ебя к стулу. К самому легкому, вон к тому...

Глеб покорно задрал руки, словно сдавался в плен. И мы привязали его к
плетеному стулу. Его спина и спинка стула были тесно прижаты друг к другу.

- Запомни: ты так отчаянно рвался на помощь Племяннику, что нам пришлось
тебя привязать! Впопыхах мы не рассчитали, что стул легкий и ты можешь
бегать по даче вместе с ним. Запомнил? И главное: мы давно удрали. То есть
покинули дачу... И уехали в город. Чтобы Племянник не устроил погоню.
Усвоил?

- Усвоил.

- Сколько времени потребуется тебе на эту операцию?

- Не знаю... Минут десять... или пятнадцать...

- Сверим часы!

- У меня нет часов.

- Ну ладно. Ждем тебя возле того самого пня ровно четверть часа! Будем
следить по Наташиным часикам. Наташа, сколько сейчас?

Она протянула мае руку. Я взял ее руку в свою. И долго держал.

- Что, плохо видно? - спросила Наташа.

- Нет... просто я хочу дождаться, пока будет ровно двадцать часов двадцать
минут. Хорошо запоминается; двадцать двадцать!

Она тоже взглянула на часики:

- Но ведь нужно ждать еще целых четыре минуты.

- Ничего, я подожду. Ровно в 20.20 я воскликнул:

- Операция начинается! Ты, Глеб, ничего не забудешь? Племянник должен
поверить: мы давно покинули дачу! И уехали в город... А на самом деле ждем
возле пня!

- Не забуду...

Я приблизился к Глебу и шепнул:

- Ну, а если... Считай, что мы тебя простили. Однако я надеюсь, что мы еще
встретимся!

- Я тоже...

- Теперь все - на улицу! На цыпочках! Чтоб Племянник ничего не услышал, -
скомандовал я.

Не только Миронова, но и все остальные охотно подчинились приказу, потому
что Племянник изо всех сил барабанил по ржавому железу, и казалось, что
вот-вот высадит дверь.

Глеб остался один, с растрепанными волосами, со стулом на спине и в рубашке
без пуговиц.

Мы на цыпочках покинули "старую дачу" и опять побежали.

Природа между тем продолжала жить своей особой, прекрасной жизнью, но уже в
темноте. А что может быть печальнее опустевшего осеннего поселка! Да еще в
вечернюю пору... Несколько раз я жил летом на даче. И вот, когда к концу
августа одна дача за другой пустели, становилось тоскливо и одиноко.

Ну, а тут уж во всем поселке не было ни огонька! И мы то и дело попадали в
лужи, в ямы, в канавы.

Мы вновь стали огибать сосновый лес, который днем был красивым,
молоденьким, а сейчас потемнел и насупился, будто за один день постарел. И
все деревья казались мне издали притаившимися злоумышленниками... Утром я
бы этому, конечно, обрадовался. А тут даже дождь, и слякоть, и сырость не
радовали меня. Мне неожиданно захотелось домой, в теплую комнату... На это
было только минутной слабостью! Я ей не поддался. Я отбросил все. Верней
сказать, отшвырнул!

- Разве это не мой пень? - воскликнул Покойник. И снова уселся на самую
середину: другим уже сесть было некуда. И так же, как прежде, все у него
дышало: и нос, и живот, и плечи.

Я это чувствовал в темноте.

- Уступи место женщинам! - сказал я.

- Разве мы в трамвае? Или в троллейбусе? - усмехнулась Наташа. - В лесу
вежливость ни к чему.

Покойник вскочил. Но она не села. И даже Миронова продолжала стоять.

- А еще лирик! - сказал я Покойнику. - Посвящаешь стихи красавицам! - И
тихо добавил: - Несуществующим...

- Не надо трогать Покойника, - попросил добрый Принц. Он по-прежнему думал,
что Покойник испытал уже счастье любви. А чужие чувства Принц уважал.

- Согласен: не будем ссориться в такую минуту! - сказал я. - Что там сейчас
с нашим Глебом?

Я сказал "с нашим", потому что, представляя себе, какой опасности (может
быть, даже смертельной!) подвергал себя Глеб, я готов был забыть о его
вине, о его преступлении. "А если Племянник ему не поверит? - думал я. - А
если, разъяренный, выскочит из подвала и набросится на беззащитного Глеба?
Или затолкает его в подвал и запрет?"

