ается даль за воротами
     Неуютно, тревожно, светло...
     Мы поэтами, мы обормотами
     Были, были, -- да время сошло.

     Ты играл со звездой, как с ровесницей, --
     Для того ль, чтобы нынче брести
     Этой полупарадною лестницей,
     Зажимая синицу в горсти?

     Для того ль ты скитался бездомником,
     Подставляя ненастью тетрадь, --
     Чтобы впредь по чужим однотомникам
     Равнодушно цитаты искать?

     ...А ведь живы и ветер, и заросли
     Чистотела, и наши следы --
     Как рассказ о несбывшемся замысле
     Вдохновения, детства, беды.


     ***

     Как сказано: "Холодным иль горячим --
     Не теплым, нет -- горячим иль холодным
     Ты должен быть..." Мы ничего не значим.
     А он в плаще немодном и свободном,

     Он, горячо крича о несказанном,
     Он, холодом мерзавца обдавая,
     Он -- с вытертым фанерным чемоданом,
     Прямой, как посох и еще как свая,

     Он, фронтовик без удостоверений,
     Не признающий даже слова "льгота,
     Он, (я не заговариваюсь) г е н и й,
     Все более горячий год от года,

     Все более холодный, если надо, --
     Вышагивая по плохим дорогам
     И не приемля теплого уклада,
     Он состоит воистину под богом!


     ***

     Если вспять поглядеть,
     открывается странный масштаб:
     Непомерные мелочи
     и никакой перспективы...
     Я любила военных оркестров
     простые мотивы
     И венки из еловых,
     казалось бы, праздничных лап.

     Я любила террасу наемную...
     Детство -- ожог!
     Мажут спину сметаной.
     А дальше -- и помнить не стоит.
     Если мама устанет
     и на ночь окно не закроет,
     Золотая звезда
     изрисует косой потолок.

     Никакого объема.
     Но как он прихлынет порой,
     Если вспомнить фигурки
     в овраге рассыпанных шахмат...
     О далекие дни!
     Рассчитайся на первый-второй,
     И ко мне, и бегом,
     и полынью каникулы пахнут.


     ДЕРЕВЯННАЯ ДУДКА

     Деревянная дудка, свистулька,
     Для кого-то безделка, и только.
     А по мне, это певчая люлька,
     Вдохновения ранняя долька.

     Это -- музыка в детской тельняшке
     На плоту уплывала по речке
     И пускала простые колечки
     После первой запретной затяжки.

     Звук неистовый -- обморок детства.
     Прежде смысла и азбуки прежде.
     Полюбивши его с малолетства,
     Не желаю расстаться, хоть режьте!

     Утверждаю,
     по книгам порыскав,
     Что прекраснее наших изысков
     Деревянная первооснова
     Дудкой произнесенного слова.


     ЧУЖАЯ ПОВЕСТЬ

     Лучилась, обзывала "суженым",
     Зрачком испепеляла суженным...
     Любви без удержу синоним,
     Вбегала, как приказ "По коням!"

     Листая век его залистанный,
     Последняя, была единственной.
     И --
     надо же! --
     тарелку хлопнув,
     Погасла: "Не люблю холопов..."

     По лестнице -- в ненастье, в изморось,
     В сиротское пространство вырвалась.

     -- Не плачь, мой братец. Это в духе
     Любви -- синонима разрухи.


     ***

     -- Моя дорогая, моя золотая столица! --
     ...Еще на Арбате живут "престарелые лица".

     Такого полета живут старики и старухи --
     Их думы и хлопоты, нет, не о супе -- о духе!

     Люблю их вечерние речи о высях и безднах,
     Их были и басенки о временах затрапезных:

     Их било и гнуло -- они, распрямляясь, мужали.
     И лишь на закате оделись в жилетки и шали...

     Как молодо держат газету негибкие пальцы!
     ...Мои погорельцы, скитальцы, но нет -- не страдальцы!


     ***
     Вас положат -- на обеденный,
     А меня -- на письменный...

     М. Цветаева

     Эта женщина с круглыми бусами,
     С волосами прямыми и русыми --
     Воплощенная правда, душа.
     Надо быть пошляками и трусами,
     Чтобы вымолвить: "Нехороша!"

     О, толпа разодетая, важная,
     Жадно жрущая на серебре, --
     Не по вкусу тебе эта страшная
     Ворожба? Или нет -- рукопашная,
     Где точны, как удары, тире.

