ож. Азербайджанец завращал  глазами
и  заорал.  Голос  едва  пробивался  сквозь  тряпку,  но  звучал  все  равно
достаточно громко.
   - Шварц! - завизжал Туман.
   Шварц понял все правильно, и кастет треснул о  череп  азербайджанца.  Тот
затих. Туман уселся ему на грудь, зажмурился, обхватил  рукоять  ножа  двумя
руками, набрал в легкие побольше воздуха, задержал дыхание и вонзил лезвие в
грудь. Нож угодил в кость и пропорол кожу, ушел в сторону.. Туман нанес  еще
один удар. Еще... Он улетел, как от  хорошего  "герыча",  куда-то  в  другое
пространство. И вернулся из него на восьмом ударе.
   - Сука черножопая! - тонко крикнул он. Поднялся. Он был весь в  крови.  И
поймал  на  себе  взгляды  своих  подельников.  Тюрьма   смотрел   на   него
сосредоточенно и как-то жадно. Шварц - ошарашенно и испуганно,  было  видно,
что он перетрусил и ему уже ничего не надо  -  ни  денег,  ни  мотоцикла.  В
Кикиморе испуг мешался с восхищением.
   - Ну чего зенки вылупили, мелкота? - Туман протянул нож Тюрьме. - Давай!
   Тот, не говоря ни слова, взял нож и ударил им в уже мертвое тело.
   Шварц отступил к стенке и потряс головой:
   - Нет!
   - Тогда рядом с ним ляжешь!
   Шварц взял нож и наугад ударил куда-то, отвернувшись.
   - Обгадился, да?  Сынок,  -  презрительно  кинул  Туман.  Голова  у  него
сладостно кружилась. Он вдруг ощутил себя властелином всего подлунного мира.
Он убил человека! Убил легко! И теперь этот мир у его ног!
   Кикимора взяла нож. Держала его неуверенно.  Судорожно  сглотнула.  Глаза
стали чумные.
   - Чего, соска, сдрейфила? - Туман подтолкнул ее к трупу.
   Она вздохнула поглубже и двумя руками слабо ударила.
   - Хватит. Пошли, - кивнул Туман.
   - Ты весь в крови, - сказал Тюрьма. - До первого мусора дойдешь.
   Только сейчас Туман увидел, что весь перепачкан в крови азербайджанца.
   - А правда...
   Его взгляд упал на выброшенный из шкафа белый костюм, лежащий на  полу  в
ворохе одежды.
   Костюм ему явно был великоват. Пришлось подтянуть брюки повыше. И  пиджак
был широкий.
   - Ну чего? - спросил Туман.
   - Хоть сейчас клоуном! - хрипло хохотнул Тюрьма, не переставая облизывать
пересохшие  губы.  -  Все,  делаем  ноги!  -  он  подхватил   "дипломат"   с
пистолетами.

***

   Туман смотрел одним глазом на мушку, пистолет дрожал в руке,  и  бутылка,
поставленная  на  опрокинутую  деревянную  полутораметровую  катушку  из-под
кабеля, все не желала попадать в прорезь прицела. Выпучив глаз, будто боясь,
что тот сам закроется, он резко дернул спусковой крючок.
   Он ждал большей отдачи, но пистолет мягко вдавило в руку,  и  ствол  ушел
вверх.
   - Бля! - воскликнул Туман, видя, что пуля ушла куда-то в сторону, наотрез
отказываясь разбивать злосчастную бутылку.
   На песчаный карьер они решили выбраться через пять дней после  истории  с
барыгой. После убийства Туман просидел  три  дня  дома,  доедая  консервы  и
сухари, которые притащила мамаша, с трудом вынырнувшая из очередного загула.
