даптационную энергию в таком  темпе  и  направлении,
которые соответствуют вашим врожденным особенностям и предпочтениям.
     Унаследованные внутренние факторы  играют важную роль, предопределяя не
только  оптимальный уровень стресса, но  и  слабость тех  или  иных органов,
более  уязвимых  при интенсивном  стрессе. Конечно,  все рожденные  на  свет
должны иметь  равные  возможности,  но  у каждого неповторимые  ум  и  тело.
Поэтому  биолог  не   может  принять  столь  часто   цитируемое   и  неверно
истолкованное  заявление  из  американской  Декларации   независимости:  "Мы
считаем самоочевидной истиной, что все люди созданы равными..."
     К каким  бы целям мы ни стремились, связь  между стрессом и достижением
цели так несомненна,  что  едва  ли стоит долго говорить  о ной.  Умственное
перенапряжение,  неудачи, неуверенность,  бесцельное  существование  --  это
самые вредоносные  стрессоры. Они часто служат  причиной  мигрени,  язвенной
болезни,  сердечных  приступов, повышенного кровяного  давления, психических
расстройств, самоубийств или просто безнадежно несчастливой жизни.
     Ни ближайшие, ни отдаленные цели  не являются подлинной конечной целью,
которая служила бы маяком и мерой  всех наших  поступков.  По-моему, следует
стремиться  к  тому,  что  мы сами  -  а не  окружающее общество --  считаем
достойным. Но мы  должны, во что бы то ни стало избегать краха, унижения или
провала. Не нужно заноситься, метить слишком высоко и браться за непосильные
задачи. У каждого есть свой потолок.  Для одних  он близок к максимуму,  для
других  к минимуму человеческих  возможностей.  Но в рамках своих врожденных
данных  надо  сделать  все,   на  что  мы  способны,  стремиться  к  высшему
мастерству.  Не совершенству -- ибо  оно недостижимо. Делать его своей целью
-- значит заранее  обрекать себя  на дистресс и неудачу. Достижение высокого
мастерства -- прекрасная цель, к тому же она приносит расположение, уважение
и даже  любовь ближних. Много лет  назад я зарифмовал  такую философию.  Это
может звучать  банально,  но,  когда  что-нибудь  угрожает  моему  душевному
равновесию  или  возникают  сомнения   в  правильности  моего  поведения,  я
припоминаю  две  строчки,  и они мне помогают: Стремись  к  самой высшей  из
доступных тебе целей. И не вступай, в борьбу из-за безделиц.

     Жажда одобрения и боязнь осуждения.

     Почему люди так горячо отрицают, что ими движет -- не исключительно, но
в  большой мере---  желание  добиться одобрения  своих поступков? Я вскользь
коснулся этого вопроса, говоря о потребности в признании и самовыражении.
     Как  мы  видели  в  главе 1,  все  гомеостатические реакции зависят  от
механизмов положительной и  отрицательной обратной  связи, с помощью которых
потребность тотчас же включает необходимую уравновешивающую перестройку. Это
одинаково справедливо и для телесных, и для  психических реакций.  Например,
на  холоде активируется  теплопродукция, а  жара  усиливает  теплоотдачу.  В
повседневной жизни межличностные  отношения  регулируются такой  же обратной
связью:  порицание  -- это сигнал прекратить  действие,  которое общество не
одобряет,  и,  наоборот,  мы  должны полагаться  на  объективные  показатели
признания  и  одобрения,  убеждающие  нас, что мы на  верном пути, что  наше
поведение  высоко ценят. Такая  обратная  связь обеспечивает  конструктивное
поведение в добром согласии с окружением.
     Стыдливое  подавление естественных влечений,. от  которых все равно  не
уйти, особенно если эти  влечения никому не во вред, приводит к чувству вины
и психическому стрессу. Существует немало вещей, на которые принято смотреть
косо иэ-эа искусственных социальных условностей. Незачем объявлять за столом
всем своим гостям, что  неотложная  биологическая потребность заставляет вас
покинуть их на несколько минут.  Но если  захотелось --  так надо  выйти.  И
глупо проявлятъ здесь чрезмерную стеснительность.
