роткой!

- Я и сам... Я вот как раз об этом...

Мы побежали. Предчувствие подсказывало мне, что станция должна показаться
сразу же, как только мы обогнем сосновый лесок, в который упирался дачный
забор. Но ведь, как я уже, кажется, отмечал, длинный путь может показаться
коротким, а короткий - ужасно длинным, особенно если все время поглядываешь
на часы и прислушиваешься, не шумит ли вдали электричка. "Иногда электричка
на минуту-другую опаздывает, - думал я. - Но если нужно, чтоб она опоздала,
то обязательно придет вовремя или даже немного раньше..."

Покойник все время отставал. Предчувствие подсказывало мне, что он может
рухнуть, упасть: в тот день страх совсем измотал Покойника. К тому же ему
пришлось голым вылезать из подвала. И это окончательно подкосило его.

Покойник не рухнул, он вскоре присел на пень.

Наверно, среди молодого леска росла еще недавно могучая, старая сосна, но
ее почему-то срубили: может, чтобы не выделялась или по какой-то другой
причине. Пень был широченный, на нем вполне могли уместиться все шестеро.
Но Покойник сел посреди, и никто, кроме него, не уместился. Впрочем, мы
отдыхать и не собирались.

У Покойника все дышало: и нос, и грудь, и живот, и плечи... И даже ноги
дышали. Вернее сказать, подрагивали.

Мы тоже остановились.

- Оставьте меня одного, - сказал Покойник таким голосом, словно был тяжело
ранен. - Бросьте меня здесь. Нету сил...

- Я потащу тебя! - сказал Принц Датский и собрался уже взвалить Покойника
на себя, но к ним подбежал Глеб.

- И я тоже его... чтоб легче...

В этот момент издали подала голос электричка.

- Из города... - сказал Глеб.

- Конечно. Для нашей еще рано, - согласился Принц Датский.

Наташа взглянула на свои часики:

- У нас есть семнадцать минут. Нет, шестнадцать... Принц Датский и Глеб
попытались схватить Покойника за руки, но он гордо отстранил их.

- Я сам!

- Пожалуйста, Гена... - тихо сказала Наташа. - Если можешь...

Покойник вздрогнул: давно уже никто из нас не называл его по имени. Мы
просто даже забыли, что его зовут Генкой. Кажется, лишь в ту минуту
Покойник по-настоящему понял, как волновалась Наташа. И он вдруг помчался
вперед с такой быстротой, что мы с трудом за ним поспевали.

Ни одна детективная история не обходится без беготни и погони. И вот мы
опять бежали... "Жалко, конечно, что нет погони, - успел я подумать. - Если
б за нами по пятам гнался племянник Григорий, а мы бы успели вскочить в
электричку и двери перед самым его носом захлопнулись - это было бы совсем
здорово! Хотя ведь гнать человека, заставлять его мчаться вперед со всех
ног, может не только плохое, но и что-то хорошее, благородное!"

Одних из нас гнала забота о Наташиной маме. А других, или, вернее сказать,
другого, а еще точнее сказать, Глеба, я думаю, подгоняла совесть... Опытный
глаз мог почти безошибочно определить, что она в нем уже просыпалась. А
предчувствие подсказывало мне, что скоро проснется совсем!

В тот день я все время о чем-нибудь думал, что-то замечал или
предчувствовал... "Когда не происходит никаких интересных событий, то и
интересные мысли не появляются, - рассуждал я. - Потому что нет никаких
наблюдений... А когда происходит что-нибудь важное, мысли в голове
прямо-таки теснятся. Поэтому в моей повести могло бы быть очень много
лирических отступлений и разных раздумий. Но сюжет торопит меня, и от
лирических отступлений приходится отступать... Да, именно события рождают
умные мысли! Это я чувствую по себе. И это ведь тоже мысль! Мысль о мыслях!"

С этой мыслью я застыл, остановился как вкопанный.

Ноги мои сразу, без всякого предупреждения приросли к земле, и кто-то
налетел на меня сзади. Но я даже не повернулся и не посмотрел, кто именно.
А в того, кто налетел на меня, врезался еще кто-то... Все произошло так же,
как бывает на шоссе, когда машина неожиданно тормозит.

Я смотрел вперед сквозь сосновый лесок. Он был молоденький, редкий, и
сквозь него было ясно видно, что электричка подкатила к станции не из
города, а с противоположной стороны. "Значит, та самая... которая в город.
На которую мы спешим!" Я не успел еще как следует в это поверить, а
электричка снова гуднула и тронулась.

