испытывают. Нет, эти не из тех. кто кого-то уважает.  Эти  из  тех,
кто собак ест. Враги! В метро полно мимолетных врагов...
   Вот и нужная остановка.  Толпа  опять  стискивает  Валдаева.  Выносит  на
перрон. Сумкой под ребра, чем-то острым - под колено. Ух, тоже враги. Кто же
с таким саквояжем в час "пик" едет? Саквояж занимает, как три человека.
   Все, родная "Таганская". - Извините, вы выходите? - спрашивает Валдаев.

***

   В кабинете  Сомина  собрались  четверо  корреспондентов,  замредактора  и
ответственный секретарь. Все эти люди помимо "Запределья" выпускали еще пару
дайджестов.
   Главред  проводил  производственное  совещание.  Точнее  -   редакционную
летучку. Это - святое. Школа "Молодого коммуниста".
   - Ближе к читателю надо быть, - опять долдонил в своей  привычной  манере
главред. - И приврать для красного словца не грех.
   - Врать всегда грешно,  -  хмыкнул  ответственный  секретарь  -  молодой,
нахальный, очкастый и острый на язык
   Даже Сомин с ним особо не связывался - где сядешь,  там  слезешь.  Больше
главный оттачивал зубы на Валдаеве, но тот не обижался. У него судьба  такая
- на нем всегда точили зубы все кому не лень.
   - И вот еще. Положение финансовое тяжелое, - давил главный. - Но я  вижу,
в последнее время корреспонденты сбавлять темп начали. Нет соревновательного
момента.
   - Передовое Красное знамя, - поддакнул ответсек.
   - Неплохо было бы, - строго нахмурился главред. - В старой системе  много
полезного было. И доска почета не помешала бы.
   - И гонорар, - поддакнул Валдаев, наступая на больную мозоль.
   - Ну что за меркантильность такая? - укоризненно покачал головой главред.
- Помню, раньше мы за копейки работали, а о долларах и не слыхали. Но  горды
были профессией - доносить до людей правду жизни. Это почетно, кстати.
   - Правду об астральных насильниках, -  кивнул  Валдаев.  Иногда  на  него
нападало желание поогрызаться.
   - В общем, больше сдавать материалов, - шеф не обратил внимания на выпад.
   -  Только  что  пачку  сдал,  -  напомнил   Валдаев   о   материалах   из
"Прогрессора".
   - Читал, - вздохнул бывший "молодой коммунист". -  Вяловато,  знаешь  ли.
Доклады ученых сухарей, узкоспециальные споры... Вот  про  Королеву  Космоса
свежо. Оригинально. Читателю интересно.
   - Батюшки, - застонал Валдаев.
   - Надо бы с ней интервью сделать, - задумчиво произн„с главред.
   - С Королевой?! Вы серьезно?
   - А я когда шутил?
   - Да уж, -  согласился  Валдаев...  Часы  в  тот  день  ползли  медленно.
Вредность есть такая у времени. Когда ты его торопишь, оно ползет  медленно.
Когда же хочешь задержать мгновение, оно пролетает со свистом, как пуля.
   Почти весь рабочий  день  Валдаев  проторчал  на  работе.  Делал  звонки,
вычитывал материалы. Редактировал письма  читателей  типа  "Моя  бабка  была
колдуньей, а дед - упырем". Но голова была занята совершенно другим.  Голова
была занята Эллой.
   Но вот наконец час приблизился. При определении места встречи они были не
оригинальны. В четверть шестого у памятника Пушкину.
   У выхода из метро он купил цветы и выбрал позицию недалеко от знаменитого
как в культурных, так и в противоположных кругах памятника.  Рядом  скучающе
слонялись московские проститутки, с тоской глядя на  катящиеся  по  Тверской
машины. Когда авто тормозили,  девахи  оживлялись.  Еще  больше  девиц  было
напротив, у "Макдоналдса" - вместе с бригадиршами и "быками", охраняющими их
покой. Раньше у памятника кишмя кишели  панки,  металлисты,  голубые,  но  в
последнее время они куда-то подевались.
