ить прощения. Убила бы... Убила...
   В семье Кикимора чувствовала себя чужой. Ее  злила  курица-мать,  которая
все кудахтала, что желает ей только добра, выводил из  себя  раздражительный
отец, приводил в бешенство сопливый мелкий братишка, все время ноющий.
   Уткнувшись в мокрую подушку, она все-таки заснула. Сон  был  глубокий.  В
нем были кошмары, но утром она их не могла вспомнить. Кожа саднила, в  одном
месте ремень рассадил кожу до  крови  Она  проглотила  яичницу  с  томатами,
которую приготовила мать.
   - Ну и что ты дальше  собираешься  делать?  -  начала  набивший  оскомину
разговор мать.
   - А ниче, - ответила Кикимора.
   - Ты о будущем думаешь?
   - Да ладно, - отмахнулась Кикимора, набивая рот.
   - Чем ты будешь заниматься?
   - Квартиры грабить, - вдруг брякнула Кикимора.
   - Дура!
   - Пока, - Кикимора поднялась со стула и устремилась из квартиры.
   В подвале все собрались давно. Разговор зашел о том же, о чем  спрашивала
Кикимору мать, - что делать дальше.
   - Надо дела делать, - гундосил снова Туман. Его распирало оттого, что они
являются обладателями  огромного  богатства  -  пяти  стволов  и  нескольких
коробок патронов - и не могут его употребить в дело. Наверное, так чувствует
себя евнух, охраняющий гарем, падкий до женского пола и не способный  ни  на
что.
   - А если сберкассу взять, - предложил Туман.
   - Какую сберкассу? - возмутился Тюрьма. - Ты с трех метров  в  Хорька  не
попал! А менты со стволами выскочат - чего ты делать будешь?
   -  Ты  недавно  ментов  собирался  валить,  -  огрызнулся   не   терпящий
противоречий Туман.
   - Я и сейчас согласен.
   - Да, - задумался Туман. - Нужно потренироваться.
   - Как? - не понял Тюрьма.
   - Ну, грохнуть кого-то.
   - Ну ты даешь, - протянул Шварц.
   - Кому даю - мое дело, - кинул зло Туман. - Завалим, посмотрим, как  оно,
в натуре.
   - А кого? - с сомнением произнес Тюрьма.
   - А давайте папашу моего! - подала голос Кикимора.
   - Кого? - удивился Тюрьма.
   -  Предка.  Козел,  житья  не  дает.  Во,  -   она   стянула   джинсы   и
продемонстрировала исполосованный отцовским ремнем зад.
   - Не. Сразу нас найдут, - отмахнулся Туман.
   - Не найдут, - закапризничала Кикимора.
   - Вентиль закрути,  -  бросил  ей  Туман,  и  Кикимора  тут  же  послушно
заткнулась. - Надо кого-то со стороны завалить.
   - И кого?
   - У теплоцентрали на Фруктовой бомжара живет. Его и завалим.
   - А чего он тебе? - удивился Тюрьма.
   - А ничего... Три года его, суку, знаю. С мамашей моей квасил  и  квасил.
Во, - Туман ощерился, демонстрируя ряд зубов, в  котором  чернел  провал.  -
Зуб, сука помойная, высадил.
   - Давай лучше наваляем, - предложил Шварц.
   - Наваляем... Он в два раза тебя шире. Кулак -  во...  Его  мочить  сразу
надо.
   Энтузиазма по этому поводу ни у кого, кроме Тумана, не возникло. Но  ему,
наконец, удалось уговорить корешей.
   - А ты знаешь, где он? - спросил Туман.
   - В восемь утра на электричку попрется, - сказал Туман. - У него в Москве
точка. Милостыню просит. Я знаю его маршрут.

***

   Рука, которую он держал под рубахой, вспотела. Пальцы впились в  рукоятку
пистолета, будто замерзли на ней, и, казалось, разморозить их уже не в силах
никому.