О, как часто жизнь преподносит нам неожиданности! События продолжали с
головокружительной быстротой сменять друг друга.

Наташа поднесла часики к уху, и я заметил, что рука ее дрожит. Эта дрожь
немедленно передалась мне. Но я дрожал внутренне, про себя, и не подавал
виду.

В тот день дрожь уже не первый раз посещала нас всех. И было отчего
подрожать!

- Идут... - сказала Наташа. - Я их утром по радио проверила.

Она оторвала часы от уха, на которое я смотрел. Никогда раньше я не
замечал, что оно такое маленькое, аккуратное, плотно прижатое к волосам.
Как мне хотелось, чтоб оно, это ухо, услышало что-нибудь приятное,
радостное!

- Бывает, что электрички приходят раньше, - сказал я, - особенно если
нужно, чтоб они задержались... Это я замечал. Но ведь не на четверть часа.
Ну, на минуту, другую...

- Так что ж это было? - тоскливо вскрикнул Покойник. - Как тогда со
скелетом? Галлюцинация?

- Не умничай, - сказал я. - Разберемся. Сегодня у нас... Миронова подняла
руку и торопливо, словно боясь, что ее кто-то опередит, подсказала:

- Воскресенье!

- Стало быть...

- ...выходной день! - подсказала Миронова. Я медленно рассуждал:

- А в выходные дни бывают...

- ...дополнительные поезда! - поспешно закончила мою фразу Миронова. Когда
нужно было подсказать учительнице или вообще начальству, она очень быстро
соображала.

- Вот именно! - согласился я. - Это дополнительный поезд. Электричка в
семнадцать ноль-ноль придет. Я же сам видел расписание... На станцию!

Мы снова сорвались с места и побежали. Я мчался быстрее всех: мне хотелось
первому убедиться, что это был действительно дополнительный поезд, а не
самый обыкновенный, не тот, который подчиняется ежедневному расписанию.

Только Глеб пытался меня обогнать. Я понял: ему хотелось отличиться, чтобы
хоть чем-нибудь искупить... Все-таки я раньше других подлетел к окошечку
кассы. Желание мое сбылось. Но уж лучше бы оно не сбывалось!.. Возле
окошечка висел металлический щит с колонками цифр и словами "ежедневно",
"по воскресеньям", "далее со всеми остановками"... Щит был разделен на две
половины: "В город", "Из города".

Я забегал глазами по расписанию.

- Вот... Конечно! Семнадцать ноль-ноль!

- Это из города, - раздался за моей спиной тихий Наташин голос.

- Как? Разве? Не может быть! - Слова вылетели у меня изо рта просто так, от
волнения. Я и сам видел, что Наташа была права.

- А нам нужно было на шестнадцать сорок пять! Эта электричка как раз и
ушла...

- Разве? Не может быть! Как же так?

- Следующая будет через четыре часа, - сказала Наташа. - По этой ветке
поезда ходят нечасто. Совсем редко... Особенно осенью. Поэтому я и просила
тебя посмотреть, когда мы приехали...

"Как же это могло получиться?! - думал я, бессмысленно водя глазами по
расписанию. Мне было стыдно обернуться и взглянуть на Наташу. - Утром я
поспешил... Хотел поскорей выполнить ее просьбу. О, как мудра народная
мудрость, которая учит нас: "Поспешишь - людей насмешишь!"

Но никто не смеялся.

- Мы доберемся до дому не раньше одиннадцати, - сказала Наташа. - А я
обещала маме в шесть или в семь... Не представляю, что с ней теперь будет.
Не представляю... Как же так, Алик?

- Разве не ясно? Если б он утром внимательней посмотрел, мы могли бы
успеть, - сказал тот самый Покойник, который еще недавно прощался с жизнью
в подвале. - Мы бы поторопились.

Какие жестокие сюрпризы порой подсовывает нам жизнь! Теперь получалось, что
я во всем виноват. О Племяннике успели забыть. Забыли и о том, что я,
подобно смелому Данко, осветил всем дорогу к спасению (этот свет ворвался в
подвал, когда я подошел к щиту со словами "Не подходить!" и отбросил его).
Забыли, что и, именно я вывел всех из подвала, подарил всем свободу и
независимость! Независимость от Племянника, который бы еще неизвестно
сколько держал нас в страшном плену.