Все эти дни Туман отчаянно трусил.  Он  вздрагивал,  в  желудке  становилось
пусто, к горлу подкатывала тошнота, когда внизу  останавливалась  машина.  И
когда хлопала дверь лифта, он весь сжимался. Он ждал, что за  ним  придут  -
или друзья азера, чье оружие они увели, или менты. И при  мысли  о  расплате
становилось дурно. Но он  забывался,  вгоняя  в  вену  героин.  "Герыч"  был
отличный, не разбадяженный  зубным  порошком  и  толченым  мелом.  Это  были
крылья, на которых Туман взмывал ввысь, чтобы на следующий день вернуться на
землю и снова вздрагивать от гула автомобильного мотора.
   Несколько дней так и прошли - в чередовании периодов панического страха с
полузабытьем от наркоты. Он вовремя сообразил, что погрузился уже достаточно
глубоко и пора выбираться на поверхность, как бы это не было в лом.
   Похоже, вся компания испытывала схожие ощущения. В подвале  с  того  дня,
когда они пошли брать хачика, так никто и не  бывал,  кроме  самого  Тумана,
спрятавшего "дипломат" с пистолетами в  самом  отдаленном  углу  под  старым
хламом, листами фанеры и кирпичами.
   Туман нутром почуял, что пора скликать команду. И отправился к  Тюрьме...
Через час собрал всех в подвале и сообщил:
   - Идем пробовать ствол.
   Был извлечен  из  потайного  места  "дипломат".  Туман  засунул  один  из
пистолетов себе за пояс, рассовал по  карманам  две  картонные  коробочки  с
патронами. И все отправились на заброшенный карьер. Это место было  печально
известным в Московской области, время от времени братва свозила туда трупы с
нескольких районов, там же  забивались  стрелки  и  происходили  разборы  по
понятиям, и приличный народ туда боялся соваться даже днем. Там  можно  было
стрелять хоть из пистолета, хоть из автомата - звуки  не  долетят  до  чужих
ушей.
   Бутылки они подобрали на месте и  установили  их  на  деревянную  катушку
Туман  долго  искал  на  пистолете  предохранитель,  потом  оказалось,   что
предохранителя у него вообще нет.  Наконец  разобрались,  как  стрелять.  Но
самый первый выстрел так и не достиг  цели.  Бутылка  не  шелохнулась  Туман
выстрелил еще три раза - с тем же успехом.
   - Дай! - сказал Тюрьма.
   Туман нехотя протянул ему пистолет.
   Тюрьма обхватил рукоятку двумя руками, чуть присел, как  герой  боевиков.
Тщательно прицелился. Нажал на  спусковой  крючок  Бутылка,  выставленная  в
двадцати метрах, разлетелась вдребезги. Оставались  нетронутыми  еще  четыре
бутылки.
   - Вот так!
   - Откуда умеешь? - подозрительно осведомился Туман.
   - Я много чего умею. - Тюрьма прицелился небрежно во вторую бутылку... И,
конечно, промазал.
   - Блин.
   Выстрелил еще раз - от бедра. С таким  же  успехом  он  мог  палить  и  с
закрытыми глазами.
   - Дешевка, - махнул рукой Туман.
   Шварц, взяв пистолет, с обычной для него нудной аккуратностью прицелился.
Он тоже промазал, и Туман воспрянул духом. Дело  оказалось  вовсе  не  такое
простое. В боевиках с двух рук небрежно кладут по двадцать  человек  десятью
выстрелами. Но так бывает лишь в кино.
   - А я? - заныла Кикимора.
   - А ты хрен соси, - бросил Туман  пренебрежительно.  Кикимора  насупилась
обиженно. Шварц сжалился и протянул ей пистолет, советуя:
   - Целься лучше. Вон прорезь. Вон мушка.  Кикимора  прицелилась.  Потянула
спусковой крючок. Грохнул выстрел. Бутылка разлетелась.
   - Во, бля, - с уважением протянул Тюрьма.
   - Кикимора - верный глаз, - зло усмехнулся  Туман.  Она  прицелилась  еще
раз. И вторая бутылка разлетелась на осколки. Девчонка засмеялась и  подняла
пистолет, чтобы раздолбать последнюю бутылку, но Туман грубо вырвал ствол  и
оттолкнул ее:
   - Позабавилась - и будя.
