таше мстить? И за что? Разберемся! Вернее всего,
кто-то был отвергнут ею - и вот решил... Любовь часто толкает людей на
преступления! Об этом и в пьесах говорят и в кинокартинах... Но кто же ей
мстит? Племянник Григорий? Он мог быть только оружием мести! Так, так...
Это ясно. Он не подходит: по возрасту и вообще... Вряд ли он способен на
глубокое чувство. Но кто его сделал своим оружием? Кто?! Покойник? Он любит
вымышленные образы. И вообще умирает от страха. Но прежде чем вынести
окончательное решение, я должен во воем сомневаться. А если Покойник
притворяется? Если на самом деле он ничего не боится? Да нет! Достаточно
взглянуть на него... Принц Датский? Он благороден. Физическая сила
сочетается в нем с детской застенчивостью. Но я должен во всем сомневаться!
А вдруг он притворяется добрым?

Как-то противно всех подозревать! Но все-таки... Я должен провести
подробнейшее расследование! Так, так, так... Значит, надо проверить всех.
Кроме Наташи... Может, Миронова? Допустим, она завидует Наташе. Нет,
ерунда. Исключается! Она завидует только тем, кого учителя ценят больше,
чем ее. А больше, чем ее, они никого не ценят! Значит, методом исключения,
который иногда применяется при расследованиях... Опять пойду старым путем.
Говорят, "старый друг стоит новых двух". Может, это относится не только к
друзьям? О, как мудры народные поговорки!

Итак, я добрался до Глеба... Он опять запинается на каждом втором слове. А
больше молчит. Но дело не в этом. Не поэтому он вызывает у меня наибольшие
подозрения. Так, так, так... А почему? Во-первых, он единственный из нас
всех был раньше знаком с Племянником. Улика номер один! А во-вторых и
в-третьих... Мои наблюдения, о которых никто не знает! Те две догадки... В
них ключ! Я уверен... Но я должен во всем сомневаться. Так, так, так...
Надо все доказать! Доказать! Доказать!.."

Я обернулся. Все тихо сидели на ящиках. И ждали... А Миронова задремала. У
нее был железный характер! Я всех обвел взглядом и остановился на Глебе.

"Настала пора допроса! Поведу его осторожно, чтобы предполагаемый виновник
ни о чем не догадался. И чтобы не обидеть его раньше времени подозрением.
Прежде всего соблюдение законности! Об этом часто пишут. Я не должен ее
нарушать. Должен во всем сомневаться, пока не будет доказано... И никакого
насилия! Никакой грубости! Так, так, так..."

- Глеб, не хочется ли тебе подойти ко мне? Если тебе не хочется, не
подходи. Я тебя не принуждаю. Я сам могу подойти. Но если ты хочешь...

- А что же... - сразу откликнулся Глеб. - Я пожалуйста... Он не договаривал
фразы. Но это не было уликой; он и раньше не дотягивал их до конца. Да, это
и прежде было его яркой особенностью.

Однако острая наблюдательность подсказала мне, что он слишком уж быстро
откликнулся, словно ждал, что я к нему обращусь. И слишком уж стремительно
подбежал, будто боялся, что я спрошу его о чем-нибудь громко и услышат все
остальные.

- Что? А?.. - сказал он совсем шепотом, словно предлагая и мне вести
разговор так, чтоб о нем знали только мы двое.

Моя острая наблюдательность стала еще острее, будто ее только что наточили.

- Хочешь знать, как я догадался насчет скелета? Очень просто: когда ты
перевернул "мемориальную крышку" и прочитал, что именно здесь была написана
вся повесть от начала и до конца, догадка сразу озарила меня: не только
подвал, но и скелет был нужен твоему дедушке для вдохновения! Чтобы
нагонять на себя страх... Я бросился в темноту, чтобы проверить свою
догадку. Бирка и планка ее подтвердили. Но это не все...

- А что же еще?

- Глеб, если тебе не трудно, переверни снова крышку стола и прочти,
пожалуйста, еще раз, что там написано, - сказал я с плохо скрываемой
вежливостью.

