а не слышал.  Но  актер
он  первоклассный.  В его тоне столько непоколебимой уверенности,  что
если б он утверждал, что дважды два пять, я поверил бы.
     Разговор длится  еще некоторое время и заканчивается тем,  что мы
уславливаемся:  завтра после оперативки Джон-маленький  ведет  нас  по
следу.
     Я потом долго думал,  почему он согласился?  Он ведь не дурак,  а
главное,  уже присмотрелся к нам,  к О'Нилу, в первую очередь, понимал
ведь,  с кем имеет дело.  Думаю, что подвел его неистребимый идеализм,
фанатичная   вера  в  честность  полиции.  Он  не  хотел  верить,  что
полицейские могут быть преступниками. Просто не мог в это поверить!
     Честное слово, если б он убедился, что ошибся, что мы ни в чем не
виноваты, он был бы счастлив. Уверен.
     На следующий  день после утренней оперативки садимся все втроем в
машину О'Нила и едем к нему домой.
     У О'Нила    на    лице   выражение   оскорбленного   достоинства,
Джон-маленький в напряжении,  я усмехаюсь -  играем,  мол,  в  детские
игры, убеждаем неразумного малыша, что не мы украли его совочек.
     В гараже стоит мотоцикл О'Нила.  Тот ничего не  изменил.  Джон  с
торжеством указывает на номер.
     О'Нил смотрит на него с жалостью.
     - Не хотел об этом никому рассказывать,  чтобы лишней болтовни не
было,  -  говорит  он  и  показывает  Джону-маленькому  копию   своего
официально  зарегистрированного заявления в полицию об угоне мотоцикла
(штамп о регистрации, помеченный задним числом, нам раздобыл, конечно,
Высокий чин).  - Кому надо,  тот знает; мы потом поедем к следователю,
который ведет дело, - степенно говорит О'Нил, - он подтвердит, что ему
я сразу рассказал, что моим мотоциклом воспользовались.
     Я чувствую, что Джон-маленький начинает колебаться.
     - Теперь,  - говорю я,  - поехали на место происшествия.
     (Зачем? Будь Джон-маленький похитрей,  он бы задал  себе  тот  же
вопрос, но он немного растерялся.)
     Приезжаем на шоссе, потом едем по проселку.
     - Где твое болото? - спрашивает О'Нил.
     - Сто метров дальше, около рощи,- отвечает Джон-маленький.
     Подъезжаем.
     О'Нил спокойно вынимает из машины складной багор.
     - Давай пощупаем, - предлагает он.
     - Втроем?  - удивляется Джон-маленький. - Тут целую команду надо.
Завтра  вернемся,  -  в его голосе больше уверенности,  он взял себя в
руки
     - Ну, завтра так завтра, - равнодушно говорит О'Нил
     Он неторопливо складывает багор,  и  мы  направляемся  к  машине.
Впереди Джон-маленький и я, сзади О'Нил со своим багром в руках. Когда
мы  подходим  к  машине,  я  слышу  за   спиной   глухой   хлопок,   и
Джон-маленький падает носом в траву.
     Все.
     Акция закончена.   Мы   можем   спать   спокойно,  никто  нас  не
разоблачит.  О'Нил довольно  усмехается.  Я  -  нет,  меня  охватывает
какое-то  странное чувство.  Ну,  мы погибаем - воюем с преступниками,
преступники - воюют,  с людьми,  тот металлист или Карвен - воевали за
дело.  А  этот мальчишка ради чего?  Я вспоминаю,  как он пришел к нам
первый раз - восторженный,  мечтающий о больших делах,  смотревший  на
нас, как на богов.
     Где теперь его мечты? И его боги?..
     Мы затаскиваем  тело в машину,  возвращаемся на шоссе,  проезжаем
два десятка километров и у самого города сворачиваем в лесок, где, как
нам известно,  любят уединяться влюбленные парочки. Там оставляем тело
и рядом знак "Черного эскадрона".  На этом особенно настаивает Высокий
чин.
     Затем едем в город и прилично напиваемся.  Вернее, я. Все не могу
забыть...
     О'Нил с  удивлением  смотрит   на   меня   и   при   всей   своей
толстокожести,  видимо,  догадывается,  в чем дело. Он доставляет меня
домой,  доводит до квартиры,  укладывает на диван и уходит,  сказав на
прощанье:
     - Ничего не поделаешь,  Джон,  или он или мы,  другого выхода  не
было.
     Да, теперь я просто Джон, не Джон-большой, другого у нас в отделе
больше нет.