Да, я готов был простить Глеба, потому что в тот момент он свершил подвиг
во имя нас всех!..

- Конечно, можно было бы и не выпускать Племянника, - сказал я тихо.

- Можно ли так поступать с человеком? - ответила мне Наташа.

Под холодным дождем она думала о справедливости!

- Сколько сейчас времени? - спросил я у нее.

- В темноте не вижу, - сказала Наташа.

- Дай руку. Я разгляжу! Она протянула руку, и я долго разглядывал. Потом я
еще три или четыре раза просил ее дать мне руку и снова долго разглядывал,
потому что трудно было увидеть, рассмотреть стрелки. И вообще... Наконец я
стал волноваться! Пятнадцать минут прошло. А Глеба все не было.

"Он пожертвовал собой и тем искупил вину, - думал я. - А я был с ним
недостаточно чутким... Правда, я не проявлял грубости. Но все-таки упрекал
его. А он один на один, связанный и растрепанный, со стулом на спине,
встретился в подземелье с Племянником. Не каждый бы на это решился. Вот
Покойник бы ни за что не пошел! А я сам?"

На последний вопрос мне трудно было ответить. И я, чтоб не думать об этом,
еще раз взглянул на Наташины часики. Прошло уже двадцать минут...

Это было ужасно... "Во-первых, вероятно, погиб Глеб, - думал я. - А
во-вторых, до электрички остается совсем мало времени. Уж если мы опоздаем
на этот раз, нам не добраться до дому, раньше завтрашнего утра. А как мы
сообщим об этом родителям! Никак! По телефону теперь уж не позвонить:
Племянник выпущен на свободу! Наши мамы и папы просто погибнут. Не в прямом
смысле слова, а в переносном... Хотя некоторые, может быть, и в прямом.
Особенно мамы! За пап я как-то меньше волнуюсь. А где ночевать? Не пойдем
же мы в гости к Племяннику! Может быть, уехать без Глеба? Нет, невозможно.
Помочь ему? Как?!"

- С Глебом что-то случилось, - с плохо скрываемым беспокойством сказал я.

- Это из-за меня, - сказала Наташа. - Я виновата. Я!.. В лесу, в темноте,
под холодным дождем она продолжала думать о справедливости!

- О, не казни себя! - воскликнул я шепотом, чтоб не слышали остальные.

Она с плохо скрываемым испугом отодвинулась от меня.

- Ты не виновата, - уже спокойно, нормальным голосом сказал я. - Это же я
запер Племянника в подземелье. Правда, у меня не было другого выхода.
Значит, никто не виноват. Такова жизнь!

- Сэ ля ви! - воскликнул Покойник. Он любил встревать в чужой разговор.

Это самое "сэ ля ви" было известно каждому первокласснику, но Покойник
произнес так, будто звал французский язык. Вообще, убежав со "старой дачи",
он осмелел.

- Еще возможна погоня, - сказал я.

И Покойник сразу заговорил обыкновенно, по-русски:

- Какая?

- Племянник!.. Ну, а если Глеб не вернется, нам придется освобождать его!

Покойник умолк.

"Что же делать? - рассуждал я. - Не пойти ли в разведку? Но тогда мы
наверняка опоздаем на электричку. Так, так, так... Где же выход? Может
быть, мне одному остаться, а всем другим немедленно мчаться на станцию?"

Я предложил это. И затаив дыхание ждал, что мне ответят: оставаться одному
все-таки не очень хотелось.

- Давай вдвоем, - предложил Принц Датский.

- Пусть женщины уедут! - воскликнул я. Посмотрел на Покойника и добавил: -
И ты с ними.

Покойник не возражал. Но Наташа не согласилась:

- Еще есть минуты. Несколько минут... Подождем. Одного я тебя не оставлю.

Меня! Одного! Хотя и Принц тоже хотел остаться... Она сказала про меня
одного!

Если б это было не в холодном лесу, а в какой-нибудь другой обстановке, я
бы, наверно, умер от счастья. А так я остался жить.

Хотя в следующую минуту могло показаться, что все мы умерли. Все пятеро!
Потому что мы затаили дыхание, прислушиваясь к тому, как чьи-то пятки
шлепали по лужам и грязи. Они шлепали очень звонко... И вот появился Глеб.
Вернее сказать, возник!

- Что у тебя в руках? - спросил я.