   - Я попала, - с обидой произнесла она.
   - Твое дело  ртом  работать,  тварь  мелкая,  -  бросил  он,  обдавая  ее
ненавидящим взглядом. - Все, пошли...
   И, больше не говоря ни слова, начал карабкаться вверх по склону  карьера.
Ноги скользили по песку  и  скатывались  назад,  но  он  упорно  лез  вверх.
Компания нехотя потянулась вслед за ним.

***

   Мать осенила Тюрьму крестным знамением и прошептала какую-то  оберегающую
молитву.
   - Да ладно тебе нашептывать! - отмахнулся он.
   - Береги себя, сынок, - еще раз перекрестила. Каждый день повторялся этот
ритуал.
   Тюрьма чертыхнулся под нос и потянулся к ручке двери.
   Однокомнатная квартирка в  хрущобе  была  тесная,  бедная  и  чистенькая.
Мебели было мало. В красном углу висели три иконки, и потолок был  закопчен.
Мать молилась иконам истово и часто. Сам Тюрьма считал это делом  совершенно
пустым, но матери обычно об этом не говорил.
   Она вздохнула, глядя вслед сыну, за которым захлопнулась дверь, и еще раз
осенила его крестным  знамением.  На  руке  ее  была  затейливая,  виртуозно
исполненная татуировка.
   Сердце за сына у нее было не на  месте.  Хотя,  по  большому  счету,  она
знала, что путь его определен раз и навсегда, но боялась признаться  себе  в
этом. Не в ее силах было разомкнуть заколдованный круг. Родился он у  нее  в
тюрьме и, скорее всего, в мир иной уйдет оттуда же. Папаша - интересно,  кто
он был? У нее были разные  предположения  на  сей  счет,  но  наверняка  она
утверждать ничего не могла. Однако одно знала точно - это был человек  не  с
одной судимостью, других она по молодости не признавала.
   Она еще раз перекрестилась. И  стала  собираться.  Ей  нужно  в  церковь,
поставить свечки, помолиться перед ее заступником Николаем Угодником,  потом
переговорить с батюшкой  и  идти  торговать  иконками  в  лавке  Софринского
предприятия,  производящего  церковные  предметы.  Это   занятие   приносило
какой-никакой доход и наполняло ее благостностью.
   А Тюрьма шел легкой  походкой  по  городу.  Светило  солнце.  Настроение,
обычно невеселое в последние дни - никак не мог забыть мольбу в глазах  того
хачика, - сейчас отступило. Этот день вроде не  должен  преподнести  никаких
подлостей.
   Компашка уже собралась в подвале. Туман успел вогнать себе в вену  героин
и сейчас отходил Глаза его были мутноватые, но способность ориентироваться в
окружающем мире уже к нему вернулась.
   У Кикиморы сиял свежий фингал под глазом.
   - Кто тебя? - спросил Тюрьма.
   Она не ответила. Ясно - Туман постарался. Он дулся на  нее  второй  день.
Причина для тех, кто знал его хоть немного, лежала на поверхности  -  он  не
мог простить ей  тех  двух  разбитых  меткими  выстрелами  бутылок  и  своей
неуклюжей стрельбы. Поэтому фингал под ее глазом был закономерен.
   - Будешь? - кивнул на шприц Туман.
   Тюрьма отрицательно покачал головой. Героином он не  увлекался.  Пробовал
раза два-три, не понравилось, так что предпочитал стакан водяры или  хороший
косячок. Садиться глубже на иглу  не  хотелось.  Он,  родившийся  в  тюрьме,
отлично знал, от чего можно забалдеть - и от  гуталина,  и  от  бензина,  но
знал, и что делается с людьми после этого.
   - Дурак, - загундосил Туман. - Это же "герыч", чистяк!
   - Не, не хочу.