     Мерить верстами землю чужбинную,
     Столбенеть перед редкой рябиною,
     Принимая сиротство как честь...
     Надо быть несравненной Мариною,
     Чтобы быть лишь такою, как есть.


     ***

     Состарился почерк почтовый,
     И время дрожит тетивой --
     Не видно ль звезды путевой
     Над нашей судьбой непутевой?

     И просьба летит по округе,
     Как ласточка или как дым:
     -- Товарищи, сверстники, други,
     Давайте себя разглядим!

     Давайте не прятаться в норы,
     Давайте не строить заборы,
     А верит ь, что мы -- сыновья
     И дочери -- блудные дети
     Голодных и гордых небес,
     И стало быть, жизнь -- не "собес",
     А воля --
     моя и твоя...

     Мы -- дочери, мы -- сыновья,
     И есть еще звезды на свете!


     ***

     Будет, будет чай вприкуску,
     Штоф, печенье, трень да брень...
     Синюю простую блузку
     Я надену в этот день.

     Будет, будет подоконник
     Весь в ромашках полевых --
     Говорит соседкин сонник,
     Что ко мне грядет жених.

     Ну, гряди! Я так устала
     В одиночку славить мир...
     Тонко-тонко режу сало,
     Ровно-ровно режу сыр.

     А когда просею душу
     Сквозь большое решето,
     Обнаружу: очень трушу, --
     Но не струшу ни за что.

     Бабочкой летает веник,
     Пляшет по клеенке пряник,
     Выдумка звенит струной...
     -- Дверь открыта, современник,
     Жизнь распахнута, избранник
     (Я напрасно верю в сонник:
     Не жених, а так -- поклонник),
     И бессребреник, и странник,
     Скрытный, пристальный, родной...


     ***

     -- Зачем ты занят нелюбимым делом
     И примостился ближе к пирогу? --
     ...Березы черно-белые -- на белом,
     Но синем, ибо сумерки, снегу...

     Все кончено! Уписывая ломти,
     Шестеркой вейся около туза.
     -- Деревья ненаглядные,
     пойдемте
     Куда глаза глядят... -- Глядят глаза

     В просторную прямую перспективу,
     Где вечереют желтые огни.
     Нет!
     Я не растеряю душу живу,
     Как в три ее погибели ни гни.

     Идем: береза, я, еще береза
     И снова я... Поди меня осиль!

     ...И только вот на голос паровоза
     Нет-нет а вздорогну: "Господи, не ты ль?"


     ***

     Что судьба? Это узел смятений:
     Ужас детства, и ливень осенний,
     Смерть отцова, и блоковский гений,
     И желанье подняться с колен,
     Чтобы стать человеком Вселенной,
     И гармоника в пьяной пельменной
     На окраине города N.

     Это -- путь, потому и бесценный,
     Что погибелью платишь за крен!


     ***

     Взгляд беззлобен и сощурен,
     И лучист не по годам...
     Как сказал поэт Жигулин:
     -- Эту тему не отдам!

     Эту страшную, большую,
     Стынущую Колыму
     Никогда не затушую,
     От себя не отниму.

     Сдавленные -- громче крики.
     Раскаляя алфавит,
     В этой неречистой книге
     Каждая строка болит.

     -- Кто велел тебе, Воронеж,
     Гнать мальчишек на мороз? --
     Я не вытираю слез,
     Потому что не прогонишь

     Этой боли, этих туч,
     Этой худощавой тени...
     Но внезапно -- точно луч,
     Пониманье во спасенье:

     Сколько тайны в человеке,
     Как тепла его рука,
     Если отогрели зеки
     Местного бурундука!

     ...И как памяти ожог
     Или быль о лихолетье --
     У поэта в кабинете
     Прыгает бурундучок.


     ***
     И. Ф.

     Девочка-скульптор в верблюжьих носках,
     С мощным изяществом в жестких руках.
     Светлый самшит неизменного "стека"[1]...
     -- Глина! Давай сотворим человека,
     В сердце которого -- нежность и страх.

     Глины характер угрюм и упрям.
     Но
     приходящий сюда по утрам,
     Тот, кем и станет впоследствии глина,
     Вздрогнет однажды: "И впрямь это -- храм,
     А не подвал без особого чина".