   Сознание у Тумана будто раздвоилось. Одна часть взирала на все с холодным
интересом стороннего зрителя. Другая металась  где-то  в  области  сердца  и
гнала  по  жилам  кровь,  сжимала  все  изнутри  и  толкала  в  мозг  дурные
предчувствия и мысли.
   Вдруг возникла дурацкая и страшноватенькая картинка  -  вот  он  вынимает
пистолет, жмет на спусковой крючок, а железяка оказывается бесполезной. И он
с Гусем, так звали  того  татуированного,  прошедшего  половину  зон  России
бомжа, оказывается лицом к лицу. Какие кулаки у Гуся - он помнил отлично.
   Дрожь опять прошла по телу. Туман  не  верил,  что  отважится  подойти  и
выстрелить. И мечтал, чтобы Гусь, постоянно отправляющийся по утрам по этому
маршруту, на этот раз передумал, или заболел, или его  повязала  милиция,  а
еще лучше, чтобы он просто сдох от левой водки.
   Раздался леденящий душу вопль. У  Тумана  едва  не  выпрыгнуло  сердце...
Оказалось - вопят сцепившиеся коты.
   Туман с трудом разомкнул вспотевшие пальцы и потряс  рукой,  возвращая  в
нее кровообращение. Все, пора успокоиться. Тюрьма, маячивший вдалеке,  около
перекопанной еще полгода назад траншеи, над которой шли  широкие  трубы,  не
должен видеть, что он трясется. Туман, мало что  знавший  в  жизни,  тем  не
менее выучил: если хочешь верховодить в  шобле,  никогда  нельзя  показывать
слабость.
   Он глянул на часы "Сейко", которые снял с того же  паренька,  с  которого
стянул куртку. Стрелки показывали шесть сорок одну.
   Место было заброшенное. Здесь проходила  открытая  теплоцентраль,  дальше
располагался покинутый коровник и  недостроенные  здания  овощного  совхоза.
Гусь выбрал это место, потому что тут тепло и менты захаживают редко.  Можно
было, конечно, отправиться искать его там, в развалинах  старой  стройки,  в
заброшенных подвалах и развалившихся строительных вагончиках, но вряд ли там
его найдешь. Да и тогда вообще неизвестно, чья возьмет.
   Туман, обуреваемый противоречивыми чувствами, ощутил боль в груди. Каждая
секунда ожидания отдавалась болью.
   Гусь вылез с треском, как кабан, из кустов через двадцать минут и  побрел
по разломанному асфальту, упорно пытаясь  не  споткнуться  и  не  рухнуть  в
раскопанную траншею. Здоровенный, с массивной,  поросшей  бородой  челюстью,
широченными  плечами,  в  пятнистом  камуфляже,  прилично  истертом   и   до
неприличия грязном, и новеньких башмаках, которые, скорее всего, получил  от
международной организации защиты  бомжей,  устраивавшей  бесплатные  раздачи
одежды и жратвы  около  Курского  вокзала,  он  брел  расхлябанной  походкой
человека, хотя еще и не наквасившегося, но в жилах у которого уже не  первый
десяток лет вместо крови течет спирт.
   Он смотрел сосредоточенно под ноги, а когда поднял  глаза,  то  увидел  в
нескольких метрах перед собой Тумана. Наморщился, пытаясь узнать. Узнал.
   - Ленька. Оглоед, - икнул Гусь. - Дай червонец на опохмелку.
   - Откуда? - зачем-то ответил Туман, ощущая,  как  решимость  окончательно
оставляет его.
   - У, падла, - Гусь сжал кулак и погрозил ему. - Поймаешь у меня в зубы...
   И тут Туман сбросил с себя оцепенение. Дрожащей рукой выхватил пистолет и
направил его в грудь Гусю.
   Тот удивленно посмотрел на  пистолет.  Протянул  руку,  шагнул  навстречу
Туману. Хотел что-то сказать.