     До сих  пор,  полагаю, все  со мной соглашались. Но странное  дело,  из
многих великих ученых,  с  которыми  мне приходилось  общаться, ни  один  не
сознался  бы  открыто, что общественное признание  (звания,  медали, премии,
отличия)  играли  заметную  роль в его трудовом рвении.  Вопрос о  мотивации
застает  их  врасплох,  вначале  они  отвечают,   что  никогда  об  этом  не
задумывались.  Затем обычно  указывают на  любознательность,  на  интерес  к
механизмам природных явлений (так сказать, "искусство для искусства"), врачи
ссылаются чаще на желание исцелять. Должен прямо сказать, что для меня жажда
одобрения и признания была  одной га главных движущих сил на протяжении всей
жизни.  Когда  настаиваешь  на том, чтобы ученые сообщили  о  дополнительных
стимулах, они скорее готовы признать, . что работают ради денег, чем назвать
в числе мотивов общественное одобрение.  В  конце концов,  "надо же человеку
жить", но  "человек не должен  поддаваться лести".  Вероятно,  слово "лесть"
здесь неуместно. Но я,  признаюсь, что горд как  павлин любым из заслуженных
мною  знаков признания  и одобрения, А  почему бы  мне  не гордиться? Как ни
скромна моя  лепта по сравнению с громадными  достижениями других ученых-- я
все-таки   счастлив  ею.  И   очень  огорчен,  что  многие  мои  проекты  не
осуществлены. Думаю, что такая  "беззастенчивость"  избавила меня  от многих
душевных   мук,   которые   испытывают   наедине   с  собой   мои   коллеги,
придерживающиеся более формальных этических правил.
     Не пристало объективному ученому морочить себя и других, делая вид, что
в его мотивации не играет роли желание заслужить доброе отношение и любовь.
     Это не значит,  что  похвалы должны стать конечной целью жизни. Ни один
настоящий  ученый не согласится на  получение  столь  желанных отличий ценою
превращения в мелкого политикана,  энергия которого так поглощена нажиманием
на тайные пружины, что не остается сил для научной работы.
     Я  огорчался тем,  что  не получал желанных  наград,  но  утешал  себя,
вспоминая  исторический  анекдот,  согласно  которому  друг  сказал  однажды
выдающемуся  римскому  государственному  деятелю и философу Катону-старшему:
"Позор, что до  сих пор  в Риме не  воздвигнута твоя статуя!  Я хочу создать
специальную комиссию".
     "Не  нужно,-- отвечал Катон - Пусть лучше спрашивают, почему нет статуи
Катона, чем удивляются, зачем она здесь стоит".
     Молодые  люди  могут  избежать  лишних неприятных  переживаний  в  ходе
научной карьеры, если заранее подумают  об этих проблемах. На корабле  может
быть  лишь один  капитан,  в  фирме  --  один  директор,  в отделе  --  один
заведующий. Но все другие сотрудники могут быть не хуже и даже лучше. Каждый
вправе в глубине души считать, что он лучше всех, даже если другие этого  не
находят. Такая установка принесет  ему  пользу и ни для кого не обидна, если
он не поднимает из-за этого шума.
     Конечно, ни  один разумный человек  не измеряет свои успехи количеством
людей, аплодирующих ему или  децибелами их рукоплесканий. Уверен, что  среди
моих сотрудников ни один  не обрадовался бы почестям за ошибочно приписанное
ему открытие и  лишь  немногие согласились бы поменяться  местами  с  самыми
популярными в народе фигурами.
     К  сожалению, в биографии  среднего гражданина  слишком  мало  звездных
часов или памятных минут, которыми он может гордиться всю жизнь,-- высоких и
благородных деяний, вызывающих восхищение близких ему по духу людей. Поэтому
жажда одобрения у простого человека иногда выглядит забавной.
     Маленький парижский сапожник потерял ногу на службе Наполеону, участвуя
в походе французских армий в Россию и в их поражении. Тем не менее он навеки
сохранил  благодарность  императору,  который  предоставил  ему  возможность
отведать нектар  величия. Без своего  энергичного вождя он провел бы жизнь в
однообразии и скуке, оставаясь "маленьким сапожником с  улицы Сен-Пер".  Его
собственных  талантов  хватало лишь на  починку изношенной обуви ради  хлеба
насущного.  И  долго  еще после увольнения с военной службы  в  разговорах с
приятелями  на  скамейке Люксембургского  сада  он  неизменно  возвращался к
вершине  своего существования, к тем дням,  когда он  был  солдатом  великой
армии и под предводительством великого полководца сражался за  цели, которые
казались ему возвышенными.