   - Чмошники. И ты, и Шварц. Кайф им не в кайф, - злобился  Туман,  который
становился раздражительным после дозы героина. - Одна Кикимора - человек.
   Он притянул ее и поцеловал. Она посмотрела на него с  признательностью  и
любовью.
   Шварц, нацепив наушники, слушал музыку и  тягал  гантелю  методично,  как
механизм. Эта  методичность  бесила  Тумана,  и  он  зло  зыркал  на  своего
приятеля.
   Шварц отбросил гантелю и сорвал наушник. И, поймав на себе  злой  взгляд,
спросил:
   - Че?
   - А ниче! Че делать будем? - уставился на него немного косыми  оловянными
глазами Туман.
   - А че надо делать? - не понял Шварц.
   - У  нас  стволов  целый  чемодан.  А  ты  железо  тягаешь,  придурок!  -
воскликнул Туман.
   Шварц засопел обиженно, но промолчал. Разговор опять вышел все на  ту  же
главную тему, вокруг которой  велся  в  последнее  время,  -  что  делать  с
оружием.
   Все разговоры сводились к незатейливым и по большей части отчаянно глупым
прожектам.
   - Давай соседа моего  охерачим,  -  предложил  Тюрьма.  -  У  него  бабок
немерено. "Форд" есть.
   - Нет, - возразила Кикимора. - Лучше дядьку моего,  мамашиного  брата.  У
него свой хозяйственный магазин. И деньги он дома хранит.
   Обсуждать это было забавно,  но  до  осуществления  планов  было  ох  как
далеко.
   - А давай мента завалим - предложил  Тюрьма,  который  с  молоком  матери
впитал ненависть к людям в серой форме.
   - Давай, - не слишком уверенно кивнул Туман. - А на хрена?
   - Чтобы их, сук, меньше стало.
   В общем, в очередной раз ни  ясности,  ни  консенсуса  по  этому  вопросу
достигнуто не было Разговор зашел в тупик, всем стало как-то скучно, и Шварц
сказал:
   - Как крысы тут сидим, в подвале. Давай на озеро. Искупнемся.
   Предложение  было  заманчивое.  Нагрянули  теплые  деньки,  и  озеро  уже
прогрелось.
   - Пошли, - решил Туман, поднимаясь.  -  Шевелись,  Кикимора.  Что,  жопой
приросла? - он подтолкнул ее.
   До озера было идти с полчаса. Тюрьма по дороге  купил  всем  мороженое  и
бутылку   "чернил"   -   какой-то   бормотухи,   качество   которой   вполне
соответствовало цене.
   - Бля-я, - потянулся Туман, прижмуриваясь  на  ярко-синее  высокое  небо.
Ласковое весеннее солнце немного улучшило его самочувствие и настроение.
   Путь лежал через квартал пятиэтажек овощеводческого совхоза, замороженные
стройки и обширный холмистый пустырь. Вот и озеро. Место это не пользовалось
популярностью у нормальных людей. Там в основном собиралась бомжующая пьянь,
которой вполне годилась эта грязная лужа и которая отлично себя  чувствовала
в густом кустарнике.
   Туман скинул ветровку, стянул рубашку и джинсы.  Шварц  снял  майку  и  с
удовольствием поиграл накачанными мышцами. В  последние  месяцы  он  активно
жрал  протеиновые  таблетки  и  мышечная  масса   его   заметно   росла,   к
неудовольствию и зависти хилого Тумана.
   - Кикимора, а слабо без ничего искупаться? - крикнул Туман.
   - Не слабо! - с вызовом ответила она.
   - Ну так давай.
   Она скинула платье. С утра она сама рассчитывала уговорить  всех  сходить
на озеро, поэтому на  ней  был  синий  с  желтыми  полосами  купальник.  Она
потянулась к застежке купальника на спине и расстегнула ее. Бомжи, пьющие на
берегу отраву, покосились на нее с интересом. Но Туман воскликнул:
   - Во шлюшенция! Я хренею!
   - Дурак!