- Ботинки... Чтобы не падать.. Скорее! Скорее... Погоня!

- Где?

Мы помчались!.. Но, даже задыхаясь от бега, я все-таки умудрился спросить
Глеба:

- Он?

- Да... Очень был благодарен...

- Благодарен?

- Ну да... Очень хотел... Меня до станции... А их, говорит, убью! Ну, и
я... Пока он за плащом...

Глеб, как всегда, не дотягивал фразы. Но тут уж трудно было его не понять,
сколько он пережил!

"А все-таки, если б не он, вообще бы ничего не случилось! - опять пришла
мне на бегу упрямая мысль. - Значит, все равно будет дорасследование. Надо
довести до конца!.."

Глеб теперь был с нами, я уже за него не волновался, и желание забыть все и
простить куда-то сразу исчезло.

Так иногда бывало дома со мной... Если мама начинала меня ругать, я убегал
и долго слонялся по улицам. Или сидел где-нибудь у товарища. А когда
возвращался, мама вновь за меня принималась. И тогда Костя по секрету мне
сообщал: "Пока тебя не было, она волновалась, и называла тебя ласковыми
словами, и готова была простить... А вот появился, успокоилась - и опять за
свое. О женщины! Кто их поймет?" Я не был женщиной. Но с Глебом у меня
получалось так же, как у мамы со мной. Сэ ля ви!

На этом мои рассуждения прекратились. Прервались... Потому что сзади мы
услышали топот ног. Тяжелый, увесистый...

- Это Григорий... - с ужасом, задыхаясь то ли от бега, то ли от страха,
прошептал Глеб. - Он вас... И тебя первого! Он обещал...

Я тоже не сомневался, что Племянник выполнит свое обещание. И убьет меня!
Или в крайнем случае оторвет голову...

- Надо уйти от погони! Успеть! - скомандовал я шепотом, чтобы Племянник не
услышал моего голоса.

Покойник бежал впереди: он боялся больше нас всех! Но и меня покидало
мужество.

- Быстрее! Быстрее! - крикнул я во весь голос. Шептать было уже не нужно:
Племянник наверняка видел нас. Его горячее дыхание было у нас за спиной.

Я обернулся. Ну да, это он! Племянник!.. Огромная темная фигура с каждой
секундой приближалась, нагоняла нас...

"Все погибло! Мы не справимся с ним, - промелькнуло в моем сознании. - Но
если даже возникнет борьба и мы неожиданно возьмем верх, победим его,
электричка все равно за это время уйдет... Да мы и не победим! Женщины и
Покойник не в счет. Остаемся мы трое - Принц, Глеб и я. Но как еще поведет
себя Глеб? Неизвестно. Ведь это он все придумал! Он!.. Все случилось из-за
него. Значит, может быть, в борьбу вступим мы с Принцем вдвоем... Наташа,
конечно, бросится мне на помощь. Но я этого не допущу. "Спасайся! Беги!" -
крикну я. И прегражу Племяннику путь своим телом!"

Все эти мысли пронеслись в моей голове за какое-нибудь мгновение. Топот
погони был уже рядом... Совсем рядом! И жаркое, обжигающее мне спину
дыхание Племянника... Вот сейчас! Сейчас все погибнет! Все мои усилия и
находки окажутся ни к чему. Еще один его шаг... Только один! Ужасный,
тяжелый... И он поравняется с нами! Уже поравнялся. Уже!..

- Опаздываем, ребята? - раздался рядом взволнованный мужской голос.

Я повернул голову - и увидел (уже не сзади, а сбоку!) высокого мужчину в
плаще и с портфелем.

- Опаздываем на электричку? - переспросил он.

- Разве? - ответил я, готовый обнять и расцеловать его.

- Увидел, что вы бежите, и тоже помчался. Хотя и нельзя: сердце
выскакивает...

"Наверно, больное! Как у Наташиной мамы..." - подумал я. Я любил этого
незнакомого человека в плаще. Я обожал его!

ГЛАВА XII,
самая короткая и самая последняя (в этой повести!)

С одной стороны к платформе неумолимо приближалась электричка, а с другой
приближались мы.

"Если бы мы успели, тогда бы все наши родители остались живы в прямом и
переносном смысле этого слова! Тогда все мои догадки, находки, сомнения и
мучения оказались бы ненапрасными!" С этой мыслью я взбежал на платформу.

Судьбе было угодно, чтобы как раз в этот момент и электричка тоже
поравнялась с нею.