     Эта история  лучше длинного и ученого философского трактата доказывает,
что  люди самых разных культурных,  умственных и физических возможностей  --
домашняя  прислуга,  ремесленники,  инженеры,  секретари,  поэты,  философы,
ученые или спортсмены -- испытывают потребность в достижении "вершин". Любая
профессия  дает  удовлетворение  и  чувство самовыражения,  если  мы сделали
большое дело и оно получило признание, пусть даже только наше собственное.
     Позвольте  прибавить еще  несколько слов о  скромности  и нескромности.
Подлинно великие люди гордятся своей  работой.  Говоря о  ней, они не станут
вилять и возбуждать  сомнение в ее ценности лицемерными уверениями, что в их
собственных глазах  она не очень важна. Но они  не  хвастаются и  по  разным
причинам не горят желанием обсуждать значимость своих достижений.
     Уинстон  Черчилль сказал об  одном из министров, который  был  известен
исключительной  скромностью:  "Ему  это  нетрудно: у него есть от чего  быть
скромным".
     Мы не  только  жаждем одобрения,  но  и боимся порицания. Избитая фраза
"Мне все равно, что обо мне говорят"  такая же неправда, как и "Я равнодушен
к   похвалам".   Эти   утверждения   настолько   лживы,    что   нельзя   не
заинтересоваться; почему их так  часто повторяют? Причина может быть  в том,
что,  многие люди охотно и  щедро расточают  похвалы  или ругают  без всяких
оснований -- сознательно  и  бессознательно;  поэтому любые  одобрительные и
осуждающие замечания вызывают настороженность. Мы чувствуем,  и часто вполне
справедливо,  что  хвалебный  отзыв  продиктован  простой   любезностью  или
притворством -  стремлением подольститься и извлечь выгоду. Критика же может
быть проявлением несдержанной злобы или служить отдушиной  для чувства вины:
ставится  под сомнение ценность успеха, и это служит оправданием собственной
неспособности добиться его. Конечно, разумный человек не должен  поддаваться
такого  рода лести и критике.  Но безучастность не следует распространять на
чистосердечное  восхищение  или  вполне  искреннее  и  резонное  возмущение,
помогающее найти путь к  лучшему, более  приемлемому поведению. Только люди,
относящиеся к вялому растительному типу, не заботятся о впечатлении, которое
производят,  и не  интересуются,  какие  чувства они  возбуждают.  Выставляя
напоказ   равнодушие,  они  не   только  признают   свою   никчемность  (они
паразитируют на  труде тех, кто хочет  сделать  жизнь  приятной),  но  также
выдают  свою  эмоциональную  тупость,  не   позволяющую  им  гордиться  даже
собственной жизненной установкой,
     Здесь  я  вновь  вернусь  к  одному   из  моих  главных  пунктов  --  к
безосновательной   критике   поведения,  предписанного  нерушимыми  законами
природы;  из которых  на первом месте  стоят все  формы эгоизма.  Что бы  ни
говорили мудрецы, пока существует жизнь на планете, эгоизм должен оставаться
основным двигателем поведения. Когда он устареет, исчезнет сама жизнь.
     Невозможно вообразить мир,  в  котором живые  coздания  не  защищали бы
самих  себя. Но так же  немыслим  мир, в котором ведущим принципом поведения
был бы разнузданный эгоизм с полным пренебрежением к чужим интересам. На мой
взгляд,  альтруистический   эгоизм  есть   единственная  философия,  которая
превращает все агрессивные эгоистические импульсы в альтруизм,  не снижая их
защитной  ценности.  Этот  принцип  не раз доказывал  свое значение  в  ходе
эволюции от  примитивного многоклеточного организма  до  человека. У  низших
животных  он всегда  был  выгоден,  но  проявлялся  непреднамеренно,  только
благодаря  своей  полезности для выживания. Где бы  он ни  возникал -- пусть
даже случайно,-- он усиливал сопротивляемость.