Мне хотелось, чтобы Наташа видела, как умно и тонко я веду дело, как с
каждой минутой все больше оттачивается моя наблюдательность. Но нельзя было
сделать так, чтоб Наташа слышала наш разговор, а все остальные не слышали.
А если бы услышали все остальные, у них бы раньше времени возникли
подозрения против Глеба. "Если же он не виновен? - рассуждал я. - Если мои
предположения - всего только предположения? Нет, законность прежде всего!"
И продолжал вести расследование шепотом:

- Там, при всех, не надо переворачивать крышку. Принеси стол сюда, если
тебе не трудно. Здесь переверни и тихо мне прочитай. А то у меня что-то
рябит в глазах. Наверное, от окружающего нас мрака! Помоги мне, Глеб, если
можешь.

- Я, конечно, переверну. Мне не трудно... Он подтащил стол к ящику, сидя на
котором я анализировал события. Перевернул крышку и прочитал:

- Здесь в течение одного года трех месяцев и семи дней была написана
повесть "Тайна старой дачи".

"Так, так, так... - сказал я себе. - Он прочитал так же, как в первый раз.
Значит, это уже не случайность".

- Глеб, почему же ты пропустил одно слово? - прошептал я. - Объясни,
пожалуйста, если тебе не трудно. Подумай хорошенько, не торопись.

- Я?.. Слово?.. Какое?

- Всего только одно. Но очень существенное! Я взял "мемориальную крышку" в
руки.

- Написано так:

Здесь в течение одного года трех месяцев и семи дней была придумана и
написана повесть "Тайна старой дачи". А ты слово "придумана" пропустил.
Почему? Соберись с мыслями... Не торопись.

- Я не заметил... Не обратил...

- Оба раза? Одно и то же слово? Согласись, дорогой, странное совпадение!

- Не обратил...

- Два раза?

- Два...

- А может быть, целых три?

- Нет... Только два...

- Прости, дорогой, тебе изменяет память. Первый раз ты не заметил это слово
еще там, в городе. Когда говорил мне, что все было на самом деле: вся
история с Дачником. А оказывается, Гл. Бородаев ее придумал. Зачем же ты
мне сказал, что Дачник здесь действительно жил и пропал в новогоднюю ночь?
Не тот, придуманный твоим дедушкой, а какой-то настоящий, живой, так
сказать, человек? Взял и исчез... Зачем ты это сказал? И Племянника подучил
сказать то же самое? Подумай хорошенько, не торопись.

Глеб не торопился. Он молчал.

- Так, так, так... - сказал я уже с плохо скрываемой угрозой.

- Хорошо... Я тебе... всю правду...

- Вот именно: правду, одну только правду! Ничего, кроме правды!

- Иначе бы ты сюда... А так тебе сразу стало... И другие поехали...

- Подведем некоторые итоги, - сказал я. - Значит, ты очень хотел, чтобы мы
сюда приехали. И чтоб заинтересовать нас, сказал, будто все произошло
здесь, на этой даче, в самом деле, а не было придумано дедушкой.

- Ну да...

- А почему ты так уж сильно хотел, чтобы мы приехали?

В это время подошла Наташа. И тихо сказала:

- Алик, осталось совсем мало времени.

- Считай, что ты уже на пути к своей маме! - воскликнул я. - Скоро она
обнимет тебя...

Покойник услышал мои слова. И не то с надеждой, не то с сомнением произнес:

- "Темницы рухнут, и свобода нас встретит радостно у входа..."

Страх, значит, еще не отшиб ему память: он помнил стихи Пушкина, правда, не
совсем точно, но помнил...

- Да, встретит! - подтвердил я. - Еще несколько минут - и я выведу вас
отсюда...

- Как Данко? - спросил Покойник.

Острая наблюдательность подсказала мне, что он сомневается. Захотелось
скорее поразить всех своими находками и открытиями.

- Ты помнишь фразу из "зарисовки" Мироновой? - спросил я у Глеба.

- Какую?..

- В ней не было ничего особенного. Но она кое-что напомнила и озарила меня
догадкой. Я даже запомнил ее наизусть. Там было сказано про Нинель:
"Накануне, то есть в субботу, она переезжала в новый дом и простудилась..."
Значит, Нинель въехала в совсем новый дом?

- Мне дежурная в школе... А потом она сама... По телефону...

- Разве в совсем новых домах бывают телефоны? Их ставят уже потом, позже.
Почти всегда так бывает. Откуда же она звонила? И разрешила нам ехать сюда
без нее? Или, может быть, она с температурой тридцать восемь и пять пошла в
автомат?

- Я вам все... Я сейчас же...

- Нет времени! Мотивы преступления объяснишь потом. В электричке! А сейчас
смотри мне в глаза. Говори правду, одну только правду, ничего, кроме
правды. Где выход отсюда? Или прикажи Племяннику! Ведь это ты его подучил?