- Садитесь! - крикнул Глеб. - А я билеты...

- Не надо! - ответил я.

"Лучше пусть нас всех оштрафуют, но зато родители будут живы-здоровы!" Я
успел так подумать, но не успел объяснить это Глебу, потому что он уже
ринулся к кассе. Он хотел совершить еще один подвиг: ему нужны были
смягчающие вину обстоятельства!

Машинист высунулся из окна и глядел вдоль состава. Никто не вышел, и никто,
кроме нас, не собирался садиться. Мужчина в плаще, оказывается, ждал
электричку из города и вообще зря торопился.

Проводница последнего вагона помахала зеленой лампочкой: можно было
трогаться. С ее точки зрения...

Что было делать? Вскочить в вагон и уехать без Глеба? Покойник вскочил. А
все остальные не знали, как поступить. Покойник высовывался и печально
глядел на нас всех:

- Разве не ясно? Она сейчас тронется...

А Глеб все еще стоял, пригнувшись, возле окошка кассы.

Двери вздохнули, словно сочувствуя нам, и медленно стали закрываться.
Голова Покойника все еще торчала, и казалось, двери вот-вот зажмут ее с
двух сторон.

- В какую-то миллионную долю секунды идея озарила меня.

- Осторожно, ребенок! - заорал я. Я знал, что эти слова - "Осторожно,
ребенок!" - всегда очень сильно действуют.

Двери, не успев прихлопнуть Покойника, медленно поехали обратно.

- Где ребенок?! - крикнул злой, испуганный машинист.

- Во-он! - неопределенно ответил я, зная, что время неумолимо работает на
нас.

- Да где же?

- Во-он! - Я указал на печальную морду Покойника, который все еще
высовывался из тамбура.

- Я думал, он под колесами...

- Большое спасибо! - ответил я машинисту, потому что необходимая нам минута
была окончательно выиграна: Глеб бежал от кассы с билетами.

Мы ворвались в вагон! Двери облегченно вздохнули, словно были рады за нас,
поехали навстречу друг другу, захлопнулись... И мы наконец-то отправились в
город, домой!

Мы успели на последнюю электричку! Наши родители были спасены. Чувство
законной гордости переполняло меня.

- Вот... билеты! Купил... - сказал Глеб, садясь рядом со мной.

- Не думаешь ли ты так дешево откупиться? - шепнул я ему.

И сразу же пожалел о своей необдуманной фразе: ведь расследование еще не
было закончено. Значит, никакой грубости! Я все должен раскрыть до конца.
Только вежливо, без насилия!

Вагон был пустой... Я пошел в самый конец, сел на лавку и позвал:

- Глеб, если хочешь, подойди, пожалуйста. Если хочешь... Он подошел и снова
сел рядом.

- Нет, сядь напротив: я должен видеть твое лицо. Займемся мотивами...

- Какими? - спросил он, вздрогнув. И пересел.

- Мотивами преступления.

- Ты потом все Наташе...

- Ни за что! Никому! Можешь быть абсолютно спокоен. И откровенен, как с
родным человеком!

- Нет, пусть она обязательно... Я не хотел, чтоб ее мама... Я по другой
причине. - Глеб неожиданно громко, прямо на весь вагон крикнул: - Наташа!..

Она подошла и села возле него.

- Я думал все выяснить тайно, но Глеб хочет, чтоб и ты слышала, знала...

- Что слышала?

Я уже не злился на Глеба: он дал мне возможность рассказать Наташе обо
всем, что я выяснил там, в подвале, обо всех своих догадках, находках,
открытиях. И я рассказал... Ведь он сам попросил об этом!

- Пойдем дальше, - сказал я. - Итак, мы установили, что Нинель не звонила.
И ехать сюда нам одним не разрешала. А кто же звонил? Не торопись.
Хорошенько подумай!

- Моя двоюродная сестра, - еле слышно признался Глеб.

- Так, так, так... Вот, значит, зачем ты из всех болезней выбрал для Нинель
именно ангину: болит горло, голос хриплый и не похож. Понятно, понятно...
Зачем же тебе нужно было, чтоб мы поехали без нее? И чтоб все думали, что
Нинель разрешила? Не торопись. Правду, одну только правду! Ничего, кроме
правды!..