     Я  думаю,  что  человек,  обладая  высокоразвитой  центральной  нервной
системой, может разумно согласовывать свои поступки с законами природы.  Кто
до конца  поймет  принцип альтруистического эгоизма, тот не  будет стыдиться
его.  Он  не  станет  скрывать  себялюбие  и  заботу  о  собственном  благе,
стремление накапливать богатство для обеспечения  личной свободы и наилучших
условий жизни, но будет добиваться этого, сколачивая армию друзей. Ни у кого
не  будет  личных  врагов,  если  его  эгоизм  и  непреодолимая  потребность
накапливать   ценности   проявляются    только    в    возбуждении    любви,
доброжелательности,  благодарности,  уважения  и  всех  других положительных
чувств, которые делают его полезным и даже необходимым для ближних.
     Конечно, подобные советы  легче давать,  чем следовать им.  Если бы все
приняли  их, на земле наступил бы  рай,  в котором  царили  бы  человеческая
теплота  и  солидарность.  Не  было  бы   войн,  преступлений,  бегства   от
невыносимой действительности  в пьянство, одурманивание  наркотиками  и даже
самоубийство. Кому захочется уходить из рая?
     С  грустью  сознаю,  как  далеки мы от  всеобщего  блаженства.  Как  ни
старался я на страницах этой книги наметить пути его достижения, моих усилий
мало,  чтобы  альтруистический  эгоизм стал  общепринятой  нормой жизни.  Но
древняя пословица гласит, что  даже  тысячемильное  путешествие начинается с
первого шага, и моя попытка может побудить других распространять и развивать
эти мысли.  Я  не  сказал здесь  ничего  нового.  Все  это  лежало в  основе
большинства религий и философских систем на протяжении веков. В той или иной
форме  это  проповедовали  святые,  пророки  и  мудрецы,  утверждавшие,  что
озарение открыло им различные варианты  правил поведения.  Зачастую они даже
объявляли  недозволенным рассекать критическим умом  эти таинства откровений
свыше -- их  нужно было принимать на веру. Возможно, они в душе побаивались,
что  их  обоснование  альтруизма  не  выдержит  скрупулезной  и  придирчивой
логической проверки.
     Все  составные идеи моего кодекса были известны прежде, и многие из них
были  изложены  более  впечатляюще и сильно. Но отсутствие  самобытности  не
беспокоит  меня,  а лишь усиливает  мое убеждение в  важности этих идей. Все
величайшие истины, которые
     человеческий мозг в  состоянии воспринять и выразить, уже высказывались
мудрецами тысячи лет назад. Мыслителям любой эпохи нужно лишь заново извлечь
их из-под толстого слоя банальностей, в которых они погребены пылью веков, а
затем перевести на язык современности.
     Чтобы  извлечь  всю  пользу   из  принципа  альтруистического  эгоизма,
понадобится  нечто  большее,  чем  эта  книга.  И  все  же  я  надеюсь,  что
высказанные  здесь  соображения привлекут внимание, к возможности выработать
кодекс поведения,  примиряющий  вечные  естественные  влечения, столкновение
которых причиняет большинству людей душевные страдания.

4. ЗАСЛУЖИТЬ ЛЮБОВЬ БЛИЖНЕГО

"Возлюби ближнего, как самого себя"

     Так написано  в Ветхом завете  и повторено в Евангелии от Матфея (глава
19, стих 19)  и  в Евангелии  от Марка  (глава 12,  стих  31). С  некоторыми
вариациями та  же  самая  заповедь  обнаруживается в  большинстве  религий и
философий.  Золотое правило "поступай с другими  так  же, как  ты хотел  бы,
чтобы они поступали с тобой" --  лишь модификация той же самой заповеди. Она
означает, что нужно повиноваться бесспорному  авторитету, который повелевает
любить  и быть добрым. Заратустра в  Персии обучая этому огнепоклонников три
тысячи лет назад.  Конфуций, Лао-цзе и Будда  включили эту  заповедь  в свои
учения,  и  вновь  она появляется  в  иудаизме и  христианстве. Ее выдвигали
независимо друг от друга многочисленные мыслители во всем мире на протяжении
столетий, значит, корни ее в человеческом разуме очень глубоки.
