аленного песка, рева и воя, в котором нельзя 
расслышать даже собственных мыслей?
    Самум налетел так неожиданно, что пилоты едва успели схватить 
друг друга за руки. Это было важнее всего: не дать себя засыпать и 
не потерять друг друга.
    И, несмотря на то, что они приготовились, порыв бури сразу 
перевернул их, опрокинул на землю и покатил, словно комья земли.
    Боб что-то крикнул, но крик застрял у него в горле. С большим 
трудом им удалось остановиться. Жан потерял плащ. Они накрыли 
головы плащом Боба и только тогда смогли начать дышать. Дышать? 
Нет, кашлять. Выкашливать заполнивший легкие колючий, как иголки, 
песок.
    Встать? Об этом не могло быть и речи.
    Они лежали ничком в котловине между двумя дюнами. Ценой 
величайших усилий им удалось связаться поясами. Лица обмотали 
платками. Но и так им казалось, словно они попали в топку какой-то 
чудовищной печи, где вместо огня полыхал раскаленный, удушливый 
песок...
    Вы когда-нибудь видели, как с крутого склона осыпается струйка 
песка, увлекая за собой муравья? Как маленькое насекомое пытается 
вылезти из этой лавины и снова тонет в ней?
    Вот так и это выглядело: две беспомощные мурашки, два 
человека, тонувших в бешеном песчаном море...
    Разговаривать они не могли. Даже и не пытались. Слишком 
большие усилия нужны были, чтобы просто дышать.
    У них не осталось ни слов, ни мыслей.
    У Жана промелькнуло в голове, что, наверно, именно так - да, 
не иначе - будет выглядеть конец света. А потом он забыл обо всем. 
Осталась только тьма, жара, рев бури.

    Первым очнулся Боб. Вокруг еще была тьма. Но она стала 
безмолвной.
    Попробовал пошевелиться - и не смог.
    Неужели случилось самое страшное - их засыпало?
    Но он тут же понял, что это не так. Ведь люди, засыпанные 
песком, никогда не приходят в себя. А он живет, мыслит, чувствует!
    Однако он был слаб, как младенец. Медленно, напрягая все силы, 
стянул с лица платок, приподнял полу плаща, открыл глаза...
    Светило солнце. Оба они лежали, почти до пояса погруженные в 
песок. Буря кончилась. Только розоватая песчаная мгла висела в 
воздухе.
    "Что с Жаном?"
    Он крикнул:
    - Жан!
    Но крик его прозвучал, как шепот. Боб принялся лихорадочно 
развязывать платок, защищавший лицо друга. Неловкие, ослабевшие 
руки никак не могли справиться с узлом.
    Наконец Боб увидел бледное лицо, закрытые глаза.
    - Жан! - снова крикнул Боб.
    И снова из его уст вырвался только шепот.
    С огромным трудом удалось ему высвободить ноги из песчаной 
насыпи и достать фляжку с водой. Он намочил платок, отер Жану 
лицо, потом начал вливать воду - каплю за каплей - сквозь 
стиснутые зубы.
    Жан глотнул воды. Раз, другой. Открыл глаза. Хотел что-то 
сказать, но только закашлялся.
    Боб помог ему сесть. Наконец Жан заговорил:
    - Боб, - прошептал он, - я никуда не гожусь.
    Боб затряс головой:
    - Неправда. - Его поразил звук собственного голоса. Словно 
пискнул галчонок. И все-таки он продолжал: - Чепуха. Буря 
кончилась, прошла. Мы живы. Значит, идем дальше.
    И попытался встать. Ох, как это было тяжело! Будто на него 
навалилось все небо, раскаленное небо пустыни.
    Встал.
    А потом бесконечно долгие, четверть часа помогал подняться 
Жану.
    Жан, видимо, не очень сознавал, что происходит. Кажется, он 
даже не слушал и, уж наверно, не понимал, что говорит ему Боб. 
Несмотря на это, Боб говорил. Говорил без остановки. Так, словно 
сам себе хотел объяснить, что происходит.
    - Вставай, - говорил он, - вставай, брат. Самум кончился. А мы 
должны идти дальше. - Нам надо идти в Ят. Мы прошли пока не больше 
тридцати километров. Это очень мало. Чертовски мало. Значит, надо 
вставать, слышишь? Вставай!
    В конце концов ему удалось поднять Жана. Положив руку друга 
себе на плечи, он обнял его за талию. И начал командовать: левой-
правой, левой-правой, словно учил друга ходить.
    Жан был тяжелый, очень тяжелый. Но постепенно он как-то попал 
в ритм. И они пошли: левой-правой, левой-правой, ле-вой--пра-вой.