   - Сама дура.
   - Он улегся на землю, оперевшись затылком о старую, дырявую шину, почесал
пузо и прикрыл глаза.
   Шварц разбежался и  с  низкого  обрыва  бултыхнулся  в  озеро.  Туша  его
шлепнулась так, будто тюлень  вошел  в  грязную  воду.  С  этого  места  они
постоянно  прыгали  в  воду,  тут  было  глубоко  и  ныряльщики  не  боялись
расшибиться.
   Тюрьма разделся, он был татуирован,  как  дикарь  из  сельвы,  с  ног  до
головы. Почесался под мышками. Разбежался. И тоже сиганул с обрыва.
   Так бы день и прошел спокойно, если бы не появление конкурирующей фирмы.
   Они  шли  неторопливо,  как  стадо  животных,  метящих  свою  территорию.
Разлилась бутылка и послышались крики - это стадо набрело на бомжей и походя
их затоптало Послышался звук удара, звон - бутылку разбили о  голову  одного
бомжа, а другого повалили и отпинали - быстро, жестоко. Еле передвигая ноги,
отхаркиваясь кровью, всхлипывая, бомжи рванулись наутек.
   - У, бля, - воскликнул Тюрьма, выпрыгивая из воды на  берег.  -  Хорь  со
своей шоблой. Ноги делаем!
   - А хи-хи им не хо-хо, - хмыкнул Туман.
   - Двигаем! - Тюрьма схватил шмотки.
   - Да пошли они.
   Между тем время было упущено, и смываться было уже поздно.
   - Бляха, Туман, - развел руками Рома Хорьков по кличке Хорь. Ему стукнуло
девятнадцать годков. Здоровенный, с длинными руками и дефективным  лицом,  в
жизни он, кажется, не собирался заниматься больше  ничем,  как  до  старости
шататься со своими корешами по улице,  нещадно  колотить  бомжей,  случайных
прохожих, подворовывать из дач.  Со  своей  свитой  численностью  человек  в
десять   он   твердо   решил   сегодняшний   день   ознаменовать   приятными
приключениями, а для этого  старые  враги  в  лице  Тумана  и  его  компании
подходили  как  нельзя  лучше.  С  криком  команчей  на  тропе  войны  шобла
устремилась вперед и взяла "тумановцев" в кольцо.
   - Тебе чего. Хорь? - спросил Туман, поднимаясь.  Послышался  визг  -  это
Кикимора попыталась вцепиться ногтями в лицо одного из хоревских  подручных,
но получила кулаком по ребрам.
   - Давно мечтал позырить, как тебя  отпидорасят,  Туман,  -  язык  у  Хоря
немного заплетался, он только что принял со своими верными  оруженосцами  на
грудь стакан левой азерской водки, и теперь злобное веселье одолевало его  и
толкало на подвиги. - Ты у нас Леня. Будешь Лена.
   Кикимору прижали двое у  кустов  и  с  интересом,  сопя,  исследовали  ее
девичье тело.
   Шварц, до  того  накупавшийся  всласть  и  мирно  загоравший,  присел  на
коленях, напряженно оглядываясь  и  нащупывая  в  своей  одежде  припасенный
кастет. Но шансов отбиться у него было мало. У  Хоревских  прихвостней  были
короткие дубинки, да еще блеснул нож.
   По сигналу - залихватскому хулиганскому свисту  -  шобла  устремилась  на
врага. Шварц легко вскочил и с треском впечатал кастет в первый же лоб.  Тут
же получил дубинкой по голове и рухнул на колени. Далее последовал пинок  по
ребрам. Он сгруппировался, понимая, что подняться ему не  дадут  и  остается
только крутиться на земле, чтобы получить меньше ударов и выжить.
   И тут послышался грохот.
   Сперва никто ничего не просек.  Самый  сообразительный,  Хорь  понял  все
первым и, увидев направленный ему в живот ствол, неуклюже прыгнул в  сторону
и припустился прочь.