Давно я заметил, что люди помнят лишь о последнем твоем поступке. Можно
совершить много больших и прекрасных дел, но если последнее дело (пусть
даже самое маленькое!) будет плохим, его-то как раз и запомнят.

Путаница с расписанием произошла утром, но казалось, что именно это было
моим последним поступком, и ошибка моя случайная утренняя ошибка сразу как
бы перечеркнула все.

Теперь помнили только о ней. Ощущение черной несправедливости больно ранило
мое сердце... Но я не показал виду, что ранен!

О Глебе никто ничего не знал. Это тоже было несправедливо: ведь если бы он
не попросил Племянника запереть нас, вообще не было бы никакой страшной
истории. Но я не хотел позорить его. "Не делай чужое горе фундаментом
своего счастья!" - учит нас народная мудрость. Так сказал папа моему
старшему брату Косте, когда тот хотел пригласить в театр девушку, которая
нравилась его другу.

И Костя не пригласил.

Расследование еще не было завершено. Мотивы преступления еще не были
выяснены. "Зачем? Зачем Глебу понадобилось?.." - этот вопрос жестоко терзал
меня. И все же я не подал виду, что Глеб хоть в чем-нибудь виноват. Хотя
делить вину на двоих всегда легче, чем принимать ее всю на себя. Глеб был
рядом и, казалось, просил: "Поручи! Поручи мне что-нибудь трудное!" Он
хотел искупить...

Наташа стояла возле окошка кассы и смотрела на расписание, будто все еще
проверяла, надеялась... Выражение ее лица было таким, что капли дождя на
щеках можно было принять за слезы. Решимость вновь овладела мною: "Я должен
тут же, не отходя от кассы, что-то придумать! И осушить эти капли! И
вернуть улыбку ее лицу! Да, я обязан. Тогда и она и все остальные снова
увидят во мне спасителя: люди помнят о последнем поступке".

И тут... Идея, как яркая молния, сверкнула в моем мозгу. Но никто не
заметил, потому что это было в мозгу.

ГЛАВА X,
в которой слышится крик из подвала

- У вас тут есть почта? - спросил я Глеба.

- За станцией, недалеко. По ту сторону... - торопливо и старательно, как
Миронова, объяснил Глеб: ему хотелось, чтобы я позабыл о его темном прошлом.

- Там есть телефонная будка? - спросил я. - Для междугородных переговоров?

- Одна будка есть...

- Нам хватит одной! - крикнул я так громко и радостно, что все подбежали к
нам.

- Я знал, что ты придумаешь... Что ты найдешь выход! Такой у тебя талант! -
сказал Принц Датский, который продолжал ценить чужие таланты.

- Сейчас мы помчимся на почту, чтоб спасти Наташину маму и вообще всех
наших родителей. Позвоним и скажем, что все в порядке: задержались, но к
ночи будем. Глеб укажет дорогу.

- Это великое дело! - сказал Принц, протягивая свои длинные руки, чтобы
обнять меня. - И, как все великое, так ясно и просто: позвонить, успокоить.
Это находка!

К чужим находкам он тоже относился с большим уважением. Снова все
посмотрели на меня с плохо скрываемым восхищением: люди помнят о последнем
поступке.

Вдруг Принц помрачнел.

- Что случилось? - спросил я.

- Совсем забыл: у нас дома нет телефона... Но ничего. Мои родители, к
счастью, здоровы.

И все-таки я погрузился в раздумье. Но ненадолго! Когда я начинаю
что-нибудь изобретать, возникает настоящая цепная реакция: одна идея
цепляется за другую. Так было и в этот раз. Я поднялся на цыпочки и обнял
благородного Принца.

- Дашь мне свой адрес! Я продиктую его старшему брату Косте, а он сбегает и
успокоит твоих родителей.

В том, что у Наташи есть телефон, я не сомневался. Я это просто знал.
Иногда я набирал ее номер и, если она подходила, молча дышал в трубку. "Что
вы там дышите?" - сказала она однажды. С тех пор я перестал дышать.

- Веди нас, Сусанин! - обращаясь к Глебу, торжественно произнес Покойник.

Я бросил на Глеба мимолетный, но острый взгляд. Сам того не подозревая,
Покойник попал в точку: утром Глеб, как Сусанин, сбивал нас с пути. Только
Сусанин поступал так с врагами, а Глеб - со своими друзьями. В этом была
принципиальная разница!