     Тело убитого находят,  как мы и ожидали,  в тот же вечер какие-то
забредшие  в  лесок влюбленные.  И в газетах поднимается очередной шум
(газетам только и подавай, из-за чего бы пошуметь, не то, так это).
     Убийство сенсационное.  Во-первых,  жертва - полицейский, и погиб
он не в перестрелке,  не в схватке с преступниками,  а непонятно каким
образом,  видимо,  после похищения.  Во-вторых,  это дело рук "Черного
эскадрона",  о чем свидетельствует  оставленный  возле  тела  знак.  И
в-третьих,  и  главных,  теперь  всем  должно  быть  ясно,  что  Дор -
клеветник и  лгун!  Не  мог  же  "Черный  эскадрон",  тайная,  как  он
утверждал,  организация  полицейских,  созданная  ими  для самозащиты,
убить своего же! Все, что хотите, только не это.
     Разумеется, находятся  мерзавцы  (в том числе и Дор),  пытающиеся
утверждать,  что это сведение счетов между членами "Эскадрона",  месть
предателю.  Но  следствие,  которое  ведет  полиция  и параллельно две
большие газеты, этого не подтверждает.
     И всем  становится  ясно,  что  "Черный  эскадрон"  - организация
преступная,  возможно,  политическая,  из тех,  что правее  правых.  В
общем,  идет  спор,  а  в результате никто ничего не может понять.  Но
главное достигнуто - большинство перестает подозревать нас.
     Похороны проходят  очень торжественно.  Мы все клянемся не давать
спуску преступникам.
     И когда  в  газетах  мелькают сообщения о найденных в заброшенных
каменоломнях трупах (по-видимому,  преступников) с картонкой с черепом
и  скрещенными  костями  или  о  таинственно  исчезнувших  профсоюзных
вожаках и коммунистических активистах, это проходит почти незаметно.


        "Глава VIII. ВОТ ТАК И ЖИВЕМ..."


     Наконец наступает очередь Дора.  Мы не забыли его статьи. Правда,
теперь он переключился на разные фашиствующие организации, на тех, что
правее правых,  на какие-то военно-спортивные полулегальные союзы.  Но
это только нам на руку - случись с ним что-нибудь,  и поди узнай,  кто
виноват, когда у человека столько врагов.
     Начинаем планировать операцию.
     Здесь я хочу вам кое-что сказать.  Может быть,  из моего рассказа
вы делаете выводы,  что чуть ли не мы вдвоем с  О'Нилом  весь  "Черный
эскадрон" и вершим все его дела.  Чепуха! В "Эскадроне" сотни людей, в
каждом отделе, в каждом управлении, да, наверное, в каждом участке они
есть. Нас много, мы хорошо организованы, умеем молчать, в случае чего,
нам помогают Высокие чины,  а остальные полицейские начальники на наши
шалости  закрывают  глаза.  Что?  Я  это уже говорил?  Не помню.  Ну а
говорил,  так не мешает  повторить  еще  раз.  Не  придирайтесь,  черт
возьми!  Просто я рассказываю о том, в чем сам участвовал, о чем знаю.
У нас так поставлено дело,  что мы только нескольких  коллег  своих  и
знаем.  Иной  раз  работаем бок о бок,  а и не подозреваем,  что оба в
"Эскадроне". Так спокойней.
     Вот в нашем управлении - я,  О'Нил, кто еще? А черт его знает! Но
ведь находят в нашем городе убитых гангстеров,  и мы с ним ни при чем,
значит,  еще  чья-то  работа,  верно?  И  люди исчезают.  Опять чья-то
работа.  Так что локоть товарищей мы чувствуем.  Только не знаем их  в
лицо.
     Однако вернусь к нашей очередной операции. Объект - Дор.
     На этот  раз,  кроме  Высокого  чина  и  нас  двоих,  в совещании
участвуют еще двое, как обычно, из другого города. (Нам с О'Нилом тоже
приходилось  несколько  раз во время отпуска выполнять нашу "работу" в
других  городах.)  Один  -  длинный,  мрачный,  другой  -  коренастый,
невысокий, прямо Пат и Паташон. Были такие актеры в старых фильмах. Не
видели? Смешные, я как-то смотрел. Но эти не смешные. С этими лучше не
шутить.
     Значит, план такой.
     Во-первых, Дора  ликвидирует  не  "Черный  эскадрон".  А  то  еще
припомнят его статью,  опять будут в нашу сторону  кивать.  Во-вторых,
лучше всего,  если инсценировать какое-нибудь происшествие.  Ну,  там,
падение с десятого этажа, пожар в его доме... Уж не знаю, что.
