Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Детективы. Боевики. Триллеры
   Боевик
      Рясной Илья. Бугор -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  -
- Отцепляем... Думать о том, что будет, если мы ничего не найдем, не хотелось. Наша оперативная комбинация и так уже влетала железной дороге в копеечку... После горячего скандала с железнодорожниками, обильно подпорченного угрозами и матюгами, мы все-таки добились, что вагон отцепили и отогнали в депо. Поезд уехал. А проводники остались. Стружевский постепенно утрачивал свое спокойствие. Он стоял и курил сигареты одну за другой, пряча руки в карманах, чтобы не видели, как они трясутся. - Что вы так нервничаете? - спросил я, подходя к нему. - Все будет нормально. - Я не нервничаю, - с вызовом произнес он., - Рейс вы мне сорвали. Ни за что. - Бывает, - сказал я. Передохнули мы малость. И начади обыскивать ненавистный вагон заново. Еще два часа ничего не могли найти. А потом, уже в третий раз обшаривая туалет, я встал на какую-то трубу, зло рванул за решетку на потолке, сорвал ее. Просунул руку на всю длину в межпотолочное пространство. Там было грязно, склизко, пыльно. - Ну? - спросил фээсбэшник из коридорчика. - Ничего, - сказал я. - Хотя... Я просунул всю руку еще дальше, хотя это было тяжеловато. И сообщил: - Что-то есть... Дай чем подцепить. Фээсбэшник принес кочергу. Я зацепил какой-то предмет, притянул его. И произнес довольно: - Ого. Добычу я протянул вниз фээсбэшнику. - Иконка. Восемнадцатый век, - оценил он. - А ты откуда знаешь? - спросил я сверху с подозрением. - Написано - "1761 годъ". Я спрыгнул бниз, перевел дыхание. И сказал удовлетворенно: - Э! - С почином. - Пошла карта, - кивнул он. - Ну-ка, орлы, навались, - прикрикнул я... Когда к вечеру к нам прибыл замминистра путей сообщения Голубев, сухощавый, строгий мужичонка лет шестидесяти, и добрался до злополучного вагона, то застыл как вкопанный. Действительно, зрелище было непривычное. Бригада работяг заканчивала разбирать вагон. - Это что? - сдвинул он брови. - Вон, - я указал на лежащую на брезенте около остатков вагона добычу. Из межпотолочного пространства, ниш в рабочем тамбуре, а также из воздушных фильтров извлекли сорок пять икон и три тубуса с картинами. - Контрабанда? - спросил деловито замминистра. - Она, мерзкая, - кивнул я. - Работайте, товарищи, - с энтузиазмом произнес замминистра. - Если что нужно, вам будет оказана любая помощь. И удалился со своей свитой. Найдя первую икону, мы теперь имели право разобрать по винтику весь поезд. Такова практика. В Англии однажды, проверяя оперативную информацию о наркотиках, таможенники разрезали целый пароход. К находкам нас не подпускали два фээсбэшных эксперта. Они раскладывали добычу в своем фургоне, как больного в реанимобиле. Искали следы рук, микрочастицы. Работали на редкость профессионально - загляденье, не сравнить с нашими косорукими технарями из отделения милиции, которые ни о чем, кроме отпечатков пальцев, не слыхивали и по своему невежеству запороли не один десяток тысяч уголовных дел. Техническая сторона работы у ФСБ всегда была на высоте. Возможности тут у них были куда выше, чем у МВД, так как вели они бой с лучшими разведками мира, а не с обычными уголовниками. Я верил, что они докажут - эти вещи прошли через руки Стружевского и его напарника. Я ждал, когда эксперты дойдут до тубусов. Мне хотелось верить, что они сейчас развернут полотна из Русского музея. Или из квартиры Тарлаева. - Так, - сказал эксперт, руками в перчатках аккуратно открывая тубус и вытаскивая свернутое полотно. - Лагорио, - произнес я. Морской пейзаж Лагорио украли три года назад из коллекции в Туле. Я прекрасно помнил ориентировки... Второе полотно - вообще неизвестное. Незнамо кто. Третье - похоже на