     Это  исторически самое  раннее правило  поведения,  предназначенное для
поддержания  душевного равновесия и мира между  людьми. Если бы каждый любил
ближнего, как самого  себя, откуда взялись бы войны, преступления, нападения
или  просто  напряженность в  человеческих  взаимоотношениях?  В  библейские
времена не было  лучшего способа заставить людей быть  добрыми друг к другу,
чем  сформулировать  такую заповедь.  Но  чтобы  следовать  ей,  нужно  было
непоколебимо  верить  в  ее  происхождение  от   господа  бога,   обладателя
беспредельной мудрости и власти.
     Разные религии, внушавшие эту заповедь, отличались друг от друга. Кое в
чем   их  воззрения  были  прямо   противоположными.   Но   в  божественного
вседержителя  верили  сторонники  всех групп,  хотя  каждая  группа  яростно
отрицала существование других богов. К счастью, почитатели какого-либо  бога
очень  мало  знали о других  религиях,  поэтому  такого рода  противоречия и
сомнения не тревожили их понапрасну. Пока вера была сильна, едва ли основную
идею  поддержания  мира  между  людьми  можно было выразить лучше.  Старание
"возлюбить ближнего, как  самого  себя",  вероятно, принесло много  добра  и
сделало для улучшения жизни больше, чем любой другой принцип поведения.
     Единственное затруднение  в том,  что строгое соблюдение этого принципа
несовместимо с биологическими законами. Я уже говорил, что, нравится нам это
или не нравится, эгоизм -- существенная черта  всего живого, и если мы будем
честны перед собой,  то должны согласиться, что ни один из нас не любит всех
своих собратьев, как  самого себя. Когда интересы сталкиваются, я не  вправе
ожидать от других, что они примут мои интересы так же  близко к сердцу,  как
свои собственные.
     Я далек от  осуждения заповеди "возлюби ближнего, как самого себя", ибо
убежден:  она  долго  приносила пользу человечеству  и была достойной  целью
жизни.   Но  с  библейских  времен  утекло  много  воды,  получили  развитие
философское мировоззрение и наука, и все большее число  людей задает вопрос:
а кто придумал эту заповедь и возможно ли следовать ей?
     Честно говоря, я не могу твердо придерживаться  ее. Когда я был моложе,
я  изо всех  сил  старался, пока  не  обнаружил: как ни старайся, но  могу я
любить  ближнего,  как  самого себя...  даже  если  бы  это  не  зависело от
характера ближнего.  В отношении  некоторых я очень приблизился к исполнению
этого  завета. Но я  покривил бы душой, если бы  пытался  убедить себя, что,
приложив больше усилий, сумел  бы следовать этому  завету как общему закону.
Когда речь идет о гнусном и наглом враге, который стремится уничтожить  меня
и все,  во что я  верю, когда я думаю о ленивом  пропойце, паразитирующем на
чужом  труде,  или  о  закоренелом  уголовнике,  растлителе  юных,  я считаю
противоестественным  любить их, как самого  себя, или хотя бы так, как своих
родных  и друзей. Более того, даже  самого дорогого мне ближнего  я не  могу
любить,  как самого себя. Если  допустить крайний  случай: предстоит решить,
чью  жизнь сохранить, его или  мою, я выберу свою. Есть, конечно, исключения
из этого правила  (родитель  может без колебаний  умереть,  спасая  дитя  из
пылающего  дома), но  -- согласимся с  этим -- исключения редки  и не  могут
служить основанием считать такого рода поступки эталоном поведения.
     Зачем  же притворство? Самообман ведет лишь к ощущению неполноценности,
он  порождает  угрызения  совести  из-за  того,   что   мы  не   на   высоте
провозглашенных нами  принципов.  Сказать  mea culpa  *, пусть  даже елейным
голосом  смиренного  проповедника,  и  признать  себя  недостойным,   жалким
грешником -- это не выход из положения.  К тому же я отнюдь  не  считаю себя
недостойным и жалким грешником. В пределах моих врожденных возможностей я не
жалел сил,  чтобы стать  уважаемым  врачом и ученым.  Я усердно  работал всю
жизнь  и  продолжаю  трудиться.  Я добивался  права высоко  держа