    Шли, как два сгорбленных старца. Как двое калек. Шли качаясь, 
чуть не падая. Но шли.
    И даже неважно было то, что при такой скорости они доплетутся 
до Ята не раньше чем через неделю, если вообще доберутся туда. 
Важно было другое: они шли.
    Часы у обоих стали - туда проник песок. Судя по солнцу, было 
раннее утро. Боб проверил направление по компасу. Компас был тоже 
полон мелкой песчаной пыли.
    И это было неважно. В эти минуты важно было только одно: идти, 
идти вперед.
    - Мы должны идти, Жан, - говорил Боб хриплым голосом. - Левой-
правой. Что бы там ни было. И будем так идти до самого края света, 
если Ят на краю света. Мы должны дойти до Ята. Понимаешь, Жан? 
Левой-правой. Понимаешь?
    И тут он с безмерной радостью услышал голос Жана, еще более 
хриплый, чем его собственный, и почувствовал, что Жан пытается 
идти самостоятельно.
    - Понимаю, Боб, - сказал Жан.
    Они шли. Шли полчаса, три четверти часа, час. Сколько они 
прошли? Смешно сказать... А через час Жан снова ослабел. Упал.
    Боб сел рядом с ним. Дал ему воды, сам выпил два глотка. А 
потом уселся так, чтобы заслонить Жана своей тенью, прикрыл голову 
платком и впал в тревожный, горячечный полусон.


    Неожиданно Боб почувствовал, что кто-то дергает его за руку. 
Это был Жан. С трудом открыл глаза. И в ту же секунду понял, 
почему Жан так лихорадочно его трясет.
    В небе слышался приближавшийся рокот самолета.
    Боб вскочил так резко, что у него потемнело в глазах Над 
горизонтом показался темный, с каждой секундой выраставший силуэт 
небольшой спортивной машины.
    От счастья Боб почувствовал слабость. Ему пришлось снова 
сесть.
    А самолет, сделав изящный разворот, пошел на посадку и легко 
сел на песок в каких-нибудь пятидесяти метрах от них.
    Они смотрели на него, как на чудо. Вскоре крыша кабины 
поднялась, и показались две фигурки. Боб и Жан не сводили с них 
глаз. Молча глядели, как те бегут к ним, что-то крича и размахивая 
руками.
    И вдруг Боб опустил голову.
    - Это опять мираж, Жан, - сказал он с отчаянием. - Я вижу 
только двоих ребят.
    - Я тоже, - сказал Жан, закрывая глаза. - Шуточки пустыни. 
Мираж. Закроем глаза. Пусть он исчезнет.
    Но они с_л_ы_ш_а_л_и. Слышали чьи-то быстрые шаги. Потом 
мальчишеский голос п_р_о_и_з_н_е_с:
    - Do you speak English?
    Он произнес эту фразу медленно и со смешным акцентом.
    Но Боб все еще боялся верить.
    - Жан, ты что-нибудь слышал? - спросил он.
    - Да.
    - Что?
    - Кто-то спросил, говорим ли мы по-английски, - шепотом 
ответил Жан. И добавил: - Слушай, Боб. Кому из нас все это снится?
    Но тут тот же самый мальчишеский голос спросил:
    - Douglas, one, two, five?
    Тут им пришлось открыть глаза. Ведь именно этими словами 
вызывали их самолет по радио.
    А перед ними стояло двое детей - мальчик и девочка. Мальчик 
был, пожалуй, постарше сына Боба, а девочка - чуточку младше дочки 
Жана. Вид у ребят был такой, словно они вышли на прогулку. Оба 
смущенно улыбались.
    Мальчик говорил, медленно подбирая слова:
    - Мы прилетели к вам на помощь. Идемте с нами. Летим в Ят.
    А девочка подошла к ним и подала Бобу термос. Открытый термос, 
из которого доносился чудеснейший в мире запах - запах черного 
кофе.
    - Жан, она дала мне термос, - сказал Боб.
    Все еще не веря, что это происходит наяву, он налил в крышку 
термоса кофе и поднес ее к губам Жана. Жан с жадностью выпил. 
Потом проговорил:
    - Слушай. Это действительно кофе.
    Боб молча припал губами к термосу и даже поперхнулся от 
волнения. Потому что это д_е_й_с_т_в_и_т_е_л_ь_н_о б_ы_л к_о_ф_е.
    - Боб, - сказал Жан, - кто из нас сошел с ума? А может быть мы 
оба?