Мы побежали за Глебом. Почему мы спешили, трудно было сказать: до следующей
электрички оставалось еще много часов. Просто мы в тот день привыкли
бегать, будто нас все время настигала погоня. Но погони, к сожалению, не
было!

А природа между тем жила своей особой, но прекрасной жизнью. То тут, то там
виднелись лужи, в которые мы безошибочно попадали. Грязь напоминала густую,
серую кашу, которая аппетитно чавкала под ногами. Дождь все усиливался,
приятно освежая в пути. Деревья ласково протягивали нам свои кривые черные
руки...

Глеб бежал впереди всех. И не только потому, что мы не знали дороги: он
по-прежнему очень старался.

- Во-он там! - на ходу крикнул Глеб, указывая на одноэтажный домик, над
которым была синяя с белыми буквами вывеска: "Почта. Телеграф. Телефон".

"Еще немного, - мечтал я, - и Наташа войдет в будку, из которой все будет
слышно. И я уловлю слова: "Мамочка, не волнуйся!" Потом она выйдет и бросит
на меня мимолетный, но благодарный взгляд. А потом и мы будем звонить...
Денег хватит: ведь родители дали "на всякий случай", а в подвале тратить их
было не на что".

Окна домика звали, манили меня к себе так сильно, что я обогнал Глеба.

Эти окна казались мне близкими и родными до той минуты, пока я не увидел,
что они с внутренней стороны плотно закрыты ставнями.

Я сразу немного отстал, и Глеб достиг домика первым. Но он не взбежал на
крыльцо, а уступил мне дорогу. Я взбежал, дернул за ручку, которая
оказалась холодной и мокрой. А дверь оказалась закрытой.

"Выходной день - воскресенье", - прочитал я на облезлой табличке.

О, какие печальные сюрпризы подсовывает нам жизнь!

Все смотрели на меня. В глазах не было и тени недавнего восхищения. Я был
на крыльце, а чуть пониже стояли пятеро моих друзей - в пустом поселке, на
мокрой земле, под дождем, возле закрытой почты. И они снова считали, что я
виноват: если бы я утром не перепутал, они бы сейчас ехали в теплом вагоне
к своим мамам и папам. Я перепутал... Это вновь стало для них моим
последним поступком. А о том, что, если б не я, они бы все сидели в
подвале, никто уже и не помнил!

Так я думал, пока не заметил в глазах у Наташи нечто иное. Я увидел в них
ожидание и надежду. Как это было уже не раз в тот день. Она еще надеялась
на меня!

И вновь началась цепная реакция: идея одна за другой полезли мне в голову.

- А если добежать до соседней станции? Это далеко?

- Полчаса бега, - ответил Глеб. - Но районная почта здесь... А там нету
будок...

- Воскресенье для всех воскресенье! - мрачно изрек Покойник. - Ты думаешь,
там уже начался понедельник?

- Зачем же так? - неожиданно оборвал его Принц. - Зачем говорить под руку?

- Ну, если он будет думать рукой, наши родители обречены!

- Покойник, не трогай Алика! - сказал Принц так же грозно, как говорил
раньше мне: "Не трогай Покойника!" В его груди билось честное, благородное
сердце! Поддержка вдохновила меня.

- А куда ты, Глеб, вчера звонил по междугородной? Чтобы предупредить
Племянника... Ну, о том самом... о чем ты знаешь. Куда ты звонил.

- На дачу.

- Значит, там есть телефон?

- Да. Его дедушке... Он выступал на телефонной станции, и ему... Там даже
табличка... на аппарате: "Гл. Бородаеву от благодарных читателей..."

- По этому телефону ты, Наташа, и позвонишь! - провозгласил я с крыльца,
словно с трибуны. - А потом, если останется время, и мы позвоним.

- Нет... - сказал Глеб. - Ты не знаешь Григория. Он не позволит... Раз мы
его...

Глеб еще не знал главного - он не читал моей надписи на столе: "Племянник!
Передай привет своей тете!" А если Племянник, в отличие от Глеба, уже
прочитал эти слова? Тогда он и подавно не пустит нас к телефону! А то еще и
загонит обратно в подвал... Встречаться с ним страшно!

Так я думал, а вслух сказал:

- Что нам Племянник! Шестеро одного...

- Не ждут! - подсказала Миронова. И в первый раз в жизни, подсказывая, не
угадала.