- Мне мама рассказала про собрание... Там некоторые родители... За то, что
Нинель нам самостоятельность... Ну, разрешала одним ездить на стадион и
вообще... Говорили, что если она еще...

- Стоп! - крикнул я, потому что испугался, как бы Глеб все до конца не
раскрыл, не рассказал сам.

А между тем догадка озарила меня так ярко, как никогда еще раньше не
озаряла! И я мог продолжить его рассказ, окончательно доказав, что прозвище
свое ношу недаром, не просто так.

- Следите за мной! - торжественно сказал я. - Следствию все абсолютно ясно.
Конечно, я должен во всем сомневаться. Но я не сомневаюсь, что было так...
Именно так! И никак иначе! Ты, Глеб, решил: если Нинель еще раз предоставит
нам самостоятельность (да еще какую: разрешит одним ехать за город!),
родители добьются, чтобы она ушла из нашего класса. Тем более, что она
молода и прелестна, нету опыта и так далее. Пойдем дальше! Все мы слышали,
что она звонила. Хоть звонила твоя сестра... А если бы Нинель и доказала,
что не звонила, ей все равно сказали бы: "Вы приучали их к
самостоятельности - и вот результат!" Знаем мы наших родителей! В общем,
твоей целью было всех их разволновать! Так, так, так... Состав преступления
налицо! Ты хотел, чтоб мы не успели на электричку, и попросил Племянника
запереть нас в подвале. А следующая электричка вот эта. Мы возвращаемся
чуть ли не ночью... Родители в панике! Нинель уходит. А к тебе, наоборот,
все снова приходит: кружок имени дедушки, уголок имени дедушки... Ты снова
выступаешь с воспоминаниями о своем дедушке, опять становишься почетным
членом кружка! И вообще самым почетным в классе... И даже во всей нашей
школе!

Глеб молчал. Расследование было закончено. И тут уж я позволил себе сказать:

- Это подлость.

Наташа покачала головой.

- Он не так уж и виноват.

- Он?!

- Конечно... Глеб был раньше совсем другим. А потом не смог отказаться от
того, к чему мы его приучили. Мы сами! Он любил собак. Но мы заставили его
о них позабыть...

- О, как ты добра! - крикнул я.

В пустом вагоне мой голос усилился, и все обернулись. Миронова подняла
руку. Но я ей слова не дал.

- Очень страшная история... - тихо, чтоб никто, кроме нас троих, не
услышал, сказала Наташа.

- Еще бы: столько часов просидели в подвале!

- Это не так уж страшно.

- Не так уж? А что же страшно?

- Когда начинают ни за что ни про что восхвалять человека!

- А как быть с Нинель? - спросил я. - Вдруг некоторые родители все же
поднимут шум: "Предоставила самостоятельность - и вот результат. Приехали
ночью!" Мама Покойника, например...

- Возьмем мам и пап на себя, - сказала Наташа. - Объясним, растолкуем! Дети
должны отвечать за родителей.

Это была прекрасная мысль. И все-таки я сказал, кивнув на Глеба:

- Расследование закончено, обвинительное заключение есть. По всем законам
должен быть суд.

Волнение душило Глеба и чуть было не задушило совсем. Румянец покрыл его
лицо, но он уже был не ровный, не бархатный, а нервный, пятнистый. Плечи
его судорожно вздрагивали. Предчувствие предсказывало мне, что он вот-вот
разревется или, вернее сказать, разрыдается.

- Слезами горю не поможешь, - сказал я. - Так учит народная мудрость.

- Глеб помог нам не слезами, - сказала Наташа. - Он один спустился в подвал
к Племяннику, который мог бы... Неужели ты забыл, Алик? Ведь ты же сам это
придумал! Как и все остальное...

Наташа посмотрела на меня таким взглядом, о котором я не мог и мечтать! В
нем была благодарность. И даже... Но, может быть, это мне показалось.

- Все в твоей власти! - воскликнул я. - Ты хочешь его простить?

- Нет... Я не знаю. Но, по крайней мере, скажу тебе вот что... Если слабый
и глупый человек жесток - это противно. Но если умный и смелый жесток - это
страшно. Такой человек обязан быть добрым.

"Умный и смелый!"

Чтоб услышать от нее эти слова, я был бы готов просидеть в подвале трое
суток. Или даже целую учебную четверть!

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Судьбе было угодно, чтоб на этом кончилась моя первая детективная повесть.
Но предчувствие подсказывает мне, что не последняя!..