о вы его прикончили, - говорит он задумчиво, - ну что
ж,  это  неплохо.  По крайней мере этот болван никому,  кроме вас,  не
проболтается. А ваш начальник в курсе?
     Ага, он начинает понимать.
     - В том-то и дело,  что нет, - отвечаю, - кроме нас, никто до его
прискорбной кончины с преступником не беседовал.
     - Ну,  так что?  - неожиданно спрашивает он,  и на губах его  мне
снова чудится ироническая усмешка.
     - Если начальство узнает,  - объясняю (может быть,  он  не  такой
понятливый, как я думал), - у вас могут быть большие неприятности, как
вы догадываетесь. А мы получим награду. Так вот... - Я делаю паузу, но
он тоже молчит,  - так вот, нам безразлично, от кого получать награду,
нам важен ее размер, - и я вопросительно смотрю на него.
     Он встает,   направляется   к  комнатному  бару.  О'Нил  вынимает
пистолет.
     Старик усмехается, открывает бар, наливает рюмку коньяка и залпом
выпивает ее. Нам не предлагает. Потом возвращается к своему креслу.
     - Если  я  вас правильно понял,  - говорит он и смотрит на нас не
мигая,  - вы решили сделать свой  маленький  личный  бизнес?  Так?  Вы
забываете  мое имя,  а я выдаю вам за это премию.  Сколько,  позвольте
узнать?
     - Десять тысяч монет! - выпаливает О'Нил.
     Теперь в глазах нашего собеседника я читаю откровенную жалость.
     - Да,  - произносит он задумчиво,  - мелко плаваете, без размаха.
Десять тысяч монет!  За это и машины приличной  не  купишь.  Наверное,
только начинаете?
     Я растерян.  Он что,  не понимает?  Может,  он  хочет,  чтобы  мы
увеличили  нашу  ставку  вдвое-втрое?  Может,  у  него какая-то тайная
мысль?
     О'Нил медленно  краснеет,  лицо  его,  и  без  того цвета спелого
помидора,  становится багровым. Это значит, что его охватывает ярость.
Лишь бы он все не испортил.
     - Какое это имеет значение,  - поспешно говорю я,  - начинаем  не
начинаем?  Если  вы оцениваете наше доброе к вам отношение дороже,  мы
весьма вам благодарны, не откажемся.
     - Я  действительно  оцениваю  доброе ко мне отношение много-много
дороже, - тянет он, словно читает нам нотацию, - только не ваше. Ясно?
Только не ваше!  - Он тоже начинает злиться,  теперь я вижу,  что он с
трудом сдерживается,  пальцы его судорожно теребят пояс халата.  -  Не
ваше!  А кое-кого куда выше,  куда выше!  Если голову задерете,  то не
увидите. Ясно? - Ярость овладевает им все больше и больше, он начинает
краснеть.  - И не для того я плачу десятки тысяч, чтоб какие-то мелкие
шантажисты,  какие-то  вонючие  ищейки,  какие-то,  какие-то...  -  он
задыхается,   подыскивая   слова,  -  инспекторишки  десятого  разряда
вламывались ко мне со своими нахальными требованиями! Нет уж избавьте!
Если б у вас хватило ума доложить вашему начальству, черта с два вы бы
посмели ко мне явиться!  Сейчас же вон,  иначе я позабочусь, чтобы вас
послали  патрулировать  мусорные  свалки.  Вон!  Сейчас же!  Ясно?
     Он встает,  нажимает   кнопку   звонка.   В   дверях   появляется
молоденькая служанка.
     - Проводите этих, этих, - он все же пересиливает себя, - господ!
     Мы сидим молча,  пораженные этой сценой.  Всего мы могли ожидать,
но не такого. И постепенно я тоже начинаю ощущать поднимающуюся во мне
ярость.  Ах мерзавец!  Он платит нашему начальству тысячи и тысячи,  а
нам отказывает в грошах да еще выкидывает за  дверь!  Мерзавец!  Но  и
начальники  хороши,  отправляют  нас  под выстрелы разных бандитов,  а
когда  мы  такую  вот  крупную  дичь  ловим,  так  стоп-стоп   -   она
неприкосновенна!  Она платит налог за свою неприкосновенность.  Только
не нам, с нас хватит и пуль, а господам начальникам. Неужели и нашему?
     - Не верите? - шипит оптовик. - Сомневаетесь? Тогда слушайте, вам
же хуже будет.  - Он подходит к телефону,  набирает номер  и  называет
имя,  от  которого  у меня глаза лезут на лоб (куда там наш начальник!
Начальники еще десяти степеней выше  перед  этим  именем  дрожат,  что
собачьи хвостики).
     - Слушай,  - говорит он в трубку  требовательно,  -  что  же  это
творится!  Являются  ко  мне  какие-то  твои  ребята и начинают валять
дурака. Требуют... Что? Их имена? Сейчас передам им трубку. А ну-ка, -
это уже нам. Он торжествующе смотрит на нас.
     Наверное, этот взгляд и решил дело.
     Мы приходим  в себя.  Встаем.  Я подхожу к телефону.  Беру у него
трубку,  кладу на рычаг,  вырываю провод из розетки и, вынув пистолет,
всаживаю в этого мерзавца две пули. Он валится, так ничего и не поняв.
И слышу еще выстрел. Оборачиваюсь. О'Нил неторопливо прячет пистолет в
кобуру под мышкой, а горничная лежит неподвижно у двери... О'Нил верен
себе.  Он обо всем подумает. Затем он достает кусочек картона и кладет
его  возле  убитого.  Мы  с  сожалением  бросаем  прощальный взгляд на
неподвижное тело в задравшемся халате,  на эту роскошную  комнату,  на
девчонку, вся вина которой только и была, что не вовремя зашла да не у
того служила (небось радовалась, что нашла работу).
     Вздохнув, мы спешим к машине и покидаем этот негостеприимный дом.
Молча переживаем наше разочарование.
     Последствия нас  не  страшат.  Сверхвысокий  начальник  не  такой
дурак,  чтобы интересоваться, кто пришил его знакомого. Тем более, что
теперь  эта  курица  уже  золотых  яиц  ему  не снесет.  Наоборот,  он
постарается погасить дело и еще не раз помучается, задаваясь вопросом:
слышали ли те,  "его ребята",  какое имя произнес этот идиот! Впрочем,
мало ли какое имя он мог назвать,  доказательств все равно нет.  Что ж
поделать,  придется искать другого,  а скорее всего, его самого найдут
кому надо.
     Разумеется, на  следующий день в газете мы находим заметку:  убит
очередной гангстер, крупный бизнесмен по части торговли наркотиками (и
откуда  эти  журналисты знают больше,  чем мы в полиции?).  Около тела
обнаружен  знак,  свидетельствующий,  что  убийство  совершил  "Черный
эскадрон". Наверняка сведение счетов. Эти гангстеры вечно воюют друг с
другом и друг друга уничтожают.  И слава  богу.  И  ретивый  журналист
начинает  вздыхать по добрым старым временам,  вот,  мол,  Аль-Капоне,
тот,  будь здоров, молодец, однажды его ребята среди бела дня на самой
оживленной  улице  Чикаго  застрелили  девять человек из соперничающей
банды.  А всего за пять лет этот легендарный гангстер отправил на  тот
свет   335  конкурентов!  Теперь  таких  уже  не  сыщешь,  сокрушается
репортер, измельчали люди, измельчали...
     Вот и весь некролог.
     Только, пожалуйста, не думайте, что меня мучили угрызения совести
в связи с усопшим. Туда ему и дорога. Ладно еще, что отравлял молодежь
наркотиками,  негодяй,  так он еще  хотел  нас  придавить!  Из-за  его
дурацкой  самоуверенности  и  он  жизни  лишился,  и  мы,  что важней,
лишились законной премии. Просто мерзавец! Нет, таких надо убивать!
     - Вот видишь, - укоризненно сказал мне потом Джон-маленький, - не
стали бы ждать, доложили бы тогда начальнику, может быть, сумели этого
оптовика взять раньше, чем его кто-то ликвидировал.
     Нет, он неисправимый  идеалист,  этот  маленький  Джон.  Гонсалес
понятливей.  Он только посмотрел на меня вопрошающе на следующее утро.
Так собака смотрит на хозяйку, выходящую из кухни, - не несет ли чего?
     Убедившись, что ждать ему нечего,  вздохнул. Ну что ж, значит, не
получилось...
     Через несколько  дней  после  всей  этой суматохи О'Нил пригласил
меня в ресторан пообедать.  Ого-го!  Это что-нибудь  да  значит.  Чтоб
О'Нил  расщедрился  угостить кружкой пива,  нужно событие космического
значения,  например,  столкновение кометы с Землей!  Но пригласить  на
ужин  в  ресторан...  Может,  он заболел?  Может,  история с оптовиком
повлияла на его психику?
     Впрочем, когда  я  подъехал  к  ресторану  на  своей машине (я не
говорил,  что  приобрел  себе  недавно  БМВ?  Так,  завелись  случайно
кое-какие  лишние деньжата),  то убедился,  что О'Нил все же далеко от
своих принципов не отступает - ресторан оказался захудалым.  У него  и
название унылое - "Пустыня".  Когда я вошел,  то понял,  почему он так
называется - ни одного посетителя.  Оно и неудивительно,  чтоб доехать
до  ресторана,  пришлось  тащиться  по  каким-то пыльным улицам,  мимо
свалок и пустырей.
     Занят только  один  стол.  Там сидит О'Нил и еще четверо здоровых
парней в штатском.  Но меня не обманешь -  сразу  определил,  что  это
коллеги,  скорей всего, из спецподразделений или из уголовного, хотя в
этом управлении я вроде бы всех знаю. Но может, из пригородов?
     Оказалось, даже из другого города.
     Встречают меня  радушно,  наливают,  жмут  руки,  похлопывают  по
плечам.  А  сами  незаметно,  но внимательно приглядываются - что я за
птица?
     Едим, пьем, обсуждаем всякие новости, в основном спортивные, даже
спорим: я за одну команду болею, они - за другую. Но все это закуска.
     Главное блюдо  выставляется  на  стол,  когда на столе появляется
кофе
     Крышку с  кастрюли приподнимает О'Нил.  До этого он,  как всегда,
больше помалкивал.
     - Слушай,  Джон,  - говорит он и обнимает меня за плечи,  - О'Нил
мало болтает,  но все понимает. И людей определяет без ошибки. Я видел
тебя в деле и скажу прямо: ты наш человек.
     Он торжественно смотрит на меня
     Я благодарно улыбаюсь и жду, что будет дальше.
     - Я тебе верю,  как себе, и перед моими друзьями ручаюсь за тебя,
как за себя.
     Он опять смотрит на меня. Я опять на него.
     Тогда один из тех вынимает из кармана кусочек картона и кладет на
стол. Я вглядываюсь, это знакомый мне знак "Черного эскадрона" - череп
и скрещенные кости на черном фоне.
     Теперь они все смотрят на меня.
     Я прочувственно кашляю.
     - Это вы? - спрашиваю.
     - Мы,  - отвечает тот из них, кто, наверное, Старший, - и за нами
сотни других.
     И он начинает посвящать меня.
     - Понимаешь,  друг, нам надоело, чтобы нас стреляли как куропаток
(где-то  я  уже  это  слышал),  а потом эти "охотники" отделывались бы
штрафом, как за безбилетный проезд. Мы честные полицейские (он говорит
это   вполне   серьезно),  мы  честно  делаем  свое  дело,  боремся  с
преступниками,  рискуем жизнью,  а то и отдаем ее,  и хотим, чтобы это
окупалось,  чтобы все эти убийцы,  грабители,  бандиты,  чтобы все они
получали по заслугам. Может быть, не всех надо казнить, но на тридцать
- сорок лет,  а то и на всю жизнь за решетку их упрятать надо.  Мест в
тюрьмах пока хватает,  а не хватит, можно построить новые, это тебе не
школа или больница, на тюрьмы деньги всегда найдутся. Согласен?
     - Согласен.
     - Отлично.   Мы  считаем,  что  закона  не  нарушаем.  Просто  мы
отбросили  всякие  ненужные  формальности  -  там  следствие,   улики,
доказательства,  судопроизводство,  адвокатов...  Кому  это  нужно?  У
организованных преступников теперь такие синдикаты,  такие тресты, что
им  любой  транснациональный  концерн  позавидует.  А  денег в сто раз
больше,  чем у нас  на  всю  полицию  тратится.  Они  своих  из  любой
передряги вытащат.  Я имею в виду,  кого хотят вытянуть,  мелюзгу свою
они нам всегда, как кость собаке, бросают...
     - Но  мы  не  собаки  и  собачьей  смерти не хотим!  - восклицает
плотный парень, который, по-моему, уже набрался.
     - Именно,  -  говорит  Старший,  -  но  ждать,  пока  в нас будут
стрелять,  мы не намерены.  Мы стреляем первыми!  Раз  нам  становится
наверняка известно,  что этот человек преступник, ну, почти наверняка,
так чего ждать? Собирать всякие улики, разыскивать свидетелей (если он
не успеет их убрать)?  Допрашивать?  Не проще ли ликвидировать его,  и
все?  И потом,  когда об этом узнают другие,  когда они поймут, что за
ними не конкуренты охотятся, а мы, полицейские, только не собирающиеся
оглядываться на закон,  они два раза подумают,  раньше  чем  совершить
преступление.  А  то и вообще сбегут на край света.  - Он помолчал.  -
Словом,  мы перешли в наступление. Ищем, ловим и казним. Вот так, Джон
Леруа. Такие у нас правила. Будешь с нами?
     - А как начальство на это  смотрит?  -  задаю  на  всякий  случай
вопрос.
     Они смотрят на меня с  удивлением  и  собираются  заговорить  все
разом. Но Старший останавливает их, подняв руку.
     - Во-первых,  начальство ничего не  знает,  -  разъясняет  он,  -
во-вторых,  наш  "Эскадрон"  состоит не только из рядовых инспекторов,
есть и старшие,  и главные, есть даже комиссары ("во-вторых" как-то не
очень вяжется с "во-первых",  но бог с ним),  в-третьих, если уж что и
всплывает,  то кто для начальства важней - убитый преступник или свой,
между  прочим  живой,  подчиненный?  Так что в семейном кругу вопрос и
решаем.  Ну,  уж  если  газеты  большой  шум  поднимают,   то   такого
полицейского   переводят   подальше,   в  крайнем  случае  накладывают
дисциплинарное взыскание. Если уж совсем нельзя без суда обойтись, что
ж, суд проявляет понимание... Ну, так будешь с нами?
     Они все смотрят на меня.
     Я встаю,   чтоб  подчеркнуть  значительность  минуты,  застегиваю
пиджак и поочередно пожимаю им руки.
     - Считайте - я с вами, - говорю торжественно с хрипотцой.
     Они вскакивают, обнимают, заказывают еще вина и пива.
     Пьем до поздней ночи, домой меня провожают всей командой.
     Прощаясь, Старший говорит:
     - О "работе" потолкуем позже.
     Вот так я и стал членом "Черного эскадрона" - передового,  как  я
тогда думал,  движения по борьбе с преступностью.  Полицейские, идущие
на шаг впереди полицейских!  Освободители страны от скверны!  Мстители
за павших товарищей!
     Вот кто мы!


        "Глава V. "ЭСКАДРОН" ЗА РАБОТОЙ"
                        "

     Наша первая  "экспедиция" (так в "Эскадроне" называют карательные
акции) проходила следующим образом.  Впрочем, это была для меня первая
экспедиция, "Эскадрон"-то действует уже не первый день, и, как я позже
узнал, ячейки его имеются почти во всех управлениях нашей полиции.
     Так или иначе,  для меня это было дебютом.  Вы знаете,  что такое
"рэкет"? Ну, еще бы, сейчас каждый школьник знает. Все же напомню. Это
когда  приходят  к  хозяину  ресторана,  бара,  кафе,  лавочки парочка
интеллигентных молодых людей и предлагает свои услуги для  защиты  его
заведения  от  гадких  хулиганов.  Если  хозяин не дурак,  он радостно
соглашается и в дальнейшем платит  им  круглую  сумму  или  10_15%  от
выручки.  Если,  напротив, дурак, то отказывается, ссылаясь на то, что
вот уже двадцать лет функционирует его заведение и никто  на  него  не
нападает.  Молодые  люди огорченно вздыхают,  сетуют,  что по нынешним
временам ничего нельзя знать. И представляете, попадают в самую точку!
Потому  что  с рестораном начинают происходить всякие несчастья:  то в
нем взрывается бомба,  то у входа избивают посетителей и они перестают
ходить туда, то начинается пожар...
     И тогда даже самый глупый и упрямый из хозяев понимает, насколько
правы были те милые молодые люди,  и, как только они вновь появляются,
спешит договориться с ними об охране своего заведения.
     В магазинах  иногда  молодые  люди  дают  совет  хозяину закупать
товары лишь у определенного поставщика.  И хотя товары у него  хуже  и
дороже,  но  зато с ними не происходит того,  что происходит с другими
закупаемыми товарами,  если  он  не  послушался  совета.  А  именно  -
нападений   на   грузовики,  пожара  в  лавке,  нежелание  кого-то  из
запуганных служащих работать и тому подобное.
     И не   надо   думать,   что  рэкету  подвергаются  только  мелкие
предприятия,  большие тоже.  Хотите пример?  Пожалуйста.  Вы  же  люди
недоверчивые, вам подавай доказательства. Извольте.
     Есть в Америке такая фирма "А и П",  у  нее  множество  магазинов
самообслуживания. Так вот, те самые молодые симпатяги (ну, может быть,
на этот раз они были постарше и посолидней) посоветовали фирме принять
для продажи какое-то моющее средство.  "А и П" добросовестно проверили
его и выяснили, что им и снег добела не отмоешь. И вежливо отказались.
Что дальше?
     А дальше нашли убитым директора одного  из  магазинов  "А  и  П",
потом  нашли  убитым  администратора  другого  магазина,  затем начали
сгорать, неизвестно кем подожженные, магазины и склады фирмы - в общей
сложности  шестнадцать!  А  дальше?  Дальше  фирма  приняла на продажу
чудодейственное моющее средство. Чудодейственное потому, что, хотя оно
плохо отмывало, сразу прекратились убийства и пожары.
     Или вот еще "забавный" случай.  Вдруг в Нью-Йорке начали взлетать
на воздух машины,  развозящие мороженое!  Ну?  Вы когда-нибудь слышали
что-нибудь подобное?  Обычно взрываются танки,  когда во  время  атаки
попадают на минное поле.  А тут холодильники с эскимо!  За одну неделю
несколько штук.  И водителям стали по ночам  звонить  доброжелатели  и
сообщать,  что  если  они  не уволятся из транспортной фирмы,  то тоже
взлетят вместе со своими машинами.  И они уволились.  Никто  не  хотел
больше   возить  мороженое  в  этот  район  города,  и  пришлось  всем
мороженщикам закрыть свои  лавочки.  А  вся  монополия  торговли  этим
любимым  детками  продуктом  перешла  к  члену  (как потом выяснилось)
мафии.
     Есть миллион   и   других   форм   рэкета.   На  нем  преступники
зарабатывают,  может быть, и не так много, но тоже неплохо. И главное,
рэкет,  коль  скоро  он  уже  налажен,  особых  трудов от тех,  кто им
занимается, не требует.
     Ну, ладно,  хватит,  а то я скоро стану, как наш начальник, перед
тем как рассказывать о конкретных делах,  буду вам  читать  лекцию  по
сравнительной криминалистике с примерами из международной практики.
     Так вот,  нам пожаловался один из наших  осведомителей  -  хозяин
небольшого кафе.  Он когда-то погорячился во время забастовки,  будучи
штрейкбрехером,  и в потасовке с пикетчинами проломил  одному  из  них
голову. Не насмерть, но прилично. Мы помогли ему выкарабкаться из этой
передряги,  а он в благодарность  кое-что  нам  иногда,  сообщал.  Так
сказать, хронику из жизни преступного мира. И вот, говорит, являются к
нему те самые молодые люди,  предлагают свое покровительство и  дальше
все по знакомой схеме.
     Создается необычное  положение.  Нам  порой  приходится  защищать
наших осведомителей от наших же коллег, которые не в курсе дела, я уже
говорил об этом.  От "коллег" наших осведомителей мы их  не  защищаем.
Это  дело  безнадежное  - узнав,  что нам кое-кто докладывает,  те без
предупреждения,  иной раз по одному подозрению,  отправляют его на тот
свет.  И вообще это их темные делишки, и нам негоже в них вмешиваться.
Представьте, как мы будем выглядеть, если заявим во всеуслышание: "Это
наш   информатор  и,  хотя  сам  преступник,  доносит  нам  на  других
преступников. Так что не смейте его трогать!"
     Но тут  все  иначе.  К  нам  обратился законопослушный гражданин,
респектабельный владелец кафе, который требует оградить его от гнусных
шантажистов  и  рэкетиров.  Мы  имеем  право,  даже обязаны вмешаться.
Полиция мы, в конце концов, или не полиция!
     Однако те двое мальчишек нас мало интересуют,  мелкая сошка.  Нам
нужна дичь покрупнее - тот, кто их послал; мы имеем сведения (от наших
информаторов, разумеется), что в этом районе уже многие владельцы кафе
выплачивают дань.  Нам они об этом не сообщают, но мы-то знаем. И есть
основание  полагать,  что  это какая-то новая банда,  раньше здесь все
было спокойно,  никого ни от кого защищать не приходилось и никому  за
это  платить тоже.  (И никто,  между прочим,  в полицию с предложением
новогодних подарков или пожертвований в наш фонд не являлся.)
     Значит, нам надо прихватить этих двух юношей,  вежливо выяснить у
них, кто за ними стоит, и нанести ему визит.
     За дело беремся вчетвером - я, О'Нил и двое инспекторов уголовной
полиции,  одного зовут Тим,  другого Том - удобно запоминать,  тоже из
других районов,  как и мы.  Здесь нас не знают,  мы в штатском.  О'Нил
надевает зеленый фартук  и  полосатую  жилетку  и  изображает  "нового
б