Малевича... Не то. Все не то... *** Доставили мы Стружевского в Москву не на так нелюбимом им поезде, а на моей служебной машине. Держался он молодцом. Признаваться отказался с самого начала. - Я ничего не делал, - заявил он, сидя на заднем сиденье между фээсбэшником и Васиным. - Пальчики, следы, все твое, - сказал я. - О чем разговор? - пожал он плечами. - Доказывайте. Я сдержал такое родное душе бывшего милицейского спецназовца желание съездить ему по уху и пожал плечами. - Докажем, придурок. - И не надо меня оскорблять. Не таких видали, - он, кажется, наглел. - Был один недавно такой, - сказал я. - Сейчас жалобы пишет на незаконные действия. - Я тоже писать умею. - Урод, - пожал я плечами и вдарил по газам. Ненавижу уродов. Пусть я сентиментальный человек, пусть я устарел, но я до сих пор считаю, что нехорошо брать чужое, неприлично заниматься контрабандой. А красть и заниматься контрабандой святых ликов, в каждом из которых - частичка души наших предков, - это уж совсем недопустимо. Стружевский думал по-другому. Он хотел одного - устроиться в жизни получше, и его не интересовали средства. Поэтому я считал его уродом и сильно не любил. И поэтому у меня было жгучее, на мой взгляд, совершенно законное желание съездить ему по уху. По уху я ему не съездил. Но по хребту угостил кувалдометром, так что он едва не рухнул прямо перед входом в изолятор. - Заходи, - сказал я. - Привыкай к тяготам воровской жизни... - Ответишь за это, - прошипел он. - Если только перед господом, - я врезал ему еще раз и уронил его в поджидавшие руки. - Принимайте. - К стене! Руки за спину! - заорал на вновь прибывшего контролер. Заперев его в тесную камеру на много мест, мы отправились за его подельником - который, по сообщению наружки, сейчас сидел дома. Тот смотрел по видику "Терминатора", рев разносился на весь дом, и, я думаю, соседи сказали нам спасибо, когда мы его увезли. В отличие от проводника, раскололся он моментом. - Да, да, - потряс он руками, сидя на стуле напротив меня в моем кабинете. - Точно. Отправили мы иконы. Расписал он цепочку такую. У него в Хельсинки сидит знакомый, занимающийся сбытом икон, которые там стоят, дороже раз в тридцать, чем в Москве. Ему и возит Стружевский контрабанду где-то раз в месяц. - Хельсинки завалены русскими иконами, - говорил подельник проводника. - Притом висит икона - девятнадцатый век. А они пишут нагло - семнадцатый, восемнадцатый. Все старят лет на сто. И капуста, понятно, уже другая! - Вся Европа завалена иконами, - кивнул я. - В одному Стокгольме полсотни магазинов, торгующих нашими антиками. - Во-во. Цены в Европе на наши деревяшки в последнее время сильно падают - очень много навезли. Но все равно еще нормальные. - А вещи откуда берете? - Иногда я достаю, - сказал он. - Иногда Витек. - Последняя партия икон откуда? - спросили. - Половина - мои. Половина - Витьки. - А картины? - Картинами я мало занимался. Но у Витька образовался запасец. Так что следующим рейсом мы хотели скинуть живопись. Мой человек в Финляндии обещал узнать к тому времени, как они будут продаваться. - И где та живопись сейчас? - У Витька где-то. - Дома? - Дома есть. Но дома он не все хранит. Где-то у него заначка. - Где? - Я не знаю! Не знаю я!!! А что будет-то? Что будет? - Он умоляюще посмотрел на меня. - Как вести себя будешь. - Я чем могу, тем помогу... Я готов. - Ну тогда помогай, - сказал я и начал терзать его вопросами. Я пытался вытащить информацию о висяках - по Русскому музею, по налетам на коллекционеров, но с таким же успехом я мог расспрашивать первого встречного на улице. Ни черта он ни о чем, кроме икон и церковной утвари, не знал. Правда, сдал мне бригаду, которая шарит по церквам в Тульской и Калужской областях - они якобы два года назад прирезали священнослужителя