   - Не меня ждешь, мальчик? - подвалила одна из  дам  легкого  поведения  к
Валдаеву.
   - Нет, не похожа, - буркнул он.
   - Ну, если твоя сучка продинамит, заходи.
   Элла не продинамила. Она появилась минута в минуту.
   - Это вам, - протянул он ей цветы.
   - Очень романтично, - сказала она и взяла его под локоть.

***

   Валдаев никогда не был любителем кабаков и баров. Для него ощутимо  в  их
дымной  сигаретной  атмосфере  сгущались  грубая   агрессия   и   похотливые
устремления. Он  не  любил  кабацкую  публику  -  довольных  собой  и  жизнь
здоровяков с золотыми цепями, белокурых кукол в мини юбках.  Правда,  он  не
прочь был отведать хороший обед в ресторане и нередко позволял  себе  это  -
денег аномальная тематика на это пока давала.
   Но не гулять же с дамой по реставрируемым московским улочкам и не кормить
ее эскимо. Поэтому он сразу предложил ей зарулить в ближайший бар. И  она  с
готовностью согласилась.
   Что было в тот вечер? Подробности не  слишком  долго  задержались  в  его
памяти - что они заказывали в баре, какая музыка там  звучала.  Но  зато  он
прекрасно помнил слова, которые говорил ей. Он даже помнил свои мысли и  мог
пройти по следам своих тогдашних душевных порывов.
   С ней сразу все пошло легко. Не так часто  Валдаев  встречал  людей,  при
общении с которыми он не терялся, не краснел, не  изнывал  от  необходимости
острить, вести умную  беседу.  В  общем,  людей,  с  которыми  можно  хорошо
поговорить, а то и помолчать.
   Они быстро и просто, без брудершафтов  и  прочих  пошлостей,  перешли  на
"ты". Через полчаса ему казалось, что Эллу он знает давным-давно.  И  как-то
естественно, само собой, за бокалом легкого итальянского вина получилось то,
что Валдаев так обожал, - душевное человеческое общение. Это большая роскошь
в наше время - выкладывать про себя что-то свое личное в надежде на то,  что
это интересно собеседнику, в надежде на понимание, а то и на сочувствие. Это
опасная тропа. Здесь слишком близка пропасть конфуза. Здесь  по  пятам  идет
вечный  страх  людей  склада  Валдаева  -  показаться  дураком  и   слюнявым
ничтожеством.
   Элла была подкупающе искренна. И вместе с тем напориста. Она хотела знать
все о собеседнике. Она относилась к людям, которые обожают ставить точки над
"i", любят расставлять акценты. Поэтому разговор с ней немножко  походил  на
допрос.
   - Сам из Москвы? - спросила она.
   - Если бы. Из глубинки. В Москву еще в детстве сослан. У бабушки жить.
   - И бабушка?
   - Она умерла.
   - Извини... А что закончил?
   - МГУ.
   - А я медицинский, - Элла отхлебнула коктейль и поудобнее  устроилась  на
мягком стуле, провела наманикюренным ногтем по расплескавшейся на  полировке
стола жидкости - получилась едва видимая прямая линия. - Три года назад.
   - Ты больше на студентку похожа.
   - Льстишь. Я уже старая дева, - улыбнулась она. - Знаешь, грезила клятвой
Гиппократа. Врачебные подвиги манили. Это кому надо?
   - Кому-то надо.
   - Никому ничего не надо, - она махнула рукой. - Работала  в  поликлинике.
Деньги - сам понимаешь, какие. Вспомнила, что владею английским без словаря.
И компьютером. Устроилась в фирму. Повезло мне сильно.
   - Денег много платили?
   - Не в этом счастье... Шеф голубой попался.
   - И...
   - Не понимаешь? Ему девочки не нужны были. Так что  я  еще  могла  побыть
романтичной барышней. Пока фирма не сгорела.
   - А сейчас?
   - Подрабатываю в одной клинике... А ты, значит, журналист.
   - Он самый.
   - Криминальная эротика?