    Боб встал, подал термос девочке. Она сделала книксен. Боб 
поклонился в ответ, потом посмотрел на Жана, который сидел, 
ошалело глядя то на Боба, то на ребят.
    - Ясно одно, - сказал Боб. - Ясно то, что если мы даже 
спятили, то лучшего сумасшествия не придумаешь. Верно, приятель? - 
обернулся он к мальчику.
    Тот покачал головой.
    - Я мало понимаю, - сказал он. - Прошу идти с нами. Летим в 
Ят, - и подошел к Жану. Подал руку, желая помочь ему встать.
    Но Жан встал сам. И только крепко пожал протянутую руку. А 
потом рассмеялся.
    - Ты прав, Боб, - проворчал он. - Мы очень удачно сошли с ума. 
Все это нам снится, все это, конечно, мираж. Но это очень хороший 
сон. И, может быть, даже он хорошо кончится.
    Тут мальчик, видимо, что-то понял, потому что тоже засмеялся и 
сказал несколько слов на неведомом языке девочке, которая тоже 
залилась высоким, звонким смехом. Потом снова обратился к пилотам 
на ломаном английском языке:
    - Все в порядке, - повторил он. И опять добавил: - Летим в Ят.
    - Пошли, Жан, - сказал Боб. - Я хочу знать, чем этот чудесный 
сон кончится.
    То ли кофе был тому причиной, то ли необычность всей этой 
истории, неизвестно, но пошли они к самолету бодрым шагом.
    Там пилоты совсем онемели от изумления и только ошалело 
переглядывались. Как только они дошли до самолета, мальчик достал 
блокнот и подал каждому по листку бумаги, на которых четким, но 
еще не установившимся почерком было написано:
    "Координаты пассажирского самолета Объединенных Африканских 
Авиалиний "Дуглас-125" - двадцать градусов и восемь секунд 
северной широты, одиннадцать градусов сорок восемь минут двадцать 
шесть секунд восточной долготы".
    Тут было несколько орфографических ошибок, и, конечно, любой 
настоящий летчик написал бы это сообщение иначе. Но вместе с тем 
это было, пожалуй, совершенно точное указание местоположения 
самолета. Неудивительно, что летчики только изумленно 
переглядывались.
    А потом? Потом продолжался все тот же сон, чудеснейший из всех 
чудесных снов. Дети вошли в кабину и помогли туда взобраться 
пилотам. Мальчик вместе с Бобом сел на переднем сиденье, девочка с 
Жаном - на заднем. Все привязались ремнями к креслам, и мальчик 
сказал по-английски:
    - Прошу ничего не трогать. - Тут он добавил несколько слов все 
на том же неведомом языке, и в ту самую минуту оба - и Боб и Жан - 
принялись усиленно моргать глазами, щипать себя за нос и трясти 
головой.
    Но все это не помогло. Сон продолжался. Самолет с_а_м запустил 
мотор, с_а_м тронулся с места, после короткой пробежки с_а_м 
поднялся в воздух и на полных оборотах мотора помчался на северо-
запад. "Пилоты, не веря своим глазам, смотрели, как ручка и педали 
управления двигались перед ними с_а_м_и с_о_б_о_й.
    Под ними была пустыня, по которой бежала быстрая тень 
самолета. Сначала машина летела низко, потом внезапно взмыла 
ввысь, и Боб в безумном восторге крикнул что-то непонятное даже 
ему самому. Впереди - совсем неподалеку - сверкнули стены домов. 
Селение. Сидевший рядом с ним мальчик написал на листке блокнота 
две буквы: "Ят".
    И самолет плавной дугой опустился неподалеку от селения. Прямо 
на песок.
    Ребята отстегнули пояса. Мальчик сказал:
    - Выходим. Мы уже в Яте.
    - Боб, - шепнул Жан, - сейчас мы снова проснемся в самом 
центре бури. Сейчас проснемся.
    И они вышли из самолета.
    Ребята устало, но приветливо улыбаясь, махали им вслед. 
Мальчик еще крикнул:
    - Вы уже в Яте!
    Потом кабина закрылась, мотор снова заворчал, самолет побежал 
все быстрее и быстрее по гладкой песчаной долине, наконец взмыл 
ввысь и через несколько минут исчез.
    - Боб, - сказал Жан, - через минуту мы проснемся, и это будет 
страшно.
    - Нет, - сказал Боб, - сон продолжается. Смотри.
    И показал вперед. Там был холм, поросший серой, пыльной 
травой. На самой его верхушке стоял маленький серый ослик, 
насторожив уши.