   Шоблу уговаривать долго не надо было. Парни бросились  врассыпную,  унося
ноги.
   Туман, который, уходя из  подвала,  засунул  за  пояс  пистолет,  теперь,
счастливо улыбаясь, целился в спину  убегающему  Хорю.  Нажал  на  спусковой
крючок. Пистолет отрывисто пролаял еще два раза.
   - Ушел, сука!
   - И хрен с ним, - трогая разбитую губу, произнес Тюрьма.
   - Бля, мог бы завалить щегла! - обиделся Туман  на  оказавшегося  слишком
шустрым Хоря.
   - Ага, - закивал Тюрьма. - А потом бы тебя легавые загребли.
   Туман перевел дыхание. И почесал затылок. Такая постановка вопроса ему  в
голову как-то не приходила. Но сейчас он прикинул, что Тюрьма прав.  Убивать
Хоря на глазах у всех было опрометчиво.
   - А если его вечером завалить? - предложил Туман. - Я знаю, где он живет.
   - Да на хрен? Он теперь пуганый. - Тюрьма сплюнул кровавый сгусток.
   - А как эти пидоры бежали!
   - Меньше чем трое на одного наваливаться им западло!  -  буркнул  Тюрьма.
Голова шумела, удар по ней был существенный.
   - Так их! - Туман пнул ногой старую шину, в которой  зияла  дыра  -  туда
вошла пущенная для острастки первая пуля.
   Кикимора  всхлипывала,  пытаясь  восстановить  целостность   разодранного
купальника.
   - Пошли отсюда! - прикрикнул Туман.

***

   У Кикиморы болела вся филейная часть. Ее папаша, вечно хмурый  и  нередко
пьяный работяга с фарфорового завода, когда  дочка  пришла  в  третьем  часу
ночи, взял ремень и выпорол ее почем зря.
   - Шалава растет, ух! -  погрозил  он  ей  ремнем  и  цыкнул  на  двух  ее
маленьких братьев, испуганно выглядывающих из спальни.  -  Не  хватало  еще,
чтобы дочь на Тверской стояла!
   - И встану! - с вызовом воскликнула она.
   - Ах ты, - он опять замахнулся ремнем.
   - Хватит - воскликнула мать, кутаясь в халат. - Она больше не будет.
   Папаша вопросительно посмотрел на дочь.
   - Буду, буду, буду! - закричала Кикимора.
   - Вот блядь выросла! - папаша хлестнул ее по щеке, потом обреченно махнул
рукой, обернулся и пошел в спальню.
   Кикимора поплелась к себе в комнату, держась за больное место,  упала  на
кровать и лежала, всхлипывая:
   - Гад, гад, гад...
   Папашка охаживал ее не первый раз. Конечно, обо всех ее  выходках  он  не
знал. Но того, что знал, было вполне достаточно для  нервной  трясучки.  Еще
три года назад его вызывали в милицию, уведомили, что  дочурку  застукали  в
подворотне, когда она нюхала клей с пацанами.  От  рук  она  отбивалась  чем
дальше, тем больше. Школу бросила. Проработала продавщицей три недели, но ее
выгнали за отсутствие малейшего желания работать. А полгода назад он  увидел
у нее в сумке шприц и выпорол так, что она не  могла  две  недели  присесть.
Ушла тогда из дома и жила в подвале дней  десять.  Потом  заплесневела  там,
потянуло на нормальную еду, в домашний уют. И вернулась. Отец, осунувшийся и
изнервничавшийся, ни слова не сказал ей тогда, пальцем не тронул. А мать все
плакала.
   Ох, как же болела задница! Ремень у отца  был  армейский,  пригодный  для
таких экзекуций. И хлестал папашка со знанием дела.
   - Ненавижу, ненавижу, - хлюпала она носом. Действительно,  из  глубин  ее
души поднималась мутная острая ненависть. Кикимора  лежала  и  мечтала,  что
будет бить папашу ногами, а тот будет прос