   И тут Туман нажал на спусковой крючок. Гусь как ни в чем не бывало сделал
еще шаг. И Туман понял, что не попал. Или патроны холостые - пришла в голову
дикая мысль. До Гуся оставалось совсем немного, а Туман знал, что  неуклюжий
на вид бомж, несмотря на свои годы, все еще не  утратил  прыти  и  сейчас  в
прыжке настигнет его, повалит и просто раздавит,  как  муху  И  Туман  снова
нажал на спуск. Прогрохотал еще один вые грел  Гусь  отшатнулся  и  упал  на
колени. Промычал обиженно что-то нечленораздельное и тяжело рухнул на землю,
забившись в судорогах.
   Вокруг Тумана все покрылось каким-то ватным прозрачным  веществом.  И  он
двигался вяло, будто преодолевая сопротивление этой среды Что-то толкало его
и  заставляло  действовать,  хотя  хотелось  просто  обернуться  и  побрести
куда-нибудь - безоглядно и бессмысленно. Он  подошел  к  дергающемуся  Гусю.
Поднял пистолет. Выпалил в голову.
   - Атас! - крикнул Тюрьма.
   Оглянувшись все так же, казалось, медленно. Туман разжал пальцы и  бросил
пистолет. И устремился прочь от этого места.

***

   Павлов был доволен. После утренних стрельб ему удалось зажилить несколько
патронов  от  ПМ,  и  теперь  можно  будет  попалить  в  карьере  с  Ленкой,
блондинистой, с тонкой талией секретаршей из прокуратуры, которая шалела  от
одного вида оружия. Она подавала надежды, но в постель  Павлов  затащить  ее
пока не сумел, и это для него стало вопросом чести.
   Он сладко потянулся, представив, как Ленка расстегивает блузку, и...
   - Бр-р-р, - он встряхнул головой, отхлебнул из стоявшей на столе  бутылки
с "фантой", огляделся Кабинет у него был маленький, с  просторным,  покрытым
плексигласом столом,  сейфом  и  стульями.  Конечно,  начальнику  уголовного
розыска, к тому же обладающему такими внушительными габаритами, неплохо было
бы иметь кабинет побольше и получше. Ну да ладно...
   Насвистывая веселый мотивчик, Павлов выбрался из-за стола, протиснулся  в
дверь и пошел обходить дозором  свои  владения.  Толкнул  дверь  кабинета  с
покосившимся деревянным номерком "три". Там унылый малолетний  опер,  только
что выпустившийся из школы милиции и мечтающий в этот  день  развалиться  на
солнышке с подружкой и пить пиво, с видом человека, подвергнутого изощренной
пытке, брал объяснение с потерпевшего, у  которого  увели  с  дачи  насос  и
велосипед. В другом кабинете  оперативники  осваивали  установленный  неделю
назад спонсорами новый компьютер - гоняли "Квек-два".
   - Хватит ерундой маяться! - начальственно возмутился Павлов.  -  В  делах
бардак. А они в игрушки играются.
   - Да, сейчас, - рассеянно кивнул игравший, ему сейчас все было до фонаря,
потому  что  каких-то  три  выстрела  осталось  для  того,  чтобы   завалить
чудовище... Чудовище завалило его. И он разочарованно протянул:
   - Гад.
   - Работать, я сказал, - прикрикнул Павлов и вышел из кабинета, зная,  что
работать сегодня никто  не  будет.  Настроение  нерабочее,  душа  рвется  на
вольные просторы природы.
   Аркаша Гомонов, старший опер, спокойный,  как  танк,  пухлый  и  круглый,
прозванный  Колобком,  но,  вообще-то,  больше  напоминающий  пивную  бочку,
сегодня  дежурил  и  должен  был  выезжать  на  происшествия   и   принимать
заявителей.
   Заявительница сидела  перед  ним  -  миловидная  барышня,  миниатюрная  и
растерянная. Выглядела она экзотично. Ее фирменная,  платиново-блондинистая,
с  химией  и  прибамбасами  прическа  была  безвозвратно  испорчена,  волосы
обмазаны чем-то липким и  неприятным,  в  них  запутались  куски  капусты  и
моркови.