     ...Девочка чернорабочий халат
     Скинет, не чуя, что руки болят, --
     Просто уже непомерно стемнело...
     Страшно за жизнь,
     где, обнявшись, горят
     Юный талант и суровое дело.


     СНЕГ

     Россыпью молочных бусин
     Кружево утяжелив, --
     Мир не то чтобы безвкусен,
     Но избыточно красив.

     Он прекраснее наутро, --
     Разбазарив закрома,
     Смотри сдержанно и утло
     Повзрослевшая зима...


     ***

     О матерь божья! То помои вылью,
     То говорят, что завезли картошку...
     И день уходит на сраженье с пылью,
     Пылясь и истончаясь понемножку.

     Чаев наварим -- языком помелем.
     ...Но -- полночью,
     как будто выше ростом,
     Прогульщица-душа, беги с портфелем
     По воздуху по направленью к звездам!

     Не думайте, я не певец шатаний
     И не цыганю у судьбы поблажек, --
     Но каждому живому нужен тайный
     Уединенный облачный овражек.

     Сижу и думаю о чем угодно.
     На облаке -- следы моих ботинок.
     И даль -- огромна...
     И звончее горна --
     Меня разбудит маленький будильник.


     ***

     Плачет селезень. Осень в начале.
     В Тимирязевском парке потемки.
     И слова недостаточно емки
     Для рассказа об этой печали.

     Красота в Тимирязевском парке
     Как негусто упавшая манна...
     Закружились под звуки баяна
     Выпивохи, бабье, перестарки.

     Золотые вчерашние букли.
     Молодежь и военные вдовы.
     ...Да не выжгут сердечной основы
     Листопада каленые угли!

     На скамейке из темного дуба
     Восседает хозяйка дворняги...
     Сколько нужно добра и отваги --
     Не точить на Вселенную зубы!

     Рядом станция: Рижская ветка.
     Березняк -- островок -- недобитыш.
     "Ты меня никогда не увидишь..."
     И -- с соседкой танцует соседка.


     РОДНАЯ ДУША

     Сапогами листву вороша,
     Издалека родная душа
     Приближалась. А я убегала
     На гулянку -- ни много ни мало.

     ...Возвращаюсь: на сердце -- парша,
     А в глазах -- маскарадные рожи.
     -- Ты единственная хороша! --
     Говорю. Но родная душа
     Убегает по первой пороше.


     ***

     Ты неверно живешь. Ты не видишь ни грушевых веток,
     Ни грошовых сандалий старухи, сидящей в кино...
     Одинокий охальник, ничей ни потомок, ни предок,
     Опечатка, зиянье, забытое цепью звено.

     Как безжалостно небо! Душа оступилась -- и крышка:
     Потеряла дорогу,
     своих не находит начал.
     А ведь был и очкарик, и школьник, и чей-то сынишка;
     И высокие звезды подзорной трубой приручал;

     И лимонниц любил, и капустниц; и карта Европы
     Волновала как тайна; и бабушка пела про степь...
     Я живое лицо различаю под ретушью злобы:
     Это просто усталость --
     еще восстановится цепь!


     ***

     Голос молодой, прямой,
     Но уже такой натруженный...
     -- Приходи ко мне, отужинай,
     Только про любовь не пой.

     ...Точно выводок утят,
     Годы по небу свистят --
     Над лугами, над озерами,
     Над почтовыми и скорыми...
     Не воротятся назад!

     Ты накинь-ка пальтецо,
     Да швырни с крыльца кольцо
     В заросли иван-да-марьины,
     Да скажи себе в лицо,
     Что силенки -- разбазарены!

     Но и то себе скажи,
     Что, избавясь ото лжи,
     Можно, можно, можно
     заново
     Вздрогнуть от гудка баржи --
     Ледяного, безымянного...


     ***

     В кофейне, где клубится перебранка,
     Колдунья, но отчасти шарлатанка,
     Мне толковала про нездешний дух
     И как, ревнуя, заварить лопух...
     Был день весенний свеж и лопоух.

     Она желала, крутанув тарелку,
     В опасную пуститься переделку
     И взять у Клеопатры интервью.
     ...Я думала
     про музыку свою,
     Которой шарлатанства -- не привью;

     Все остальное музыке во благо:
     Больная нота, путаница, брага,
     И лай собачий по ночным садам,
     И ужас умереть -- не по годам...

     -- Кому, уйдя, наследство передам?