   - Инопланетные новости. Вести с фронтов борьбы с барабашками. Сообщения с
передовых шабашей.
   - Понятно. Шизуха.
   - Верно. Как мой шеф говорит,  шизуха,  порнуха  и  чернуха  -  три  кита
современной журналистики.
   - И что - с детства писал об этом?
   - Нет. До тарелок в одной крупной газете был  обозревателем  по  детскому
воспитанию и по моральным проблемам семьи.
   - Специалист?
   - Да какой специалист? Ни шиша не понимал я в этих семейных проблемах.  И
в воспитании. Знаешь, моими статьями зачитывались старые  ведьмы  и  молодые
вертихвостки Я получал пачки писем от  них,  некоторые  были  исповедальные.
Сперва отвечал, потом плюнул, зная, что от любимца публики  до  ее  врага  -
один шаг.
   - А теперь пишут?
   - Еще как. Большей частью шизофреники, общающиеся с Сириусом  посредством
пейджера.
   - В общем, жизнь у тебя содержательная, - улыбнулась Элла.
   - Да вообще не жалуюсь, - он смутился, поняв, что опять начинает говорить
лишнее.
   - Ты не женат. Живешь в пустой квартире. Обожаешь порядок, -  перечисляла
Элла. - Правильно?
   - Правильно.
   - Разведен?
   - Разведен, - вздохнул Валдаев.
   - Жена убежала с "новым русским", прихватив дочку.
   - Почти. Только не дочку, а сына. Что, на лице написано?
   - Написано, - засмеялась она.
   Он отвел глаза, внутренне зажавшись, но она положила свою узкую ладонь на
его мягкую, давно не знавшую физической  работы  и  редко  державшую  что-то
тяжелее, чем авторучка, руку.
   - Не обижайся, - от ее улыбки теперь исходило тепло. - Я не люблю боровов
на "Фордах". Это нестандартно?
   - Действительно.
   - Надо идти против толпы. Хотя бы в душе...
   В общем и целом вечер удался на славу. Они засиделись в баре.  Потом  шли
по ночному, сверкающему огнями элитах магазинов столичному  центру.  В  этом
сверкании было что-то от сияния дорогих елочных игрушек. И  Валдаев  ощущал,
будто вместе с Эллой оказался внутри такой  игрушки  -  необычайно  сложной,
наполненной звуками, людьми.  В  городе  сейчас  не  ощущалось  обычной  его
враждебности. И настроение в этот прекрасный, теплый вечер у  Валдаева  было
несвойственно ему приподнятое и вместе с тем привычно мечтательное. И внутри
жило ожидание чуда. Но чуда не произошло.
   - Спасибо за прекрасный вечер, - улыбнулась Элла дверей ее квартиры.
   - Спасибо и тебе, - он замялся. В  нем  была  надежд  что  она  скажет  -
заходи. Но она сказала еще раз:
   - Спасибо, Валера, - а потом добавила:
   - До свидания.
   Он мысленно обругал себя болваном и набрал воздух  чтобы  напроситься  на
кофе. Но не напросился. Его воля теперь походила на муху, попавшую  в  клей.
Эта  воля  трепыхнулась,  пытаясь  воспарить  из  этого  клея  неуверенности
вершинам наглости, где все можно, где живут сила  и  самоуверенность  и  где
просто и беззаботно овладевают женским расположением. Но его  вновь  ржавыми
кандалами сковала мысль, которая посещала его обычно: с такой  девушкой  так
не поступают.
   - Мы еще увидимся, - мягко произнесла Элла и провела ладонью по его щеке,
от  чего  сердце  подпрыгнуло  в  его  груди.  -  Как-нибудь,   когда   буду
посвободнее, - добавила она, и было ясно - сказано для того, чтобы показать:
ловить, мальчик, тебе нечего.
   - Да, обязательно, - сбиваясь, произнес он. - Да... Я позвоню.
   Дверь захлопнулась, сразу отрезав его от праздника.