   Павлов ее знал. Звали ее Света, она была сожительницей Золотого -  правой
руки Плотника, наиглавнейшего местного авторитета, этакого бугра  на  пустом
месте. Сегодня, измаявшись от не праведных трудов, Золотой  заявился  домой,
потребовал обед, получил холодный борщ и в сердцах надел  Светке  на  голову
кастрюлю. И отбыл в  неизвестном  направлении.  Она  обиделась  и  пришла  в
милицию с тем, чтобы призвать негодяя к порядку,  потому  что  слышала,  что
милицию он боится. Во всяком  случае  кряхтел  не  раз,  держась  за  ребра,
сломанные ему год назад в порыве гнева  разъяренным  и  скорым  на  расправу
Аркашей.
   - А чего он так себя ведет? - всхлипнула она, вытаскивая из  волос  кусок
капусты и брезгливо отбрасывая его.
   - Не мусорь, - сказал Аркаша.
   - Здорово, Светик, - сказал Павлов, заходя в кабинет. Настроение  у  него
было светлое, он подбрасывал в руке зажиленные патроны.
   - Здрасте.
   - Патрончики, -  он  подбросил  патроны  и  ловко  поймал  их.  -  А  где
пистолет?
   - За холодильником, - ответила Света.
   - Чего?
   -  За  холодильником.  Ванька  его  там  держит.   Павлов   справился   с
нахлынувшими вмиг эмоциями и небрежно бросил:
   - Поехали. Изымем.
   - Поехали.
   Пистолет действительно  был  за  холодильником.  Упакованный  в  целлофан
"макарыч" с двумя магазинами, снаряженными новенькими патронами.
   - И зачем ему? - спросил Павлов.
   - Говорит, нужен, - сказала Света.
   Тут послышался звонок в дверь, и на пороге возник сам Золотой, невысокий,
смуглый, цыганистый на вид - отец его  действительно  был  цыганом,  а  мать
молдаванкой. Он прибыл из Западной Украины пять лет назад  и  успел  за  это
время достать весь городок.
   - Здорово, Ваня, - поприветствовал его Павлов, открывая дверь.
   Тот отшатнулся, прикидывая, как бы улизнуть, но Павлов  железной  хваткой
поймал его за отворот рубашки, втолкнул в коридор,  уткнул  в  стену  мордой
так, что едва не выровнял на ней все выступы.
   Светка наблюдала за этим действом с плохо скрываемым злорадством.
   Скосив глаз. Золотой  увидел  в  комнате  понятых,  ненавистного  Аркашу,
лежащий на столе пистолет и издал непотребное всхрюкивание.
   Павлов обшарил  карманы  Золотого,  не  нашел  ничего  предосудительного,
повернул его лицом к себе и гаркнул:
   - Откуда пистолет?
   - Продала, сука, - зыркнул на Светку Золотой.
   - Они сами пришли!  -  воскликнула  Светка,  которую  перед  этим  Павлов
вразумил, чтобы она держала язык за  зубами,  и  она  поняла,  что  брякнула
лишнее, так что теперь испытывала двойственные  чувства:  мести  и  опасения
расплаты.
   - Не мой  пистолет!  -  преданно  глядя  в  глаза  начальнику  уголовного
розыска, воскликнул Золотой.
   - А чей? - удивился Павлов.
   - Квартира ее. Холодильник ее. И пистолет, наверное, ее.
   - А ты его не видел ни разу?
   - Нет.
   - А откуда знаешь, что он за холодильником был?
   - Я предполагаю.
   Тут к нему подскочил  Аркаша  и  примерился  кулаком.  Золотой  съежился.
Павлов поднял руку:
   - Стоп, господа. Держите себя в руках. Золотого оттащили в  отдел.  Сняли
объяснение. И отдали в руки следствия.
   - Хорошо, - потянулся Аркаша и потер пухлые руки.
   - Хорошо, - согласился Павлов.