     ПОСЛЕ ТЕАТРА

     На дворе -- асфальт и свет
     Изнурительного лета.
     ...Если я прочту либретто, --
     Мне понравится балет.

     Марля, музыка, гроза,
     Накрахмаленные ветки...
     Веер чопорной соседки
     Холоден, как стрекоза.

     А потом идти домой
     С редким одиноким людом...
     Поздняя сирень -- салютом
     Озарит проулок мой!

     И за сломанную ветку
     С легкостью немудрых душ
     Я отдам -- перо и тушь,
     Скрипку и бумагу в клетку.


     ***

     Покуда мы слюною брызжем
     В сугубо устных разговорах,
     И спим, и сочиняем порох, --
     Дурак становится бесстыжим,
     Поэт -- паяцем ярко-рыжим,
     А летописцем -- жук и олух.

     Отцы уходят, дети дремлют.
     ...О времени бесшумный трепет,
     Скорее перейди в озноб,
     Грозою разразись, очисти
     Труды и дни, слова и кисти,
     И просто -- перекрестки троп!


     ***

     Я не молодая, слава богу!
     Знать не знаю давнюю берлогу
     С окнами на северо-восток
     И тебя с глазами наутек.

     Слава богу, я не молодая!
     Занавеску старую латая
     И кормя лиловых голубей,
     Я тебя не помню, хоть убей.

     Но -- приснился. И ночные мысли,
     Дерзкие, как медвежата гризли:
     Шерсть клоками и на лапах кровь, --
     Зарычали песню про любовь.

     Про любовь шальную и больную...
     Слава богу,
     больше не ревную,
     Не хвораю, не грызу кору.

     Нет. Не "слава...", потому что вру!

     Были дни просторнее, чем ныне.
     Были дали зелены и сини.
     И, конечно, было во сто крат
     Больше смысла на земной квадрат.

     Стало быть, беру себя за шкирку.
     -- Ну, садись, печатай под копирку:
     "Слава богу, что меня беда
     Осчастливливает иногда..."


     ***

     Засвети-ка рабочую лампу,
     Жизнь, висящая на волоске...
     Объявляю как вечному штампу
     Вызов великосветской тоске!

     О, как наша обида нелепа
     И сыта, и болтлива, --
     когда
     На окраине зимнего неба
     Заждалась почтальона звезда.


     БАЛЛАДА О ПАМЯТИ

     О старейшая старуха
     В черном капоре и ботах,
     Чья последняя проруха --
     Память уточнять до сотых...
     Не усохли сгустки духа
     В непоколебимых сотах.

     Север крайний, срок бескрайний,
     Долгого терпенья запах.
     Пересверк алмазных граней --
     Испытанье не для слабых.

     ...Тут сосед зовет "маманей"
     И куражится, как лабух.

     Утром встанет -- будет краток.
     "Извините. Не со зла ведь.
     Что касается накладок, --
     Обещаю стекла вставить".
     ...Он таких не видел радуг,
     Как ее цветная память!

     Там и звали по-другому:
     Горько и чеканно -- М а й я.
     Память -- это вспять из дому
     (Молодая... Молодая...)
     И -- щекой прижаться к лому,
     Чуть от боли приседая.


     БАЛЛАДА О СНЕГЕ

     Он честно мастерил семью.

     Был дух мятежный за семью
     Дверьми бесповоротно заперт.
     Упрямец,
     он был долго занят
     Охраною таких законов,
     Которых не понять, не стронув.

     Семья семьей. Но снег зимой
     Однажды на пути домой
     Увлек его к былым поземкам,
     Метелицам, буранам, стужам...

     Он ощутил себя потомком
     И предком, а не просто мужем
     С авоськами. (Открою скобки:
     Кульки, и банки, и коробки --
     Живая жизнь, а не мещанство.
     Над ними потешаться -- чванство.
     Я только не желаю, чтоб,
     Их добывая, он усоп.)

     Итак, зима. Итак, пурга.
     Он
     осознал
     в себе -- врага
     Сберкнижки, распорядка, рамок
     Самодовольных... Словом, "амок"!

     О нет. Он не ушел к другой,
     Не бросил ни детей, ни лямку, --
     Не пьяница и не изгой,
     Он тесную расторгнул рамку.