- Я сейчас же... Я вас... Не беспокойтесь...

"Все проанализировал я, а освободителем будет он?" - полоснула меня
неприятная мысль.

Глеб уже хотел броситься в темноту. Но судьбе было угодно, чтобы очередная
догадка молнией озарила меня. Стремительным движением руки я остановил его.

- Наташа! - воскликнул я. - Покажи свой рукав!

- Следствию нужны вещественные доказательства? - съехидничал Покойник с
видом покойника. Он все еще не верил, что мы выберемся из подвала.

Я прикоснулся к Наташиному рукаву. Сердце мое заколотилось так сильно, что
это услышали все и повернулись в мою сторону. А может быть, им просто было
интересно, что я обнаружил на ее рукаве? Эта мысль пришла ко мне позже. А в
ту минуту вообще никаких мыслей у меня не было: я держал ее руку в своей...

- Алик, нет времени, - сказала она.

Я не хотел торопиться. Но ее слова вернули меня на землю.

Решали минуты! До электрички оставалось совсем мало времени. Совсем мало! А
Наташу ждала дома больная мама...

Мысль моя вновь заработала: "Раз эта краска испачкала ее рукав, значит,
слова "Опасно! Не подходить!" были написаны кем-то незадолго до нашего
прихода: краска еще не успела высохнуть!.. Так, так... И Глеб, помнится,
крикнул тогда: "Не подходите!.." Значит, надо немедленно подойти".

Я подбежал к фанерному щиту, отбросил его. Верней сказать, оттащил... Он
заслонял собой дверь. Я толкнул ее, и она нехотя заскрипела. Старая,
покосившаяся, она, видно, не закрывалась. В этом было наше счастье:
Племянник не смог запереть ее. Дверь с трудом поддалась, открывая нам путь
к свободе.

- Пожалуйста! Выходите! - воскликнул я и взглянул на Наташу.

Она ответила мне взглядом, полным благодарности и даже... Но, может быть,
это мне показалось.

Покойник бросился к выходу... Еле заметным движением руки я задержал его.

- Пусть первыми выйдут женщины!

"И дети", - чуть не добавил я по привычке.

Свет робко проник в подвал. Мне казалось, что это свет нашего полного
освобождения!

Но как часто жизнь ставит на пути неожиданные преграды! Подвал не хотел
выпускать нас из своих цепких, сырых объятий. Старая дверь, обитая ржавым
железом, не закрывалась, но и не открывалась тоже. Со скрежетом проехав
чуть-чуть по каменной ступени, она словно вросла в нее и не двигалась
дальше. Просвет между стеной и дверью был очень узким.

- Надо пролезть! - сказал я. - Первыми выйдут женщины...

И указал на Наташу. Она не стала спорить, уступать место другим, чтоб
показать, какая она добрая и благородная. Нет, ничего и никогда она не
делала напоказ!

Топкая и стройная, она не "пролезала" и не "протискивалась" между дверью и
кирпичной стеной, а как бы освободилась, вырвалась из их плена и оказалась
на улице. Она сделала это изящно, не напрягаясь и не смущаясь.

- Теперь Миронова! - сказал я.

Даже тут она действовала как отличница: обдуманно, серьезно, не торопясь.
Сначала измерила внимательным взглядом просвет между стеной и дверью. Потом
оглядела свою фигуру. Что-то прикинула, высчитала в уме... А потом подняла
Руку:

- Можно мне снять пальто?

Сняла и полезла... Миронова и здесь выполняла приказ: она аккуратно,
старательно преодолевала препятствие и рапортовала мне, как начальнику:

- Осталось всего полспины... Осталось плечо! Осталась рука... Все в
порядке: ничего не осталось!

Первым застрял Покойник. Он оказался самым толстым, а по его словам, "самым
плотным" из нас.

- Много ешь, - сказал я. - А еще поэт!

- У меня неправильный обмен. Это болезнь! - сообщил Покойник.

- Тогда скинь пальто.

Он скинул. Но и без пальто снова застрял.

- Я помогу тебе, - предложил Принц Датский. И стал осторожно проталкивать
Покойника.

- Что-то хрустнуло! - вскрикнул тот. - Кажется, не пролезаю...

- Тогда я нажму на дверь, - сказал Принц.