   Он вздохнул и сбежал по лестнице вниз. Ладно, ничего, без особого  успеха
успокаивал он себя Главное, это был его вечер. Ему было хорошо. И  не  беда.
что не было продолжения. Наоборот, постельная вторая серия все бы испортила.
Перешагнув через эту грань, он бы сразу, как бывало не раз, утонул бы в тине
взаимоотношений, взаимопретензий, постепенно связь стала бы тягостной.  Элла
сказала - еще увидимся. Вежливо, тактично , таким тоном, который  говорит  о
бессмысленности нового свидания. Ну и ладно. Он сказал -  позвоню.  И  знал,
что не позвонит. Ему не хочется слышать, как на той стороне провода зевают и
вежливо что-то отвечают. Нет,  проехали.  Элла  была  еще  одним  прекрасным
силуэтом, мелькнувшим окном мчащейся в неизвестном направлении по сумеречной
дороге машины его судьбы. Силуэт, скрывшийся  за  поворотом.  Лучше  забыть,
отбросить...
   Забыть? Он знал, что воспоминания об этом вечере будут остро  болеть  еще
не  одну  неделю.  Да  еще  периодически  напоминать  о  себе,  долго-долго,
постепенно затухая. Добираться на метро в этот поздний час у него не было ни
сил, ни желания. Он поймал такси. Машина высадила о недалеко от дома.
   Сверху накрапывал мелкий дождик. Апрель в этом году выдался дождливым.
   Он наподдал ногой пустую банку из-под пепси-колы и  неторопливо  пошел  в
направлении собственного дома. Идти было метров сто.
   Тут его чуть не сшиб вылетевший из-за поворота  от  улицы  синий  "Форд".
Машина тормознула, обрызгала Валдаева водой из  лужи.  Водитель  -  бычешеий
детина с раздавленным носом и лицом, выражающим злую  целеустремленность,  -
приспустил стекло и рыкнул:
   - Куда прешь, хрен лысый?
   - Я, кстати, по  своему  двору  иду,  -  полуоправдательно-полувозмущенно
произнес Валдаев.
   - Кого-кого ты на хер послал?
   - Да брось  ханурика,  -  сказал  второй  "добрый  молодец"  -  размерами
похлипче, с длинным носом и чубом, падающим чуть ли не на глаза. -  Доходяга
сам сдохнет. - Живи, падла, - бычешеий наддал газу. Валдаев перевел дыхание.
Его опять опустили на землю.
   Показали, что все его внутренние переживания и терзания - далеко не  весь
мир. А весь мир - это если бы его отвозили сейчас по асфальту  и  переломали
ребра тяжелыми башмаками стоимостью двести  баксов.  Если  бы  его  отделали
просто так, по прихоти двоих из сонма  непостижимо  нежити,  с  которыми  он
вынужден делить город.
   - Твари, - прошептал он, пытаясь нормализовать дыхание.
   И тут внутри все обмерло. Его огорошила мысль много стало таких вот типов
и ситуаций. "ОН обратил тебя внимание", - вспомнил Валдаев слова сатанистки.
   Нет, чушь все это!
   - Чушь! - воскликнул он, самого себя пытаясь убедить в этом.

***

   - Да будете вы прокляты до третьего колена! Да  падет  на  вас  ненависть
всепрощающего Господа нашего!
   Абонент на том конце провода тараторил пулеметом. понимая, что долго  его
слушать не будут.  Свой  злобный,  отчаянный  задор  он  должен  был  успеть
выплеснуть на голову собеседника.
   - Да изъедят вас язвы и...
   Дослушивать Валдаев не стал. Бросил трубку. Натянуто улыбнулся.
   - Чего там? - спросила Нонна.
   - Да вот, прокляли нас, - пожал он плечами.
   - Кто еще?
   - Голубые братья.
   - Это чья статья? Сергеева?
   - Сергеева. Не нравится им, как  он  их  описал.  Его  бы  и  проклинали,
маньяки религиозные. Я при чем?
   - Не бойся. Это  не  смертельно,  -  успокоила  Нонна.  -  Но  неприятно.
Энергетический удар.
   -