     И выгнуло его дугой
     Такое напряженье воли,
     Что он, как второгодник в школе,
     Припал к непонятым азам
     Любви, и совести, и боли
     С прожилками житейской прозы.
     ...Не догадаться по глазам,
     Какие
     мучают
     вопросы
     Его, бродягу и певца.

     Опять зима. Опять морозы.

     И подбивает сын отца,
     Несущего кульки и банки, --
     Сильней толкнуть лихие санки
     С крутой горы...
     И -- нет конца.


     ***
     З.М.

     Не люблю парники и теплицы!
     Признаю лишь открытую местность,
     Где вулканы бутонов и птицы
     Вдохновляют меня на словесность

     Неизящную. О, зацелую,
     Исколовшись, еловые лапы,
     Вспоминая надежду былую,
     Без которой прожить не смогли бы.

     А вулканам дремать надоело.
     Васильковая лава лилова
     С незначительной примесью мела...
     Вверх по лестнице
     снова и снова --

     По возможности выше и выше --
     В холод перистых ли, кучевых ли...
     -- До свидания, кровли и крыши! --
     Лишь бы легкие к небу привыкли.

     Выбираю открытую местность,
     Это летнее летное поле.

     -- О любовь моя! Ты -- неизвестность
     С обязательной примесью боли.



     3


     ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

     Родившейся во льдах апреля,
     В день Родиона-ледолома, --
     Тебе ли холить ожерелья,
     И ждать от праздника веселья,
     И окна закрывать от грома?

     Ты грянула весенней вестью,
     В живую жизнь из тьмы приехав, --
     И дом уподоблять поместью,
     И вообще искать успехов?

     Существование пустое!
     Нет. Надо, чтобы год от года
     Мужало мужество простое.
     -- Ломай себя, круши устои,
     Сестра
     речного
     ледохода!


     БОТАНИЧЕСКИЙ САД

     Эта явь прикарманила детские сны...
     Непонятен, как песнь, и наряден, как пряник,
     Ботанический сад на запятках весны,
     Где гуляет гуляка и мыслит ботаник.

     Я не знала, что по четвергам выходной,
     А дендрарий откроется только во вторник.
     Но
     бессменна сирень, и глядит как родной
     Без таблицы с латынью пенек-беспризорник.

     ...Ботанический сад, ботанический сад;
     Лепестковых и прочих сокровищ кладовка;
     Неземного эдема двоюродный брат, --
     И троллейбусная,
     возле врат,
     остановка.


     25 ЯНВАРЯ

     О сугробов январское зодчество!
     Кто подушку вспорол в небесах,
     Чтобы снег повалил, как захочется,
     Нагоняя на дворника страх?

     Нынче, как повелось, именинница
     Я и тысячи прочих Татьян...
     Недоверие скрипнет и сдвинется:
     -- Здравствуй, мир -- еретик и смутьян!

     Вы,
     которые были оседлыми,
     Спали, перебирали крупу, --
     Выходи со скребками и метлами,
     Расчищай от заносов тропу! --

     Это я говорю вам с обочины,
     Я, Татьяна, плохая сестра...
     Наши лучшие сроки просрочены,
     Но Вселенная тоже стара,

     А поет и лучится как школьница:
     Белый фартук под праздник надет, --
     Второгодница и беззаконница,
     Жизнь и свет в ореоле примет!


     ДВА СТИХОТВОРЕНИЯ

     1

     Небеса бегут по водостокам.
     Нищая земля пышней, чем -- рай.
     -- В этом мире теплом и жестоком
     Что угодно, но не умирай!

     Что угодно, только не погасни.
     Но
     в конце безлиственного дня
     Место жизни стало местом казни
     Для живых оставшейся меня.

     Синева синеет над кладбищем.
     Хризантемы -- четное число...
     Для того ли маемся и рыщем,
     Чтобы, как метелью, унесло

     Острую подсушенную хвою
     Наконец-то родственной души?

     -- Слышен ли мой голос? Разреши
     Постоять с открытой головою.

     ...Отзвучала траурная медь.
     Тишина ударила за нею.
     Помню, вместе думали стареть
     И смеяться, если поседею.

     Что прорвется за всевышний круг --
     Весточка, рыдание, письмо ли?
     -- А ничто. Разлука из разлук
     Непереплываема, как море.


     2

     Как только свет зажгут на звездах,
     Я начинаю все сначала:
     -- Ты был, -- я говорю, -- как возд