в сельской церкви. - Ну что ж, спасибо, - кивнул я. - А мне так и сидеть? - Он хлюпнул носом, и вид у него , стал жалкий. - Трое суток посидишь. Там поглядим, - сказал я. в Тем временем наши с ребятами из ФСБ обыскали квартиру и гараж Стружевского. Изъяли несколько икон, небольшую коллекцию монет, несколько орденов девятнадцатого века и орден Суворова без соответствующих документов. - Где у него склад? - спросил меня полковник Буланов, выслушав мой подробный доклад. - Кто ж знает, - пожал я плечами. - Ты не жми плечами-то, - сказал Буланов раздраженно. - Могу и не жать. Все равно не знаю. - Надо узнавать. - Из Стружевского ничего не выдавить. Это издержки масскультуры. Все сейчас требуют адвоката и зачитывания им их прав. И никто не спешит раскаиваться. - Зубы не заговаривай, - Буланов нахмурился. - Как искать будем, где у него клад зарыт? - Отпустим. - Верно. Отпускаем. И наружку ему прикрепляем. Пускай сам нас приведет. Выпускать Стружевского мне не хотелось до боли. Но никуда не денешься. - Пускай приведет, - согласился я. Когда следователь на следующий день отпускал Стружевского на свободу, тот был искренне уверен, что оставил ментов в дураках. Он, видимо, считал, как некоторые, даже умудренные опытом уголовники, что кто не колется - тот не сидит. Еще как сидят! Куда ж ты нас приведешь, проводник? *** С утра пораньше меня разбудил телефонный звонок. - Привет, Алексей, - услышал я знакомый голос. Сто лет бы его не слышать. - Здравствуй, Надя, - сказал я в ответ. - Какого лешего тебе надо от меня в семь утра? - У меня сегодня переговоры. Да и тебя не застанешь. - Тогда бы уж ночью звонила. Чтоб наверняка. - Ты опять злишься. От злости бывает язва желудка. - Язвы желудка бывают от жен. - Правильно. Я виновата. Опять я во всем виновата, - с профессиональным надрывом произнесла она. - Ладно. Вопрос "кто виноват" - в сторону. Что делать? - спросил я. - Котенок тебе посылку прислала. - Какую посылку? - Запечатано. Там письмо, кажется. Приедешь? - Обязательно. Завтра попытаюсь подъехать. - Вот ты такой. Ребенок письмо прислал. Лететь на крыльях должен. А у тебя даже намека на интерес нет... Ох, Алексей. - Я приеду, как только смогу. Привет спекулянту передавай. - Обязательно. От мента. - Вот именно. Роже спекулянтской от рожи ментовской, - хмыкнул я. - Целую, ласточка. Порхай себе на здоровье, - я повесил трубку. Классический треугольник. Было три человека - я, мой соратник по боксу, добрый приятель Володька, и моя жена Надя. Когда времена стали меняться, Володька плюнул на работу, принципы и устои - на все, и стал правдами и не правдами делать бабки. Надя тоже плюнула на все и стала делать бабки. А опер Алексей Тихомиров ни на что не может плюнуть до сих пор, поскольку по неистребимой наивности считает, что служебный долг чего-то стоит, что он обязан кого-то ловить, кого-то спасать. Дальше расклад обычный. Опер Тихомиров вечно в безденежье, дома почти не бывает, все в трудах праведных. И пока он сидит в засадах, два новорусских делателя денег тем временем прекрасно находят общий язык. Деньги к деньгам, сердце к сердцу. И вот все меняется - они уже вдвоем, а я за бортом. Я что, сильно убивался? Не слишком сильно. Поскольку понимал, что роскошной брюнетке Надежде я не пара. А мой приятель Володя - пара. Вот только в центре этого треугольника была одна точка, на которой сошелся для всех клином белый свет. Это Котенок мой драгоценный, дочка ненаглядная. Папа ловит бандитов, мама - рекламная львица, с утра до вечера носится по радио и телевидениям, по конторам и фирмам, делая рекламные бабки. Дядя Володя тоже весь в делах. А Котенок сначала обучалась в элитной гимназии, вместе с детьми крупных ворюг и известных бандитов. А потом ее сослали, как члена РСДРП при царизме, за границу. В