Он сильно навалился плечом на ржавое, мокрое железо. Дверь сдвинулась с
мертвой точки, но лишь еле-еле. Хотя детская застенчивость сочеталась в
Принце с большой физической силой, ему ничего не удалось сделать.

- Снимай пиджак, рубашку, штаны! - приказал я Покойнику.

- Разве это возможно? - промямлил он.

- У нас нет времени рассуждать!

- Разве осенью раздеваются?

От волнения он заговорил в своей любимой манере - вопросами.

- Он простудится, - сказал заботливый Принц.

- Лучше спастись простуженным, чем погибнуть здоровым! - воскликнул я.

Покойник разделся. Девочки отвернулись.

Голый Покойник (то есть почти голый: трусы оставались на нем) пролез сквозь
узкое отверстие.

- Разогрейся! - посоветовал из подвала Принц Датский. - Побегай!

Покойник забегал.

- Сначала оденься, а потом уж... - сказал добрый Принц.

От холода Покойник дрожал и плохо соображал. Наташа и Миронова стали
натягивать на него рубашку, пиджак и пальто. Брюки он надел сам.

- Теперь Глеб! - сказал я.

- Я потом... раз из-за меня... - тихо сказал Глеб. - Ведь все это...

- Расследование закончим потом, - шепотом перебил я его, хотя мне очень
хотелось спросить прямо в. упор: "Зачем ты все это сделал?" - Сейчас
выяснять не время, потому что дорого время!

Глеб тоже скинул пальто и протиснулся.

Принц Датский указал на просвет.

- А теперь уж ты, Алик!

- Я покину подвал последним! - сказал я так, будто был капитаном гибнущего
корабля: капитаны всегда покидают судно последними.

Принц Датский смущенно развел свои огромные руки в стороны.

- Мне ведь тоже придется... Как Покойнику... Девочки отвернулись.

- И вы тоже, - сказал Принц мне, Глебу и Покойнику. Большая физическая сила
продолжала сочетаться в нем с детской застенчивостью.

Принц не был толстым, но мышцы вздувались у него на руках, на груди, даже
на животе и могли застрять в узком проходе. По-спортивному быстро он
перекинул одежду на улицу, преодолел препятствие, оделся и сказал:

- Можете смотреть!

Он стал по-спортивному высоко поднимать ноги, совершать пробежку по пустому
мокрому саду. Вслед за ним затрусил Покойник. Они согревались. А я?..

Я остался один по ту сторону двери, в подвале. С друзьями всегда приятней,
спокойнее, а в подвале особенно! "Что, если сейчас из другой двери появится
племянник Григорий?" Эта мысль подтолкнула меня: я заторопился, сбросил
пальто. И тут же подумал о другом: "Как я буду протискиваться сквозь узкую
щель на глазах у Наташи Кулагиной?.."

Я всегда очень боялся предстать перед ней в невыгодном свете, в
каком-нибудь смешном виде. Парикмахер сказал как-то маме: "У вашего сына
сзади красивая форма головы. Благородная!" И я старался почаще
поворачиваться к Наташе затылком... "А сейчас она увидит, как я буду
краснеть и сопеть, пролезая с трудом между стеной и дверью!" Эта мысль
заставила меня похолодеть. Думаю даже, что мне было холоднее, чем
Покойнику, когда он остался в одних трусах, потому что я похолодел
внутренне.

К тому же оказалось, что мне нужно снять не только пальто, но и куртку:
выяснилось, что я тоже довольно плотный. А под курткой была старая рубашка,
которую мама заштопала на самых видных местах. Она была теплая, и поэтому я
надел ее в тот день. Мне не хотелось, чтоб Наташа видела эту рубашку.

"А все из-за Глеба! Зачем ему это было нужно?.. Зачем?! - Я, кажется,
впервые взглянул на него со злостью. - И из-за Племянника! Как бы этому
Племяннику отомстить! Хоть немного! Хоть чем-нибудь!.."

В тот же миг идея озарила меня.

Я нащупал в кармане карандаш и бросился обратно во мрак подвала: мне
захотелось оставить кое-что на память Племяннику, какие-нибудь строчки,
которые бы его разозлили.

- Куда ты?! - крикнул Покойник так, будто прощался со мной навсегда. Он
боялся без меня оставаться! Это было приятно!

- Не бойся, вернусь! - успокоил я Покойника. Подбежал к старому садовому
столику - и вдруг...