- Не боятся! - поправил я ее. И повторил: - Шестеро одного не должны
бояться!

- Ты не знаешь Григория, - опять сказал Глеб, - Он же сидел... А мы не
сидели... Нам не справиться...

- Посмотрим! - воскликнул я. Но по-прежнему стоял на крыльце: торопиться на
"старую дачу" как-то не очень хотелось.

На выручку мне пришла цепная реакция: новая идея ярко вспыхнула средь рано
спустившихся сумерек.

- Он нас пальцем не тронет!

- Пальцем, конечно, - заныл Покойник. - А ты видел, какой у него кулак?

- Не видел! И ни один из вас не увидит, - сказал я уверенно. - И самого
Племянника вы не увидите!

- Разве это возможно? - продолжал сомневаться Покойник.

- Возможно!

- Разве Племянник исчез? Испарился? От страха Покойник опять стал
изъясняться вопросами.

- Когда вы войдете в дачу, она будет пуста, - сказал я. - Вы верите мне?

- Верим, - сказала Наташа. Это было мне скромной наградой.

- Бежим! - крикнул я.

И все опять побежали.

Если бы кто-нибудь в тот день наблюдал за нашими передвижениями со стороны,
он бы решил, что происходит нечто весьма странное и подозрительное. Сперва
мы мчались от дачи к лесу. Остановились, помахали руками вокруг Покойника и
снова помчались. Потом остановились на платформе, снова помахали,
посовещались и, обдавая друг друга брызгами грязи, устремились к почте.
Опять остановились, опять помахали, посовещались и со всех ног помчались
обратно к даче... Теперь уж я все время бежал впереди, как вожак, который
обязательно есть в любой стае - птичьей, собачьей и всякой другой. Мне не
нужна была теперь помощь Глеба: я сам знал дорогу.

По пути к даче мы несколько раз отдыхали. Каждый по-своему. Покойник сразу
бухался на пень или на скамейку и дышал всеми частями своего тела: носом,
ртом, животом и плечами. Принц Датский ходил, по-спортивному высоко
поднимая ноги, вскидывая и опуская руки, глубоко и ровно дыша. Глеб начинал
прогуливаться где-нибудь подальше от меня: он избегал моих глаз и вопросов.
Казалось, он хотел, чтоб я позабыл о его существовании. И о расследовании,
которое все еще не было закончено: у меня не хватало времени. Внезапно он
поворачивал голову, словно за деревьями и за кустами его настигали мои
мучительные сомнения: "Зачем ты, Глеб, это сделал? Зачем?!"

Миронова, с трудом переводя дыхание, все же поднимала руку и спрашивала:
"Надо отдыхать?" - давая понять, что, если потребуется, если будет отдано
распоряжение, она тут же без остановки помчится дальше.

Но, в общем-то, у всех вид был потный, взъерошенный. Даже я еле заметным
движением стирал со лба капли усталости.

И только Наташе усталость была к лицу. Лишь по легкому, едва проступившему
румянцу да по блеску больших серых глаз, которые меня ослепляли, можно было
догадаться, что она немного утомлена. Я был уверен, что не существует в
жизни таких положений, которые бы застали Наташу врасплох и могли бы ей
повредить. Все ей было к лицу, и от этого мне становилось страшно...

Когда показалась "старая дача", которая вовсе не была старой, мои друзья
решили вновь отдохнуть. Они боялись к ней приближаться. Да, острая
наблюдательность подсказала мне, что они робели.

Глеб всегда чуть-чуть пригибался и, казалось, любил изучать землю у себя
под ногами. Раньше это было от скромности, а в тот день, как я уже говорил,
он боялся встретиться взглядом со мной. Со мной, который многое понял,
многое знал о нем, но кое-что еще не дорасследовал...

Однако на последнем привале Глеб подошел и сказал:

- Ты не знаешь Григория... Его все тут... как огня! Он ведь сидел... за
драку... Сидел!

- И еще посидит! - сказал я.

- Где?

- Не там, где раньше, но посидит. Пока это тайна. Остальные молча
переминались с ноги на ногу, но глаза их старались остановить, удержать
меня. "Умный в дачу не пойдет, умный дачу обойдет!" - говорили взгляды
друзей. И хотя я в тот день убедился, как мудра народная мудрость, но на
сей раз она меня не устраивала. Я вступал с ней в конфлик