    Они побежали к нему. Ослик испугался. Повернулся - и исчез за 
холмом. Но, когда они вбежали на его гребень, из их уст вырвался 
вопль. "Сон" продолжался.
    В каких-нибудь десяти метрах перед собой они увидели знакомого 
ослика, двух верблюдов и молодого, изумленного их появлением 
негра.
    - Что это такое? - крикнул Боб.
    - Это Ят, - сказал африканец.
    Через двадцать минут Боб и Жан сидели в кабине префекта, а 
радиостанция Ята рассылала во все стороны света весть о 
местонахождении "Дугласа-125".
    Однако префект смотрел на своих гостей в высшей степени 
подозрительно. Он уже в третий раз спрашивал их, каким образом они 
так быстро, да еще во время песчаной бури, сумели преодолеть сто 
двадцать километров, отделявшие Ят от "Дугласа", и не мог 
дождаться ответа. Потому что летчики молчали и только смущенно 
переглядывались.
    В конце концов тот, что был повыше, француз, сказал:
    - Кажется, нас привезли сюда дети. Двое детей.
    - Дети?! - закричал префект. - На чем?!
    - На самолете, - прошептал француз.
    Префект невольно отодвинулся. "Бедняги, - подумал он, - 
видимо, лишились рассудка". Он ласково улыбнулся и переменил тему 
разговора. Потом вышел из комнаты и вызвал по телефону врача.
    А Боб и Жан сидели в креслах и беспомощно смотрели друг на 
друга. После длинной паузы Боб покачал головой:
    - Слушай. А может это были марсиане? Жан махнул рукой.
    - Может быть, марсиане, может быть, венериане, а может быть, 
вообще никого не было! - сказал он измученным голосом. - Одно 
ясно: лучше об этом помалкивать, а то нас самих за лунатиков 
примут.
    - Ты думаешь? - задумчиво спросил Боб.
    Потом, обдумав все хорошенько, он решил вторично высказать 
предположение, что все-таки это марсиане, поглядел на Жана, но не 
сказал ни слова.
    Потому что Жан уже спал.
    Префект, который через десять минут вернулся с доктором, 
застал обоих спящими в креслах.
    Врач приложил палец к губам.
    - Пусть спят, - сказал он. - Когда проснутся, наверно, придут 
в себя и перестанут бредить.
    Оба согласно покивали головами и вышли из комнаты на цыпочках.


    Ну, дети, - весело крикнул Як, - будьте здоровы!
    И дал "свечку". Дал "свечку" - это значит поднялся прямо вверх 
по вертикали; у Ики и Горошка просто дух захватило. Весь мир 
сделал сальто, а наша троица в какую-нибудь минуту оказалась 
высоко-высоко над пустыней.
    Ясно: Як подпрыгнул от радости. От великой радости.
    Ребята тоже были счастливы. Радость, известное дело, каждый 
проявляет по-своему. Один играет на рояле, у другого просто глаза 
горят.
    Горошек - тот расхохотался во все горло, крикнул: "Будь 
здоров!" - и сразу же прижал подбородок к груди, потому что у него 
от этой "свечки" начало стрелять в ушах.
    Ике - той от радости больше всего на свете хотелось заплакать. 
Но поскольку за время этого путешествия она успела всплакнуть 
дважды (что для нее было неслыханно много), она решила, что больше 
себе этого не дозволит.
    И, вместо того, чтобы спрятать нос в платочек, она сказала 
очень сердито:
    - Опять "дети"? Дались вам эти "дети"! Дети - в детском саду! 
Як затрясся от хохота.
    - Ах, батюшки! - крикнул он. - Вы уж меня простите, дорогой 
товарищ! Рассеян я стал. Это от старости. Я ведь уже старенький!
    И тут Ика сболтнула глупость. Большую глупость. Конечно, и то 
правда - все трое были измучены, изнервничались, сама она едва 
справлялась со слезами, а голос Яка звучал очень насмешливо. И 
все-таки она не должна была говорить того, что сказала.
    А сказала она вот что:
    - Может быть, вы еще и не старый. Но уж наверно устарелый.
    И сразу же ей стало очень-очень неприятно. Она почувствовала, 
что краснеет как вареный рак. Тем более, что Горошек прямо зашипел 
от злости и сделал то, что позволял себе крайне редко: ущипнул ее 
за руку.
    - Безобразие! - прошипел он. - Тебя действительней надо в 
детский сад отправить!
    А хуже всего было то, что Як замолчал. Летел очень тихо. 
Перестал смеяться, подпевать мотором, резвиться на лету. Просто 
молчал.