С ужасом услышал я, что со стороны двери, запертой на щеколду, послышались
шаги. Это спускался племянник Григорий. Он, наверно, хотел поиздеваться над
нами: спросить, как мы себя чувствуем, не соскучились ли или что-нибудь
вроде этого. "Если ему никто не ответит, - подумал я, - он сразу поймет,
что мы убежали, и устроит погоню. Выйдет во двор и снова захватит всех!"
События с головокружительной быстротой сменяли друг друга!

Сердце замерло у меня в груди, а может быть, вовсе остановилось. Каждый шаг
за дверью, на лестнице, отдавался трагическим эхом у меня внутри, будто от
ужаса там образовалась какая-то пустота... Так и есть!

- Эй, гаврики! Что это вы молчите, будто мать родная не родила? Заснули? -
крикнул Племянник.

- Так точно. Все спят! - громко ответил я.

- Это ты, парнек?

- Я!

- Опять выскакиваешь?

Он не знал, что выскочили как раз все остальные, а я остался.

- Куда же я выскочу, если вы дверь закрыли?

- Посидите еще немного! Закаляться надо. Ты как считаешь, парнек! Надо вам
закаляться?

- Еще бы!

- Ты ведь хотел познакомиться с Дачником?

- Еще как!

- Теперь познакомился?

- Конечно!

- Ну вот, видишь! Может, и о тебе когда-нибудь книжку напишут.

- Если я дойду до его состояния.

- Ага!

Он засмеялся мелким и дробным таким смешком, будто монеты рассыпал по
лестнице.

"Зачем ему нужно, чтобы мы сидели в подвале? - рассуждал я. - Да ни за чем!
Просто он выполняет чужую просьбу". Я знал чью именно! Но выполнял он ее с
удовольствием: ему приятно было кого-то помучить. Такой у него был характер.

Племянник зевнул длинно, словно завыл:

- Пойду-ка тоже вздремну...

"А не вздумает ли он перед сном погулять? Выйти во двор?.." - подумал я. И
сердце опять замерло у меня внутри.

Все же я не стал торопиться, а вынул из кармана карандаш и крупными буквами
написал на крышке садового столика:

Племянник! Передай привет своей тете!

И подписался: Алик-Детектив. А потом помчался обратно, к узкой полоске
света. "Как же мне сделать так, чтоб Наташа не увидела заштопанную рубаху?
- думал я. - Пожалуй, как Принц с Покойником, разденусь догола и попрошу
всех отвернуться!.."

- Что ты там делал? Куда убежал? - набросились на меня все, когда я высунул
голову из подвала. Соскучились! Это было приятно.

- Отвернитесь! - скомандовал я.

- Было холодно, откуда-то с крыши падали капли... Дрожа всем телом, я
протиснулся навстречу свободе.

ГЛАВА IX,
в которой события опять с головокружительной быстротой сменяют друг друга

Когда мы наконец вырвались на свободу, нужно было немедленно бежать,
мчаться на станцию, но я словно прирос к земле и жмурился, хоть солнца не
было и даже начало уже понемножку темнеть. Мы отвыкли от света и радовались
ему, как дети!

Неожиданные мысли заполнили мою голову. Они наталкивались одна на другую,
потому что их было много. Да, жизненные испытания делают человека мудрее!

Я думал о том, что если человек каждый день получает одни только радости,
он, значит, их вовсе не получает. И о том, что если он с утра до вечера
отдыхает, то, наверно, от этого устает. И о том, что если человек каждый
день видит деревья и небо, он их не видит, просто не замечает, а вот если
он посидит в подвале... Может, я был не совсем прав, но мысли на то и
мысли, чтобы в них можно было сомневаться.

Наконец спокойствие вернулось ко мне и я заорал:

- На электричку!

- Мы все равно не успеем, - сказала Наташа.

- То есть как это? Почему?

- Потому что осталось всего двадцать три минуты, а до станции - сорок с
лишним.

- Я вас... - начал Глеб.

Но тут раздался длинный, солидный гудок тепловоза. Электрички гудят
по-другому: короче и как-то, я бы сказал, легкомысленнее. Догадка внезапно
озарила меня.

- Глеб! - воскликнул я, желая перекричать тепловоз, который уже умолк. -
Глеб! Я чувствую по гудку, что станция совсем близко. Ты вел нас дальним
путем... Запутанным! Ты хотел, чтобы мы... - Я не стал вслух объяснять,
чего именно хотел Глеб: расследование еще не было закончено. - В общем,
веди нас кратчайшей дорогой. Самой ко