   - Жалко только, Золотого не поучили, - Аркаша сжал кулак. - Такая гнида.
   - Да ладно, - примирительно  произнес  Павлов.  -  Тебе  надо,  чтобы  он
прокурору заявы писал? Пусть посидит.
   - Выпустят же.
   - Наверное,  -  кивнул  Павлов.  -  Но  ствол  изъят.  Палка  красивая  в
отчетность пошла. Как раз под "Антитеррор".
   - Может, нам его под "Антитеррор" завалить надо было? - хмыкнул Аркаша.
   - Ты злой. - Павлов отхлебнул "фанты".
   - Спокойное дежурство. Это первый выезд. Может, все нормально будет.
   - Не говори гоп...
   И точно - сглазили. В семнадцать ноль-ноль Павлову  позвонил  дежурный  и
спросил:
   - Аркадий у тебя?
   - У меня.
   - На выезд.
   - Что случилось?
   -  Там,  кажется,  жмурик.  С  огнестрельными.  Я   группу   немедленного
реагирования послал.
   Павлов повесил трубку и кивнул своему бравому помощнику:
   - На выезд. У теплоцентрали кто-то прижмурился. С огнестрельными.
   - У, е-е, - покачал головой Аркаша.
   Жмурик с огнестрельными обещал не одни и не двое суток ударного  труда  с
неясным результатом.
   Обещанный жмурик действительно лежал на указанном месте Когда  Павлов  на
своем стареньком, дышащем на ладан, но все  еще  вращающем  колеса  "Фиате",
битком набитом поднятыми  по  тревоге  оперативниками,  пристроившись  вслед
дежурному "жигуленку", подкатил к месту события,  там  уже  толпился  народ.
Милицейский "уазик" стоял  в  стороне.  Лениво  прогуливались  "гоблины"  из
группы немедленного реагирования - в бронежилетах, с автоматами и дубинками.
   - Что там? - спросил Павлов у капитана - старшего  группы  ГНР,  ленивого
громилы.
   - Бомжара какой-то.
   Что это был бомж - нетрудно было догадаться. Он лежал на спине. И в башке
у него была дыра. Такая же дырка была и в груди.
   - Гусь, - всплеснул руками Павлов. - Старый знакомый.
   - Да, - согласился Аркаша.
   Павлов работал в уголовном розыске пятнадцать лет, и за эти годы Гусь его
основательно достал. Этот тип проживал когда-то  в  поселке  овощесовхоза  и
судьбу свою строил по неизменному сценарию: напился, похмелиться не на  что,
вытряс из гражданина на улице кошелек, угодил в тюрягу. Иногда он  крал,  но
чаще грабил, пользуясь завидным  телосложением.  Наконец  по  пьяни  лишился
квартиры. Но жить продолжал здесь, в родных краях, где  каждый  листочек  на
дереве, каждый дом навевает воспоминания о  беззаботном  детстве,  когда  не
надо было искать червонец на бормотень, и  вообще  птицы  пели  красивее,  а
солнце светило ярче.
   -  Заказуха,  -  авторитетно  заявил  капитан  из  ГНР.  -  Профессионалы
работали. Первый выстрел аккуратненько в  грудь.  Контрольный  -  в  голову.
Оружие сбросили.
   - Где? - спросил Павлов.
   - Вон "ТТ" валяется. Мы не трогали.
   - Заказуха, - Павлов ткнул носком ботинка в  кучу  лохмотьев,  в  которые
было завернуто массивное человеческое, сильно провонявшее и уже долгие  годы
бесполезное для общества и для самого хозяина тело.
   - Ты чего трепешь? - возмутился эмоциональный Аркаша. - Кому Гусь  нужен,
его заказывать?
   - Может, князь в изгнании? - хмыкнул Павлов. - Дело о  наследстве.  Агата
Кристи. Том десятый.
   - Наследник Рокфеллера. Тьфу! - в сердцах сплюнул Аркаша.

***

   - Ты зачем пистолет бросил?  -  заорал  Тюрьма,  когда  они  вернулись  в
подвал.