    И тут уже ничего нельзя было поделать: Ика наперекор всем 
своим правилам в третий раз разразилась слезами.
    - Я не нарочно, - всхлипнула она. - Прошу-у прощения!
    Но Горошек был неумолим:
    - Ага, просишь прощения? Поздновато! Надо было сперва 
подумать!
    В ответ Ика заревела во весь голос. Ну совсем как малыш из 
детского сада.
    - Я-а-а не-е-е на-рочно-о-о!
    - Всегда надо сначала подумать... - продолжал пилить ее 
Горошек и пилил бы, наверно, долго, если бы не Як.
    - Минутку, товарищ Горошек, - перебил он его на удивление 
веселым голосом. - Первая заповедь: не изводи ближнего своего!
    Горошек замолчал. А Як продолжал:
    - А во-вторых, товарищ Ика, я вовсе не обиделся.
    - Нет? - всхлипнула Ика.
    - Нет.
    - Правда?
    - Правда!
    Ика с шумом вытерла нос и посмотрела на Горошка не слишком 
ласково.
    - И все-таки, - сказала она уже более спокойным голосом, - еще 
раз прошу извинения.
    - Ну и отлично, - засмеялся Як. - Не скажу, чтобы это было 
очень приятно, но... вопрос исчерпали. А теперь, если хотите, 
можем немножко заняться акробатикой. Развлечемся?
    - Ой, пожалуйста! - закричал Горошек.
    - Привязались к креслам?
    - Да.
    - Ну... тогда внимание!
    Потом, много позже, Горошек признался Ике, что если бы он 
заранее продумал, что значит "развлечься акробатикой", то никогда 
бы не сказал: "Ой, пожалуйста". Потому что Як вдруг словно 
обезумел.
    Он начал вести себя, как пьяная ласточка. Как ласточка, в 
голове у которой все смешалось: где земля, где небо, где верх, где 
низ. И продолжалось это добрых несколько минут. Добрых? Гм-гм!
    Перед каждой акробатической фигурой Як сообщал ее название: 
это "свечка", это "бочка", это "петля", и так далее и тому 
подобное. Но, говоря по совести, ребята ни одной из них не 
запомнили. И неудивительно! Они едва успевали сообразить, где 
собственно, находится земля. А земля большую часть этих "добрых" 
минут находилась либо н_а_д головой, либо н_а_д левым или правым 
крылом, и, по сути, ни разу она не была, как велит природа, под 
ногами!
    В конце концов Як угомонился, и земля вернулась на свое место.
    - Уф-ф-ф! - вздохнул с облегчением Горошек.
    - Хорошо, а? - спросил Як.
    - Даже пожалуй, чересчур, - проворчал Горошек.
    Зато Ика (заметив, что Горошек несколько вышел из равновесия, 
она моментально его обрела) признала необходимым рассмеяться.
    - Хи-хи-хи, - сказала она. - Замечательно!
    - Может, повторить?
    - Нет-нет! Спасибо! - поспешно закричала она. Так поспешно, 
что Горошек только сочувственно покачал головой, а у Яка что-то 
забулькало в моторе.
    - Ну и на здоровье, - сказал он. - До свиданья, Африка!
    Да, пришло время прощаться с Африкой, Як поднялся высоко-
высоко, и земля внизу очень медленно уходила назад. Все стало 
маленьким, далеким. Легкий туман, поднимавшийся над морем, смягчал 
краски земли и неба, смешивал их. Море стало зеленым, земля 
голубой, пустыня розоватой. И это зеленое-зеленое море все 
приближалось, словно набегало на них одной огромной, шириной во 
весь горизонт, волной.
    - До свиданья, Африка! - повторили оба.
    Потом Ика обратилась к Яку.
    - Большое вам спасибо, - сказала она с достоинством. - Вы были 
такой храбрый и помогли нам. Ведь на самом деле все сделали вы, и 
только благодаря вам мы могли спасти этих людей. Я даже больше не 
прошу прощения. Я только очень, очень вас благодарю.
    - Я тоже, - сказал Горошек.
    А Як, покачав крыльями на солнце и что-то промурлыкав про 
себя, ответил:
    - Все в порядке, дорогие. Все в порядке. Конечно, вы без меня 
ничего бы не сделали, но и без вас я тоже ничего. Словом, все 
поровну. Значит, честь и слава всем нам, героям! Хотя некоторые из 
нас и устарели, а некоторые еще немного... недостарели. Верно?
    - Простите, - нетерпеливо перебила его Ика, - но ведь я уже 
перед вами извинялась, а вы опять...
    - Надо было продумать, - проворчал Горошек.
    - А вы