Англию. В закрытую и дорогую школу. Мне не нравится, что она там. А Наде и Володьке нравится. Не потому, что они ее не любят и хотят услать подальше - любят они ее. Вот только считают, что из нее там выйдет леди и у нее там, в этой задрипанной Англии, в которой нынче живут одни голубые да всякая "чернота", будут перспективы... Да ну их всех! У меня сегодня дел по горло. Стружевский на свободу с нечистой совестью выходит. И его наружка начинает пасти. А я буду сидеть у телефона и ждать сообщений. Так все и получилось. Я приехал на работу и стал ждать весточек. И события неожиданно стали разворачиваться очень быстро. Стружевский пришел домой. С женой он развелся три месяца назад, дома его никто не ждал. Наверное, плотно поел - пайка в изоляторах нравится далеко не всем. Принял душ. я Потом спустился, открыл гараж и вывел свою новенькую машину. Протер с любовью тряпкой стекло. Опробовал двигатель. И дернул на всех парах. По Ярославскому шоссе он шел на предельной скорости. За городом бригада службы наружного наблюдения вышла из зоны связи, и где они шатались - никто не знал. - Неужели упустили, - покачал я головой. - Умеют же портить настроение. - Не упустят, - успокоил меня Железняков. - Спокойнее надо быть. Сядь, в преферанс с компьютером поиграй. - Издеваешься? - Нет. Успокаиваю. Оперативник из наружки вышел на связь через два часа. Он сообщил, что звонит из какой-то дыры - дачного поселка далеко за Пушкино. И Стружевский недавно зашел в домик. - Хороший дом? - спросил я. - Хибара щитовая, - сообщил опер. - Ничего особенного. - Откуда звонишь? - С почты в поселке. - Понятно... Присматривайте дальше. - Обязательно. Ждите писем... Мы ждали. А тем времени на даче разворачивались любопытные события. Оперативники из наружки с трудом нашли подходящую позицию для наблюдения. И вовремя. Они успели увидеть сцену, как Стружевский вышел из дома, покачиваясь, как пьяный. В порыве дикарской ярости он отпихал ногой березу. Потом влепил с разбегу по пустому ведру, так что оно с грохотом улетело и врезалось в металлическую бочку для дождевой воды. Человек был вне себя. Опера слышали, как он крикнул своей соседке, корячившейся над грядкой в огороде: - Кто здесь был, Марья Антоновна? - Здрасьте, - она оторвалась от грядки и подошла к забору. - Не заметила тебя... Да не знаю. Днем не было. Может, ночью. Я сплю. - Спать все горазды! - зло бросил он. Соседка обиженно фыркнула и отошла. До через некоторое время вернулась. Они о чем-то переговорили. Это уже слышно не было. Зато было видно, что Стружевский стал мерять шагами все шесть соток своего участка. Получили мы об этом доклад к вечеру. В кабинете сидели я, Железняков и Женька. - Итак, что получается, - сказал Железняков. - Клиент выходит из каталажки. Бреется, лопает и тут же дует за город. Отдыхать, да? - Вряд ли, - кинул я. - Вот именно. Вряд ли. - Ему что-то нужно в этой хижине, - сказал я. - Он заходит в дом. Выходит как помешанный и принимается трясти деревья и бросаться ведрами... Что-то там было... - И что-то пропало, - подытожил Женька. - Юнга соображает, - усмехнулся Железняков. - Его напарник же говорил, что у Стружевского есть складик. Там он хранит картины, иконы и прочую безделицу. - Их и стянули, - Женька потер руки. - Надо наружке задание дать, чтобы пошарили там, выяснили, не терся ли кто в последние дни у той дачи, - сказал я. *** Я заехал к Наде в офис на Неглинке. У входа стоял охранник в белой рубашке с короткими рукавами и в темных очках - тоже мне, техасский рейнджер, черти его дери. А на груди надпись на английском: "Секьюрити". Не люблю охранников. Холуи поганые. - Вы к кому? - с вежливым высокомерием спросил он. По его мнению, судя по одежде я не мог относиться к числу уважаемых клиентов, а потому занимал в мире недостойное