   - Как зачем? Киллеры в кино всегда бросают пистолет. Менты могут по  нему
вычислить.
   - Во дурак! Укосячил по полной!
   - А за дурака по сопатке? - взвизгнул и так взведенный Туман.
   - Чего?
   - Да ладно, - примирительно произнес Шварц. - Хва.
   Туман закусил губу, потом заворчал:
   - Такой умный, сам бы и валил.
   - И завалил бы.
   - Ага. Обгадился бы...
   Тюрьма выудил из-за ящиков бутылку "чернил", которые вчера не  допили,  и
жадно присосался к горлышку.
   - А мне? - капризно воскликнула  Кикимора.  Тюрьма  только  отмахнулся  и
осушил бутылку до последней капли.
   - Жила, - скривилась Кикимора.
   Помолчали. А потом полились слова. Шварц и  Кикимора  не  были  на  месте
расправы, и Туман, сбиваясь, сатанея от восторга, который  вливался  в  него
откуда-то из потусторонней тьмы, взахлеб в который раз рассказывал:
   - Я вижу. Гусь уже обделался... Вижу, сейчас на  брюхе  поползет,  начнет
умолять... Я чего, садик, что ли? Мне оно не надо. Я ему - молись,  гнида...
И в грудину шмальнул. Он сразу - херак. Готов...
   Тюрьма насупился. Он случившееся не комментировал. И особого восторга  не
испытывал. Он отлично видел, что Туман едва не сплоховал, ему было  страшно,
и бомж чуть не отобрал у него пистолет. И что было бы тогда?
   -  А  потом  в  башку  ему...  Ничего  не  чувствуешь.  Будто  в  бутылку
стреляешь... Кайф!
   Кикимора  смотрела  на  него  со  смесью  ужаса  и  восхищения.  Он   был
определенно герой ее романа. - - Чего молчишь. Тюрьма?  -  недоброжелательно
покосился на него Туман.
   - Большая заслуга - бича замочить, - буркнул Тюрьма.
   Наконец разговор иссох, как источник в пустыне... Вернувшись домой, Туман
хорошенько укололся, так что едва не перебрал  дозу.  Долго  отходил.  Потом
раскумарился... Сперва в квартире он был один, валяясь, уткнувшись в грязные
простыни. Позже приплелась маманя, полупьяная, злая, с фингалами под  обоими
глазами.
   - Народец,  -  хрюкнула  презрительно  она.  -  Бутылку  жалко  на  улице
оставить.
   Она жила, собирая бутылки, и вела за место под  солнцем  постоянные  бои,
которые по накалу страстей могли дать фору мафиозным разборкам.
   - Дома - шаром покати, -  гнусаво  ворчала  она,  обшаривая  неработающий
холодильник и шкафы. - Балбес вымахал, а я за ним ходить должна,  кормить  с
ложечки. "
   -  Ты,  харя!  -  возмутился  Туман,  наконец  начавший   выныривать   из
наркотического забытия.
   - Выкормыш! Гаденыш!
   Туман схватил табуретку и запустил ее в маманю. Табуретка угодила  ей  по
руке. Маманя, опустившись на пол, обхватила голову и взвыла во весь голос:
   - Уби-ил! Убил, паскудник! Сыночек родной, уби-и-ил!
   - Заткнись! - взвизгнул Туман, подскочил к ней и пнул ногой.
   Подействовало - маманя замолчала, опасливо глядя на сыночка.
   - Еще квакнешь - убью... И тебя, и хахалей твоих!
   - Гад паскудный, - прошептала маманя, тяжело поднимаясь, и прошаркала  на
кухню.
   Самочувствие у Тумана было отвратное. Очнувшись в очередной раз,  ощущая,
что его бьет колотун, а во рту будто птицы нагадили,  он  побродил  кругами,
как робот, по замусоренной пустой квартире и  обнаружил,  что  почти  тысяча
рублей - те самые, которые забрали у азера, пропал