     Исходя из этого,  придумали такой фокус.  Впрочем, что я вам буду
два раза одно и то же повторять.  Просто расскажу, как дело было, а вы
уж мне поверьте на слово, что мы над этим не один день ломали голову и
не одну неделю готовили.
     Значит, так.
     Дор -  человек  осторожный,  да  чего  там,  сверхосторожный.  Он
крупный журналист,  у него есть деньжата. Он живет в собственном, хоть
и небольшом доме.  Дом окружен трехметровой стеной. Ворота толстенные,
на окнах железные жалюзи и хитрая электронная система охраны.
     Как ночью  кто  перелезет  через  стену,  так  тревога  -   тепло
человеческого  тела  перехватывают  лучи,  пересекающие  весь периметр
сада,  и дают сигнал. Дома у Дора целый арсенал - пистолеты, винтовки,
даже автомат.
     Живет он с женой и дочкой,  и еще есть шофер,  он же садовник, он
же сторож, истопник, камердинер - словом, на все руки мастер.
     Поэтому все начинается с того,  что какие-то хулиганы нападают на
дочку  этого  шофера-сторожа-камердинера  и  избивают ее.  Живет она в
другом городе за тысячу километров, и, получив телеграмму, отец тут же
вылетает к ней. Дор отпускает его на неделю.
     Теща Дора тоже живет в  другом  городе.  И  когда  на  ее  машину
налетает пьяный шофер,  которого полиции, увы, не удается задержать, и
ее увозят в больницу,  то жена  Дора,  прихватив  дочку,  тоже  срочно
уезжает к своей матери.
     Как ни умен,  ни осторожен Дор, он все же не сопоставляет эти два
события.  Что  ж,  если  верить  Гонсалесу,  каждый  хоть  раз в жизни
совершает ошибку и как раз жизнью за нее иногда платит.
     Мы подъезжаем к дому Дора в четыре часа ночи, когда у людей самый
крепкий сон и даже лунатики давно дрыхнут в своих постелях. Не к дому,
конечно,  а  на  соседнюю  улицу  -  там полно оставленных хозяевами у
тротуаров машин, и наша занимает среди них место, ничем не выделяясь.
     Подходим к стене дома.  Около нее есть удобный проулочек, скрытый
от глаз.  Тут же Пат и Паташон начинают свой номер с переодеванием.  Я
сначала думал,  судя по их внешности,  что это профессиональные убийцы
или "выбивалы".  Есть у нас такие в полиции,  они из любого  признание
выбьют,  даже из покойника.  Оказывается,  я ошибся,  оказывается, они
технари высокого класса.
     Они прихватили  с  собой  и  надели  какие-то  хитрые специальные
асбестовые костюмы,  не пропускающие тепла,  знаете, как у пожарников.
Но тепло не проходит не только внутрь,  но и наружу. Так что когда они
в этих костюмах перелезают с нашей помощью через ограду, лучи защитной
системы,  реагирующие на тепло,  сигнала не подают.  Конечно,  долго в
таком костюме не походишь, но много ли времени нужно, чтоб перебраться
через стену и миновать просвечиваемую зону?
     Потом они бесшумно проникают  в  дом.  Для  таких  открыть  самый
сложный запор - детская игра.
     Второй сигнализации,  для  дома,  нет,  а  как  и  где  отключить
наружную,  они прекрасно знают.  Вы спросите,  откуда?  Очень просто -
фирма,  устанавливающая сигнальные системы в  домах,  если  потребуют,
отчитывается  перед  полицией.  И  полиция прекрасно знает все дома на
своем участке, снабженные сигнализацией, и систему этой сигнализации.
     И как  раз (счастливая случайность!) тот полицейский участок,  на
территории  которого  расположен  дом  журналиста,   провел   проверку
охранной сигнализации всех подведомственных ему домов.
     Итак, они отключают сигнализацию, открывают нам калитку.
     Теперь мы все четверо в доме.
     Спальня на втором этаже.  Мы с О'Нилом поднимаемся  по  лестнице,
подходим к двери, прислушиваемся. Слышен храп (к отоларингологу Дор не
обращался и тем облегчил нам работу).  Я  неслышно  вхожу  в  спальню,
прыгаю к постели,  где спит журналист,  накладываю ему на лицо платок,
пропитанный хлороформом,  и всей тяжестью  наваливаюсь.  Он  несколько
секунд судорожно дергается, потом затихает.
     Теперь дело за технарями.
     Они быстро  находят  гостиную  с телевизором,  отвинчивают заднюю
стенку  аппарата,  копаются  в  нем.  Наконец,  делают  нам  знак.  Мы
подтаскиваем  Дора.  Нам известно,  что по вечерам он допоздна смотрит
телевизор,  и именно шестую программу,  и при этом попивает молоко (не
виски,  не  вино,  не  коньяк!),  одет  в  домашний халат.  (Теперь вы
понимаете, как тщательно готовилась операция? То-то же.)
     Мы облачаем его в халат,  аккуратно складываем пижаму,  закрываем
постель,  будто в нее никто не ложился, достаем из холодильника молоко
и наливаем заново в стакан (некоторое время размышляем - ведь теперь в
бутылке не хватает двух, а не одного стакана; оставляем на дне стакана
чуть-чуть  молока,  остальное выливаем обратно в бутылку,  мог же он к
моменту гибели опорожнить стакан почти целиком!).
     Технари показывают  нам,  что к чему (все молча,  никто из нас за
все время не произнес ни  слова).  О'Нил  надевает  толстые  резиновые
перчатки,  подтаскивает  спящего  мертвым  (подходящее  в  этом случае
выражение) сном журналиста к телевизору и,  схватив его руки,  быстрым
движением подносит их к тому месту, которое указали технари.
     Раздается треск,  тело дергается.  На всякий случай  прикладываем
ухо к его сердцу. Щупаем пульс, приподнимаем веки. Да куда там! Работа
сделана чисто. Еще бы - 12000 вольт! Как электрический стул!
     Еще раз тщательно все проверяем, не уронили ли чего, не сместили,
не оставили ли отпечатки пальцев на  молочной  бутылке,  холодильнике,
дверях, еще где.
     Затем тихо  покидаем  дом.   Технари   остаются.   Они   включают
сигнальную  систему,  запирают дверь,  снова надевают свои костюмы,  в
которых они похожи на космонавтов, и перелезают через стену наружу.
     Мы добираемся до машины, и О'Нил развозит нас по домам.
     Вся операция не длилась и получаса,  и  за  все  время  никто  не
сказал ни слова, как и на обратном пути. Не знаю почему, но именно это
оставило у меня самое неприятное ощущение.  Какие-то  роботы,  машины,
машины смерти, а не люди... Да люди ли мы?
     Ну, что вам сказать...  Вы небось сами  помните,  какой  резонанс
вызвала  трагическая гибель "великого журналиста",  "борца за правду",
"гордости  отечественной   журналистики",   "неподкупного,   честного,
принципиального..." (каких только эпитетов ему не приклеивали!) Дора.
     Ах, ах, вздыхали, ну зачем полез чинить телевизор! Ведь известно,
что   трогать   неисправный   аппарат   нельзя!   Ругали   даже  фирму
изготовитель,  та оправдывалась,  утверждала,  что  телевизор  не  мог
испортиться.  Произвели  экспертизу,  и  фирма  была  посрамлена  -  в
телеприемникетаки обнаружилась поломка (наши технари свое дело  знают:
комар носа не подточит!).
     Много было некрологов,  сочувственных телеграмм,  сожалений. Даже
те, кому при жизни он давал по мозгам, лили крокодиловы слезы.
     Вот так.  Вот такую цену заплатил  он  за  то,  что  поливал  нас
грязью.  Никому  не дано оскорблять "Черный эскадрон",  оплот порядка,
гордость (тайную) полиции!
     Но мы-то какие мастера! Я все больше раздумываю, куда идти, когда
выйду на пенсию, - в частную полицию, как большинство моих коллег, или
в  "мердер-трест"  (знаете,  такой  гангстерский синдикат,  который по
твердой таксе выполняет  заказы  на  убийство,  скажем,  сенатора  или
директора  конкурирующей  фирмы - 25 тысяч монет,  любовника жены или,
наоборот, мужа-помеху - 10 тысяч и т. д.). Я бы у них был специалистом
высокого класса.
     А жизнь  идет.  В  какой-то  момент  пришлось   пережить   немало
тревожных  минут  -  нашли в заброшенной шахте тела группы профсоюзных
руководителей,   призывавших   рабочих-портовиков   к   стачке.    Эти
руководители  бесследно  исчезли,  когда  плыли  на катере на какое-то
собрание.  Все решили,  что затонули.  Оказывается, нет. У всех пули в
затылке.  Пошумели газеты да и бросили. Полицейское расследование (как
раз наш отдел этим занимался),  к сожалению,  ничего не дало. Еще раза
два  находили  трупы  некогда  пропавших  без  вести.  Тоже  с пулей в
затылке.  И опять не удалось найти убийц.  Что  ж  тут  удивительного?
Столько  времени  прошло!  Сводят  там  счеты разные политиканы,  а мы
мучайся,  ищи. Жили бы себе спокойно, не мутили воду, и никто бы их не
трогал...
     На могилах  произносят  речи,  газеты  печатают  некрологи,  люди
вздыхают,  а  наш  начальник  нравоучительно грозит пальцем и говорит:
"Вот видите,  чем это (что?) кончается.  А впрочем, туда им и дорога -
это подрывные элементы!"
     Однообразный человек все-таки наш  начальник.  Болтать  здоров  и
языком  ведет  с  "подрывными  элементами"  большую  войну.  Только от
болтовни пока еще никто не умирал (если  не  считать  иной  раз  самих
болтающих). А вообще-то мне грешно на нашего начальника жаловаться. Ко
мне он неплохо относится.  К  О'Нилу,  впрочем,  тоже.  Отмечает  наше
усердие  в  борьбе с преступностью (потому что не подумайте,  просто я
вам рассказываю здесь про "Черный эскадрон",  но львиную  долю  нашего
времени  мы все-таки занимаемся расследованием обычных уголовных дел).
Начальник объявляет нам благодарности,  премирует,  дает поощрительные
отпуска (которые мы используем для "эскадронных" - не хочется говорить
"черных" - дел).
     Наконец, наши  заслуги  получили  самую высокую оценку - и меня и
О'Нила произвели в старшие инспектора!  Теперь у каждого  из  нас  под
началом  группа  инспекторов,  у  меня  есть  и  старые,  этот  болтун
Гонсалес, например, но есть и новые. Когда приходят, я к ним тщательно
приглядываюсь, а то еще попадется какой-нибудь вроде Джона-маленького,
не дай бог. Но прежде всего проверяю, конечно, в деле.
     Особенно слежу  за  крепким,  энергичным  пареньком Робертом.  Он
пришел к нам из парашютистов.  Подготовка - дай бог:  и ножи метает, и
по  дзюдо  "черный  пояс"  имеет,  и стреляет не хуже меня,  и,  как я
заметил,  очень искусен в допросах,  прямо доктор  психологии,  любого
разговорит.  Правда,  у него свой особый метод,  просит оставить его с
подследственным наедине,  не мешать. И что ж вы думаете? Через два-три
часа  приносит  протокол.  Любо-дорого  смотреть,  этот жулик (убийца,
насильник, грабитель - да кто хочешь) все охотно и подробно рассказал,
всех  сообщников  выдал,  во  всем  (даже чего не совершил) признался.
Молодец, Роберт!
     Правда, потом   приходится   с   этими  подследственными  немного
повозиться - подлатать,  подлечить,  в чувство привести. От волнения и
раскаяния они часто падают в обморок,  а один даже в окно выскочил. Но
все чисто,  никаких следов и разбитых физиономий, ни поломанных ребер,
хоть назавтра в судебное заседание.
     - Как это тебе удается? - задаю вопрос.
     Роберт опускает   глаза  в  землю  -  застенчивый  он  -  и  тихо
произносит:
     - Не спрашивайте,  старший инспектор,  пожалуйста,  просто у меня
своя методика.
     - Тебя  где  этой  методике  научили,  -  говорю,  - в парашютных
частях?
     - Да,  - тихо подтверждает, - там. Нас там многому научили... - И
добавляет: - Полезному.
     - Да вижу,  вижу,  - ворчу, - ну, ладно, у каждого свои маленькие
тайны. Иди работай, к тебе претензий нет.
     Но когда  я  окончательно убедился,  что Роберт отличный парень и
отличный полицейский,  так это когда мы с ним однажды вместе проводили
операцию  по  задержанию опасной банды.  Она нападала на междугородные
грузовики. У нас такие перевозки очень популярны. Мчится эдакая махина
с  прицепом  днем  и  ночью,  не  останавливаясь,  - два водителя спят
попеременно.  Везут с побережья фрукты,  овощи, цветы к раннему рынку,
коров и овец на убой (такие грузы не грабят), партии стиральных машин,
телевизоров,  приемников,  пишущих  машинок,  калькуляторов,  сигарет,
мехов (вот на такие нападают).
     Это называется дорожным пиратством. Точное название.
     Останавливают в  пустынном  месте шоссе грузовик.  Шоферов обычно
убивают,  чтобы свидетелей не оставлять,  и груз улетучивается, словно
его  и  не было.  Грузовики