место. - К Надежде Евгеньевне. - На вас пропуск не заказан, - сообщил "секыорити", поглядев в книгу, лежащую на тумбочке. Я сунул ему в нос удостоверение. - Я не могу пропустить, - он несколько растерялся, но решил оборонять свой пост. - Не бузи, вахтер, - сказала, и у "секьюрити" от такого кощунства - вахтером назвали! - аж дыхание сперло. - Обязан пропустить. По закону. - Но начальник... - А в лоб? - осведомился я. Он уставился на меня зло. Ему тоже хотелось дать мне в лоб, но я был больше по габаритам и злее. - Расслабься, - посоветовал я. Он было попытался зацепить меня за локоть. Я цыкнул на него и пошел по лестнице. И тут заметил, что сверху, как барыня в усадьбе, величаво спускается Надя. На ней было длинное, похожее на вечернее, платье. И выглядела она отлично - как на рекламной картинке. - Надежда Евгеньевна, - обиженно заголосил охранник. - Пропуск... - Это ко мне, Мишенька, - царственно произнесла она, и холоп заткнулся. - Как в Совете министров, - заворчал я. - Понаставили церберов. Людей кусают. - Чтобы не шлялись все, кому не лень. - Интересно, кому не лень шляться по таким забегаловкам? Мы прошли через приемную. За двумя столами, заставленными факсами и компьютерами, сидели две секретарши и что-то настукивали на клавиатуре. Ну, Надюха раскрутилась. - Все рекламу куешь, светская львица? - спросил я, усаживаясь на мягкий кожаный диванчик в просторном кабинете. - Кую. - "Сникерс" и "марс" - сладкая парочка... Мерзость! - Ты поздно родился, Лешенька, - она уселась на диванчик напротив и закурила. - Почему? - Тебе надо в инквизиции работать. И жечь всех. Жечь, - она приблизилась ко мне и провела меня ласково ладонью по щеке, тронула бороду. В этом жесте было не столько заигрывание, сколько какая-то ностальгия. Сейчас взор ее затуманится, она начнет поминать прошлое. А потом обвинять меня в бесчувственности. Все пройдено не раз. Это как пластинка, заевшая на одной дорожке. - Хватит телячьих нежностей, - оборвал я ее порыв. - Давай пакет. Она встала, положила длинную черную сигарету в бронзовую пепельницу, открыла ящик стола и вытащила упакованную в золотую бумагу коробочку. Письма мне Котенок присылала постоянно. Но посылку - это что-то новое. Я сорвал бумагу, открыл коробочку. В ней был пушистый серый котенок - игрушка. На ее шее повязан вполне приличный галстук - это для папы. И было письмо. Письмо, понятно, вскрытое и плохо запечатанное. "Дорогому папочке" называлось. Ах ты, родной мой Котенок... Я вскрыл конверт. Прочитал аккуратно, почти без грамматических ошибок написанное письмо. Конечно, содержание было не такое пессимистическое, как у Ваньки Жукова на деревню дедушке. В Москву папе Танюшка писала, что в частной школе в Англии ей не нравится. Во-первых, учат тому, что в Москве на два года раньше проходят. Во-вторых, поговорить не с кем, потому что там все противные спесивые англичане, кроме пары негров и индуса. Молодец, Котенок. У нее врожденное классовое и национальное чутье. Вся в папу. - Читала? - спросил я. - Нет, - поспешно произнесла Надя. - Ладно тебе. - Ну, взглянула: - И что? - Там нормальное воспитание. А детям никогда ничего не нравится. - Не фиг ей там делать, понимаешь? Тебе что, охота перед своими новорусскими овцами в женском клубе повыпендриваться - у меня дочка в Англии учится?.. Жить хорошо хочешь, а она мешает? - Я не хочу, чтобы она жила здесь! Тут из дома выходишь и не знаешь, вернешься ли обратно, спасибо вашей милиции! Я боюсь за нее здесь! - А что она у черта на рогах - не боишься? - Она закончит школу. Пристроится в цивилизованной| стране, а не в этом кошмаре! Выйдет там замуж. Я пожал плечами. Может, оно и хорошо, чтобы Котенок вышла замуж и поселилась в "цивилизованной" стране. Н

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору